Директор (гет)

Альбус повернулся и пошел вперед, давая время справиться со своими чувствами и лицом человеку в черном.

Тишина. Это самая большая редкость в старом замке. С началом учебного года тишины не будет даже глубокой ночью. А сейчас Хогвартс отдыхает. Даже лестницы летом почти не меняют своего расположения. Школьный завхоз Филч говорит, что это лучшее время в его жизни.

Сейчас в умиротворяющей атмосфере старых залов и комнат уходят все тревоги, страхи. Душа здесь очищается, успокаивается. Вскоре магия замка захватила и позднего гостя. Его стремительный шаг замедляется, приспосабливаясь к походке профессора Дамблдора. И как странно, шаги практически беззвучны и не нарушают царящей везде тишины.

Вот и кабинет. Каменная горгулья открыла проход в ответ на сладкий, как всегда пароль. Сегодня это было — вишневое варенье. Директор чуть заметно бросил взгляд на гостя, тот как будто и не слышал. Когда пароль услышала Минерва, она реагировала гораздо веселее.

За время обучения Северусу Снейпу не часто приходилось бывать в этом кабинете. Но никакого интереса на лице так и не появилось. Глаза скользнули по ряду портретов прежних директоров Хогвартса и чуть притормозили на новом лице, Ирмус Диппет с тревогой смотрел на своего бывшего студента.

Дамблдор пропустил Снейпа вперед, и тот нерешительно замер возле одного из кресел.

— Садись, садись. Там тебе будет удобно.

Взмах палочки и в камине весело заиграли язычки огня. На столике стоит неизменный чай и тарелка с печеньем. Директор пододвинул свое кресло так, чтобы лучше видеть лицо гостя.

— Ну что же ты Северус? Возьми чай. Обязательно нужно согреться. Я уверен, что ты совершенно замерз. Вечерами сейчас прохладно.

Северус Снейп порывисто схватил чашку, пальцы сомкнулись вокруг нее. Но если бы кто-нибудь стал ждать, когда он сделает свой первый глоток, то ждать пришлось бы очень долго. Чашка была только средством занять руки.

Да, плохо дело. Ни тишина Хогвартса, ни пламя огня не действуют, если директор рассчитывал, что времени пока они шли к кабинету Северусу хватит чтобы собраться, то он ошибся. Не хватило. Снейп был по-прежнему полностью погружен в себя, как будто ищет там что-то. Дамблдор был терпелив, очень терпелив, и не начинал разговор первым. Он посмотрел, что делает его феникс. Ну, конечно, Фокс делал вид, что спит. Это в расчете на гостя. Хозяина таким безмятежным видом не обманешь. Феникс не спокоен. Он тоже ждет.

Наконец, тишина оборвалась, и зазвучало то, ради чего Снейп появился в школе. Его исповедь. Слишком громко звучит, но по-другому монолог Северуса и назвать-то нельзя.

— Сэр, поверьте, я очень ценю вашу деликатность, с какой вы ждете, когда я, наконец, скажу, зачем пожаловал. — Он уже вполне овладел своим голосом.

— Но мне непросто перейти к рассказу. Я, конечно, решился на то, чтобы рассказать о себе все. Но, после того, как вы все услышите, вы, наверное, пожалеете, что согласились встретиться со мной. Я это хорошо понимаю и ни в коей мере не жду другой реакции на мой рассказ, — он помолчал и продолжил более монотонно.

— Собственно, мне и нужно только одно, чтобы кто-нибудь меня выслушал. Я не жду помощи. — Дамблдор пытался протестовать, но Северус не обратил на это никакого внимания. — Я никогда ни от кого не ждал и не принял бы помощи. Не жду и сейчас. Хочу сразу предупредить, что рассказ мой не будет коротким, но, пожалуйста, дайте мне это время. — При последних словах гость вскинул глаза на своего слушателя и тут же снова их опустил.

Он продолжал, опять с той же монотонностью, что и раньше:

— Профессор, не знаю, хорошо ли вы помните наш выпуск. Разумеется, я понимаю, что Поттера, Блека и Люпина вы не забыли. Но я имел в виду свой факультет. Со мной учились Айрус Крайнц и Венис МакДенил — Дамблдор утвердительно кивнул, ничего не произнося. Эти трое составляли ядро группы слизеринцев противостоящей известной гриффиндорской тройке. Хотя не тройке, а четверке. Почему-то Северус не упомянул Лили, единственную девушку, входящую в противоборствующие группировки. Дамблдор ничем не выдал своих мыслей. Интересно. Тогда ходили слухи об еще одной причине вражды Гриффиндора и Слизерина помимо их традиционного соперничества. И причиной этой была Лили, Лили Эванс. Последние два года Снейп не давал никакого повода для этого. Только как-то слишком себя контролировал, когда слышал ее голос. Кажется, это имя до сих пор запретно.

Воспоминания директора прервал все тот же монотонный голос.

— Вы, вероятно, не знаете, но последние три, а может, три с половиной мы приступили к изучению черной магии. Для остальных это было не целью, а только данью моде. Насколько мне известно, они так и не сдвинулись с мертвой точки. Но, зато, сколько было таинственности, острого чувства приобщенности к чему-то недозволенному. Наши занятия проходили в тайне от других. Хотя большую часть времени мы только хвалились друг перед другом, наполняясь уверенностью в своем превосходстве. Но все это было ерундой, детской игрой в тайну. Возможно, что все так и осталось бы, если б на последнем курсе я не познакомился со старшим братом МакДенила — Ирмусом.

— Меня пригласили провести две недели у них в имении. Вы, наверное, знаете, как Венис гордился своей родословной, своими предками. Он расхваливал ФоренгХолл, его древний замок, все время нашего знакомства, и, когда он меня пригласил, я не выдержал и согласился съездить к нему в гости. Первую неделю мы были практически все время вдвоем. Мне отвели в старом доме, который за древностью можно считать скорее музейным реликтом, чем удобным жилищем, комнату роскошную, но довольно сырую. Стены ее обитые дубовыми панелями, давно потемнели. Портреты, развешанные на них, показывали людей, так давно окончивших свой жизненный путь, что даже хозяева не знают, кто на них изображен. — Северус, кажется, увлекся, и директор предоставил ему полную свободу, пусть рассказывает, как хочет.

— Я сам первые годы своей жизни провел в таком же доме. И хорошо знаю, что летом, когда вокруг старого замка все пышно цветет и зеленеет в нем довольно неплохо, но зимой — вечные сквозняки, ничем не выводимая сырость.

— Когда мне исполнилось семь, мать увезла меня на континент к своим родителям. Она и раньше пыталась это сделать, но последней каплей, которая превысила нежелание расставаться с мужем, оказалось высказывание ее подруги о том, что я своей бледностью напоминаю лесного эльфа древности.

— И с тех пор мама безуспешно пыталась приучить меня к солнцу. Но я и на юге Франции умудрялся оставаться абсолютно нетронутым загаром. Этим самым я сильно удивлял, а может, и восхищал многочисленных кузин моей мамы. Отца живым я больше не видел, года через два он тихо скончался, и мы с мамой и ее братом Кларенсом ездили на похороны. — Разница в этом холодном обращении — отец и мягком — мама не ускользнула от внимания Дамблдора.

— Насколько я помню своего отца, он никогда не делал попыток к сближению со мной. И всегда держал между нами дистанцию. Он принадлежал к очень древнему роду шотландских магов, но ценить это я стал только в школе, узнав, что таким образом я оказываюсь в среде избранных. Тех ребят, которые настолько гордились своей древней кровью, что даже в мыслях не держали познакомиться с кем-то из маглорожденных.

— А я провел слишком много времени среди родни моей матери, которые были гораздо менее щепетильны в этом вопросе. — Снейп вздохнул.

— Вы, вероятно, помните те слухи, которые ходили по школе о моей влюбленности, — он замялся, но закончил, — в Лили Эванс. Она так и осталась единственной. Но, впрочем, Лили быстро сделала выбор в пользу моего вечного врага — Поттера. У меня не осталось никаких шансов после того, как Сириус Блек — голос Снейпа опять изменился, — выставил меня на посмешище перед всей школой.

— Мои друзья бурно приветствовали сообщение о том, что я излечился от своего недостойного увлечения маглокровкой.

— Как я сильно отвлекся. Я пытался рассказать, почему на меня так сильно подействовало пребывание в гостях у МакДенила.

Чашка совершенно остыла в руках Северуса, но он этого не замечал.

— На второй недели моего пребывания в имении, одним из вечеров, когда я, сидя в беседке над небольшим прудом, читал, ко мне присоединился Ирмус. Как я теперь понимаю, он хорошо подготовился к разговору. Начал он издалека, с обсуждения жизни в древних имениях, он их чаще называл замками. Потом перешел, очень незаметно к правам древних фамилий, к обидам, которые наносят разные выскочки достойным людям. Причем, достойным человеком был я, а выскочками — Блек и Поттер.

— Я сейчас не смогу передать весь разговор, что состоялся у нас со старшим МакДенилом, но я получил определенное предложение. Имя темного Лорда так и не прозвучало, но я понял, что мне будет предоставлен шанс подняться очень высоко, примкнув к его сторонникам.

— И я принял решение, — Северус при последних словах поднялся и подошел к окну. Почему, когда нужно собраться, найти нужные слова так хочется посмотреть вдаль? Чтобы напомнить себе, что кроме сегодняшних проблем есть и другие? Вот и сейчас Снейп стоял у темного окна. Но, к сожалению, он ничего не видел. Душа его ослепла, и темень в ней была еще более непроглядной, чем за окном.

Профессор Дамблдор продолжал хранить молчание. Еще рано. Нужно ждать.

Северус продолжил свой рассказ, так и не повернув головы.

— Моя служба на Лорда включала в себя многое. В начале с такими же, как я сам молодыми ребятами. А потом, когда я обратил внимание Лорда на свои способности, мне давались задания по созданию определенных зелий, ядов. Хотя я очень сомневаюсь, что он даже знает, как меня зовут. Но это не главное. Главное это то, что я стал специализироваться на изготовлении сложных зелий. С их помощью людей допрашивали, с их помощью людей пытали, с их помощью убивали. Если кто-то в этом мире ведет подсчет, на чьей совести больше убитых и замученных, то я, пожалуй, нахожусь в первой десятке. То, что я не видел тех, кто умирал с моей помощью, позволило мне довольно долго считать себя выше других исполнителей.

— Но были еще темные пирушки. После проведенных акций любому, даже самому закоренелому мерзавцу, нужно чем-то заглушить воспоминания. Ни о каких угрызениях совести, разумеется, речи не идет. Но невозможно жить с таким напряжением. Вот их и снимали.

— Что делается на таких сборищах мало кто вспоминает. Вино до беспамятства да женщины, покорные, испуганные, всякие, на любой вкус. Крови лилось иногда не меньше, чем на операциях.

— Вот на таких пирушках я и сделал большую ошибку — позволил себе брезгливость. — Голос, доносящийся от окна, сменил свою монотонность на иронию. Иронию над самим собой.

— Очень быстро Лорду был послан донос. Я даже знаю кем. И получил приказ на неделю с группой Упивающихся смертью отправиться в горы, в Альпы, в деревню. — Молчание, последовавшее за последними словами, затягивалось. Судорожное дыхание указывало, что человек у окна с трудом справляется с собой и очень близок к срыву.

— Я даже не знаю ее названия. В ней жили три семьи магов и семь или восемь магглских семей. Деревня была обречена. С ее помощью нужно было дать урок остальным в назидание.

Северус опять замолчал. Он прислонился лбом к оконному стеклу.

— Через неделю в ней не было ни одного живого человека. А нас было только семеро. Потом, когда акция закончилась, министерство Австрии представило все как внезапный сход лавины.

— После поездки в ту деревню я … я не могу спать по ночам. Сначала мы убили всех мужчин, а затем неделю убивали всех остальных. Вот, когда я пил до полного помрачения, а в ушах все равно стояли крики. Эти крики я слышу до сих пор. Наш старший, когда узнал, что я на акции в первый раз, дал мне выпить настойку. Сказал, что так будет легче. После нее я будто разделился, одна часть убивала, а вторая половина как будто смотрела на все это сверху и все не верила, что там внизу это я. Когда кончалось действие настойки, я переходил на спиртное. Затем опять пил ее. Почему я не сошел там с ума? Это было бы правильней.

— После того как мы вернулись меня вызвал Лорд и объявил, что раз я доказал свою преданность, то снова возвращаюсь в свою лабораторию, к своим зельям. И все будет по-прежнему.

Северус засмеялся. Странным смехом, в котором не было радости, только одна боль и ужас.

— Представляете, все будет по-прежнему. Я снова чистый, и выполняю чистую работу. — Смех перешел в судорожные рыдания, рыдания без слез.

— А, я чувствую, что у меня душа осталась в той деревне, там я убил себя. Все что осталось — это пустая оболочка. Стремительный поворот и два горящих сухим огнем глаза впились в лицо Дамблдора.

— Профессор, я не могу больше так. Я не могу больше так жить. — Снейп, шатаясь, подошел к креслу, где сидел Дамблдор.

— Что мне теперь делать? Что?

На Северуса смотрели ясные мудрые глаза, а в них была боль и жалость:

— Северус, что ты с собой сделал, глупый мальчишка? Разве можно так?

И в голосе тоже была боль. Как понял с изумлением Снейп, боль за него. Это сочувствие окончательно сломило ночного посетителя, и он обессиленный упал на колени возле кресла Дамблдора, закрыв лицо ладонями.

Наступила тишина. Профессор долго молчал, а потом отвел ладони от лица Снейпа. Его рука приподняла опущенную голову и опять мудрые все понимающие, все разделяющие глаза смотрели в душу Северуса.

— Ты спрашиваешь, как жить. Остановиться на пути, ведущем навстречу злу, можно всегда. Раскаяться никогда не поздно. Ты еще очень молод. Ты должен измениться, — голос стал твердым. — Ты обязан измениться. С таким грузом жить тяжело, но я верю, что ты выдержишь, что ты не сломаешься.

Горящие глаза стоящего на коленях человека по-прежнему не впускали даже крупицы надежды. Кроме обреченности и боли в них не было ничего.

— И еще, я хочу, чтобы ты знал. Я твой учитель, и я всегда буду в ответе за тебя. Твоя боль для меня не легче, чем тебе. Твоя вина, она же и моя. Единственный способ для ее искупления, это начать все снова. Начать отрабатывать свои грехи. Ты должен продолжать жить, помнить и жить. А я всегда буду рядом. Это я тебе обещаю. Сейчас идет война. И способов помочь в борьбе со злом есть много.

— Как бы тебе не было сейчас тяжело, дай мне время и я найду тебе новое место в этой жизни.

— Иди сейчас в комнату для гостей в слизеринской башне. А завтра я тебе отвечу. Что тебе делать и как жить.