Яркий (джен)

По потолку полз паук. Он перебирал своими длинными согнутыми волосатыми лапками; качаясь, быстро пробирался в маленькую щель между стеной и потолком. Путь ему преградил бледный тонкий палец, похожий на паучью ногу своей цепкостью, какой-то странной аристократической красотой. Два больших изумрудно-зелёных глаза уставились на паука из-под чёрной чёлки, спадающей на бледный лоб. Паук замер. Он боялся, и юный обладатель зелёных глаз чувствовал это, ухмыляясь с каждой секундой всё ядовитее и ядовитее. Резкий щелчок ногтей отшвырнул паука так, что тот отлетел в дальний угол, постаравшись поскорее схорониться в какой-нибудь наиболее близкой и доступной щели.

Мальчик поймал нового красивого чёрного паука и заставлял его постоянно переползать с ладони на ладонь, двигая при этом руками так, чтобы со стороны казалось, будто паук стоит на месте. Будучи увлечённым своей игрой, ребёнок не заметил, как дверь его комнаты открылась, и внутрь заглянул толстый мужчина. У этого человека была очень короткая шея и красное лицо. Он во всём был абсолютной противоположностью худому черноволосому ребёнку на кровати, сложившему под себя ноги и с выражением невинной, искренней радости на бледном личике игравшему с пауком. Мужчина ненавидел пауков. Он вообще ненавидел мелких бледных созданий, каковым являлся мальчик, и даже не знал, почему терпит этого ребёнка в своём доме. Из-за жены терпел, наверное. Они боялись этого ребёнка, боялись его ненормальности. Он постоянно разговаривал сам с собой, бывало даже замирал и смотрел невидящим взглядом как будто вглубь себя, поднимал руку и замороженно улыбался, как будто здороваясь с кем-то. Когда они с сыном и женой собирались на прогулку, оставив мальчишку в комнатке, мужчина обнаружил у себя в башмаке крысиный скелетик. Тот двигался, бегал и пытался укусить всех, кто приближался. Прогулка сорвалась, так как у Петуньи случилась истерика — всем было известно, как она боится крыс. Но через некоторое время чета Дурслей забыла об этом инциденте. Подозрительно быстро и очень уж начисто.

Ребёнок был жутким. На предыдущий Хэллуин он куда-то пропал, одевшись весьма странно. Даже для этого праздника. Странно в том смысле, что если все одевались шутить, он оделся серьёзно и без толики улыбки. Мальчик был похож на какого-то отрицательного персонажа из мрачной сказки, и странно себя вёл. В школе от него старались держаться подальше. Его присутствие вызывало, если не мурашки по коже, то дрожь по позвоночнику. Когда он помогал разобраться в карте тем, кто был проездом в их городке, людям хотелось шарахнуться от него, никогда больше не подходить и забыть эти слова, стереть их, выкинуть из памяти вместе со взглядом этих пронзительных и не по годам мудрых глаз.

— Мальчишка, — промолвил мужчина требовательно, вспомнив при этом все гадости, которые вообще помнил. — У Дадли сегодня день Рождения.

— Ага, — мальчик замер, только паук продолжал бегать кругом по его запястью, как будто что-то не давало ему остановиться или убежать.

— Веди себя прилично, — мужчина сглотнул тугой комок страха, затравленно следя за пауком. Мальчик тоже смотрел на паука.

— Хорошо, сэр.

— Ни шагу из чулана.

— Это комната, а не чулан, сэр.

— Ни шагу из комнаты, — неохотно поправился мужчина. — Поешь как-нибудь потом.

— Нет проблем, — мальчик понятливо улыбнулся и вальяжно раскинулся на кровати, отпустив бедную зверушку. Мужчина проследил за пауком, скрывшимся в трещине между стеной и ступеньками. В этой комнате было прохладно, несмотря на лето. Где бы ни был этот мальчик, рядом с ним всегда было прохладно, он всё время источал холод, но, судя по привычке сидеть на тёплых камнях, греться на солнце очень любил. Мальчик проявлял себя сговорчивым и покладистым, прекрасно готовил еду и пел песни на различных языках, но песни были грустные, и каждый раз, когда он своим чистым детским голоском принимался за очередной этюд, людей, сидящих рядом, бросало то в жар, то в холод.

— Э... Поттер, — твёрдость голоса вернулась к мужчине, — тебе оставить торт?

— Спасибо, не надо. Но, если можно, купите мне лимонный замороженный сок на палочке.

— Хорошо, Поттер. До скорого.

— Пока. Диддикинса с днём рождения, — мальчик задумался, говорить следующую фразу, или нет. — Он приблизился к смерти ещё на один год и Ад передаёт ему поздравления.

— Поттер, не надо, — обречённо пробормотал мужчина.

— Ладно, — мальчик осклабился.

Мужчина со вздохом захлопнул дверь комнаты. Пауки забились глубже в щёлочки, а мальчик, и не думавший уже о них, со вздохом откинулся на подушки. Через четверть часа, когда входная дверь за Дурслями захлопнулась, он тихо закрыл глаза.

Мальчик шёл по скользкому от воды серому мраморному полу, шаги отдавались от стен гулким одиноким эхом. По обе стороны от широкого прохода располагались стеллажи с книгами, этих стеллажей было так много, что продолжение пути терялось в серой туманной дымке, как и потолок с капающей вниз водой.

Найдя нужное ему место, мальчик свернул вправо, чтобы вглядеться в названия книг на полках. Каждая из них была индивидуальной, редкой, возможно даже, единственной во всём мире. Но мальчика это не заботило, он просто любил эти книги. Любил шорох древних страниц, которые не рассыпаются со временем, а только, кажется, набирают силу. Он любил всё, что связано со знаниями и древнейшей магией. И он это получал.

Найдя нужную книгу, что-то про руны, мальчик вышел из-за стеллажа обратно на импровизированную дорогу и щёлкнул пальцами. Как будто бы с неба на пол упало мягкое кресло, беззвучно коснувшееся ножками холодного мрамора. Мальчик скинул ботинки и расположился в нём, поджав ноги и уткнувшись носом в книгу. Нос был примечательным. Он был с малюсенькой горбинкой, которую можно было бы даже назвать симпатичной.

Вдруг из-за стеллажей вышел маленький ребёнок, растерянно озиравшийся по сторонам. Гарри поднял глаза от текста и принялся его рассматривать. На мальчике был серый костюмчик, а кончик носа покраснел: малыш постоянно хлюпал и швыркал соплями. Видимо, ему было холодно и сыро там, где он жил. Гарри протянул руку и вытащил из воздуха большой пушистый жёлтый свитер: в своём сознании он мог делать всё, что угодно. Малыш нахмурился, снова шмыгнул носом и неуверенно сделал несколько шагов вперёд.

— Меня зовут Том, — неожиданно представился он. Гарри моргнул. Он не знал, что его сознанием может управлять кто-то ещё. Даже не так: он точно знал, что его сознанием, кроме него, управлять никто не может. Тут же напросился вывод: значит, это кто-то чужой, разумный. Душа, например. Чужая.

Гарри напрягся и призвал какую-то книгу о душах. Открыл раздел кратких определений и скользнул взглядом по страницам. "Крестраж — это часть души, которую маг отделил насильно от целой".

Всё это время Том стоял, не шевелясь, но всё больше нервничая. Наконец, Гарри вздрогнул, поднял взгляд и с каменным лицом протянул ему руку для пожатия:

— Моё имя — Гарри. Гарри Поттер.

Том ошарашенно заморгал, спрятав правую ладошку за спину, как будто Гарри хотел её отобрать:

— Ты хочешь... Дружить?

Гарри кивнул. Он правда хотел дружить, только не с этим ребёнком, а с тем человеком, который отделил часть души от себя. Сначала он хотел дать ему пинка за халатность, тупость, безалаберность и неаккуратность, а так же за то, что он не смог понять простой вещи: бессмертие никому никогда не доставалось просто так. И угробил этот человек, судя по Тому, полжизни на невыполнимую мечту. Бессмертие — мышеловка для тех, кто не понимает прелести перерождения. И, восстановив того потрясающе упорного умника, Гарри собирался популярно это объяснить.

Том протянул руку, всё ещё колеблясь. У Гарри мгновенно пересохло во рту. Он собирался уничтожить этот разум. Рука дрогнула.

Этот чистый, по-детски невинный, как будто неверящий в наступившее летом Рождество взгляд будет преследовать его в ночных кошмарах. Гарри сглотнул тугой ком в горле и, опустив голову, протянул малышу свитер. Пусть порадуется хоть один раз за своё существование в этой библиотеке.

Малыш протянул ручку со слезами на глазах. Огромных. Прекрасных. Неверующих.

Он прижал к груди жёлтый свитер, сияя от радости. Прильнул к груди Гарри, как будто к вдруг обретённому старшему брату.

И исчез.

Тепло, оставшееся на одежде, запах маленького ребёнка, запах беззаботного детства, такой чужой для этой библиотеки, заставили Гарри осесть на пол, бездумно сжимая в пальцах появившийся из воздуха хрустальный флакон, в котором плескалось нечто серебристое — душа малыша Тома.

Гарри сидел на большом плоском камне посередине далёкой от дома лужайки и грелся на солнце, надев очки, которые он нашёл в парке прошлым летом. Они были круглыми и чёрными, как очки для слепых людей; Гарри такие нравились для защиты глаз от солнца. Он заметил, что если глаза находятся всё время на свету, то цвет радужки может тускнеть, а зрение — портиться. Если ему было очень надо, он смотрел поверх очков.

Вот так, довольно уныло и однообразно проходил одиннадцатый День Рождения Гарри.

Но вот солнце зашло за тучку. Тучка обещала стоять ещё довольно долго. Гарри, глянув на часы, напоследок обнял и погладил свой любимый тёплый камень, соскользнул с него на траву и медленно побрёл домой, опираясь на трость. Трость ему просто нравилась и придавала солидности, хотя могла быть использована в самых разных целях. Время близилось к полудню. В той одежде, в которой он шёл, нормальные люди бы уже задохнулись от жары, но Гарри сделал вокруг себя сферу прохлады. В эту сферу иногда залетал тёплый ветерок, так что и замерзать не приходилось. Такими темпами, собирая опасливые и отчасти недоуменные взгляды окружающих, Гарри дошёл до дома номер четыре по Прайвет-драйв и отпер дверь.

Опершись спиной на каминную полку, сложив руки на груди в защитном жесте, в комнате перед диваном стоял некто в чёрном. Гарри почувствовал, что это пришли по его душу. Он любил людей в чёрном: они чаще всего бывали лаконичными. От болтунов болела голова. Гарри сдвинул пальцем очки на нос и нехорошо усмехнулся, снимая с головы любимую чёрную шляпу, занявшую место на крючке.

Тётя Петунья, сидящая на диване, сжалась и жалобно посмотрела на человека в чёрном.

— С-северус... Забирай мальчишку и уходи, — умоляюще прошептала она.

— Это точно мистер Поттер? — с еле заметным сомнением спросил мужчина, прищурившись. — Мистер Поттер?

— Да, сэр, — Гарри снял очки и зацепил их дужкой за нагрудный карман рубашки, тряхнув чёлкой.

— Профессор Северус Снейп.

Гарри кивнул и внимательно посмотрел на тетю Петунью, вдавившуюся в диван. Он не всегда вызывал такую реакцию.

— Тетя Петунья, я же ничего не сделал, — сказал он тихо.

— Ой... Поттер, — пискнула тетя и замолчала.

Гарри посмотрел на усмехающегося профессора и понял, что возможно, причин тётушкиных страданий было больше, чем одна.

— Вы не похожи на своего отца, мистер Поттер.

Гарри дёрнул плечом.

— Я... Не знал моего отца, сэр.

Это была почти правда. Увидь Гарри человека, который впоследствии умер, с таким человеком он мог бы общаться в Библиотеке хоть каждый день. Гарри знал своего отца, но знал его очень поверхностно. Он был таким типом, которых Гарри чаще сторонился, так как не любил шумных компаний. Мать ему нравилась. Она была тихой, чистой и радостной, и иногда, запираясь с Гарри в комнату, рассказывала ему о некоем Северусе, которого, по всей видимости, Гарри наблюдал сейчас. Он спрашивал у матери о странной форме своего носа, но всё время получал какие-то скомканные и невразумительные ответы. Покопавшись в сомнительных книжках для ведьм, он открыл, что если ведьма занимается любовью (именно любовью) после зачатия с человеком, который не является зачавшим, это может как-то повлиять на внешность будущего ребёнка.

По всей видимости, подумалось Гарри, не только на внешность.

— Мистер Поттер, я — профессор зельеварения в школе Чародейства и волшебства Хогвартс. Наверное, твои, — короткая пауза, — дядя и тётя рассказали тебе всё о Хогвартсе?

Фраза была явно зазубренной. Гарри показалось, что Снейп шутит. Конечно же, Дурсли не рассказывали ему ничего, кроме... Он улыбнулся во все свои тридцать два прекрасных белых зуба.

— Конечно, сэр. Это — школа для душевнобольных.

Тётушка с еле слышным стоном сползла на каминный коврик.

-...И я был удивлён, когда моя тётя сказала, что там не училась.

— Северус, — пробормотала тётушка, — забирай этого идиота и уходи. Пожалуйста...

Снейп усмехнулся.

— Собирайтесь, мистер Поттер, — с нажимом произнёс он, — Вы идёте со мной.

Гарри пошел в чулан.

После него дверь в кухню покрылась изморозью.

Когда мистер Снейп и Гарри вышли из дома Дурслей, Гарри круто развернулся и запрокинул голову, пристально глядя в глаза профессора из-под густых ресниц. Лишь годами выработанная выдержка не позволила Снейпу ужаснуться. Не испугаться, а именно ужаснуться: вслух, сморщиться, крикнуть «ба-а!». Зелёные глаза милой Лили вкупе с этим пронзительным безучастным взглядом могли теперь внушить разве что неприязнь и отвращение. Петунью, наверное, этот мальчик доводил до кошмаров по ночам, подумал Снейп. Поттер отвернулся, и Снейп продолжил путь в зону, пригодную для аппарации.

Сам профессор не напугался: не на того Поттер напал. Да он и не думал нападать, поправил себя Снейп. Просто посмотрел. Где-то в глубине души вдруг зародилось чувство жалости и странного участия к мальчишке. Странного потому, что настолько непохожим на Джеймса Гарри просто не должен был быть, этот стиль общения был вовсе не в природе старшего Поттера. Но и глаза Лили были как будто кем-то насмешливо приделаны к этой ледышке, к этому ребенку-издевке над детством. На Снейпа нахлынула горечь, смешанная со злорадством, унося сердце в какие-то дали самобичевания: как ты можешь, Северус, злорадствовать, — говорило нравственное чутье голосом Дамблдора.

Будь этот ребенок заносчивым, мерзким, самоуверенно-глупым, похожим на Джеймса Поттера хоть чем-нибудь, кроме кукольных щек и очков на носу, ему было бы, за что зацепиться, было бы, что возненавидеть, видя это сочетание глаз и остального тела. Но внешность не соответствовала внутреннему миру настолько, что вместо ненависти Снейп невольно ощутил... Сострадание.

— Профессор Снейп, если у вас есть, о чём меня нужно предупредить до того, как меня увидят прочие маги, я вас с удовольствием выслушаю, — тихо сказал Гарри.

Снейп смотрел вперед. Он подумал, что все эти выходки с Петуньей составляли, возможно, единственную радость в жизни Поттера, и в школе он займется чем-то полезным. Чисткой котлов, например.

— Вы известны как победитель величайшего Тёмного Мага за последние сто лет, — сказал он.

— Это всё?

Профессор Снейп задумался на секунду, но ничего примечательного не вспомнил. Он мало интересовался светской хроникой и не думал, что Поттер в данном случае справляется о последних новостях мира профессиональных зельеваров, что было не намного интереснее светской хроники и могло быть читано только в минуты сильной тоски по чему-то человеческому и простому, поэтому Снейп, подняв брови, сказал:

— Этого вполне достаточно некоторым людям... Чтобы чувствовать, что человечество обязано им своим существованием, и жить в безучастии ко всему низменному. А вам мало?

Поттер издал звук, похожий на смешок. У Снейпа вдруг повело плечи. Мальчишка заодно с ним, со Снейпом? В зелени глаз не было искр, но и неважно, это был не сарказм, а всего лишь ироничное высказывание, и кошачьего чихания в ответ было вполне достаточно, чтобы обозначить, что ирония была воспринята, понята и оценена. Поттер был доволен таким ответом и не докучал детским нытьем и допросами.

"Какой-то день когнитивного диссонанса," — подумал профессор. Хотя было еще кое-что, что он должен был сделать сегодня из обычных, не странных и не противоречащих давним традициям дел.

— Вот, — Снейп протянул Поттеру желтоватый конверт с витиеватой печатью и наблюдал за тем, как Гарри аккуратно отлепил сургуч, раскрыл конверт и чему-то усмехнулся.

— Чему вы улыбаетесь? — спросил Снейп, почувствовав, что ему и впрямь это отчего-то важно знать. Поттер опять поднял глаза; на этот раз Снейп встретил его взгляд спокойно. "Это не агрессия, это какая-то грязь, в которой он живет," — опять подумал Снейп. "Это не проблема, в нем просто что-то есть," — сказал себе профессор.

— Первое в жизни письмо, — ответил Поттер. — Что там?

— Список покупок, — Снейп скрестил руки на груди. — И приглашение в школу. Стандартное письмо, но, я думаю, не единственное, которое вы получите.

— Да? — Поттер застыл, не вынув пергамент до конца, — почему?

— Письма поклонников, — многозначительно сказал профессор.

— Поклонников? — Поттер явно не понимал, и Снейп осознал, что уже добровольно ввязался в ответы на вопросы и буквально заставил этого молчаливого мальчика включиться в беседу.

— Потт... — Снейп поджал губы, — молодой человек, — сказал он, передразнивая кого-то из коллег, чего Поттер знать не мог, — с момента вашей победы над темным Лордом все маги желают получить ваш автограф, поэтому вам будут писать и стар и млад.

— А как они узнают, где меня найти? — спросил Гарри.

— Все знают, когда вы родились и все могут отсчитать, когда вы пойдете в школу, и послать письмо "в Хогвартс, Гарри Поттеру", — сказал Снейп. — Отсутствию корреспонденции вы теперь будете только рады.

— Как интересно, — мальчик пожал плечами. — Спасибо.

Снейп осмотрелся: они пришли в зону безопасной аппарации.

— Сейчас мы с вами аппарируем. Этот способ перемещения не очень приятен, советую вдохнуть.

Гарри огляделся по сторонам, не спеша брать Снейпа за руку. Он смотрел сквозь очки на залитые солнцем лужайки — совсем не хотел никуда уходить, ему нравилось здесь.

— Я шляпу забыл, — буркнул он.

— Шляпа, — в раскрытую ладонь Снейпа влетела шляпа, вынырнувшая откуда-то из пространства. Гарри усмехнулся: профессор с каждой минутой нравился ему все больше.

— Да простит меня тетя Петунья, — сказал мальчишка. — Я столько принес ей вреда.

— Вы ещё успеете попросить прощения, — усмехнулся Снейп, — ненадолго расстаетесь.

Гарри кивнул, взял за руку профессора, и они исчезли из этого лощёного аккуратного городка, где каждый домик был похож на соседний, а хозяйки соревновались в красоте абсолютно одинаковых скучных лужаек.

Гарри, оказавшись в "Дырявом Котле", принялся исподтишка рассматривать всё и вся. Люди не обращали на него внимания, и он с удовольствием шёл рядом со Снейпом, размышляя о славе, которая на него обрушилась — мама, по всей видимости, ничего об этой славе не знала, отец и подавно. Впрочем, слава эта весьма сомнительная: как можно узнать человека, которого ты ни разу в жизни в глаза не видел? Совершенно верно, никак. Гарри вспомнил, что, когда он заключил душу мальчика Тома в стеклянный сосуд, его шрам исчез. Видимо, мистера Поттера тут узнавали именно по его шраму, потому что это была единственная примета, отличавшая его от обычных мальчиков. Кто рассказал всем о нём? А главное — что случится, объяви он, что шрам исчез? Гарри Поттера будут считать ненастоящим и будут требовать Гарри-Со-Шрамом?

— Профессор Снейп, — пробормотал Гарри почти про себя, глядя куда-то в пол, который был на удивление чист и подметен. Гарри еще не сформулировал вопроса, поэтому не был уверен, стоит ли спрашивать, и не был уверен, услышал ли его профессор. Снейп, почувствовав какое-то шевеление с его стороны, кивнул, высматривая кратчайший путь к проходу в Косой Переулок. Гарри приободрил этот кивок. Он помолчал, потому что не хотел рассуждать про шрам громко, а тихо спросить мешал гвалт и говор людей. — Я с самого утра ничего не ел. Вы знаете, где тут можно пообедать? — сказал Гарри.

Снейп кивнул ещё раз.

В каком-то тесном тупичке с мусорными баками Снейп остановился и принялся считать кирпичи в стене, тыкая в них палочкой. Гарри молча наблюдал и довольно улыбнулся, когда кирпичи раздвинулись, образовав небольшую арку. Он любил видеть все проявления магии, и в этот момент понял, что, наконец-то, это стало законной частью жизни, и никому не будет мешать. Ему вдруг захотелось сразу и всего: и в школу, и в магазин палочек, и в какой-нибудь пустой дом, чтобы беспрепятственно тренироваться в сложных заклинаниях и варить зелья, про которые он так много читал в библиотеке.

— Чему вы улыбаетесь? — снова спросил Снейп, с интересом наблюдая, как отзвук детства чуть затеплился в глазах Поттера. Искра, не больше, но профессору вдруг стало отчего-то гораздо теплее самому, как будто лед, который он почувствовал в душе Поттера при встрече, вдруг стал прозрачным, и за этим льдом показалось что-то живое.

— Наверное, я дома, — Гарри посмотрел на него снова и поправил очки. — Я очень скучал.

— Я понимаю, — кивнул профессор, с почти научным любопытством осознавая, как что-то, сказанное им, звучит искренне и просто. Впервые за долгие годы.

Снейп пошел вперед, вспоминая, где он в последний раз видел кафе, в котором не сидело бы слишком много народа.

Он нашел такое в двух кварталах от входа в Переулок.

По пути Гарри рассматривал прилавки с множеством всяких забавных мелочей и бытовых магических приспособлений, размышляя о том, как он привык к вещам тети Петуньи, и как всё, представленное на витринах, на самом деле неудобно и непрактично.

Кафе оказалось приятным и уютным местом. Для Гарри приятность и уют, в основном, составляли чистота и простота, и яркие вязаные коврики на серых скамьях казались ему образцом домашней обстановки. Снейп осмотрелся и занял стол в левом дальнем углу комнаты, сев лицом к входной двери. Гарри сел напротив.

Снейп заказал ему обычный завтрак.

— Что вы обычно едите дома? — спросил профессор, глядя, как жадно Гарри уплетает ветчину и тосты. — Не торопитесь.

Гарри кивнул, прожевал и ответил:

— Что останется, — и принялся за очередной кусок яичницы.

Снейп посмотрел на входную дверь. Он снова усмехнулся, размышляя о том, что по привычке сел так, чтобы видеть ее в случае нападения. "Что останется," — повторил он про себя. "Что останется."

— Профессор, — сказал Гарри, запивая чаем последний жевок. — Я хотел спросить.

Снейп кивнул, не отрываясь от наблюдения за входной дверью. Это было в какой-то степени забавно — представлять, будто те времена еще не закончились. Снейпу вообще не верилось, что они закончились.

— Я не знаю, сэр, что мне делать, потому что у меня... Так получилось, что, — Гарри набрал воздуха, — шрам исчез.

Взгляд Снейпа стал острым и стальным, а потом вдруг "замерз".

— Профессор Снейп, — сказал Гарри вкрадчиво, и Снейп вздрогнул, как будто его окликнули издалека. Он медленно посмотрел на Поттера. Гарри молча отодвинул челку со лба.

Лоб был ровный и гладкий.

Снейп приподнял правую бровь.

— Так, — сказал он зеркально вкрадчиво. — И что вы для этого сделали?

Гарри задумался.

— Сэр, что вы знаете о... легилименции?

Снейп моргнул.

— Достаточно, чтобы, услышав этот вопрос от вас, хотеть объяснений, — ответил он.

— Тогда давайте сократим время объяснений, и вы просто посмотрите сами, — предложил Гарри.

Снейп посмотрел ему в глаза.

— Вы знаете, что такое легилименция, мистер...

— Да, сэр, и я предлагаю вам...

Снейп оглянулся и щелкнул пальцами, создав звуконепроницаемый купол вокруг столика, наложил несколько сигнальных чар и снова посмотрел в глаза этому странному Гарри-не-Поттеру.

— Legilimens! — прошептал Снейп.

— Добро пожаловать, — сказал Гарри.

Снейп увидел... Библиотеку.

Он опешил.

Обстановка библиотеки имела сходство с тем, что он видел в Отделе Тайн Министерства Магии. Такие же бесконечные ряды стеллажей, только вместо ячеек с воспоминаниями — книги, книги, книги. Сотни, тысячи тысяч фолиантов и тетрадок. Снейп остановился у первого же стеллажа и в изумленном окаменении прочитал надпись на одном из книжных корешков. Это была редчайшая книга о составах ядов. Снейп потянулся к ней и дотронулся до кожи корешка. Она не обратилась в прах.

— Настоящая, — прозвучал мальчишеский голос справа. Снейп оглянулся. Это был все тот же Поттер, в той же одежде, с теми же очками и без шрама.

— Поттер, что это за... — Снейп нахмурился. — Как это с вами произошло?

— Я не знаю, сэр, — сказал Гарри, глядя на него со всей тяжестью своего сомнения, которое жило в нем все это время. Снейп смотрел на него в ответ, чувствуя мурашки, бегущие вверх по позвоночнику.

— Поттер... — Снейпу не хватило воздуха. Он видел такое сознание впервые, оно казалось безграничным. — Любопытно, — только и промолвил профессор. Гарри посмотрел наверх, и рядом со Снейпом возникло два кресла. Гарри махнул рукой, чтобы он присаживался. Снейп потрогал обивку кресла. Она тоже была настоящая. — Любопытно, — профессор сел. Сел и Гарри. — Давно это с вами происходит? — спросил Снейп.

— Всю жизнь, — просто ответил Гарри. Он выглядел каким-то чересчур... домашним. Не таким, каким он был у Петуньи, не таким, каким он зашел в Переулок, а каким-то третьим.

Снейп потянулся за книгой о ядах.

— Зачем это вам? — спросил Гарри, когда Снейп открыл книгу. Профессор не ответил, рассматривая страницы. Это была не просто книга, это была рукопись. Единственная в мире.

Уникальный экземпляр рукописи по зельеварению в руках Снейпа в голове у Поттера.

Снейп резко схлопнул книгу.

— Объясните, — сказал он.

— Я не знаю практически ничего, — криво усмехнулся Гарри. — В книгах о таком ничего не написано. Я просто иногда сюда прихожу. Читаю.

Снейп распахнул глаза.

— Не говорите мне, что у вас много свободного времени и вы постоянно читаете эти... — Снейп хлопнул по фолианту.

— Именно этим я и занимаюсь, — кивнул Гарри. — Более того, сэр, время в этом месте считается как-то по-другому, оно течет гораздо медленнее, чем в... жизни. — Гарри запнулся. — Одна минута там — час здесь. Я не знаю, что это за место. Но я понимаю, что это место, которым управляю я.

— Так, — еще раз сказал Снейп, но в горле у него вдруг пересохло. Из-за стеллажа вдруг показалась очень знакомая фигура.

— Мама, — улыбнулся Гарри.

...они снова оказались в кафе. Перед тем, как быстро закрыть глаза, Снейп механически отметил, что официант, который куда-то шел, когда он проникал в голову Поттера, сдвинулся лишь на несколько шагов и протянул руку с тряпкой к столу.

— Сэр, — сказал Гарри тихо. Снейп сидел с закрытыми глазами, сложив руки на груди. — Сэр, — повторил Гарри. Снейп молчал. — Сэр, пожалуйста, я должен вам кое-что показать.

Снейп поднял руку, но потом снова обнял себя. Гарри стал смотреть в окно. Часы пробили два пополудни, и только спустя несколько минут, хриплый голос констатировал:

— Поттер, это, должно быть, Рай.

Гарри опер подбородок на правую руку, помешивая чай левой. Снейп сидел напротив, его чай стыл. Снейп смотрел на дверь; мысли носились в голове с невиданной скоростью, нехарактерной и неудобной для того, чтобы эти мысли ловить и думать.

— Профессор, — сказал Гарри, не надеясь уже привлечь его внимание.

— Да, — сказал Снейп, не отрываясь от созерцания двери.

— Профессор, мне нужно вам кое-что показать, — Гарри встал со своего места, подошел к Снейпу и сел плечом к плечу.

Гарри не намеренно сделал так, чтобы мама вышла из-за стоек с книгами. Он это сделал из интереса, как эксперимент. Он, пожалуй, просто не запретил ей выйти, он пустил все на самотек. Но теперь ему казалось, что эксперимент зашел далековато, и сомнения начали грызть его сердце. Он почувствовал, что зашел на какую-то очень личную территорию, и теперь хотел выйти с этой территории так, чтобы не быть пойманным на этой шалости, чтобы не чувствовать неловкости, чтобы профессор не решил, что он знал или предполагал, какую реакцию это происшествие у него вызовет. И Гарри перешел в наступление.

— Сэр, я хотел поделиться чем-то очень личным, — тихо сказал он, сверля взглядом стол. Снейп повернулся и посмотрел на него. Гарри резко запрокинул голову, вглядевшись в черные глаза Снейпа.

…снова Библиотека, снова кресла.

Снейп почти не удивился тому, что происходило. Все это на какую-то долю секунды напомнило ему, как однажды директор школы, профессор Дамблдор, водил его по своим воспоминаниям и так же бесцеремонно переключался между ними, не давая досмотреть то или иное до конца.

Однако это место было совершенно иным. Причем Поттер сам погрузил его в свой мир, как будто некий канал из реальности в нереальность был всегда открыт, и он просто оказался… Здесь.

— Отчего у вас столько слякоти повсюду? — спросил Снейп. — Неужели приятно постоянно задыхаться в этой сырости?

Гарри пожал плечами, и пол высох, покрылся мягким красно-желтым ковром, а туман исчез. Все оказалось освещено мягким оранжеватым светом. Стеллажи превратились в потертые деревянные полки с длинными лестницами в потолок, чуть обозначившийся где-то в стратосфере.

— Так-то лучше, — хмыкнул Снейп, опустившись в кресло. — Оксфордская библиотека в моих фантазиях выглядела примерно так, — рукопись по ядам оказалась снова в поле досягаемости. Гарри занял второе кресло и сложил ноги по-турецки. Снейп дотянулся до книги и открыл ее, рассматривая витиеватый герб на первой странице.

— Как-то раз, сэр, я встретил здесь человека, которого я никогда не видел в своей жизни, — сказал Гарри. — Я не видел ни его, ни его смерти. Оказалось, что он тоже может изменять это пространство. И я уничтожил его.

— Уничтожили? — спросил Снейп, поднимая взгляд и тут же возвращаясь к книге. — Как он выглядел?

— Это был такой паренек лет семи или восьми. Представился Томом.

Снейп поднял бровь.

— Что вы с ним сделали? — переспросил он.

— Я его заключил в сосуд, — сказал Гарри, протянув руку, в которой материализовалась небольшая треугольная склянка. — Я не знаю, как я это сделал, но в этом месте мне подчиняется многое, и ничто не несет информации, которая противоречит прошлому. Этот мальчик противоречил прошлому, я проверял в своих воспоминаниях, я нигде не видел такого человека… — Гарри притянул книгу, в которой он читал о крестражах. — Вот, сэр, посмотрите. Я предположил, что это чья-то чужая душа. Во мне.

Снейп пробежал глазами строчки из книги и медленно кивнул.

— Любопытно, — сказал он. — Вы говорите, шрам изчез? — Гарри кивнул, и Снейп хмыкнул, чувствуя, как его наполняет детективный азарт. — Я, кажется, знаю, что это был за мальчик. Но мне нужно проверить гипотезу.

— Сэр, — сказал Гарри тихо, — я видел, что произошло в ночь, когда мои родители погибли. Я видел это в кошмарах и пересматривал здесь, — будничным тоном добавил он. — Я видел только человека в плаще, никакого мальчика там не было.

Снейп кивнул, переваривая информацию.

— В ночь, когда ваши родители погибли, мистер Поттер, волшебник, который хотел вас убить, случайно создал крестраж, и заклятие, направленное на вас, отразилось и попало в него. Это версия, известная только мне, — уточнил он, — и я говорю ее вам, потому что вы и так уже знаете все, что могли узнать. — Снейп помолчал. — Насколько мне известно, у этого волшебника уже было несколько крестражей, созданных до вашего рождения. Вы были последним и… случайным.

— Почему именно я? — спросил Гарри.

— Все-то вам нужно знать, — хмыкнул Снейп.

— На самом деле, это несущественно, — Гарри пожал плечами. — Только вот что мне со шрамом-то делать?.. Насколько я понимаю, уничтожение крестража не являлось чем-то, что я должен был осуществить.

— А вы думаете, вы его уничтожили? — тихо спросил Снейп. Гарри осекся и посмотрел на сосуд в своей руке. Тихо плескалась в нем душа Тома. — Вам не кажется, что уничтожение — это когда что-то лишается своей силы. То, что сделали вы, я назвал бы смирением. Но разбейся этот флакон…

— Ничего не будет с флаконом, — сказал Гарри. — Это моя голова. Только здесь нельзя уничтожать, не выйдет. Здесь не работает магия.

— А как же ковры, Поттер?

— А это магия разве? — Гарри наморщил лоб. — Это же просто фантазия.

Снейп хмыкнул и погрузился в чтение. Гарри встал с кресла и исчез за стеллажами.

Спустя некоторое время они снова оказались в кафе.

— Для вас очень важен будильник, — сказал Снейп.

— Да, сэр, — сказал Гарри.

— Тело не должно находиться без движения больше часа, должно спать, потреблять пищу и испытывать физические нагрузки, иначе что с вами будет через сколько-то лет, мистер Поттер, — продолжил профессор, все еще будто бы ощущая руками страницы той древней книги и борясь с жгучим желанием назначить Поттеру отработки сию же секунду. Он понимал, что чтение книг полностью зависит от доброй воли Гарри, и, к своему удивлению, был наполнен энтузиазмом по отношению к этому факту. На Снейпа нахлынуло чувство интереса к совместным исследованиям, как он это называл, и теперь он — с одной стороны, желая остаться подальше от личных границ этого мальчишки, замораживающего двери, а с другой — интересуясь его книгами, — как будто вернулся в детство, когда надо было заводить друзей, чтобы вместе играть во что-то интересное. Но если в детстве и в юности неумение общаться можно было списать на то, что существует не так уж много людей, с которыми Снейпу было бы интересно общаться, то в данной ситуации прецедент был налицо.

— Сколько времени вы там пробыли? — спросил он, складывая деньги за еду в конверт, поданный официантом.

— Да столько же, может быть, сколько и здесь, — Гарри пожал плечами. — Может, лет десять, сэр. — Он подумал. — Я не считал. Но все-таки думаю, что здесь я жил меньше.

Снейп застыл и снова медленно посмотрел на мальчишку перед собой. Детективный азарт нахлынул с новой силой и, как волна отлива маленькую ракушку, сгреб Снейпа, увлекая за собой.

— То есть, по меркам нормальных людей, вы по меньшей мере совершеннолетний, и… — неизвестно, что хотел добавить профессор, но он замолчал, не желая демонстрировать восторг и любопытство.

— Да, — просто ответил Гарри и посмотрел на дверь. — Хотя я не считаю это чем-то существенным, честно говоря.

— Вы в совершенстве владеете оклюменцией, — промолвил Снейп, скорее утверждая, чем спрашивая.

— Ну, — Гарри пожал плечами, — вас я позвал. Больше никто не пытался проникнуть.

Снейп хмыкнул.

— Вы имейте в виду, что будут пытаться, мистер Поттер, — процедил он, испытывая когнитивный диссонанс, на полном серьёзе, без ощущения формальности или желания язвить обращаясь к первокурснику «мистер» и в то же время понимая: невесть сколько этому человеку лет.

— Да, сэр, теперь я понимаю, почему, — Гарри легонько кивнул, увлеченный видом за дверным окном.

В единую картину собрались тяжелые взгляды Поттера и его странные жесты.

— Вставайте, мистер Поттер, — сказал Снейп. — Пора за покупками.

— Зовите меня просто Гарри, — Гарри поднял бровь, вставая. Снейп прищурился: диссонанс вернулся в новой ипостаси. Это был первый первокурсник, к которому ему, возможно, было бы комфортно обращаться по имени. Кроме, пожалуй, крестника.

— Ладно… Гарри, — сказал он, пробуя это имя.

— Угу, — пробормотал Гарри. Чувство интереса к совместным исследованиям затеплилось и в его душе.

— Куда мы собираемся сейчас? — спросил Гарри, поглядывая вокруг, когда они вышли из кафе.

— Сначала в банк, — Снейп повел его по Косому переулку.

— У меня есть деньги? — удивился Гарри.

— Вот и проверим, — иронично отозвался Снейп.

У витрины с мётлами Гарри немного задержался, чтобы выяснить, из-за чего производили столько шума окружившие ее ребята. Причиной была новая модель «Нимбус-2000» с рукояткой из красного дерева и (как всё дорогое и новое) удивительно красивой формой. Гарри раньше не видел волшебных метел. Тема полётов ассоциировалась у него с отцом, с Джеймсом. При виде этой витрины у Гарри появилось приятное ощущение предвкушения, хотя он и не знал, с чем это связать.

— Первокурсникам запрещено иметь личные мётлы, — сказал профессор будничным тоном, и Гарри, сохраняя чувство ожидания чего-то радостного, продолжил следовать за ним. — В банке Гринготтс работают гоблины. Существа надёжные, умные, хитрые и опасные, — Гарри молча выслушал сказанное. Банком оказалось огромное белое здание из чистого мрамора, а посетителей встречали низенькие — на голову ниже самого Гарри — существа.

«Входи, незнакомец, но не забудь, что у жадности грешная суть… Коль за чужим пришёл ты сюда, отсюда тебе не уйти никогда!» — грозила табличка над дверями.

Внутри банка было прохладно и тихо, с потолка свисали огромные подсвечники на сотни свечей, и только драгоценные камни да золотые монеты, перекладываемые с весов на весы, позвякивали и посверкивали в полумраке, да шуршал пергамент.

— Мистер Поттер желает снять деньги со счёта, — сказал Снейп, обратившись к одному из свободных гоблинов.

— А у мистера Поттера есть его ключ? — спросил гоблин, чуть приподнявшись над столом, чтобы увидеть Гарри. Снейп выложил маленький золотой ключик на стол.

— И ещё одно поручение от профессора Дамблдора, — Снейп передал гоблину конверт, весь усыпанный красными печатями, — это по поводу сейфа семьсот тринадцать.

— Превосходно, — кивнул гоблин, изучив конверт и ключик. — Следуйте за мной.

Всё великолепие банка заканчивалось там, где начинался путь до хранилищ. Подземелье освещалось только факелами и выглядело скорее опасным, чем величественным.

— Ваш сейф находится на большой глубине, — сказал Снейп, перекрикивая шум вагонетки, петляющей по прорубленным в стенах каменным тоннелям мимо подземных озёр и двигающейся с огромной скоростью уже несколько минут. Гоблин ей не управлял. Гарри, свесившись за край тележки, когда они проезжали по какому-то мосту, успел увидеть, как на глубине мощнейшей пламенной вспышкой дыхнул кто-то, скрытый в темноте; Снейп, шипя от возмущения, резким движением затащил его обратно: как раз вовремя, чтобы Гарри не пробороздил головой об стену следующего тоннеля.

Вагонетка остановилась. Сначала выбрался гоблин, потом Снейп, за ним Гарри. Гоблин потребовал фонарь и ключ. Перед Гарри открылся сейф. Там были кучи золотых монет, ровными столбиками стояли серебряные, горами лежали медные. Гарри в изумлении оглянулся, чтобы увидеть бесстрастное лицо Снейпа, который просто наблюдал за ним, зная, что в голове у Поттера сокровище куда больших масштабов.

— Этого следовало ожидать, учитывая то, сколько мы до этого места добирались, — ответил Снейп на немой вопрос, — возьмите всего по две горсти. На год вам точно хватит, а то и больше.

Гарри заглянул в сейф ещё раз, чтобы исследовать, что находится в ближнем от него левом углу. Там он нашёл какой-то старый кожаный мешок и пару сложенных мужских мантий. В мешке оказался кошелёк, туго чем-то легким набитый. Торопливо выбросив в кучу золота кошелёк, шлёпнувшийся с негромким звоном, Гарри набрал деньги: ровно столько, сколько посоветовал Снейп.

— Подержите, пожалуйста, — Гарри отдал мешок профессору и взял одну из мантий, приложив к себе. Она оказалась ему чуть велика. — Я могу её взять? — спросил Гарри.

— Конечно, это же ваше имущество. Освободите себя от похода в магазин.

Гарри бросил мантию в мешок с деньгами и под покашливание гоблина снова нырнул в сейф, чтобы исследовать правый ближний угол. Кроме меди там оказалась какая-то пыльная шкатулка. Оглянувшись на непроницаемо терпеливое лицо Снейпа, Гарри открыл шкатулку, в которой оказалось несколько старых волшебных палочек из тёмного дерева. Гарри взял в руку одну из них…

— Пожалуйста, поторопитесь, мистер Поттер, — сказал гоблин. Гарри, кивнув, восстановил в памяти то, что он когда-то читал о волшебных палочках и о том, как они выбирают себе хозяев.

Ни одна из палочек ему не подошла; шкатулку пришлось оставить.

Возле второго сейфа они оказались почти сразу. Снейп забрал из него какой-то сверток; совершив обратный путь на вагонетке, они расстались с гоблином, и Гарри с облегчением вдохнул свежий воздух. Снейп выглядел так, будто он каждый день катается на таких тележках часами.

— Вот ваш ключ, — сказал он, отряхнув мантию от несуществующей пыли. — Постарайтесь прибрать его в надёжное место. — Гарри положил ключик во внутренний карман куртки. — Отлично, — сказал Снейп, — а теперь пройдём прямо в магазин с ингредиентами для зелий. Нужны ли вам книги?

— Они есть в голове, но можно купить какие-нибудь, чтобы были на бумаге…

— Тогда сначала сюда, — Снейп резко свернул направо, в какой-то проулок, и они молча прошли пару домов, пока не повернули снова и не упёрлись в тупик, где был карниз с обыкновенной на вид деревянной дверью, окаймленной черной плесенью. Снейп распахнул ее жестом, показавшимся Гарри слишком уж привычным, и открылся вход в подвал. В нос ударило запахом кошатины. Гарри разом вспомнились все посиделки у кошатницы-соседки миссис Фигг, у которой он проводил дни рождения Дадли Дурсля, пока тот развлекался с друзьями в зоопарке. Снейп пропустил Гарри вперед, и они начали спуск по узкой лестнице с высокими ступеньками. Казалось, сам воздух светился: свет шёл из ниоткуда, как будто с потолка; он был тусклый, унылый и желтоватый; будь на два-три оттенка холоднее, он не был бы таким зловещим, но его мерзкий цвет окрашивал всё в какой-то специфический оттенок, создавая атмосферу нищеты и голодной злобы. Гарри шел, размышляя о том, что это всего лишь магазин книг. Но ему вдруг захотелось выйти на улицу и больше никогда не возвращаться в это место.

Воздух становился всё влажнее и тяжелее, а запах кошачьей мочи, табака и людского пота — всё гуще. Наконец, пройдя по узенькому коридорчику, они достигли широкой, но всё же тесной комнаты с низким потолком. Там стояли широкие столы, заваленные в беспорядке старыми книгами. В глубине этой комнаты за стопками книг виднелась каморка, в которой свет был сконцентрирован и исходил из какого-то источника, лучом падая на порог. Гарри подумал, что там вряд ли может находиться лампа или свеча: электричество в мире магии отсутствовало, а свеча бы просто погасла из-за недостатка кислорода в этом месте. Вдруг из этой каморки, пятясь, нервно хихикая и кланяясь, вышел какой-то толстый (шириной с проём) неуклюжий человек в чёрном засаленном пальто.

— Да, Анетт Германовна, да, сущую правду говорите, сущую правду! Вот, девушка, вот! Вы почитайте, почитайте, о чем вам говорят.

Он, запнувшись о порог, взмахнул руками; покачнувшись, навалился всем телом на стоящую слева от двери этажерку со стеклянными полками и опрокинул её. Подскочив, воровато оглянулся и тут же скрылся в тени где-то за стопками. Вдруг из этой же каморки стремительным шагом вышла девушка. Глаза её горели удивительно яростной, будто бы... всесжигающей энергией. Отшатнувшись от рухнувших полок и на секунду оцепенев от шума, она обвела взглядом подвал, ища выход; энергичным оценивающим взглядом окатила с головы до ног всего Снейпа, наблюдающего за ней, прищурилась, кокетливо глядя ему в глаза, а затем, взметнув копну русых волос рукой, яростно промчалась мимо, шелестя полами тёмной мантии и буркнув что-то вроде «карга дрянная». Гарри, развернувшись всем телом вслед за ней, дождался, пока смолкнут каблуки на лестнице и хлопнет дверь; резко повернув голову, он посмотрел на Снейпа, не успевшего отвернуться и замершего скалой. Тот, опустив взгляд на Гарри, поднял брови, вдруг слабо усмехнулся и еле заметно дёрнул правым плечом. Гарри усмехнулся в ответ.

Но на этом сцена не закончилась. Из каморки выскочила сухая старушенция с тонкими цепкими конечностями, чуть горбатая, с заостренным носом и подбородком. Увидев в полумраке каких-то людей, она деланно всплеснула руками, явно не удивляясь опрокинутому стеллажу, и начала ненатурально причитать, как будто визжа и скрипя одновременно:

— Ой, не ругайте, хозяин, посмотрите, была какая-то девушка, все полки переломала!

Гарри аж задохнулся. В подвале, наполненном вонью, это было самое естественное из дел, но теперь он почувствовал приступ возмущения. Снейп положил руку ему на плечо и крепко сжал.

— Мы пришли за учебниками для первого курса, — он взял листок у Гарри и прочитал список.

— Ой, что вы, милок, у меня только букинистика, — старуха при ближайшем рассмотрении оказалась даже не совсем старухой, а дамой лет сорока, но лицо её имело маниакальный вид. — Вряд ли молодой человек потянет такие книги, — она расплылась в зловредной улыбке.

Снейп, вцепившийся в плечо Гарри, развернулся на каблуках, и их вынесло из подвала. Оказавшись на воздухе, Гарри прокашлялся. Снейп молча вывел его снова в Косой переулок.

— Флориш и Блоттс, — сказал он, открывая дверь в ещё один магазин. Звякнул приятно колокольчик, и они оказались в тихом и светлом пространстве, наполненном мирной тишиной и сонной книжной пылью, переливающейся в лучах солнца.

— День контрастов, — констатировал Гарри. Слух его уловил глухой стук каблуков об дерево, и в глубине магазина, у кассы, снова показалась стремительная девушка в темной мантии. Гарри, сопровождаемый Снейпом, тоже пошёл к кассе. Девушка выясняла что-то у продавца, и Гарри, вслушиваясь в звуки её голоса, заметил странный акцент, который он раньше никогда не встречал. Вдруг она остановила свой монолог и взглянула на Гарри и Снейпа, узнавая их и вновь задерживая тягучий любопытствующий взгляд, встреченный стоически, на Снейпе.

— Мне долго, — сказала она, обращаясь к ним. — Вы можете пройти первыми, если хотите.

Гарри, чуть помедлив, протянул список продавщице, и та пошла к полкам, находя книги и принося их. Девушка испарилась, растаяв между стеллажей. Заплатив за учебники, Гарри и Снейп направились в магазин ингредиентов для зелий.

— Профессор, а она из Хогвартса? — Спросил Гарри. — Выпускница? Старшекурсница?

— Кто? — Уточнил Снейп, как будто успевший погрузиться в свои мысли. Гарри повёл бровями. — А-а, нет. Первый раз вижу. А что она вам?

Гарри отвернулся и нарочно грустно вздохнул.

— Вам, Гарри, о первом курсе думать полагается, об учебниках и Распределяющей шляпе, — сказал Снейп, который "повёлся" на шутку именно так, как Гарри рассчитывал.

— А я-то ей что, профессор, — хмыкнул Гарри. — Меня она даже не видела!

— Оставьте, — Снейп сверкнул глазами. — Вам не понять.

— Да где мне, — сверкнул Гарри глазами в ответ. Снейп толкнул дверь в аптеку.

— А-а-а! Мистер Снейп! Какими судьбами! — Воскликнул продавец, вскакивая из-за прилавка. Воняло чем-то мерзким, но всё же не так ужасно, как в отделе букинистики, и Гарри принялся рассматривать всё подряд, потому что раньше он мог видеть разных жуков-пауков для зелий только на картинках, а обычные, магловские, не годились в волшебные варева. — Вам как обычно?

— Нет, спасибо, Малпэпер. Я сопровождаю ученика. Собери ему стандартный набор, — Снейп перечислил всё, что было написано в списке, даже не глядя в листок.

Гарри прогуливался по лавке, чувствуя себя в своей стихии. Выглядело большинство жуков совершенно обыкновенно. Слизняки были огромными, сушеные были меньше, потому что они были сухими; а ещё Гарри заняло множество необычных, экзотических ингредиентов. Безоаровые камни, например, или разные части тела дракона, или шкура бумсланга.

— Кстати, профессор, — сказал Гарри, — а чем отличаются клобук монаха и волчий корень?

— Это аконит, и то и другое, — отмахнулся Снейп.

— Да? А почему тогда они по разной цене продаются? Причём волчий корень дороже, — Гарри, ухмыляясь, показывал на витрину. Снейп приподнял брови и посмотрел на продавца.

Малпэпер засуетился.

— Э-э-э, мистер Снейп, тут такое дело… Кто-то покрупнее любит соцветия, кто-то поменьше травы… Э-э… Я подсчитал, всего получается два галеона девять сиклей… Как постоянному покупателю…

Гарри отсчитал деньги. Снейп стоял молча и внимал непрекращающемуся монологу продавца.

-…Не поймите меня неправильно, мистер Снейп… все по-своему выживаем…

Они вышли из магазина.

— Мантия уже есть, значит, теперь вам нужна волшебная палочка. Идите вот сюда. Это магазин Олливандера.

На вывеске над магазином было написано, что палочки Олливандеров изготавливаются с незапамятных времён; на витрине пылился чехол с муляжом изделия.

Гарри прошел внутрь магазина. Снейп прошёл за ним.

— А-а-а, мистер Снейп, добрый день, — из-за полок с тысячами палочек неслышно вышел седой продавец. — И вам, молодой человек.

— Добрый день, — поздоровался Гарри.

— Кажется, только вчера вы пришли сюда за своей волшебной палочкой, Северус, — сказал мастер, вплотную подходя к Снейпу. — До сих пор ею пользуетесь?

— Да, — просто ответил Снейп. — Привёл к вам мистера Поттера. Мистер Поттер, это мистер Олливандер.

— Гарри? Поттера? — Олливандер направил пронзительный взор ярко-голубых глаз на Гарри, и тот вдруг ощутил резкое и жесткое воздействие легиллименции. И прикрыл глаза.

— Что-то мне нехорошо, профессор, — сказал Гарри, пошатнувшись и делая вид, что не может устоять на ногах, а ещё — благодаря небо за отросшую чёлку у себя на лбу. — Может быть, мы придём сюда завтра, сэр? — спросил он. — Я больше не выдержу.

Снейп стиснул плечи Гарри, помог ему подняться.

— Мистер Олливандер, — кивнул он, прощаясь. И вывел Гарри из магазина. Не говоря ни слова, они дошли до того же кафе, в котором сидели утром. И заняли тот же самый столик.

— Что это было? — Спросил Снейп, наблюдая за расправившимся, приосанившимся и призадумавшимся Гарри.

Подошёл официант. Снейп сделал заказ.

Гарри начал медленно тереть лоб. Шум вокруг как будто специально проникал прямо в черепную коробку, заставляя голову гудеть.

— Олливандер пытался применить ко мне легиллименцию, — сказал он. — Жестко и неприятно. Чуть было не увидел библиотеку.

— Ожидаемо, — кивнул Снейп.

— Почему это ещё?

— Вы знаменитость, а ему интересно, чем вы живёте. Дети почти никогда не замечают легиллименции. Вот он и решил узнать что-то о вас кратчайшим из путей… — Снейп пожал плечами, — и не забывайте о том, что его задача — подобрать для вас хорошую волшебную палочку, и у него совершенно нет времени разговаривать подолгу с каждым, кто пришёл.

— То есть, по-вашему, это нормально?

— Нет, — Снейп отклонился на спинку стула и откинул прядь волос со лба, — но до сих пор никто не был против и никому это не мешало. В вашем случае, конечно, нужно защищаться.

— Но каким образом?

Снейпу принесли чёрный чай и горку сушёной клюквы на тарелочке.

— Нужно дать ему увидеть то, что он хочет увидеть, — Снейп взял одну ягодку и как-то незаметно для себя пододвинул тарелку поближе к Гарри. — Как и всем, кто будет пытаться проникнуть к вам в череп. Что-нибудь из детства, яркие воспоминания. Что приходит в голову? Посмотрите мне в глаза.

Гарри действительно начал вспоминать своё детство. Он поднял голову, и Снейп с легкостью очутился вместе с ним в том воспоминании, где Гарри скрывался от Дадли и его друзей.

— Это ещё что такое? — В сердцах вырвалось у Снейпа тихое шипение, когда он увидел толпу детей, бегущих с палками за восьмилетним худеньким Гарри.

— Мой кузен и его приятели. Они думают, что загнали меня в угол.

В ту же секунду Гарри из прошлого вдруг подпрыгнул, воспарил над кирпичной стеной, перелетел её и оказался на крыше соседнего здания.

— За это меня ждала хорошая трёпка.

— За то, что вы убежали от этих детей? — переспросил Снейп.

— За то, что я сделал что-то, что не укладывается в узкие нормы моих дяди и тёти.

Следующее воспоминание. Гарри, на вид лет шести, сидит «верхом» на стуле на выдраенной кухне в доме Дурслей. Тётя Петунья подключает машинку для бритья к розетке и подходит к мальчику, чтобы его побрить.

Снейп, глядя на происходящее, не верил своим глазам. Он следил за тем, как прядь за прядью падали непослушные вихры с головы безмолвно сидящего Гарри. Снейп, к восторгу и ужасу, не видел ни слезинки, ни даже покрасневших глаз. Поттер просто отрешенно смотрел в стену перед собой.

— Гадкий шрам прикроем, — промурлыкала Петунья, выключив машинку и оставив ужасный торчащий чуб на лбу у Гарри. — Иди к себе.

Снейп, внутренне сопротивляясь увиденному, проследовал за малышом; его ждало ещё одно открытие: чулан. Лысый Гарри открыл дверь под лестницей и забрался в маленькую комнатушку. Места там хватало ровно настолько, чтобы стояла кровать.

— Мой чуланчик! Я до сих пор в нём живу.

Гарри и Снейп, зайдя вслед за мальчиком, увидели, как он достал с полки небольшой треугольный осколок зеркала и стал рассматривать себя. Только тут, в одиночестве, он позволил себе тихо заплакать.

— А на следующий день волосы отросли, как ни в чём не бывало, — будто бы самое важное в этой истории, сообщил Гарри в воздух, не замечая каменного выражения лица Снейпа.

Ещё воспоминание. Гарри подкладывает в мужские туфли чуть шевелящийся крысиный скелетик.

— Ба, неплохо, — хмыкнул Снейп.

— Я просто очень сильно захотел сделать им какую-то гадость. Потом пришлось лишить их этого воспоминания. Я даже не знаю, как у меня это получилось; прочитал в книге, но долго не получалось, потому что без палочки.

— Гарри, это НЕ плохо, — ещё раз кивнул Снейп.

— Почему же, это плохо, — Гарри развернулся и серьезно посмотрел на Снейпа. — Но мне не стыдно.

Ещё воспоминание… Другое… Образы мрачного детства Гарри витали перед профессором. Между воспоминаниями самого Снейпа и Гарри было слишком много общего. Показать такое кому бы то ни было он сам бы вряд ли смог. Масла в огонь подливало понимание, что у самого профессора маглом был только отец; мать была волшебницей, и её радовало, что сын унаследовал её способность. Пусть его отец стоил двух Вернонов, потому что он был алкоголиком и бил мать; но он не был таким фашистом относительно волшебства, какими представлялись Дурсли. И не был сам профессор таким любителем нагнать мрака на отца в ответ; да это бы и не подействовало, он мог просто получить по голове бутылкой. Ему можно было только прятаться.

Поттер же был гораздо старше и взрослее внутри, чем то, что он показывал снаружи. Прятаться он не мог.

Этот мальчишка много времени провёл за чтением неизвестно каких книг, думалось Снейпу. Сейчас он был другим, он мог каждый месяц проживать за год. Воспоминания были не для сторонних глаз; это было что-то личное. И профессору вдруг стало необъяснимо приятно; он почувствовал прилив гордости от осознания того, что воспоминания этого человека, так похожие на его собственные, открылись именно ему.

— Достаточно, Гарри, — сказал Снейп. Они вновь оказались в кафе. Гарри заметил в выражении лица Снейпа нечто напоминающее довольство. — Конечно, вы не можете этим ни с кем делиться. Дайте мне несколько минут на размышления.

Принесли тарелки с едой. Выглядела еда просто потрясающе, и Гарри принялся за свою порцию. Это был зелёный салат с маслинами и вкуснейшая паста с грибами. Снейп смотрел куда-то в сторону и кроме отпитого кофе не прикоснулся больше ни к чему.

— Вы ешьте пока, — сказал он и вдруг растворился в воздухе. Гарри чуть не подавился: он понимал, как происходит аппарация, участвовал в этом несколькими часами ранее, но видел впервые. Он прожевал ещё пять вилок лапши, запил соком, а Снейп внезапно появился в проходе между столами. В руке у него был чехол — Гарри узнал эту продолговатую прямоугольную форму — из-под волшебной палочки. Снейп положил чехол на стол перед Гарри. — Как доешьте — откроете.

Гарри в мгновение ока заглотил всю порцию и допил сок. Снейп, глядя на него, несколько раз усмехнулся. Гарри, чувствуя, что что-то необычное вот-вот случится, взял чехол двумя руками и раскрыл его.

Внутри лежала чуть потёртая волшебная палочка, самая обыкновенная на вид. Гарри вопросительно глянул на Снейпа; тот, со сложенными на груди руками наблюдая за мальчиком, кивнул.

Стоило Гарри дотронуться до незатейливой рукояти, его пальцы потеплели; когда он взял её в руку, с кончика палочки вдруг посыпались разноцветные искры, какие он видел, когда наблюдал на стройке за сваркой. Гарри удивлённо смотрел то на Снейпа, то на свою руку.

— В ту ночь, когда ваши родители погибли, я был первым, кто пришёл в их дом; точнее, в то, что от него осталось, — медленно, цедя каждое слово, проговорил профессор, невидящим взглядом смотря куда-то в сторону правой руки Гарри. — И нашёл эту палочку на том самом месте… где умерла ваша мать. И, — добавил он со значением, — где погиб величайший маг, лорд Волан-де-морт, который не смог убить вас. Так что в ваших руках сейчас находится либо палочка вашей матери, либо… палочка тёмного лорда.

После сытного обеда Гарри (Снейп так и не притронулся к еде) было решено купить мальчику сову. Гарри понравилась белая полярная сова, клетка с которой заняла почётное место на горе покупок в тележке. Магазины закончились. Снейп весомо заметил:

— Вам бы какую-нибудь сумку или чемодан с заклинанием расширения пространства. Обычный чемодан вы не поднимете.

— Это было бы здорово, — сказал Гарри.

— Только знайте, что это противозаконно, — будничным тоном добавил Снейп, припарковав тележку Гарри на специальную противоугонную стоянку для тележек. — Вас могут оштрафовать больше чем на тысячу галеонов. Это размер приличной годовой зарплаты мага.

— Идёт, — усмехнулся мальчик. С каждой секундой профессор нравился ему всё больше.

— Следуйте за мной.

Пройдя пару домов и согнувшись почти пополам, Снейп нырнул в какую-то арку. Гарри нырнул за ним и оказался в ещё одном жутком грязном переулке.

— Один из многочисленных ходов в Лютный, — сказал Снейп тихо, положив руку на плечо Гарри, когда мимо них прошло несколько человек, напомнивших мальчику вампиров из магловских фильмов ужасов. — Не ходите сюда в одиночку, пока я... Пока вы не научитесь защищаться.

Гарри смотрел вперёд и старался ни на ком не задерживать взгляд. Мимо плыли сухие, злобные, одутловатые, расквашенные, искорёженные, измождённые, больные, изъязвлённые, хитрые физиономии… Как будто старуха из книжного вдруг размножилась и показывалась ему то тут, то там. Они свернули не пять и не семь раз; в какой-то момент Гарри показалось, что они идут целую вечность.

Стены магазинов были однообразно серыми, таблички однообразно коваными или деревянными, вокруг не было ничего, кроме луж, неприятных типов и пыльных пустых или заполненных всякими непонятными мерзостями витрин. «Всё для реконструкции средневековых пыток», — прочитал Гарри на одной из бумажек. Рука Снейпа приятной тяжестью напоминала о том, что он не один.

Наконец Снейп толкнул перед Гарри дверь. На деревянной табличке над ней был выжжен рисунок: открытый зонтик и сложенный шарф. Дверь, скрипя, подалась. Внутри помещение было огромным, светлым и чистым; Гарри аж поморщился от сверкнувших ему в глаза ламп и зеркал. Повсюду стояли чемоданы, сумки и сумочки разных размеров и степени износа, висели плащи и куртки, лежали зонты, рукавицы, шарфы, ботинки, сапоги. Стояло множество полок и вешалок, доверху заполненных и усеянных белоснежными сорочками и мантиями на любой вкус. Слева от входа была касса.

— Здравствуйте, — сказал им продавец откуда-то из глубин магазина. — Осматривайтесь пока, все ценники наклеены на товаре либо рядом с ним. На бывшие в употреблении вещи могу сделать небольшую скидку при покупке двух за один раз. Сейчас я вам помогу, только закончу с клиентом.

— Это всё заколдованные вещи, — пояснил Снейп. — Их никогда не надо чистить и стирать. Они не промокают. Очень удобно учёным магам и людям с… грязной работой.

Гарри пригляделся к ценнику на одной из мантий.

— Тридцать пять галеонов? За мантию? Вот это да!

— За мантию, которая переживёт ваших правнуков, — поправил Снейп. Но вам это не нужно. Я почти уверен, что та, что вы взяли в сейфе, как раз из таких вещиц и есть.

— Почему вы так думаете? — прищурился Гарри.

— Вряд ли найдётся дурак, который сложит в сейф обычные тряпки, — Снейп дёрнул плечом. — В любом случае, у вас сейчас нет при себе достаточно денег, чтобы купить всё, что видите. Поэтому выбирайте чемодан.

Его аргумент показался Гарри достаточно убедительным.

Подошёл продавец — старичок в бежевом костюме-тройке, сияющих отполированных туфлях и оранжево-золотом галстуке. На носу он носил очки на золотой цепочке, поверх которых внимательно, цепко смотрел на покупателей.

— Если вам нужно разместить в чём-то школьный багаж, но вы не желаете надрываться по пути к станции, то вот небольшой и приятный кожаный чемодан, который, несмотря на свой скромный вид, сможет стать вам хорошим другом и послужить ещё и вашим детям и внукам, на много поколений вперёд, — он ловко достал откуда-то действительно симпатичный и самый обыкновенный на вид прямоугольный кейс из светло-коричневой кожи, чуть вытертый по углам.

— Сэр, а почему он потёртый? — спросил Гарри.

— Потому что вещь сохраняет вид, который был до того, как на нее наложили заклятие консервации, расширения пространства и некоторые другие. Реставрированные вещи стоят гораздо дороже, а некоторым нравится «винтажный» вид кожаных вещей.

— Сколько стоит этот кейс?

— Сорок семь галеонов, — улыбнулся продавец. — Внутри он имеет максимальную площадь пять на семь таких же кейсов, как он, и три в глубину. Уместится всё, чего бы вы ни пожелали.

Гарри присвистнул.

— А такой же, но поменьше раза в два сколько будет стоить?

— Столько же. Но вы не переживайте за порядок, на чемодан наложено заклинание фиксации вещей на своём месте, они не будут скользить и перемешиваться внутри.

Гарри не переживал за порядок. Он переживал, что его деньги могут закончиться, только появившись.

— А если я возьму один чемодан и одни заколдованные ботинки? Скажем, вон те. На тон темнее чемодана.

— Они стоят двадцать галеонов и подойдут на любой размер. Скидка составит пятнадцать процентов. Итого с вас… Ну, пусть будет… пятьдесят шесть галеонов.

Гарри посмотрел на Снейпа, пристально изучавшего рюкзаки на одной из полок.

— Ладно, хорошо… — Гарри вытряхнул из мешка все свои деньги и принялся их считать. — Один золотой это семнадцать серебряных, один серебряный — двадцать девять медных, — бурчал он себе под нос.

— Знакомый мешок, — усмехнулся продавец, увидев, что Гарри использовал как сумку. — Реставрированный. Узнаю по шнуркам нашу работу, только очень давнюю, старше трех поколений назад, это уж точно. Тогда ещё заклинаниями расширяли только до семи раз. Вон, посмотрите, — он кивнул головой на полки, рядом с которыми стоял Снейп, — такие раскупили много веков назад. Зато у старых мешков есть своя прелесть — подумаете о том, как выглядит нужная вещь, и она сама скользит в руку. Это заклинание было, к сожалению, давно утеряно нами.

— Ладно, нам пора, — сказал Снейп. Гарри с незаметным вздохом сгрёб пару серебряных монет и маленькую горсточку оставшейся у него меди в мешок.

Взяв чемодан, в который он сразу запихнул ботинки, Гарри обрадовался: тот был словно пустой. И ему стало вдруг совсем не жаль потраченных денег. Обратный путь до Косого переулка, перекладывание вещей и аппарация до дома Дурслей пролетели как один миг. Снейп позвонил в звонок, Петунья открыла дверь.

— Снова вы? — она будто бы не ждала их.

— Мистеру Поттеру потребуется провести у вас остаток лета, — сказал Снейп. — Его необходимо будет разместить в отдельную комнату, иначе сова сведёт вас с ума. По окончании лета ему надо будет помочь добраться до вокзала Кингс-Кросс. Вот ваш билет, Гарри, — он достал из мантии билет и протянул его мальчику. — Если мистер Поттер не доберётся до вокзала… — Снейп замолчал так, что Петунья лихорадочно передёрнулась.

— Д-да, Северус. Я поняла.

— Прекрасно, — сказал тот, и от этого слова повеяло арктическим бризом. — Я могу узнать всё, что захочу, о состоянии мистера Поттера в любой момент, и мне для этого не требуется его на то согласие, — продолжил он, и Гарри мысленно поразился тому, как восхитительно спокойно Снейп лжёт прямо в глаза Петунье. — Я очень надеюсь, что, когда бы я ни захотел посмотреть его глазами на… творящееся здесь, — многозначительная пауза, — я смогу увидеть только свет, добро и дружелюбие. — Фраза закончилась откровенным сарказмом.

— Д-да. Гарри, возьми свои вещи и проходи наверх, теперь ты будешь жить во второй комнате Дадли.

Гарри прошмыгнул в чулан и парой движений сбросил в чемодан всё то, что мог назвать своим имуществом; вернулся в прихожую, где Снейп сверлил взглядом фотографии Петуньи и Вернона в рамочках.

— Так-то лучше, — Снейп вручил Гарри клетку с совой. — До свидания, мистер Поттер.

Профессор растворился в воздухе.

Гарри прошёл мимо ошарашенной тетушки и начал подъем по лестнице. Пахло чистотой и какой-то вкусной едой из духовки, но он был сыт своей порцией пасты и не обращал на это ни малейшего внимания. Сова тихо сидела в клетке.

В комнате, предназначенной теперь для Гарри, всегда лежали вещи кузена Дадли. Это была комната-кладовка для сломанных или ненужных ему игрушек и книг. Здесь, в отличие от остального дома, витала и царила пыль; только вещи, попавшие в это место недавно, были чистыми. То были сломанные подарки со дня рождения, прошедшего меньше месяца назад. Гарри вздохнул: он думал, что если бы он знал какое-нибудь заклинание, комната могла засиять в один момент. Мальчик поставил клетку с совой и чемодан возле двери и прошёл в ванную за ведром и тряпкой.

Игрушки и книги Дадли он перенёс за один раз в своём кейсе и доверху набил ими чулан под лестницей. Затем вернулся, чтобы быстро вытереть поверхности, и управился с этим ещё до того, как тётушка успела сообразить, что комнату необходимо отмыть. Клетка с совой заняла место на столе у окна. Гарри вылил воду, сел на диван и стал отдыхать, глядя в окно.

Он слышал, словно сквозь сон, через дверь, как скандалил, хныкал и верещал Дадли по поводу того, что у него теперь всего одна комната, как шипела тётя Петунья и как орал Вернон, резко успокоившийся неизвестно отчего. Через пятнадцать минут в доме всё стихло. Затем послышался шёпот.

Гарри ждал, что будет; на его губах с момента аппарации Снейпа закрепилась слабая улыбка, но присмотреться, чтобы увидеть её, было некому. Мальчику было очень приятно сидеть в этой комнате; он чувствовал её своей территорией больше, чем когда бы то ни было ощущал своим чулан под лестницей. Птица тихо шелестела крыльями и большими глазами смотрела на Гарри. Ей тоже было уютно.

Сначала раздался близкий звук — жалобный донельзя — скрип ступенек, затем шепот перед дверью; стук. Поворот ручки.

Гарри продолжал спокойно смотреть в окно, даже не шелохнувшись. Всё семейство Дурслей, стоя на пороге, смотрело на Гарри; точнее, на его затылок и скрещенные на диване ноги, на торчащие острые коленки и вовсе не страшную, а маленькую, худенькую и ненавистную им фигурку, на его топорщащиеся волосы. И каждый в отдельности и все вместе Дурсли недоумевали, что же такого есть в Поттере, что о нём такая забота со стороны этого Снейпа и всего мира ненормальных. Что же такого в этом мальчике, что они сами его боятся хуже пожара...?

Вернон кашлянул с хрипотцой, нарушая хрустальную тишину. Сова не обратила на него никакого внимания и, замершая, сидела, не шевелясь, на своём месте. Гарри же развернулся к своим гостям лицом и сделал движение подбородком, приглашающее войти и говорить. Дурсли не шелохнулись. Через пару секунд оцепенение покинуло Вернона и, грузно потоптавшись, он снова прокашлялся.

— Поттер, — со значением сказал дядюшка, и звук собственного голоса придал ему уверенности. — Ты переселяешься в эту комнату при условии, что ты не будешь выпускать эту птицу днём. — Он тыкнул пальцем в сову. Гарри кивнул. — И при условии, что ты продолжишь выполнять свои обязанности по дому. — Гарри снова кивнул. Вернон откашлялся. — И постарайся не к… — он запнулся, багровея и пересиливая себя. — Не к… не…

— Не колдовать, — отрезала Петунья.

Гарри пожал плечами, как будто это разумелось само собой. Вернон грузно развернулся и спустился на первый этаж, за ним убежал, громко топая и сопя, Дадли.

— Спускайся на ужин, Гарри, — сказала тётушка и тоже ушла, беззвучно прикрыв дверь. Гарри дождался, пока стихнут её шаги, и только тогда направился следом.

Остаток лета промелькнул незаметно. Гарри ещё раз убедился в том, что он хорошо знает содержание учебников за первый курс, тренировался трансфигурировать вещи, превращая яичную скорлупу в чернильницу и обратно; заставлял совиные перья и самолётики из бумаги летать; он выяснил, что мантия действительно не пачкается, не рвётся и не мокнет, попытавшись засунуть её под воду и вынув из раковины сухой. Мешок оказался с приятным заклинанием притягивания нужного предмета, о котором говорил продавец в Лютном, и Гарри, когда было скучно, развлекался тем, что складывал и доставал всё подряд: перья, пергамент, чернильницу.

Пообщавшись совсем немного со Снейпом, он начал понимать, в чём разница между людьми и воспоминаниями, которые можно было встретить в голове, и резко неподъемным стало то, в чем он, живя до этого, чувствовал себя вполне комфортно. Воспоминания никогда не менялись, они были запечатаны. Говоря, они воспроизводили только то, что усвоили при жизни люди, представляемые ими. Но воспоминания не были людьми, они всегда оставляли после себя какую-то жажду — жажду увидеть продолжение и развитие, которого быть не могло. И Гарри почувствовал разницу в общении с живыми и мёртвыми. Отец-воспоминание проводил много времени со своими друзьями, и сколько бы Гарри ни пытался привлечь его внимание, он всегда, хоть и любил его, относился к нему со снисхождением и смехом. Он мог потрепать его по голове и посмотреть гордыми глазами. Но гордый взгляд его не менялся от раза к разу, в нём не было оттенков, и Гарри, фактически, будучи ровесником отца и собираясь обогнать его, чувствовал себя малышом каждый раз, когда подходил к нему. Джеймс не понимал, что существует другой мир, кроме библиотеки, и что существует другая компания, кроме тех друзей, которые когда-то заходили к ним в гости и которых Гарри запомнил, а потом они были убиты. Прюитты, МакКинноны, Боунсы… То же самое было со всеми остальными родственниками и даже — с мамой.

Гарри уже забыл, каково это — плакать. Но если даже он видел только край одежды матери в библиотеке, в горле образовывался ком. Тогда Гарри бросал чтение, возвращался в реальность и брал в руки мантию из сейфа, брал мешок и сидел с ними по несколько часов, мелко дрожа и чувствуя, как восстанавливается граница между прошлым и настоящим. Одежда, которая была на отце, может сослужить неплохую службу, думал Гарри. Это настоящее. Мешок — настоящий, мантия — тоже. У них есть будущее. У Гарри есть будущее. У отца будущего нет, он мёртв. У прошлого будущего нет.

Когда Гарри не мог справиться с тоской, он выходил из комнаты, брал в руки инструменты и шёл работать в сад, подолгу зависая над клумбами и грядками, выравнивая лунки, чиня инструменты, копая, разбрасывая навоз и жадно вдыхая запах земли и удобрений. Потом он спал, и иногда ему снились кошмары. Но чаще всего — не снилось ничего.

Гарри нашёл имя для совы — Букля. Ему оно отчего-то понравилось. Он всё время порывался отправить письмо Снейпу ночью, но думал, что сова может не успеть прилететь обратно, и не хотел попусту беспокоить профессора.

Но вот наступило первое сентября, и Гарри, спустившись на завтрак рано утром, увидел дядюшку, одетого в смокинг и читающего газету за столом.

— Мне нужно будет попасть на вокзал Кингс-Кросс сегодня в десять часов тридцать минут, — сказал Гарри в воздух, накладывая себе овсянки и посыпая её яблоками. Дядя Вернон неодобрительно крякнул:

— А что, вы на поездах передвигаетесь? Все ковры-самолёты съела моль?

Довольный своей шуткой, он опустил взгляд в газету, но затем снова посмотрел на Гарри, невозмутимо жующего овсянку и пропустившего его юмор мимо ушей, и сказал:

— Я собираюсь в Лондон на выставку дрелей, и тебе очень повезло; не будь этой выставки, ты добирался бы на метро самостоятельно. Выезжаем через пятнадцать минут, Петунью надо завезти в торговый центр, а Дадли к другу.

Гарри дернул бровью. Он подумал, что не будь выставки, было бы что-то ещё, но вслух этого не высказал. Закончив еду, он сходил к себе в комнату, положил в рюкзак мешок, зубную щетку и всю свою одежду — вторые джинсы, новые туфли, мантию, шляпу, куртку с ключом от сейфа во внутреннем кармане, запасную черную футболку и любимую чёрную рубашку (поехать он решил в старой клетчатой, доставшейся от Дадли, рубашке и защитного цвета футболке). Накрыв клетку с совой платком и подхватив легкий свой кейс, он спустился вниз и сунул ноги в кроссовки.

Стоя перед выходом и ожидая, когда соберутся Дурсли, Гарри от нечего делать разглядывал привычную себе среду. Вдруг он увидел себя в зеркало и тихо ахнул: на лбу, как ни в чем не бывало, почти полностью скрытый волосами, красовался его старый друг — шрам в виде молнии. Гарри медленно поставил на пол кейс и подошёл поближе к зеркалу, приподняв чёлку. Шрам был точно таким же, каким он видел его несколько лет назад: коричневым, неровным, как будто недавно зажившим. Мальчик моргнул, отступил от зеркала и пригладил волосы жестом, от которого успел отвыкнуть. Мысли, как встревоженные чайки над гнёздами, вдруг стали носиться в его голове с бешеной скоростью. Возможно, — думал Гарри, когда они с пятиминутным опозданием садились в машину и дядя Вернон решил проверить давление в колёсах, — повторяется та же самая история, что случилась, когда волосы отросли сами собой.

Успокоив себя этим, Гарри стал ждать прибытия на вокзал.

В десять сорок пять Гарри оказался стоящим на перроне с клеткой с Буклей и аккуратным кейсом в руках. На билете было написано, что «поезд отправляется в 11:00 с платформы №9¾», и Гарри было ясно как день, что попасть на эту платформу обычным образом будет совершенно невозможно, и что маглы в этом уж точно не помогут. Он стал напряжённо думать; пересилить себя и зайти в библиотеку, чтобы спросить у воспоминаний, он не смог. Из оцепенения его вывело то, что он увидел огромное семейство рыжих волшебников, — судя по мантии на парне лет пятнадцати и по клетке с совой в его руках, а также по многим другим признакам, это были именно маги, — и стал наблюдать за ними. Женщина громко возмущалась, говоря что-то про маглов, и Гарри, кивнув самому себе, подошёл, поравнявшись с высоким рыжим мальчишкой лет десяти на вид. Мальчишка смерил его взглядом и, увидев клетку, накрытую платком, дружелюбно улыбнулся. Гарри кивнул ему в ответ. Увидев, как рыжие один за другим исчезают в разделительном барьере между платформами девять и десять, Гарри вздохнул свободно и, дождавшись пока мать и дочка исчезнут тоже, направился спокойным шагом вслед за ними.

Барьер был заколдован и вёл на волшебную платформу. Гарри увидел алый поезд и заскочил в первый попавшийся вагон, разместив кейс на полке, а клетку с Буклей на сиденье. Он прислонился к окну и стал наблюдать за рыжими, которые что-то весело одновременно говорили и прощались. Стекло покрылось инеем несмотря на то, что на улице было тепло: Гарри подумал о том, что он сам мог бы, наверное, так же прощаться с родителями, от которых ему осталось только то, что никогда не порадуется по-настоящему тому, что случится с ним; разве что если он умрёт и присоединится к ним… таким же запечатанным.

Однако затем Гарри вспомнил о том, что скоро наконец он встретит Снейпа и сможет поговорить с ним. Окно растаяло как раз вовремя: в купе зашёл один из рыжих, самый младший.

— Да что ж такое, и тут занято… — пробурчал он, разворачиваясь. Поезд тронулся, отдав гудок.

— Я не помешаю, — сказал Гарри, которому не хотелось оставаться наедине с своими мыслями. Он попытался сделать свой голос максимально теплым и искренне надеялся, что у него получилось. Рыжий, пожав плечами, выглянул в коридор:

— Фред, Джордж! Заносите.

В проеме, напевая что-то весёлое, появились его старшие братья, и занесли огромный чемодан, с трудом забросив его на полку. Гарри с благодарностью подумал о своём кейсе, и, будто прочитав его мысли, младший из рыжих спохватился и спросил:

— А тебе не нужна помощь?

Гарри помотал головой и усмехнулся, старшие братья исчезли из купе, а младший остался. Рассматривая его украдкой, Гарри подумал, что это, должно быть, парень из небогатой семьи: одежда на нём сидела чуть лучше, чем на самом Гарри футболка и рубашка Дадли. Парень с опаской косился на него в ответ и молчал. Даже в одежде обычного цвета Гарри выглядел мрачновато для тех, кто его не знал, а его не знал никто, кроме одного человека, и этим человеком был точно не рыжий мальчик. Гарри не хотел нарушать тишины, потому что он помнил, что рыжий был против разговоров. И он, достав с полки кейс, достал из него мешок и, подложив его под голову, уснул, проснувшись очень скоро от звуков за дверью.

— Что это? — спросил он. Рыжий, успевший заскучать, улыбнулся:

— Это тележка со сладким.

Гарри вдруг захотелось шоколада, и он выглянул за дверь. Достав из мешка всю медь, он протянул её продавщице и попросил дать ему понемногу самого необычного и волшебного. На удивление, горстки меди хватило, чтобы купить приличное количество сладостей, и он вернулся в купе. Рыжий разворачивал в это время сверток с едой из дома.

— Ух ты, — поразился он покупкам Гарри и вдруг застеснялся, — а мне... Мама сделала, с собой из дома.

Выложив сладости на стол, Гарри окинул взглядом кучу и понял, что домашние бутерброды полезнее было бы съесть в первую очередь.

— Хочешь, давай сначала вместе твоё, а потом моё.

Рыжий протянул ему бутерброд.

Сэндвич оказался вкусным, чуть суховатым, но очень пряным и сытным.

Гарри озвучил свои мысли. Щеки рыжего чуть порозовели:

— Да уж.

— Теперь сладкое, — Гарри махнул рукой на кучу на столе и взял шоколадную лягушку.

Рыжий, оказавшийся открытым и весёлым мальчишкой, жуя, начал рассказывать ему о волшебных сладостях и коллекционировании карточек из них, а Гарри смотрел на проплывающие мимо пейзажи магловских деревень и удивлялся тому, что с ним лично снова разговаривает живой и дышащий человек, который что-то хочет донести и рассказать, и что эта информация, не стоящая выеденного яйца, ему вдруг кажется интересной и ценной. Он услышал про факультеты Хогвартса, про то, что на Гриффиндоре учились вся рыжая семья, но Рон не знает, куда он попадёт, и боится реакции семьи, если его распределят, к примеру, на Слизерин; что у рыжего есть крыса, и что палочка ему досталась невесть от кого.

Вдруг дверь вагона распахнулась, и на пороге появилась девочка с волнистыми волосами, уже переодевшаяся в новую мантию; за девочкой маячил толстенький мальчик.

— Вы не видели жабу? Мальчик по имени Невилл Лонгботтом потерял жабу.

Услышав фамилию Лонгботтом, Гарри подскочил, как ошпаренный, и, аккуратно отстранив девочку, шагнул в коридор, чтобы рассмотреть Невилла поближе. Это был очень стеснительный толстенький светленький мальчик, опустивший кукольные ресницы и не смевший поднять взгляд ни на кого, включая девочку, которая ему помогала. Однако Гарри, знавший о его родителях по рассказам своих, подошел и протянул ему руку:

— Очень приятно познакомиться, Невилл. Меня зовут Гарри Поттер, — сказал он с уважением в спокойном голосе, заставившем мальчика посмотреть вверх.

Глаза Гарри казались холодными, потому что он был гораздо старше, чем выглядело его тело, но уважение, которое они излучали и фамилия «Поттер», прозвучавшая из его уст, да подавленное «ах!» девочки с волнистыми волосами сделали своё дело: Невилл приосанился и пожал руку Гарри.

— Мне тоже, — тихо сказал он.

— Проходите в наше купе, — пригласил Гарри. Мальчик казался продолжением истории родителей, и Гарри захотелось узнать о нем побольше. Но Невилл покачал головой и сказал:

— Я потерял жабу и мне нужно её найти.

Гарри пожал плечами:

— Тогда ищи её там, где есть вода; например, в туалете. И возвращайся.

Девочка, усевшись рядом с рыжим, что-то тараторила о знаменитости Гарри, но никто её не слушал. Рыжий смотрел на парня, с которым они вместе ехали, и явно недоумевал, как так получилось, что они до сих пор не знают имён друг друга.

— А тебя как зовут? — спросил Гарри, чтобы ему помочь.

— Я — Рон. Рон Уизли, — с благодарностью ответил тот. Гарри кивнул и улыбнулся.

Девочку звали Гермиона Грэйнджер, и она была из семьи маглов. Невилл скоро вернулся, держа в руках жабу, и Гарри усадил его рядом с собой.

— Тебе нужен аквариум, — сказал Гарри. — Берите конфеты.

Рон явно хотел что-то спросить, но почему-то осекался каждый раз. Гарри решил его не торопить, и вскоре тот успокоился. Вчетвером они продолжили обсуждать школу, причем Гарри пришлось немного сбить уверенность с девочки, которая начала было хвастаться, что прочитала все учебники.

Произошло это следующим образом: когда жаба Невилла в очередной раз сделала попытку сбежать, Гарри достал волшебную палочку и с третьей попытки трансфигурировал, к общему восторгу, коробку из-под печенья в маленький аквариум с крышкой в дырочку, а маленькие упаковки из-под шоколадных лягушек превратил в камни. Камни были уложены в аквариум, жаба посажена на них, а крышку ребята прочно привязали лентой от конфет. В емкость подлили немного воды, и жаба, ещё совсем маленькая, удобно устроилась между камней.

С этого момента Гермиона притихла и иногда поглядывала на Гарри с уважением. Гарри пододвинул к ней несколько конфет; спокойная беседа продолжилась.

Вдруг дверь купе растворилась. На пороге стояло несколько мальчиков, один из которых стал пристально всех разглядывать. Рон продолжал в это время что-то вещать о незаконном использовании изобретений маглов, за которым следил его отец. Гарри был весь внимание хотя бы в связи с тем, что его чемодан как раз таким изобретением и являлся.

— Вам что-то нужно? — задиристо спросил вдруг тихий и скромный Невилл у незваных гостей, и Рон прервался. Гарри вдруг почувствовал себя невероятно уставшим.

— Ходят слухи, — когда все глаза обратились к нему, каким-то необычно высокомерным голосом сказал мальчик, шагнувший в купе, — что в этом году в школу должен поступить Гарри Поттер. Вы не знаете, в каком купе он едет?

Сидевшие в купе посмотрели на Гарри, который, в свою очередь, невозмутимо взял со стола шоколадную лягушку и, громко шурша, стал её распаковывать.

— А кто он такой — Гарри Поттер? — спросил он, откусив у лягушки голову.

— О-о… — протянул высокомерный мальчик, с какой-то жалостью глядя на Гарри, — Понятно. И спрашивать нечего было. Ну, бывайте.

Когда дверь за мальчиком закрылась, ребята удивленно замолчали. Гарри продолжил спокойно жевать шоколадку.

— …Почему ты не сказал ему, но сказал мне? — тихо спросил Невилл, когда они переодевались в мантии.

— Потому, что я уважаю твоих родителей, — пожал плечами Гарри. Невилл вскинулся:

— А откуда ты…

— Кто не знает историю твоих родителей и не уважает её, тот не понимает, благодаря каким людям мы выиграли войну.

Невилл помрачнел.

— Мы выиграли войну благодаря тебе, — выдал он.

— Нет, — покачал головой Гарри. — Я был просто… Неважно, — сказал он и отвернулся, глядя в окно на приближающиеся огни. Хогвартс был совсем близко.

Поезд остановился, и все высыпали на платформу.

— Первокурсники, сюда! — раздался зычный чей-то голос. Гарри оглянулся на звук: первокурсников встречал настоящий великан — огромных размеров человек с черной бородой до пояса. Одет он был в необъятную коричневую куртку, которой, казалось, можно накрыть всю толпу собравшихся детей разом. Великан повёл их тропинкой к озеру. Гарри шёл вместе со всеми, глядя себе под ноги. Сердце его испытывало ранее невиданное чувство радости от того, что предстояло встретиться с каким-то человеком, по которому он, к собственному удивлению, казалось, соскучился.

Великан подвёл их к лодкам, стоявшим на берегу гладкого черного озера. Когда все заняли свои места и на берегу никого не осталось, флотилия двинулась по направлению к сплошному на вид утёсу, на котором располагался замок. Гарри было сложно удивить великолепными видами, и он почти не замечал, куда и мимо чего они плыли, он погрузился в свои мысли и очнулся только когда лодка, в которой он сидел, причалила с легким толчком к подземной пристани. Все высадились, и великан повёл их куда-то наверх по каменным ступеням, а затем через мокрую лужайку — к двери замка. Гарри брёл по росистой траве; ноги его были совершенно сухими в новых ботинках, и с каждым шагом уверенность в том, что вложение в эту пару обуви было сделано совершенно необходимое, укреплялось в нём.

На пороге их встретила сухощавая женщина; темно-зелёная мантия и высокая причёска придавали ее облику суровости. Она представилась профессором МакГоннагал и повела первокурсников по освещаемым факелами коридорам. Все почему-то притихли и опустили глаза; Гарри, наоборот, стал её пристально рассматривать — дама понравилась ему своим строгим видом. Поэтому, когда профессор МакГоннагал остановилась в маленьком пустом зальчике перед закрытыми дверями, глаза Гарри были первыми встретившимися ей. Профессор окинула взглядом мальчика, показавшегося ей смутно знакомым, и начала вступительную речь, рассказав о факультетах Хогвартса и таким образом подбодрив первокурсников. Гарри с интересом следил за её манерой повествования.

— Скоро начнётся процедура распределения, — сказала профессор. — Я вернусь, когда все, сидящие в зале, будут готовы к встрече с вами.

МакГоннагал ушла, и первокурсники загалдели, высказывая предположения одно невероятнее другого и пытаясь угадать, что же будет на процедуре отбора. Гарри молча ждал, пока профессор вернётся. Он знал, что распределять их будет волшебная Шляпа, но даже не пытался что-то высказать в общем гвалте. Ему было всё равно, на какой факультет он попадёт. Он просто устал от шума и хотел поесть и выспаться. Однако звуков и визга добавили появившиеся из стены привидения: дети, которые и не думали затихать, раскричались ещё больше; даром, что профессор просила не шуметь, — об этом забыла даже Гермиона.

Наконец, вернувшаяся МакГоннагал выстроила всех в шеренгу, деревянные двери распахнулись, и первокурсники ступили в зал. Гарри, сообразивший самым первым, что значит «построиться», шёл впереди и, увидев Снейпа, сидящего за столом преподавателей, почувствовал в себе даже прилив бодрости.

В этот момент взгляд Гарри был очень узок, ему было всё равно, что вокруг под потолком, отображающем реальное состояние неба, летали тысячи свечей; что в зале стояло четыре стола, уставленных драгоценными столовыми приборами; что все профессора как один со своих мест сверлили взглядами первокурсников, чтобы отыскать и узнать его.

На табурет перед шеренгой первокурсников была посажена волшебная Шляпа. Она спела песню о факультетах, и распределение началось. Дети по очереди, кто уверенно, а кто — дрожа, подходили к табурету и устремлялись за свой стол. Почему-то никто не удивлялся, все только радовались.

Гарри знал, что он просто такой, какой он есть, и его попадание на тот или иной факультет ничего не изменит. Он был готов отправиться за стол черно-желтого факультета, потому что ему нравились оба эти цвета и потому, что там были наивные и ненавязчивые дети; присоединиться к сидящим под синим флагом — потому, что там были стремящиеся к научному успеху люди; отпить из кубка с краснознаменными — потому, что там учились его родители и все те, кто победил в войне с Волан-де-мортом, а четвёртый — был факультетом Снейпа, и этого было достаточно, чтобы Гарри было всё равно, что за дети будут жить рядом. Хотя, конечно, не хотелось бы каждый день общаться с родственниками тех, кто пытал родителей Невилла и убил всю толпу тех, с кем дружили родители.

Шеренга редела. Высокомерный мальчик из поезда был сразу определён на Слизерин. Наконец…

— Поттер, Гарри!

Гарри пожал плечами и спокойно подошел к табурету, по залу пролетел шепот. Профессор МакГоннагал, узнав его, чуть заметно кивнула самой себе, надевая Шляпу ему на голову, и мальчик перестал видеть что бы то ни было, потому что всё скрыла темнота.

— Ба! Мерлиновы кальсоны! Что же такое, — раздался у Гарри в ухе возмущённый бархатный голос. — Да это же взрослый человек! И чему вы хотите здесь научиться?! Вам впору самому лекции читать.

«Я, — произнёс Гарри мысленным голосом, — хочу научиться… Чему-нибудь».

— И вам не надоело, мистер, жить в детском теле? Неужели нельзя рассказать о своём даре всем?

«А зачем? Можно же сначала отучиться, а рассказать позже. И потом, какое кому дело, что я всё и так знаю, это дополнительный повод для самодовольства, а оно в любом возрасте ещё никому не было неприятным».

Шляпа засмеялась и случайно хрюкнула — Гарри не знал — вслух; профессор Макгоннагал (Гарри этого видеть не мог) внимательно посмотрела на неё. Это было что-то новенькое — профессор ещё ни разу не слышала от Шляпы посторонних звуков, кроме как названий факультетов или песни, предваряющей Распределение.

— Давно я не общалась с такими одаренными людьми, мистер, — весело зазвучал голос. — Я бы не стала определять вас на какой-то факультет, потому что вы подходите на все и ни на один разом. Если бы сейчас здесь стояли отцы-основатели, они бы поняли, в чём тут дело. Вы пока не наблюдали, как дети меняются в зависимости от того, с кем они общаются, потому что не были в разных средах, но увидите это очень скоро. В случае с вами моя задача — понять, какой из факультетов я хотела бы изменить вашим присутствием. И если изменить — то в какую сторону. Нужно подумать… Но от вас, наверное, ожидают чего-то…

— Я уже сам запутался, чего от меня ожидают, — пробормотал Гарри и тут же спохватился. Но профессор МакГоннагал чутким ухом уловила его реплику и нахмурилась. Как декану Гриффиндора ей, конечно, хотелось, чтобы Гарри Поттер попал к ней — никто не сомневался, что так и будет.

— А давай-ка, если тебе всё равно, мы сделаем так. СЛИЗЕРИН!

Профессор МакГоннагал вздрогнула и воззрилась на Шляпу, думая, что произошла какая-то ошибка, и что та вот-вот передумает. И действительно: Шляпа вдруг пошевелилась и добавила так, что было слышно только профессору МакГоннагал и самому мальчику:

— Минни, станет ему тесно — заберёшь. Разрешаю.

Профессор, выйдя из оцепенения, тряхнула головой и стащила Шляпу с Гарри. Тот, как ни в чем ни бывало, встал и направился к столу Слизерина, не замечая, казалось, оглушительного молчания зала.

Гарри сел между слизеринцами и бросил взгляд на преподавательский стол. Директор с любопытством рассматривал его. Смесь эмоций, отразившихся в глазах Снейпа, не позволяла Гарри идентифицировать его реакцию.

Не прозвучало ни одного хлопка, ни приветствия вроде «Добро пожаловать на Слизерин!». Ничего. Все четыре стола как будто замерли; однако спустя несколько секунд процедура распределения продолжилась. Гарри воззрился в тарелку и слушал, как профессор МакГоннагал выкрикивает имена, а шляпа — факультеты. Невилл отправился на Гриффиндор. Рон, казалось, чуть не поссорился со шляпой о чем-то, и с выражением внутренней борьбы на лице присоединился к своим братьям. Почему-то было ощущение, что люди стали хлопать тише и неохотнее к концу списка. Когда последняя девочка заняла свое место, поднялся профессор Дамблдор:

— Перед началом трапезы позвольте сказать еще несколько слов. Вот они: Олух! Пузырь! Остаток! Уловка! Всем спасибо. Приступим.

Блюдо, на которое глазел Гарри в прострации, вдруг наполнилось едой. И все блюда наполнились: такого обилия кулинарных шедевров Гарри еще не приходилось видеть. Между различными мясными деликатесами стояли… Маленькие вазочки с огромными, как грецкий орех в скорлупе, магловскими мятными леденцами «бычий глаз». Гарри хмыкнул, протянул руку, положил несколько конфет в нагрудный карман мантии и, повернув голову, встретился взглядом с директором, наблюдавшим за ним. Профессор Дамблдор вдруг подмигнул ему. Гарри подмигнул в ответ. Директор улыбнулся в бороду и заговорил с профессором МакГоннагал о чем-то своем.

Гарри наполнил свою тарелку едой и, когда проглотил последний кусочек бифштекса, увидел, что вся еда с тарелок исчезла, а место мяса заняли торты. Леденцы исчезли тоже; больше сладостей из мира маглов не было. Появились всевозможные пирожные, безе, мороженое и суфле. Гарри, хоть он и не был любителем сладкого, попробовал всего понемногу. Сидящие справа и слева от него были явно знакомы друг с другом и заняты общением, и Гарри, к его удовольствию, не нужно было ни с кем разговаривать. Он слышал, как справлялись о здоровье матерей старшекурсники, как ломающиеся голоса хвастались продвижением отцов по службе, как перешептывались девочки. Некоторые молодые люди и девушки сидели особняком, думая о чем-то своем. Гарри растворился в звуках и вкусах; ему казалось, он сам состоит только из двух челюстей и пары ушей. Он был дома.

Когда сытость всех достигла высших пределов (безе таяли во рту и не имели ничего общего с тем, что получалось у тетушки, которая, по словам ее соседок, готовила лучше всех в мире) и перевалила за них, когда никто больше не мог проглотить ни кусочка, снова со своего места поднялся директор. Все замолчали; он произнес короткую речь, запрещая ходить в лес на территории школы и — «всем, кто не хочет умереть мучительной смертью,» — пользоваться правой частью коридора на третьем этаже. Он очень разочаровал Гарри, напомнив всем о том, что нельзя колдовать на переменах. И сказал что-то о тренировках по квиддичу.

По залу прокатился шепот: всех почему-то удивила новость о коридоре. Белобрысый начал что-то вещать своему соседу справа. Директор, выдержав паузу, завершил свою речь:

— Настало время спеть школьный гимн. Все поют на свой любимый мотив и в своем темпе. Итак, начали!

Взмахнув левой рукой, профессор приглушил свет звезд на потолке и свечей в воздухе так, что люди стали с трудом различать соседей. Затем он сделал еще какой-то жест (вернее, Гарри, глаза которого почти мгновенно адаптировались к темноте, показалось, по шевелению серебристой мантии, что директор взмахнул правой рукой с волшебной палочкой); над преподавательским столом повисли гигантские огненные нити, которые, искрясь и извиваясь, как змеи, сложились в текст следующего содержания:

Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс,

Научи нас хоть чему-нибудь.

Молодых и старых, лысых и косматых,

Возраст ведь не важен, а важна лишь суть.

В наших головах сейчас гуляет ветер,

В них пусто и уныло, и кучи дохлых мух,

Но для знаний место в них всегда найдется,

Так что научи нас хоть чему-нибудь.

Если что забудем, ты уж нам напомни,

А если не знаем, ты нам объясни.

Сделай все, что сможешь, наш любимый Хогвартс,

А мы уж постараемся тебя не подвести.

Пели все. Облегчало ситуацию с выбором темпа для Гарри то, что Слизерин гремел в едином, — не очень быстром и не слишком медленном, — ритме. С соседних столов доносились отрывки разных слов. Вдумываясь в то, что произносилось, Гарри поразился отсутствию «старых» и «лысых» в толпе учеников: исходя из текста, ученики Хогвартса могли быть самого разного возраста. И Гарри нашел аргумент, который он мог бы противопоставить Шляпе, если бы она удивилась его возрасту еще раз; но, увы, разговор с ней закончился час назад.

Директор дирижировал палочкой шутникам со стола Гриффиндора, которые, решив растянуть пение гимна до бесконечности, выдерживали его в тональности похоронного марша. И отправил всех спать.

«Научи нас хоть чему-нибудь,» — пульсировала в голове строчка, пока Гарри спускался за старостой (высоким темно-русым шестикурсником, носившим очень дорогую на вид мантию с темно-зеленым подкладом) в подземелье. И он вдруг подумал, что профессора тоже все время чему-нибудь да учатся…

Гостиная Слизерина была обставлена резными креслами. С потолка на цепях свисали ажурные лампы, светящие теплым желтым светом. Камин тоже был изысканно выделан, инкрустирован огромными зелеными камнями. Гарри подумал, что это, должно быть, гигантские изумруды: так весело горели в них отблески ламп тысячами фунтов и галеонов. В согласии с его мыслями староста, приведший их в это место, сказал:

— Пожалуйста, не ковыряйте камин. На нем стоят специальные защитные чары. Камни, которые выковыриваются из камина, превращаются в стекло, а в камине остаются настоящие изумруды. При этом с факультета автоматически снимается штраф в двадцать пять баллов, а ваша рука немеет, пока ее не расколдуют в больничном крыле. Будьте осторожны, я вас предупредил, — он замолчал на секунду. — Спальни мальчиков — вот здесь, направо по коридору, спальни девочек — налево. Ваш багаж уже доставили, он рядом с вашей кроватью. — Староста взъерошил рассеянным жестом свою шикарную холеную укладку: — И вот еще что: запомните, что после одиннадцати часов у нас в гостиной режим тишины. Старшим нужно готовиться к сдаче экзаменов, чтобы своими блестящими показателями удержать кубок Школы в наших руках седьмой раз подряд. Я говорю об этом однажды, и все, кто забудут мои слова и издадут хоть звук громче шепота после одиннадцати, отправятся к декану мыть котлы и проведут в его… чудесной компании, — Гарри чувствовал сарказм в этих словах каждой клеточкой мозга, — целую неделю. Независимо от того, к какой фамилии вы принадлежите, — его взгляд задержался на белобрысом, — ведь тем позорнее ваша несдержанность. Меня зовут Марвин, — он поставил ударение на французский манер, — и я староста Слизерина, как вы уже, надеюсь, поняли. Если вам что-то потребуется, ищите меня в спальне, в библиотеке или на лекциях, расписание которых найдете над камином. Желаю вам хорошего вчера.

Гарри прошел в спальню вслед за однокурсниками. Он совсем забыл, что надменный мальчик из поезда будет теперь рядом постоянно. А тот про Гарри, наоборот, помнить не переставал. И, когда Гарри подошел к своей кровати, белобрысый окликнул его.

— Значит, ты не представился, когда я пришел в ваше купе. Почему? — спросил он задиристо, глядя на Гарри сверху-вниз. Гарри повернулся к нему, оторвавшись от созерцания толстенных и при этом кристально чистых стекол, обрамленных тяжелыми зелеными шторами и показывающих, как в огромный телевизор, ночную подводную жизнь. Эти стекла заменяли дальнюю от входа стену спальни, и только каменная перемычка между ними не позволяла забыть о том, где заканчивается помещение: горели светильники на тумбочках и свечи в маленьких люстрах под пятиметровым потолком, но от стекол ни они, ни люди в спальне не отражались. Основатель факультета сделал так, что давление воды не ощущалось под толщей вообще. Гарри, кровать которого располагалась рядом с «окном», чуть было не забыл вопрос:

— А… Потому что ты не представился, — рассеянно отмахнулся он. Белобрысый наклонил голову вбок, оценивая этот ответ, и, прищурившись, подошел поближе.

— Меня зовут Малфой, Драко Малфой. И среди чистокровных я не нуждаюсь в представлении. А на остальных мне нечего терять время.

Тихие перешептывания еще двух их соседей стихли. Мальчик с дредами, убранными в хвост, толкнул в бок своего собеседника и кивнул на Гарри и Драко. Толстые мальчишки, бывшие с Драко в поезде, сделали шаг, чтобы оказаться ближе к Малфою. Все глаза были на Гарри.

— Ах, — улыбнулся тот, и по стеклу за его спиной вверх со страшной скоростью пополз гигантский инеевый стебель толщиной в ствол многолетнего дуба, от которого в разные стороны стали расходиться лучи-листья и другие узоры. Масштаб рисунка был потрясающий: высокие потолки, в которые упирались стекла, давали разгон гневу. Толстые мальчики невольно отшатнулись. — Дело в том, — медленно продолжил Гарри, немигающим взглядом уставившись притихшему Малфою в глаза, — что лично я не нуждаюсь в представлении… вообще, — он помолчал, добирая напряжения, и выдал: — А если уж и представляюсь, то только из уважения, которое я склонен испытывать только к тем, кто чем-то его заслужил, кроме… — взгляд скользнул по фигуре Драко и обратно к его застывшему в напряженной гримасе лицу, — умения говорить. Говорить умею и я — Гарри Поттер.

Выдав эту тираду, он скрылся за высоким пологом. И по мере того, как разворачивалась ткань полога, скрывая его от глаз соседей, стирался ледяной рисунок с окна. Когда Гарри не стало видно, пошевелился темнокожий мальчик с дредами. Он сказал своему собеседнику так тихо, как мог, но было слышно всем:

— А мне папа говорил, что в Хогвартсе проявления стихийной магии невозможны...

Гарри резко отдернул край полога, и все вздрогнули. Гарри воззрился на Драко снова, как будто что-то забыл:

— И кстати, — сказал он, — полюсов в магическом мире всего два, и ты не являешься ни одним из них.

Полог снова задернулся и Гарри устроился поудобнее, заглушив все шумы вокруг. Он хотел, чтобы Малфой понервничал, хоть и сам не считал себя пока ни одним из полюсов. Чего-то не хватало; Гарри погрузился в анализ прошедшего вечера и понял: директор Дамблдор ни разу не пытался проникнуть в его мысли.

Пока Гарри видел десятый сон, свет в учительской горел, не переставая. В центре круглого стола расположилась Распределяющая Шляпа. Собрались деканы всех факультетов и директор.

Профессор Дамблдор сидел, погруженный в свои мысли, жевал губами, улыбаясь, и не принимал никакого участия в выяснении у Шляпы подробностей распределения Гарри Поттера. Профессор Макгонагалл выбилась из сил, пытаясь заставить головной убор признаться в том, что тот совершил ошибку, и распределить мальчишку заново. У маленького профессора Флитвика сел его тоненький голос: декан Рейвенкло утешал Минерву как мог. Задумчивая профессор Стебль, подперев голову рукой, пела гимн Хогвартса одними губами. С сухих цветов в ее волосах спустился маленький серый паучок на паутинке; он побежал по столешнице и скрылся под ней.

Профессор Снейп сидел, сложив руки на груди, и молча рассматривал Шляпу. Под глазами у него чернели круги, а в груди было совершенно необыкновенное ощущение свободы, и ему было все равно, что завтра (или уже три часа как «сегодня») в восемь утра должны были начаться лекции с третьекурсниками, а он так и не вздремнул. А отчего это ощущение возникло, он не думал; думать не хотелось. Снейп наслаждался неподвижностью. Внутренний голос, сочась непозволительной и неоправданной гордостью, подсказывал ему, что Гарри, присутствуй он на этом собрании, всё равно пошёл бы на Слизерин. И от этого наблюдать за обычно невозмутимой Минервой ему было ещё слаще.

— Сделайте хоть что-нибудь, Альбус! Она сказала мне, что если ему станет «тесно», я смогу его забрать! Как я узнаю, что ему «тесно»? Что всё это значит? — Уже разъярённая Макгонагалл обратилась к профессору Дамблдору как к последней инстанции справедливости.

Дамблдор мягко вышел из размышлений и посмотрел на Минерву с любопытством. Та вдруг затихла, и щеки ее чуть порозовели.

— Я просто хочу… чтобы ему было хорошо, — тихо добавила она усталым, смирившимся голосом.

— Я вот что полагаю, — начал Дамблдор, как ни в чем не бывало, — Гарри Поттер оказался там, где ему нужно быть. Когда придёт время, мы все узнаем.

— Но, Альбус… — Макгоннагал посмотрела на него глазами, полными отчаяния: — Неужели он станет… темным волшебником? Неужели... — она замолчала, не решаясь высказать свой самый главный страх: неужели вся война была… зря?

— Видишь ли, Минерва, — директор улыбнулся, наклонив голову так, чтобы видеть собеседницу сквозь бликующие стекла очков, — не все темные волшебники заканчивали Слизерин… И потом, лично я знаю как минимум одного превосходного человека, закончившего этот факультет, и, я тебя уверяю, цвет знамени здесь ни при чем. Душа человека — гораздо выше символов и общественных условностей, именно она подсказывает нам правильный путь. — Дамблдор помолчал. — В конце-концов, Слизерин очень уютный. Я все мечтаю устроить для тебя экскурсию по подземельям.

— М-м, — Макгонагалл выглядела так, будто эти слова ее нисколько не убедили. И она явно не была в восторге от перспективы провести в подземелье Хогвартса хоть бы и четверть часа.

— Понимаю твои сомнения. Усложняет ситуацию то, что Гарри очень похож на своего отца, — директор изучающе посмотрел на Снейпа. — Как ты считаешь, Северус? Все же тебе была поручена эта ответственная миссия привести Гарри домой.

— Я полагаю, — промолвил Снейп, тщательно выбирая слова, — что жизнь среди столь невежественных маглов, каковыми я увидел этих… Дарслей? — он скривился, — могла несколько… Изменить мистера Поттера.

— О, да, — сказала профессор МакГоннагал, легко ухватившись за это суждение, — это ужасная семья! После одного дня наблюдения за ними мне это стало кристально ясно. Бедному мальчику пришлось провести там целую жизнь. Да я не удивилась бы, попади он после этого хоть… — ей не хватило воздуха.

— В Азкабан, — закончил за нее фразу Снейп, саркастично улыбаясь.

— Я думаю, нам всем пора спать, — улыбнулся профессор Дамблдор, заканчивая разговор. Он аккуратно взял в руки Распределяющую Шляпу и водрузил ее себе на голову; щелкнув пальцами, растворился в оранжевых всполохах огня.

Оказавшись в своем кабинете, директор прошел на свое место за столом и сел, соединив кончики пальцев рук вместе. Он крепко задумался; в то время как феникс, доставивший его в кабинет, занял свою жердочку и стал чистить перья клювом. Тихо тикали часы и свистели, переливаясь при свете камина, стеклянные приборы самого разного назначения. А профессор Дамблдор все думал о школе и, примеряя разные факультеты к такому далекому себе-ребенку, не находил себя лишним ни на одном из них. Возможно, главное не то, что ты получаешь, а то, что ты можешь привнести?

«Куда-то бы меня распределили сейчас?» — пришла вдруг мысль. В ответ ему в ухо неожиданно раздался тихий и усталый смешок: это он забыл снять Шляпу с головы.

— Зришь в корень, Альбус… Зришь в корень, — сказала она.

Гарри проснулся рано утром под храп одного из толстых мальчиков. Выскользнув из постели, он на несколько секунд замер, рассматривая утренний подводный пейзаж за окном. Каких только не было рыб в волшебном озере!.. Ни одного вида Гарри не знал. Одни были похожи на двигающиеся стайки разноцветных бутылочных осколков, другие — на поблескивающие где-то у илистого дна монеты или ножи; проплывали огромные, похожие на китов, но с какими-то бесформенными отростками по всему телу, коричневые монстры, окруженные маленькими желтыми и оранжевыми детенышами. Медленно перемещались в воде какие-то волосатые сгустки, похожие на живые шмотки тины.

Наклонившись к чемодану, Гарри достал зубную щетку. Быстро сходив в душ и взбодрившись, он с встопорщенными мокрыми волосами мгновенно облачился в черную рубашку и мантию, переместил в мешок все учебники из чемодана, чтобы не перебирать их каждый раз перед занятиями, и, минуя гостиную, вышел в школьный коридор. Температура в подземелье за пределами гостиной была гораздо ниже, голова тут же охладилась. Прошлым вечером Гарри не запомнил дорогу и теперь оглядывался, чтобы понять, куда следовать; на стенах не висело ничего, кроме факелов.

«Должно же быть хоть что-нибудь,» — размышлял он, пристально изучая стены на уровне собственного взгляда, когда из гостиной вышла кучка слизеринцев. Там были парни и девушки, которые, не заметив его в тени, уверенно двинулись по коридору. Гарри пошел за ними, с облегчением вздохнув про себя и пытаясь понять хоть по каким-нибудь признакам, чем этот коридор отличается от боковых. Признак был один и очень простой: в ответвлениях от главного коридора освещения не было, зато перед входом в них висело по два факела с каждой стороны; видимо, чтобы было, что взять с собой. Гарри было почти досадно, что он не додумался до этого сам, но настроение было хорошее: времени он не потратил нисколько.

Таким образом он добрался до Большого Зала и уселся за стол Слизерина ближе к преподавательскому столу, подальше от компании, за которой шел. На тарелках была овсянка, рядом на блюдах лежали друг на друге горами красивые, с торчащими ажурными манжетами зеленого салата, сэндвичи с красной рыбой, огромные, каждый — из целого французского багета длиной в руку до локтя. В кубках не было ничего. Гарри подумал, что неплохо было бы выпить чаю, и кубок тут же наполнился дымящимся зеленым чаем его любимой крепости и аромата. Он обеими руками взялся за сэндвич и только откусил кусок изумительной хрустящей корочки (разрезать ее столовым ножом было невозможно), как за спиной раздалось тихое покашливание.

Мальчик повернулся и увидел Рона, стоящего, как видно, в очень некомфортной для себя среде. Рон неуверенно, но очень серьезно смотрел ему в глаза. Гарри приподнял брови.

— Можно присесть?

— Конечно, чувствуй себя как дома, — Гарри махнул рукой на место рядом с собой. Помявшись, рыжий устроился на скамье. — Будешь сэндвич?

— Вау, вот это да, сэндвичи с тунцом! У нас таких и подавно нет, только овсянка, — Рон немного покраснел и потянулся за багетом.

— Может быть, какие-то дополнительные блюда на завтрак стоят у тех, кто завоевал кубок Школы в прошлом году, — сказал Гарри, мысленно отметив, что он тунца, в отличие от Рона, определить не смог. — Должны же быть хоть какие-то привилегии. А как ты понял, что это тунец?

— Ну, тут все дорого. Значит, лосось или тунец. Название тунца мне нравится больше, — Рон пожал плечами и с хрустом откусил кусок от бутерброда. Гарри усмехнулся.

В зал вошли помятые толстые мальчики и Малфой, забывший причесаться: волосы его были в совершенном беспорядке по сравнению с одеждой. Драко, увидев Рона за столом Слизерина, казалось, не поверил своим глазам; прищурившись и подойдя к нему со спины, он открыл было рот, когда сзади раздалось вкрадчивое:

— Как вы себя чувствуете, мистер Поттер?

Гарри повернул голову и — поверх головы замершего с открытым ртом Драко — встретился взглядом со Снейпом. Тот выглядел несколько взъерошенным, но чем-то очень гордым.

— Прекрасно, профессор, — отрапортовал он. — Сэндвичи — просто восторг.

— Рад за вас, — нейтрально отозвался Снейп, насмешливо его рассматривая, как будто впервые. Профессору казалось, он видит маленького Джеймса Поттера за зеленым столом, и эта фантазия доставляла ему бурю веселья. Тут его взгляд упал на Рона. — Приглашаете своих друзей вкусить славы нашего факультета? — Гарри кивнул и похлопал чуть не подавившегося от неожиданности гриффиндорца по плечу. — Ну-ну… Увидимся на третьей паре.

Гарри снова кивнул, задумчиво глядя профессору вслед. Драко, растеряв от неожиданности все свои язвительные комментарии, захлопнул рот, прошел дальше и сел поодаль от них с Роном, чтобы не было слышно, о чем они с толстыми мальчиками говорят.

— Что это Снейп такой довольный? — жуя, спросил рыжий. — И что за бред — вкусить славы вашего факультета?.. Тьфу.

— А что такого? Неужели неправда? — усмехнулся Гарри.

— Сдаюсь, сдаюсь, — Рон возвел очи горе и, проглотив последний кусок сэндвича, замолчал. Спустя несколько секунд он почесал затылок и пробормотал. — Я… сказать хотел… Извиниться, то есть. Не за себя, а…

Гарри положил сэндвич на тарелку и посмотрел на рыжего со вниманием. Тот глубоко вдохнул.

— Ну, когда ты вчера отправился на Слизерин, я просил Шляпу, чтобы она отправила меня сюда же, но она и слушать не хотела. Она сказала, что ты справишься и без меня и что я на Слизерине буду лишний. Я начал ругаться с ней и говорить, что если уж я лишний, то ты тем более, ты же Гарри Поттер… А она только посмеялась надо мной и сказала… — Он напрягся, вспоминая, — что факультеты важны только для тех, кто их различает, и что для тебя Хогвартс — это просто Хогвартс. — Рон шмыгнул носом.

— Это правда так, — поддержал его Гарри. Рыжий, похоже, и правда был довольно бесстрашным: если уж ему было некомфортно стоять рядом со столом Слизерина, то яростное желание пойти на все семь лет учиться на этот факультет ради принципа было, как минимум, показателем недюжинной отваги.

— Но, когда мы поднялись в башню Гриффиндора, все в гостиной обсуждали твое распределение, и ты не представляешь, какой шум поднялся из-за этого всего. — Рон расширил глаза. — Старшекурсники говорили о том, что, когда Тот-Кого-Нельзя-Называть вернется, ты примкнешь к нему и все погибнут… Другие думали, что Шляпу заколдовали, и она распределила тебя на Слизерин специально, чтобы помешать победить Светлым силам. Третьи говорили, что ты вообще выглядишь подозрительно, и что может быть ты и не Гарри Поттер вовсе… Четвертые… — Рон набрал в грудь побольше воздуха, — называли тебя предателем… — он остановил поток слов и с опаской всмотрелся в расслабленно-никакое выражение лица Гарри, пытаясь что-то считать. — Я чуть не поссорился со своими братьями, с Фредом и Джорджем, помнишь их?.. Они говорили, что ты сразу им не понравился.

— Я мало кому сразу нравлюсь, — Гарри пожал плечами. — И по прошествии какого-то времени общения начинаю обычно нравиться еще меньше. Но предателем я никогда не был. — Он улыбнулся и замолчал.

— Ну, вот так… — продолжил Рон. — Когда я зашел в спальню, там были Невилл, Дин Томас и Симус Финниган. Невилл отстаивал тебя, как лев! Я до сих пор в себя прийти не могу… Он заткнул Симуса так, что тот будет отходить еще неделю, я думаю… Он сказал, что нужно изучить тех, с кем собираешься драться, и что ни у одного из Гриффиндорцев, кроме тебя, не хватило смелости для этого войти в самое логово врагов. И что если бы хоть один из них был бы по-настоящему смелым, как они выглядят на словах, то они были бы рядом с тобой, а не в башне Гриффиндора в теплой постельке… Ну, или что-то в этом роде… В общем, ни Дин, ни Симус с ним больше не разговаривают, и со мной тоже, заодно. — Рон перевел дух. — Даже мне стыдно стало, честно говоря. Но меня-то просто сюда не распределили, хотя я просил.

Помолчали. Гарри требовалось какое-то время, чтобы переварить тонну информации, которую Рон обильно обрушил на его голову. Каждое слово было открытием: еще никогда он не был кому-то настолько нужен, чтобы происходило что-то подобное. Это было поразительно. В душе Гарри расправляло крылья новое, доселе невиданное ему чувство благодарности. И нескладный костлявый Рон, много младше его самого, с этой сломанной волшебной палочкой, перемотанной чем-то вроде изоленты, с этой старенькой коротковатой мантией и прямотой в ответах показался Гарри самым благородным человеком, которого он когда бы то ни было встречал. Возможно, эта мысль отразилась в его задумчивом серьезном взгляде, потому что Рон вдруг стушевался и засобирался.

— Постой, послушай… — Гарри пытался сформулировать мысль, но у него никак не получалось, — спасибо, Рон. Ты настоящий друг.

На первой же перемене он отправил в Гринготтс Буклю с просьбой прислать чехол с тремя волшебными палочками из сейфа Поттеров.

Передвигаться по замку, не привлекая к себе внимания, было очень сложно. Куда бы Гарри ни ступил, куда бы ни повернул, всюду его преследовал шёпот. Иногда этот шёпот был восхищенный, иногда — испуганный. Все пытались посмотреть на него, иные специально делали вид, как будто что-то забыли, чтобы пройти мимо ещё раз. А другие и вида никакого не делали, просто наблюдали, поворачиваясь, шли за ним следом. На одной из перемен к нему подбежал мальчик с первого курса Хафлпафф.

— А правда, что ты чуть заживо не заморозил своих соседей? — Спросил он. — Я бы ни за что не стал жить с тобой в одной комнате! — И он убежал. Гарри улыбнулся, глядя ему вслед. Видимо, об их диалоге с Малфоем теперь не знал только глухой.

С этого момента он стал выбирать для перемещения боковые коридоры, сворачивая в любой, где не было людей. Единственной отрадой было то, что замок, казалось, помогал быстро добраться до каждой аудитории. В то время как соседние лестницы меняли направление, та, на которой стоял Гарри, всегда привозила его, куда нужно. Вот и сейчас она доставила его прямо к коридору, ведущему в кабинет профессора Макгонагалл.

Классная комната для занятий трансфигурацией не отапливалась, как и все остальные. Было довольно-таки прохладно, но, оглянувшись и увидев, что кроме кошки, сидящей на столе профессора Макгонагалл, никого рядом не было, Гарри создал вокруг себя сферу тепла и сел за парту, дожидаясь остальных.

Кошка внимательно посмотрела на него, как будто оценивая, затем спрыгнула со стола и подошла поближе. Гарри наблюдал за ней в ответ. Он любил кошек. Тем более таких, которые могли позволить себе с невозмутимым видом сидеть на профессорском столе. Какое-то время они смотрели друг на друга немигающими взглядами. Гарри похлопал по парте рядом с собой и сказал:

— Прыгай сюда, здесь тепло, — Кошка не шелохнулась, только продолжила на него смотреть. Даже показалось, что её взгляд сменился на недоверчивый. — Я видел, как ты сидела на столе профессора Макгонагалл. Не притворяйся, что не сидишь на столах. — Кошка прищурилась и отвернулась, как будто оскорбившись. — Неужели и ты знаешь об истории с заморозкой? Послушай, что скажу. Заморозил я окно. А Малфой просто испугался. Но он сам виноват. А ты мне ничего не сделала, так что можешь смело подходить и греться. Давай, а то скоро начнётся занятие, и профессор Макгонагалл выгонит тебя из класса.

Кошка, сидевшая статуей во время всего этого монолога, осторожно пошевелилась, прошла мимо его правой ноги и уселась в сфере тепла, наблюдая за происходящим. Она вдруг неловко подняла одну из передних лап и, широко растопырив подушечки, начала агрессивно выкусывать что-то между них и умываться. Казалось, ничто не могло отвлечь её от этого занятия, даже наполняющие аудиторию первокурсники, которые старались вести себя как можно тише, но всё равно шумели.

Садиться с Гарри все избегали. Но это продолжалось недолго, ровно до того момента, пока в аудиторию, раскрасневшийся, не влетел опаздывающий Рон. Он плюхнулся на сидение рядом с Гарри, тяжело дыша.

— Профессор ещё не приходила? — Спросил он. Гарри помотал головой и Рон расслабился, пытаясь привести себя в порядок.

Отвлёкшись, Гарри пропустил момент, когда кошка исчезла. А в аудиторию, сверяясь с часами, вошла профессор Макгонагалл. Она, высоко держа голову, прошла к своему столу и развернулась к классу. Её взгляд задержался на сбившейся на одно плечо мантии Рона.

— Я очень рада, что все ученики вовремя пришли в аудиторию. На моих занятиях вы научитесь превращать одни вещи в другие. Это очень полезный навык. Однако, — она сделала ударение на этом слове, — есть несколько законов, которые вам придётся записать себе в тетради, а прежде того — в головы, и никогда, ни при каких обстоятельствах эти законы нарушать нельзя. Но начнём с небольшой демонстрации.

Профессор Макгонагалл взмахнула палочкой, и стол, на котором несколько минут назад сидела кошка, превратился в свинью, и все принадлежности: перья, ручки, книги, пергамент, — все они оказались где-то в свинье. Свинья хрюкнула. Профессор Макгонагалл превратила животное обратно в стол, и все принадлежности заняли свои места. В аудитории стояла звенящая тишина.

— Сейчас мы, конечно, начнём с малого, потому что даже для того, чтобы перейти к запоминанию законов, вам нужно вдохновиться, понять, почему они вам настолько нужны. Поднимите руки те, кто хоть раз в жизни внимательно рассматривал швейную иглу.

Руки подняли почти все, исключая двух толстых мальчиков с факультета Слизерин.

— Хорошо. Опустите руки. Винсент Крэбб и Грегори Гойл, — сказала профессор, глядя на них поверх очков. — Вместе со спичкой вы возьмёте у меня и настоящую швейную иглу, которую вам необходимо будет внимательно рассмотреть перед тем, как пытаться выполнить упражнение.

Профессор Макгонагалл рассказала ещё много интересных вещей, о которых Гарри, впрочем, знал уже из учебника и книг, которые он читал в библиотеке. Сидя перед преподавателем, он просто наслаждался происходящим, пока им не был выдан материал для самостоятельной работы. Гарри не хотел демонстрировать, что он готов выполнить превращение спички в иголку вперёд всех, но, так получилось, что Макгонагалл ходила между рядами и зорко следила за тем, чтобы все тренировались. Гарри некоторое время махал палочкой молча, стараясь не произнести заклинание про себя, чтобы случайно не выполнить превращение.

— Чем вы заняты, мистер Поттер? — Раздалось вдруг за его плечом.

— Отрабатываю движение, — нашелся Гарри. Профессор Макгонагалл поджала губы и подошла к своему столу, продолжив наблюдение уже оттуда.

К концу занятия только Гермионе удалось посеребрить и немного заострить спичку с одного конца, за что она получила пять очков на счёт факультета. Прозвенел звонок, и все радостно повалили на выход. Гарри выскользнул самый первый. Неожиданно его окликнул знакомый голос:

— Гарри, подожди! — Запыхавшись, Гермиона догнала его на входе на лестницу. Гарри развернулся к ней. — Почему ты не превратил спичку в иголку? Ты же это давно умеешь!

— Я думал, это сделаешь ты, — усмехнулся Гарри, изучающе глядя на неё. Гермиона зарделась.

— Ты мог бы получить очки для факультета, — ответила она, не сдаваясь.

— Я как-нибудь переживу эту потерю, — сказал Гарри, следя за тем, как лестница несёт их на нужный этаж.

Он думал, что Гермиона останется на лестнице или выберет какой-то общий коридор, по которому шли все. Но она смелыми шагами последовала за ним, обнимая несколько учебников и думая что-то свое. До следующей аудитории они двигались молча. Гарри уверенно петлял по пустынным коридорам, хотя не знал их. Почему-то в подземелье, по сравнению с той частью замка, в которой свет проникал через окна, он чувствовал себя совершенно беспомощным. Там, где был свет, стены будто помогали ему добираться до нужного места. Гарри просто знал, куда шёл.

Следующим уроком были Чары с профессором Флитвиком в аудитории 516. Гарри осторожно открыл дверь и пропустил Гермиону первой.

— Как это мы так быстро добрались? — Спросила она восхищенным шепотом, проходя вперёд. Гарри усмехнулся и не ответил, сев рядом с окном. В кабинете было достаточно тепло.

Гермиона заняла на этот раз соседнее с ним место. Когда через пять минут в дверь стали заходить по очереди другие ребята, она тихонько хмыкала, глядя на часы над профессорским столом и измеряя, насколько рано они пришли по сравнению с остальными. Углубившись в рассматривание пейзажей за окном, Гарри очнулся только тогда, когда Гермиона с сильным стуком водрузила на парту учебник. Он сделал вид, что шарится в мешке, и тоже достал всё нужное для занятия. Урок Чар начался.

Задание профессора Флитвика было тоже простым: поднять в воздух перо. Гермиона косилась на него все время, пока Гарри раскрыл учебник и читал.

— Послушай, почему ты ничего не делаешь? — Прошипела она, потеряв терпение. — Ты же это уже умеешь!

— Умею, — согласился Гарри, оторвавшись от учебника и меланхолично взглянув на неё.

— Так покажи! — сердясь, прошептала Гермиона. В общем гуле первокурсников не было слышно их препирательств.

— Ну, можем вместе, если это так нужно, — усмехнулся Гарри в ответ. Они подняли палочки. Гермиона сосредоточилась на пере, чтобы не ударить в грязь лицом.

— Вингардиум Левиоса! — сказали они. Гарри чуть вильнул в сторону палочкой. Перо Гермионы воспарило вверх.

— Все смотрите! — Воскликнул профессор Флитвик, — у мисс Грэйнджер получилось! Десять очков на счёт Гриффиндора!

— Опять! — Совсем рассердилась Гермиона. — Зачем ты это делаешь? — беспомощным голосом сказала она.

— Ладно, ладно, — прошептал Гарри, подняв руки, как бы сдаваясь. Он совершил отработанный чёткий жест, и перо взмыло в воздух вслед за первым.

— Вот, и у мистера Поттера получилось! — Не мог нарадоваться профессор Флитвик. — Пять очков Слизерину!

Не у всех дела шли так хорошо. Один из гриффиндорцев спалил своё перо, и ему пришлось давать запасное. Рон изо всех сил махал сломанной палочкой, пока не стукнул больно локтем по столу. Он уже несколько раз пытался выжать из этого инструмента хоть что-то, выполняя правильные взмахи, но палочка его не слушалась. Колдовать ему перехотелось совсем, настроение испортилось окончательно, и примерно в это же время закончилось занятие.

— Он дал тебе всего пять баллов! — Выйдя из кабинета, выпалила Гермиона. — Это нечестно!

— По-моему, все честно, — занимая место на лестнице, сказал Гарри, глядя на неё снизу вверх и пряча ухмылку за чесанием носа. Он откровенно веселился. — Я был вторым.

— Да, но ты выполнил заклинание невербально, — Гермиона сердито запихивала в сумочку свои книги, пока та не порвалась и всё не рассыпалось по ступенькам. Чернила вылились на учебники. Вокруг всё грохотало — лестницы приставали к разным выходам, и за этим шумом не было слышно тихого вскрика девушки. Гарри выхватил палочку, взмахнул ей, что-то прошептал, и сумка обрела свой прежний вид. Затем, сосредоточившись, Гарри сделал ещё один взмах, и с учебников стёрлись чернила. Он взмахнул рукой снова, и…

— Что это вы делаете, молодой человек? — Строго спросил кто-то. Гарри поднял взгляд и встретился глазами с профессором Макгонагалл. — Вы знаете, что колдовать на переменах запрещено? Я снимаю пять очков со счета Слизерин. И впредь будьте внимательнее.

— Но, профессор! — Воскликнула Гермиона дрожащим голосом, — у меня порвалась сумка, и Гарри просто помогал мне её наладить!

Профессор Макгонагалл внимательно посмотрела на неё поверх очков и сказала:

— Если бы мистер Поттер усерднее трудился на моем занятии, у него, возможно, в руках была бы иголка, которой он мог бы помочь вам с ремонтом сумки и без нарушения школьных правил, мисс Грэйнджер, — она перевела внимательный взгляд на Гарри, взмахнула палочкой, и все письменные принадлежности исчезли с лестницы, оказавшись прямо в сумочке, потяжелевшей в руках Гермионы. Профессор Макгонагалл развернулась на каблуках и ушла.

Гермиона, не веря собственным ушам, повернулась к Гарри.

— Это же несправедливо! Ты только заработал эти пять очков! И сразу потерял. Глупые правила! Значит, ты должен был иголкой сумку мне зашивать, что ли?

— Да нет, это же просто предлог, — Гарри усмехнулся, — хорошо, что было, что терять.

Гермиона, замолчав, странно посмотрела на него в ответ.

Семестр шел спокойно. Больше всего Гарри почему-то нравилось посещать теплицы профессора Стебль. Где-где, а на травологии он действительно чувствовал, что мало-помалу узнает что-то новенькое. Как-то раньше не удосуживался прочесть о заготовке (а уж тем более — о выращивании) ингредиентов, из которых делаются сложные составы, которыми он интересовался. И работалось на воздухе после занятий в аудиториях просто чудесно, даже если иногда было совсем скучно.

Декан Хафлпаффа, в свою очередь, была одним из профессоров, на которых совершенно не повлияли легенды про Гарри, о которых говорили в Хогвартсе. Она постоянно просила его помочь подержать горшок, поправить какой-нибудь отросток у цветка, подать инструменты, — и этими своими просьбами, не обращая внимание на каменное выражение лица Гарри, понемногу, шаг за шагом, вызывала у него к себе внутреннюю симпатию и расположение. На шляпе её, сменяя засушенные цветы, появлялись осенние растения, которые, в свою очередь, уступали место сухим листьям, ягодам и грибам. По виртуозным растительным шедеврам сновала какая-нибудь живность, никогда не заползая на внутреннюю часть полей, но взлетая с них или свисая; Гарри нравились все эти симпатичные цветные жучки и серые паучки. Хафлпаффцы, видя, как их декан относится к Поттеру, тоже стали спокойно реагировать на его присутствие. Однако Гарри продолжал петлять по коридорам, увлекая за собой то Гермиону, которая была в восторге от его «коротких» путей, то — Рона, который просто незаметно оказывался рядом и рассказывал на бегу новости Гриффиндора.

Спасало гриффиндорцев на зельеварении то, что почти все пары на первом курсе были общими, а Гарри Поттер учился на Слизерине. Обращаясь преимущественно к Гарри, как к переводчику с научного языка на человеческий, Снейп будто бы не замечал, как в дверь просачивается заплутавший гриффиндорец или вспотевший от ужаса хаффлпаффец. Не меняя выражения лица, которое, на взгляд учеников, было у него всегда одно и тоже — презрительно-скептическое — он продолжал диктовать ингредиенты и составы, которые им предстояло варить, или — с тщательно скрываемым за обилием ироничных реплик удовольствием — вдавался в объяснения непонятных Гарри тем; или же, шурша чёрной мантией, приглашал всех полюбоваться, как Поттер мнет в ступе сушёных жуков.

Гермиона краем глаза ловила каждое движение Гарри — равно как и большинство первокурсников, не понимавших мудреные формулировки профессора, забыв о неприязни, ловили его слова пояснений, обращённые к Рону или Невиллу. Только Крэббу и Гойлу было всё равно, что слушать: любые занятия звучали для них как завораживающая композиция, которую они не разучивали, потому что, по всей видимости, не собирались играть. Даже Малфой понимал, что делать вид, что обсуждаемое и так ему известно, будет хуже, чем тихо конспектировать.

Самым нелюбимым профессором у Гарри стал Квирелл. Нервозное бегание глазами, экстравагантный вид, затхлый запах от его одежды и какая-то слишком уж сказочная глупость его историй и ходящих о нем легенд вызывали сильнейшее чувство отвращения. Гарри казалось, Квирелл вытеснял всех, кто оказывался с ним в одном помещении, своей жалкостью и мерзостью одновременно. Это были единственные занятия, с которых Гарри не выносил ни пользы, ни вдохновения. Но прогуливать их он не решался. Вместо этого он садился на заднюю парту в угол класса один и делал вид, что конспектирует лекцию, а сам закрывал глаза и перемещался во внутреннюю библиотеку, чтобы читать там о настоящем искусстве Защиты.

В одно из таких посещений к нему вышла из-за полок мама. Она молча стояла и с любовью смотрела на Гарри, пока тот не поднял глаза и не понял, насколько сильно скучал по ней эти несколько месяцев жизни. Мама распахнула объятья, и Гарри, осторожно сложив книгу на стол, подошёл к ней и прильнул, почувствовав вдруг, как с души свалился какой-то камень.

— Ты давно не приходил, сынок.

— Да, прости, — тихо сказал Гарри. — Я был занят...

— Это хорошо, — прошептала мама в ответ, — я очень рада, что ты был занят среди живых.

— Я поступил в Хогвартс, — улыбнулся Гарри, отклонившись и с восторгом глядя в ее лицо. Лили отразила его улыбку:

— Какой ты молодец!

— Я не знал, какой факультет выбрать, мне было всё равно, и Шляпа распределила меня на Слизерин.

— Чудесно. Это факультет, на котором учился мой лучший друг Северус, — сказала Лили.

— Сейчас он там декан, — кивнул Гарри. Мама расширила глаза:

— Правда что ли? А профессор Макгонагалл ещё жива?

— Да, она декан Гриффиндора.

— Как и в мое время, — кивнула мама. — Ох, сколько она доставила беспокойства твоему отцу когда-то.

— Чем же это? — Зацепился Гарри.

— Мы только на третьем курсе узнали, что она умеет превращаться в животное. Ну, то есть, на время становиться кошкой, а потом превращаться обратно, по своему желанию. Пока не знали, профессор тысячу раз ловила твоего папу в самых неожиданных местах и за самыми неожиданными делами, — мама смешливо смотрела в удивленные глаза Гарри. — Что, и тебя уже успела на чем-то поймать?

— Да, я колдовал на перемене… И притворялся, что не умею трансфигурировать.

Мама рассмеялась. Разговаривая с ней, слушая ее голос, Гарри чувствовал себя в этот раз легко, как будто он был совсем-совсем счастлив. Это было чувство из его детства в библиотеке, детства до прихода Снейпа, до общения с живыми, кроме Дурслей и десятка других маглов, которые не считались. Ни в каких книгах он не мог найти информации об этом месте, в котором он встречался с прошлым. Гарри искал везде.

— О чём думаешь? — спросила мама, усевшись в кресло и расправив длинную юбку.

— Я… Да всё о том же, — Гарри почесал кончик носа и сел на ручку кресла рядом. — Что это за место такое? Кто у кого в гостях, мама? Вы у меня в голове? Или — я умираю каждый раз?

— Не знаю, — мама мечтательно посмотрела вверх, — может быть, наши души встречаются где-то на небесах! Или ты живой призрак в теле, а делаешь вид, что человек. Как Пивз!

— Но ведь вы просто слепки людей, вы не развиваетесь, — возразил Гарри, которому было почти обидно, что его назвали Пивзом.

— Почему же? — Лили подняла нежные тонкие брови точно как Снейп, рассмешив его. — Чего ты улыбаешься? Никакие мы не слепки. И мы читаем все эти книги, как и ты, если захотим. И библиотека постоянно пополняется тем, что делают другие. Может быть, мы не станем известными, если что-то изобретём, но… — Мама риторически махнула рукой на ломящиеся от тяжести стеллажи.

Гарри недоверчиво покачал головой.

— Мам… — он нахмурился. — А когда меня нет, ты где?

— Я? — мама удивилась. — Где захочу.

— А почему ты тогда не знаешь, что Снейп декан? И что я поступил?

— Потому что мне неинтересно сидеть в Хогвартсе, — Лили пожала плечами, перебирая кружево на левой манжете. — Люди живут своей жизнью, мы — своей. Думаю, что и наша — не вечная. Как капуста какая-то, честное слово. Снимешь лист — а там ещё! — Она потрепала его по голове. — Живи, пока живётся.

— Ты что-то не всё мне говоришь, — Гарри прищурился, выскальзывая из-под ее руки.

— Что думаю, то и…

— Ладно, — перебил Гарри, внезапно почувствовав, как к горлу снова подкатывает ком, от которого он с таким трудом избавлялся каждый раз в доме на Тисовой улице. — Я что-то ещё… но… это… потом.

— Нет, постой, — мама потянулась к нему и обняла, — сынок, я чувствую, что тебе тяжело приходить сюда. Мне бы тоже нелегко было. Но я не могу изменить ничего. Слушай внимательно, — Лили посмотрела в его покрасневшие от расстройства глаза. — Только в этой твоей жизни ты можешь что-то поменять на земле и сделать кого-то счастливым, Гарри. Господь оставил тебя в живых, когда умерли мы и многие другие волшебники и волшебницы. Цени это. Ты не можешь тратить время на скорбь и страдание по нам, у тебя его нет совсем. Читай, думай или действуй, сынок. Иначе ты… всё равно, что мёртв. Понимаешь?

Гарри кивнул.

— Живи за нас, за всех нас. Своих рук у нас нет, но у нас есть ты…

Всхлипнув, он тут же снова обнаружил себя в классной комнате Квирелла. По толстому тетрадному листу, по коричневой писчей бумаге расползалась прозрачная клякса, — кап! — за ней вторая, третья. Гарри ждал, пока слёзы остановятся, а они всё капали и капали, как воск с непокорной свечи, пока он не почувствовал себя выжатым досуха. Нутро горело. Гарри еле дождался звонка и устремился, прыгая через пролеты, в подземелье, к кабинету Снейпа. Прижавшись к стене и отвернув лицо, Гарри пропустил мимо себя задержавшихся старшекурсников, а потом аккуратно ступил на порог. Снейп сидел за столом и что-то писал.

Гарри смело подошёл поближе и сел за первую парту, сложив голову на руки. Он, успокаиваясь, дышал, чувствуя родной запах горелых котлов и жжёных ингредиентов, смешанный с запахом камней, женского парфюма и плесени. Полежав на парте, мальчик встал и принялся за уборку кабинета после старшекурсников, аккуратно выливая в выдолбленную в сером камне раковину неудавшиеся зелья и смывая их, вычищая из котлов чёрные хлопья, кашеобразную массу горелых слизняков. Пока он это делал, ком в горле, мешавший дышать и говорить, то рассасывался, то снова, возникнув из ниоткуда, сжимал глотку. Полностью погрузившись в чистку котлов и остервенело пачкая ладони сажей, Гарри чувствовал, как его снова начинает наполнять жизнь, запахи, звуки…

Снейп мягко положил перо на стол и, отклонившись на спинку стула, смотрел на вход в кабинет, поглаживая пальцем столешницу перед собой. Тем временем Гарри наполнил половое ведро водой и достал тряпку и швабру из небольшой ниши в стене.

Когда он закончил мыть пол и уже собирался уходить, профессор подозвал его, пристально рассматривая.

— Рассказывайте, Гарри, — потребовал он, чуть прищурившись. — Что произошло?

Гарри стоял, опустив руки. В голове его проносились тысячи вариантов ответа. Он хотел рассказать про свой разговор в Библиотеке, узнать у Снейпа про маму, про их дружбу, про их детство, про свой нос, про Слизерин, про то, почему они поссорились; откашлявшись (голос не слушался его), — Гарри прохрипел, поворачиваясь к двери:

— Ничего… Ничего, сэр.

Всё началось с урока полётов. Пара была общая у первокурсников всех факультетов, как всегда; все собрались на площадке для полетов рядом с замком в обычный серый день. Когда они пришли, метлы уже лежали на траве; Малфой громко хвастался тем, как он чудесно летает; Гарри, рассеянно слушая его, рассматривал плющ, ползущий по одной из стен замка к держателю для факела. Он ждал преподавателя и дышал свежим воздухом, чувствуя легкую настороженность и не зная, с чем её связать.

Из арки внутреннего двора вышла вдруг женщина лет сорока, одетая в короткую серую спортивную мантию и облегающий крепкую фигуру спортивный костюм. Волосы ее, исскуственно осветленные и отливающие голубым, были коротко подстрижены и уложены в «мокрую» причёску на правую сторону; стремительный горящий взгляд, подчеркнутый ярким синим макияжем, разрезал пространство далеко вперед; она прошла сквозь кучку первокурсников и круто развернулась. Звали преподавателя тоже коротко: Мадам Трюк.

— Всем встать слева от любой метлы! — резко гаркнула она вместо приветствия; Гарри, и так стоявший рядом с метлой, встрепенулся и опустил голову. — Вытянуть правую руку и громко и уверенно сказать «вверх»!

— Вверх! — Метла Гарри тут же оказалась в его руке, как будто ее кто-то подбросил с земли по его команде; метла Малфоя сделала то же самое. Драко посмотрел ему в глаза и надменно усмехнулся. У всех остальных дела шли гораздо хуже: потребовалось чуть меньше половины занятия на то, чтобы Невилл оказался при метле.

— Я просто не хочу летать, — тихо шептал красный от стыда Невилл, стоя рядом с Гарри. — Хоть котлы у Снейпа мыть, только не это.

— Почему ты так боишься? — менторским тоном вопросила Гермиона, метла которой тоже послушалась ее одной из последних. — В этом нет ничего такого.

— Меня напрягают все способы передвижения по воздуху, — Невилл расширил глаза. — С самого детства!

— Отлично, класс! А теперь по команде обхватите ногами метлу, оттолкнитесь от земли не выше, чем на полметра, и зависните в воздухе на несколько секунд, пока не услышите свисток! Начали!

Гарри и Драко оттолкнулись ногами и медленно воспарили на полметра в воздух; остальные первокурсники прыгали, но почему-то никто не мог сделать так же. Гермиона сердилась, азартно сдувая с лица мокрую прядь; была дана команда спуститься вниз.

Затем тренер свистнула ещё раз, чтобы повторить упражнение. Только теперь им с Малфоем было разрешено подняться на два метра ввысь. Гарри, недоумевая, почему ему это удается, снова взлетел так же хорошо. Драко, полный самодовольства, вдруг широко улыбнулся, глядя на прыгающих внизу ребят с других факультетов и, обращаясь к нему, сказал:

— Ну, что, Поттер, Слизерин теперь лучший вообще во всём?

Гарри фыркнул и кивнул, почувствовав непрошенную гордость. И тут произошло нечто непредвиденное: метла Малфоя вдруг вздрогнула и качнулась из стороны в сторону. Глаза Драко стали огромными, как галлеоны:

— Поттер, ты что творишь?

— Ничего, — медленно проговорил Гарри, готовясь к чему угодно. И тут Драко, с огромной скоростью взмыв вертикально вверх на несколько метров, застыл там. Мадам Трюк заорала снизу:

— Мистер Малфой, вернитесь!

Но Драко, по всей видимости, ничего поделать не мог. Его метла вдруг снова качнулась из стороны в сторону; Гарри только этого и ждал; он среагировал мгновенно: развернувшись в воздухе и поставив метлу древком вверх, почти перпендикулярно к земле, подлетел как раз вовремя, чтобы схватить Драко за шиворот мантии: взбесившаяся метла рванулась в сторону Запретного леса, но Малфой крепко держал ее ногами, и мальчиков чуть повело за ней. Криков тренера им почти не было слышно.

— Драко, — сказал Гарри железным голосом, — хватайся за мою метлу, живо!

— Я-я не могу, — прошептал Малфой с перекошенным от ужаса лицом.

— Быстро, я сказал, — Гарри обхватил его за пояс одной рукой и стал разжимать стиснутые в панике мокрые пальцы. — Давай, Малфой. Оставь ее в покое.

Драко громко дышал. Метла рванулась снова, сначала влево, а затем резко вправо, попытавшись сбить Гарри. Но тот слишком сильно вцепился в Малфоя, чтобы ей это удалось, и, воспользовавшись моментом, крикнул:

— Сейчас!

Драко, обхватив Гарри за пояс левой рукой, разжал колени и метла вырвалась из-под него; перепрыгнуть к Гарри он не смог, вместо этого неловко скользнул вниз. Гарри тут же ударился лицом о древко своей метлы и чудом извернулся так, чтобы не соскользнуть и не упасть вместе с белобрысым, повисшим на его поясе, железной хваткой вцепившись в мантию и ремень штанов.

— Держись! — заорал Гарри, конечности которого будто бы скололо тысячами иголок; воздух из легких вынесло; он висел, глядя в бескрайнее синее небо и цепляясь руками и скрещенными ногами за метлу. Мозг отказывался отвечать ему сколько-нибудь внятно на запрос о том, что делать дальше. Даже вдвоем они были недостаточно тяжелыми для того, чтобы метла начала опускаться сама собой. Через минуту, чувствуя, что руки слабеют, Гарри повернул голову в сторону и с ужасом увидел, что от земли их отделяет чуть меньше пятнадцати метров; упав с такой высоты, можно было разбиться насмерть.

По полю от замка широкими шагами шел кто-то в чёрном. Это был Снейп. За ним, тыча рукой в их сторону, бежала мадам Трюк.

Один взмах волшебной палочкой — и метла Гарри, развернувшись, плавно направилась к земле. Сначала на траву опустился Малфой, продолжавший стискивать пальцами нервущийся материал. За ним, всё ещё цепляясь за спасительное древко, почувствовал под спиной землю Гарри. Снейп подошел к ним и взялся за рукоятку метлы, мягко высвободив ее из конвульсивно сжатых ладоней.

Гарри, хрипя, выдохнул и позволил затылку коснуться земли, повернув шею в сторону Малфоя и видя только его руку с каким-то узеньким серебряным детским перстнем на среднем пальце.

Первокурсники окружили их.

— Мадам Трюк, отведите детей на следующее занятие, — раздался приказ Снейпа. Толпа тут же отхлынула; скоро последние звуки их присутствия растворились во внутреннем дворе замка. Снейп подошел к двум слизеринцам снова. Наклонившись над Драко, проверил пульс, расстегнул воротник мантии и сбрызнул лицо водой из палочки. Малфой вздрогнул и тихо всхлипнул, поднеся ладони к глазам. Снейп, переведя взгляд на Гарри, подошел к нему и протянул руку, чтобы расстегнуть воротник мантии и у него. Мальчик повернул голову и сфокусировал взгляд: он был в сознании. Снейп положил ладонь ему на лоб. От неожиданности Гарри вздрогнул. Профессор убрал руку.

— Что произошло? — спросил он. Гарри молчал.

— Моя метла перестала меня слушаться, и Поттер подлетел ко мне, чтобы помочь, — слабым голосом произнес Драко. — У меня не получилось пересесть, мы перевернулись…

Снейп безмолвно слушал.

— Я сначала думал, что это Поттер колдует, потому что он заколдовал целую стену, когда я его разозлил в прошлый раз, но…

— Несмотря на выдающиеся для первокурсника способности мистера Поттера в различного рода колдовстве, подчинить магии метлу ему пока категорически не под силу, — оборвал его Снейп. — Вставайте. Я отведу вас в больничное крыло, чтобы вам дали чего-нибудь тонизирующего. После этого вы сможете отправиться на пары.

Гарри медленно сел, а затем поднялся с земли. Малфой тоже обрел вертикальное положение. Они медленно пошли вслед за профессором. Гарри про себя пытался освободиться от ощущения, что его задело то, что про него сказал Снейп: подчинить метлу ему не под силу. Может быть, ему не под силу заставить её красиво лететь вниз, но дёргаться из стороны в сторону или замедлить её у него, может, и получилось бы! «Категорически,» — Гарри фыркнул носом, чтобы перестать крутить в голове это слово. Он понимал, что это иррационально, и что Снейп вовсе не имел в виду, что он слабак. Нет-нет, он что-то совершенно иное имел в виду.

Драко молча вытаскивал из белесых волос травинки и украдкой бросал их на каменный пол. Он изредка начинал жаловаться:

— Я не понимаю, куда смотрит директор… И почему преподаватель полётов не мог успокоить метлу..!

Пока Снейп спрашивал в больничном крыле какую-то настойку, Малфой тихо кашлянул и спросил:

— Почему ты полетел за мной, Поттер? Зачем было меня спасать?

Гарри обратил на него взгляд, оторвавшись от вытаскивания грязи из-под ногтей.

— Чтобы удерживать Слизерин на первом месте, одного меня может стать недостаточно, — усмехнулся он.

В один из ноябрьских воскресных дней он сидел без завтрака, забросив полог наверх и свесив одну ногу с кровати, потому что чувствовал боль в горле с самого утра и предпочел бегу по коридорам неподвижность. Он был обут и полностью одет, но не решился идти: тело было бессильно; Гарри остановил взгляд на середине циферблата и наблюдал за тем, как часы мелкими шажками ходят по кругу; ему не хотелось даже повернуться к окну хотя бы головой. «Тик-тик-тик-тик-тик…»

Произошедшее на уроке Полётов насторожило его не на шутку; всеобщим героем Гарри, впрочем, не стал. Школьная молва будто проигнорировала этот поступок, и шутка с окном перевесила в ценности спасение жизни. Но не это занимало его.

Гарри размышлял о событиях прошедших двух месяцев, и все они казались ему чересчур суетливыми и яркими, словно ворвавшимися в его вневременную книжную бесконечность. Они были как увлекательный фильм, заставлявший принимать в себе участие. Гарри это было не по душе; он привык просто жить и делать то, что ему хотелось. Раньше он не мог пользоваться волшебной палочкой, но его это не беспокоило, теперь же казалось, что за право колдовать с помощью этого инструмента он заплатил своей свободной жизнью, и что цена была слишком дорога.

Как только эта мысль проскользнула, Гарри поймал ее и начал исследовать, откуда берется это недовольство, лишающее привычного состояния эмоциональной невесомости и покоя. И нашёл ответ: ему было жаль самого себя. Ему было одиноко и плохо, потому что именно в это суетливое время он понял, что хорошие люди на самом деле бывают. Но даже найдя с ними общий язык, он, казалось, был никому не нужен и чувствовалось, будто он зря тратит время. Поняв это, Гарри сначала задохнулся от несправедливости и даже ощутил, как глаза начинает щипать от подступающих слёз. Однако проснувшийся голос совести напомнил ему о том, что про свою ненужность он всё-таки выдумал, и что это была неправда. «Кто спас Малфою жизнь?» — напомнил он сам себе. В памяти всплыли слова мамы: «тебя оставили в живых не зря; значит, ты правда нужен». Гарри глубоко вдохнул: чувство равновесия возвращалось.

Его одиночество было нарушено появлением в комнате спешащего Малфоя.

— Профессор Снейп попросил сообщить, что он ждет тебя у себя, — сообщил Драко, оценив взглядом ленивую позу Гарри; затем, расстегнув манжеты и завернув рукава белой рубашки, он принялся искать что-то в чемодане.

Малфой перестал сторониться: вероятно, происшествие в воздухе позволило ему воспринять однокурсника под каким-то новым углом, что было неудивительно… Благодаря пируэтам сумасшедшей метлы он мог взглянуть на всё предшествующее под любым из трёхсот шестидесяти градусов во всех возможных плоскостях.

Гарри спустил с дивана левую ногу и глубоко вздохнул, наблюдая за тем, как Малфой перекапывает весь чемодан.

— Что ты ищешь? — спросил он, когда зрелище стало надоедать.

— Запасную чернильницу, потому что моя куда-то пропала, — ответил Драко.

— Ты отдал её Блейзу на трансфигурации, — напомнил Гарри, отвлекаясь от мысленного штурма своих чувств на диалог и помогая себе подняться.

Выйдя из общей гостиной в коридор, он добрел до кабинета декана и постучал в дверь; не дожидаясь ответа, вошел. Снейпа не было; на профессорском столе стояла тарелка с сэндвичами — точно какие были в первый завтрак, только с говядиной — и кубок с тыквенным соком. Гарри сел за первую парту, чувствуя, как желудок обрадовался виду еды, и догадываясь, что тарелка предназначалась именно ему. Снейп появился из кладовки с ингредиентами.

Гарри уставился на профессора.

— Ешьте, — сказал тот. — Вы не были на завтраке.

Гарри почти мгновенно пододвинул тарелку к себе и принялся за еду; Снейп снова исчез в кладовке, вернувшись через пару минут и сев напротив. Он рассматривал жующего с прикрытыми глазами Гарри.

Неподвижный взгляд профессора, одетого в застегнутую под горло черную мантию, был совсем холоден; жадно поедающий сэндвичи нелюдимый мальчишка, взъерошенный, мертвенно бледный от какой-то сезонной болезни и сидения за книгами, казался каким-то маленьким ощетинившимся зверьком, случайно оказавшимся среди парт, свечей и котлов. Так они сидели, не говоря ни слова.

Однако Снейп знал, что перед ним за этой оболочкой сидит тончайшего ума человек, обладающий величайшим в мире сокровищем, и дух от этого у профессора захватывало сильнее, чем от чего бы то ни было доселе. Для Гарри же, в свою очередь, наивысшим наслаждением было нахождение в компании Снейпа: насыщаясь его личностью и манерами допьяна, до внутренней эйфории, — даже просто от пребывания рядом, — Гарри вдохновлялся на жизнь, на учёбу, на открытия. В этом холодном кабинете можно было не создавать никаких сфер тепла: заходя, Гарри забывал обо всём, оставляя за дверью остальное и остальных.

Когда Гарри наелся и напился, Снейп щелкнул пальцами, и приборы растворились в воздухе. Профессор протянул Гарри флакончик с зельем.

— Выпейте. Сейчас же.

Гарри снял глухо и негромко хлопнувшую пробку с прозрачной склянки. После первого глотка он почувствовал, как мир обрел прежние краски; ощущение давления в висках куда-то тоже пропало. А из ушей вдруг повалил дым.

— Что это?

— Экспериментальный яд, — слегка прищурился Снейп. — Называется «Бодроперцовое».

Гарри усмехнулся и прошел к раковине, чтобы помыть флакончик; затем он поставил его на сушилку и снова сел за парту. Конечности наполнялись теплом: то ли от зелья, то ли от еды.

— Задавайте мне любые вопросы, — неожиданно сказал Снейп, сложив пальцы рук в замок и положив их перед собой. Гарри не удержался и фыркнул, разглядывая свои ладони, сложенные на парте точно таким же, как у Снейпа, образом. Это был не первый раз, когда профессор звал его в свой кабинет после занятий или в выходные, но обычно они просто читали вместе книги, тренировались в окклюменции или обсуждали что-то связанное с зельями.

Любые вопросы…

Приглашение было нестандартным.

Гарри тихо рассмеялся, как будто укалывая и подзадоривая самого себя каждым смешком, а затем вдруг резко прервался и посмотрел ему в глаза прищуренными от холодного смеха весёлыми глазами. От того, чтобы спросить всё, что он хотел, его отделяла тонкая хрупкая прозрачная стена. Отведя взгляд, Гарри промолчал.

Снейп не пошевелился, он просто ждал. Гарри безмолвно сидел перед ним, собираясь с мыслями.

— Как мадам Трюк нашла вас?

— Когда я был в учительской на совещании деканов, профессор Макгонагалл, имеющая обыкновение наблюдать происходящее за окном, любезно обратила моё внимание на то, что что-то неладное творится с учениками моего факультета на площадке для квиддича. Я незамедлительно последовал вниз, так как помочь из замка тому, что происходит вне его, нельзя. Там меня встретила мадам Трюк.

— Она не могла сама остановить метлу?

Пауза.

— При всём моём наиглубочайшем уважении к преподавателям этого заведения, Гарри… Если каждый сможет заколдовать метлу игрока и направить её туда, куда ему угодно, чемпионаты по квиддичу перестанут существовать по причине того, что любой маг с трибуны…

Гарри закивал и поднял руки вверх, как бы сдаваясь. Снейп замолчал.

— Ещё вопросы...? — вкрадчиво пригласил он.

— Сэр, я… — Гарри посмотрел ему в глаза. — Можно… позже спрошу?

Снейп несколько секунд сверлил его взглядом. Гарри спокойно выдерживал это: от давления на камень обычно ничего не происходит.

— Хорошо, — проговаривая каждый слог, Снейп глядел в упор на его худую фигурку и дымящиеся уши сверху вниз. — Тогда... Что у вас есть для меня?

— Как всегда, сэр. Только я сегодня буду смотреть своё…

Они перенеслись в Библиотеку.

Спустя полчаса дверь в кабинет Зельеварения мягко закрылась за Гарри. Профессор, не отводя взгляд от парты перед собой, остался, медленно сжимая и разжимая пальцы рук, как будто что-то захватывая и тут же отпуская. Тень несвойственной его безразличному лицу улыбки засела в уголках губ. Но заметить этого было некому.

Он ждал чего-то торжественного или трепетного, надеялся получить хоть какой-то ответ на вопрос, который желал сформулировать; он думал над тем, как подойти и с чего начать, переживал, что отец будет не в духе, вынашивал формулировки и подступы. А произошло всё как-то до обидного случайно, и оставило послевкусие новых вопросов, как вид воды иной раз вызывает ещё большую жажду у человека, давно её не пившего. Вода была грязной и мерзкой, как будто бы с тиной и илом, но Гарри, как пилигрим со стажем, был готов пить и такую. Главное было пить.

Гарри читал книгу о проклятиях. Скептически кривясь, пролистывал длинные истории о том, как какое проклятие было впервые использовано магами, или о том, какие волшебники и при каких обстоятельствах были посажены в Азкабан за применение тех или иных пыточных; его интересовал процесс, последствия применения и — более всего — то, как маг дошел до изобретения заклинания. Он хотел изобрести что-нибудь своё и искал зацепку, намёк, который позволил бы понять, с чего начать работу или в каком направлении думать. Но редко попадался хотя бы абзац, указывающий на мыслительные процессы автора проклятий, зато героических и подлых историй было навалом.

Вокруг него были стопки книг; Гарри казалось, что он был на верном пути, и что наконец-то обнаружился нужный стеллаж. Он захлопнул очередной талмуд и, подойдя к полкам, стал жадно перебирать корешки и впиваться глазами в длинные заголовки, как будто желая сквозь тисненые буквы прочесть заодно содержание и определить ценность или бесполезность каждой книги для его дела. Это занятие поглотило его целиком, однако, когда он решительно потянул на себя том Мартира Уоссета («Заклинание как искусство и мысль»), всё ещё колеблясь между ним и соседним («Проклятия в теории и на практике»), раздавшийся за стеллажом шум заставил его быстро отойти в сторону. Этот голос он не мог перепутать ни с чьим иным.

Мама привела в Библиотеку отца.

Сердце противно и больно защемило. Он крепко стиснул пальцами книгу и прижал её к груди, а сам вдавился спиной в стеллаж и попытался определить, в какую сторону шли родители; он не хотел случайно столкнуться с ними во время их личной беседы. Книги на стеллажах стояли очень плотно, полки имели сплошные деревянные внутренние стенки, а сами стеллажи стояли лабиринтом, то есть — то параллельно друг другу, то перпендикулярно. Звуки голосов раздавались откуда-то слева от Гарри, приближаясь к нему.

Джеймс был раздражён.

— Ну, и что ты от меня хочешь? Я же знаю, что он где-то здесь, этот… — Гарри напрягал слух так, что от усердия пропустил слово, которым отец назвал кого-то. От переполнявшего желания определить источник и направление звука, он не улавливал смысл. Наконец, родители остановились в нескольких шагах от окончания стеллажа.

— Тише. Он может услышать, Джеймс. Имей совесть.

— И пусть слышит! Глядишь, начнёт гордиться своим новым прозвищем. Нюниус-младший! Тьфу. Ну, где он?

Гарри замер. Он был зажат между двумя параллельными стеллажами, и, выйди он из-за этого поворота, встреча была бы неминуема; он мог только броситься назад, но и этого не сделал: мозг отказался посылать в ноги запрос на движение. Руки, сжимавшие книгу, как кипятком обдало.

Нюниус?

— Послушай, Джеймс, ты сам…

— Выгнал тебя? Да, а ты и рада стараться! И зря обратно пустил. До сих пор поражаюсь, какая вошь меня тогда укусила, что я позволил тебе вернуться.

— Да что на тебя нашло? Ты же сам умолял меня…

— И, видно, пьяный был и не в своём уме!

— Ты был гораздо трезвее, чем кажешься сейчас. Послушай, мне при жизни хватило твоих просьб и твоих проклятий, всего этого. Я всего лишь хотела, чтобы ты поговорил с Гарри и рассказал ему обо всей этой истории с предсказаниями, Питером и Северусом.

— Ах, Северусом? Ты бы хоть не говорила этого имени при мне.

— Да что ты так взъелся? Он был честен, и я была честна. Ты же лишил его памяти и умолял меня вернуться. А теперь пытаешься меня уесть. Поздно уже, надо было раньше думать и гадости грязным своим языком говорить. Последнее слово было за тобой живым, когда ты плакал и причитал. Сейчас я тебе не верю. Но и Гарри страдать не должен.

— А что же ты сама не рассказала ему, добрая такая?

— Так ты же мне и запретил! — Голос мамы звенел от негодования. — Ты же мне и запретил. А клятвы и после смерти работают, представляешь!

— Ах, так? Ну, так я её с тебя снимаю, эту клятву.

— Раньше надо было думать, когда брал!

— Да? Ну, и пусть он там барахтается тогда. Не буду с ним говорить, пусть забудет вообще обо мне. — Голос Джеймса отделился и стал удаляться в обратном направлении. — Зря тебе Дамблдор тогда зелье дал, чтобы он на меня был похож, — бросил он зло. — Если бы он был похож на своего папашу, он был бы тебе гораздо милее, я так думаю!

— Послушай, мы мёртвые, мы должны помогать живым! — крикнула Лили ему вслед.

— Ничего мы им не должны, это они нам должны — молитвы. — Казалось, Джеймс сделал несколько шагов назад. — А мы — что хотим можем делать, я считаю. Мы им свой долг при жизни отдали. Уж я-то точно. И поделом. Кому-кому, а щенку я ничего не должен. Из-за него мы все умерли. Я устал притворяться, когда вижу его.

— Да как ты смеешь! — мама пылала праведным гневом. — Мы все умерли, потому что твой друг услышал пророчество и продал нас! Ненавидь Питера! Почему ты так ненавидишь Гарри? Он не виноват ни в чём. И я всё сделала, чтобы он уважал тебя как отца. Все всё для этого сделали. Посмотри на себя! Какой ты стал!

— Я бы сказал, что ошибся, но… Я не ошибаюсь! — сухо ответил Джеймс. — Ты надоела мне. Не было бы щенка, я был бы жив и у меня был бы свой сын, которым я бы гордился, который умел бы летать… Да ничего не умел бы пусть, но был бы моим!

— А что же ты тогда пришёл к нам и просил меня вернуться? Что же ты тогда так унижался? За Дамблдором ходил, про зелье договаривался потом? Легко теперь мечтать, когда ты уже ничего не можешь. Даже уважать себя не можешь, выбор свой при жизни не можешь уважать. И правда, не стоит вам с Гарри говорить. Уходи.

— Ах? Так может быть, я найду его сейчас и, наоборот…

Гарри сполз на пол. И, стоило ему почувствовать под собой холодный мрамор, изображение Библиотеки схлопнулось перед его взором.

… Над ним был тёмный навес кровати. Щёки, пылавшие несколько мгновений назад, были какими-то неправильно-прохладными, сердце билось слишком ровно, как у только проснувшегося после глубокого сна. Ему казалось, что он оглох, но уши работали вопреки этому ощущению: справа раскатами звучал храп Крэбба, тихое сопение Драко, всхлипы Блейза во сне. Гойл спал тихо. Стояла темнота, и рассвет ещё даже не собирался. Гарри вспомнил, что когда он ложился, все только готовились ко сну. Должно было быть ещё очень рано. Возможно, они только уснули.

Гарри пошевелил пальцами ног, тихо втянул в легкие воздух настолько, насколько мог. Потихоньку слез с кровати и пробрался в ванную комнату. Там, в свете желтоватой лампы, он увидел в зеркале своё отражение. Или, вернее, отражение того, что было его телом.

Гарри-со-шрамом смотрел с забрызганной зубным порошком поверхности серьёзно и безразлично. А тот, кто стоял вне стекла, смотрел на Гарри-со-шрамом и удивлялся тому, какой это незнакомый и чужой человек смотрит на него так нагло и зло. И не понимал, чем он заслужил такое к себе отношение.

На следующее утро Гарри проснулся так, словно в конце октября вдруг наступил день его рождения — он не мог вспомнить, что за подарок он получил и по какому случаю, но всё внутри как будто хотело радоваться новому дню вместе с рыбами и морскими коровами за окном. Те сонно и лениво плавали. Гарри, неспешно, со вкусом потянувшись, вспомнил о подслушанной беседе и зажмурился: то ли от довольства, то ли от желания стереть из головы неприятные подробности и оставить только суть.

Он проспал, но был далёк от спешки, наслаждаясь каждым вздохом, чувствуя запах, например, свежего постельного белья, который манил остаться лежать, обещая сон такой же долгий и даже ещё более приятный, чем то, каким он был после ночных приключений в Библиотеке. «Проспал» — значило, встал поздно относительно его обычного раннего подъема в шесть двадцать пять; Малфой вставал в шесть пятьдесят, и его уже не было в комнате, а Забини, встававший в семь часов ровно, плескался в ванной комнате, судя по раздающимся оттуда звукам.

Гарри не знал, что радовало его в сложившейся ситуации больше всего: то, что никто из живых — ни одна душа — не знал, что он знает всё, о чём ему знать не положено; или же то, что правда открылась ему так скоро и так просто, раньше, чем он ожидал, но именно такая обыкновенная и человеческая, какою он ее себе представлял. Перед ним открывалось широчайшее поле для исследования собственной жизни; появившееся вследствие переполнивших его вопросов и целей где-то слева в груди ноюще-щемящее чувство заставило сесть и начать одеваться.

Вышедший из ванной Блейз пожелал ему доброго утра.

Он всегда одинаковым спокойным бодрым тоном желал доброго утра; независимо от того, каким оно было и кто был перед ним. Гарри воспринимал эти пожелания от разных людей двумя способами; Забини он дружелюбно усмехнулся и кивнул. Блейз вышел из комнаты навстречу "доброму дню".

Впрочем, иногда Гарри не слышал, или ему было лень смотреть на адресанта, поэтому случалось так, что он просто игнорировал и человека, и пожелания. Он научился дружелюбно усмехаться специально, чтобы отвечать на «доброе утро» таким людям, как Блейз. В основном это были слизеринцы.

Делая несколько движений расческой, чтобы расправить волосы, Гарри ощущал приятную переполненность головы идеями и, не задерживаясь ни на одной из них, не давал мозгу работы. Завязал шнурки, накинул рубашку и мантию, застегнул пуговицы.

Перекинув через плечо мешок с учебниками, он замешкался перед зеркалом на выходе из комнаты, посмотрел внимательно себе в глаза, прошел взглядом всё остальное и снова вернулся к глазам. Они были мамины, конечно же. А непослушные волосы были Джеймса. «Хорошая работа, — подумал Гарри, — даже, пожалуй, слишком…»

Почему-то казалось, что зеркало не должно было отражать действия Гарри; но тело оставалось, вопреки новым знаниям, тем же, своим, которое всегда было вместилищем его мысли, воли. Да, вот он, рот, послушно подчиняющийся желанию усмехнуться; глаза, моргающие, чтобы смочить роговицу. Желудок, ворчащий где-то в глубине.

Каким бы он был, будь он другим? Каким бы он стал взрослым, будь он другим? А каким он станет взрослым, останься он таким?

Хочет ли он остаться таким? Хочет ли он быть другим? А может ли?

Вошедший в комнату Малфой, пребывая в состоянии склонности на разного рода мелкие пакости, увидел Гарри в задумчивости, прищурился и стал выбирать лучшую позицию для подколов.

Вопреки расхожему среди гриффиндорцев мнению, это не было его обычным состоянием; Драко просто скучал, потому что не мог справиться с одиночеством вдали от дома, и его напряжение выражалось в противных шутках. Но сказать он этого никому не мог, да и сам не понимал, а Гарри было настолько всё равно и отвечал он всегда так неожиданно, так легко укладывая Малфоя на лопатки, что стал любимым объектом для подколов Драко. Правда, чтобы не опозориться, он всегда улучал моменты, когда Гарри был один.

Гарри действительно никак не трогали его шутки. Он относился к Драко снисходительно и сдержанно, как к человеку значительно младше его, не блещущему способностями, но и не глупому. Вот и сейчас Гарри спокойно стоял, демонстрируя полную увлечённость отражением. Обойдя, Драко встал за его спиной, поправляя воротник рубашки, и ухмыльнулся.

— Что, Поттер, любуешься? — протянул он насмешливо. — Никак не наглядишься?

Гарри перевёл взгляд на его лицо: да, это был беспечный, чуть напряженный от ожидания ответной шутки Драко, который всегда был таким, всегда таким и останется, разве что станет старше.

И — он.

— Никак не нагляжусь, — эхом отозвался Гарри, снова посмотрев себе в глаза. — И ты полюбуйся. А то…

Не докончив, он развернулся на каблуках и вышел за дверь.

Поскольку зеркал в Хогвартсе было не так много, приподнятое настроение вскоре вернулось. После скромного завтрака он пошёл на трансфигурацию и, наплевав на своё положение джентльмена, первым сделал задание для всего класса и тут же выполнил дополнительное, заработав пять и десять баллов, просьбу ненадолго задержаться после занятия, да ещё, сверх того, восхищенно-завистливый взгляд от Гермионы.

Гарри полистал учебник и уставился в окно, ожидая конца занятия. Ему не хотелось в Библиотеку. Он увидел, как полувеликан Хагрид, идя к замку, левитировал перед собой огромные оранжевые тыквы. Вот-вот должен был быть Хэллуин.

— Завтра Хэллуин, — в согласии с его мыслями прошептала Гермиона, тоже глядя в окно. Гермиона была умной. Он знал, что она не умеет читать мысли, но ей, возможно, было это и не нужно: она очаровательно точно угадывала или понимала его намерения. То ли из воздуха, то ли по выражению лица (что было невероятно), но она делала это очень ловко и легко. И Гарри в какой-то момент стал её уважать, в числе прочего, и за это; но это было какое-то необычное, безоружное уважение.

Он полагал, что, окажись Библиотека в её голове, она уж точно не стала бы тратить время на наблюдение за пейзажами или такую ерунду как конструирование заклинаний. И, конечно, в этот момент она бы уже закончила Хогвартс, получила бы ещё один философский камень (кроме того, что создал знаменитый алхимик Николас Фламель) и была бы готова к работе в Министерстве магии.

А он был Гарри Поттером.

Впрочем, тоже способный кое на что, он разумно скрыл (хотя тот неоднократно уже порывался их найти) труды Фламеля от Снейпа. Эти книги отправились на одну из самых высоких полок в разделе на букву «И»; а все труды на букву «Ф» стояли совершенно в другом разделе, на полках, доступных без лестницы. Сам Гарри их не читал, потому что бессмертие его пока волновало мало.

В конце-концов он мог, к примеру, подойти к тому же Фламелю и предложить выгодный обмен без риска быть отвергнутым: достигнув абсолютного бессмертия, Фламель оставался простым человеком, и его время стоило мало, хотя его было много. А время Гарри было бесценным, как и время, проводимое с ним. И его было сравнительно много — столько, сколько он мог пожелать: почти четыре года в день, почти тридцать лет в неделю. Почти тысячу лет в месяц.

Если, конечно, не жить.

Гарри, возможно, покривил душой перед Снейпом, когда тот спрашивал его о возрасте, потому что он привык к тому, что любые люди — слабые, на самом деле, существа. Слабые не только физически; склонные к разного рода соблазнам. И он привык избегать провокаций, привык к тому, что его дела касались только его самого. А привычки его слагались всю его долгую…

И избавляться от них он не собирался.

Снейпу он сообщил, что после полутора часов в Библиотеке его штормит. На тот случай, если профессор захочет злоупотребить.

...— Мисс Грэйнджер, я вас прошу, покиньте, пожалуйста, аудиторию, — сказала профессор Макгонагалл во второй раз, когда все ушли, а Гермиона, преданно и не без любопытства ожидая Гарри, села с независимым видом на стул за крайней партой у выхода, обнимая стопку учебников. — Я отпущу мистера Поттера буквально через несколько минут.

Гермиона, сделав оскорблённое лицо, вышла. Гарри, оперевшись на парту перед профессорским столом, внимательно наблюдал за строгой женщиной, которая не так давно — пару месяцев назад — из-за любопытства готова была быть кошкой, сидящей возле его ноги, неуклюже выкусывая что-то из лапы.

Декан Гриффиндора воспринимала жизнь всерьёз, и любая неизвестность, любая неожиданность представлялась ей жутким монстром, с которым необходимо было сражаться всеми доступными средствами: строгостью, поощрением, наказанием, похвалой, иногда хитростью, но всегда — благородно. Этим монстром на сей раз стал Гарри.

— Мистер Поттер, вы делаете успехи, — сказала профессор. Гарри кивнул и усмехнулся точно так, как он кивал и усмехался Блейзу по утрам. — Скажите, пожалуйста… у вас всё хорошо?

Гарри снова уверенно кивнул.

— Превосходно, — сказала она. — Мистер Поттер, я хотела просто напомнить вам, что являюсь заместителем директора по учебной и воспитательной частям. Вы можете беспокоить меня в любое время, по любым вопросам и проблемам. Если они у вас… появятся.

— Да, профессор, — сказал Гарри, прямо глядя ей в глаза. — Благодарю.

Она хотела сказать что-то ещё, но, так как нужные слова не приходили ей в голову, Макгонагалл отпустила Гарри.

...— Что она сказала? — спросила Гермиона, сидевшая возле кабинета, прислонившись спиной к стене, пока Гарри помогал ей подняться с корточек. Она читала что-то.

— Похвалила меня, — он пожал плечами и зевнул. — Что у нас сейчас?

— Снейп, — буднично ответила Гермиона, которая никогда, в отличие от него, не путалась в днях недели. Они пошли по коридорам.

Во время таких перемещений они редко разговаривали, просто двигаясь из точки А в точку Б. Гермиона, наверное, просто умела думать о своём… или ни о чём. Гарри не знал, что она чувствовала, а читать её мысли он не хотел. И они просто шли.

Возле кабинета Снейпа уже стояло несколько бледных молчаливых слизеринок, подошедших из больничного крыла. Гермиона открыла учебник по зельям и углубилась в повторение материала. Пока она вытаскивала тяжёлую книгу, на землю, раскрывшись, упала вниз раскрытыми страницами небольшая, но пухлая, испещренная мелкими буквами тетрадка, которую она читала возле кабинета Макгонагалл. Гарри, наклонившись, поднял её.

— Что это? — спросил он, возвращая тетрадку владелице.

— А… Это… Я же не ходила в обычную школу, помнишь?..— Гермиона закатила глаза, — ладно. Я, кажется, упоминала, что папа меня решил учить дома. Он мечтал, чтобы я говорила на латыни, он потратил уйму денег на то, чтобы приставить ко мне в качестве сиделки университетского профессора, и следил, чтобы та говорила со мной только на латыни. Но это было... не очень удачно, — Гермиона пожала плечами. — В любом случае, я помню плохо тот период. Говорить на латыни могу, но очень медленно. И… Не с кем ведь. Зато могу читать. С французским дела идут гораздо лучше… — Она задумалась, мысленно возвращаясь к вопросу, — ну, вот, а это — моя тетрадка. Папа расстроился, когда я сюда поехала, и сказал, что мне ни в коем случае нельзя оставлять языки. Он готов пережить, если я забуду всё остальное, только не это; и летом меня ждут экзамены по французскому и латыни.

— Не упоминала, — сказал Гарри. — И, что, ты бросила всё и поехала сюда?

— Да, — Гермиона пожала плечами. — Я ожидала, что будет сложнее. Мне, на самом деле, слишком легко сейчас. Понимаешь… — Она вздохнула и захлопнула учебник по зельям. — Я делаю ошибки в практике, но это ведь опыт, — горячо сказала она. — Даже ты делаешь ошибки. Или мне требуется время на то, чтобы найти неизвестное слово. Но ведь я запоминаю с первого прочтения все инструкции… Некоторые с третьего… Просто… В итоге — это всё так элементарно. Ни разу не сложно. Понимаешь?

Гарри кивнул.

— А чтобы я училась, мне надо, чтобы было сложно и чтобы… Чтобы знания тоннами валились, понимаешь? Поэтому я читаю учебники вперёд и… И мне скучно.

Гарри снова кивнул, хотя она не ожидала его кивка ни тогда, ни сейчас. Она хотела ещё что-то сказать, но передумала.

— Что? — спросил Гарри.

— Да ничего, — раздражившись от каких-то своих мыслей, она дёрнула плечом. — Просто мне иногда кажется… что всё не движется, а время бежит, — еле слышно закончила она, прижимая учебник к груди.

— Я понимаю, — усмехнулся Гарри. Он снял с мантии случайно оказавшуюся на ней белую нитку и протянул её Гермионе. Пока он нёс руку в воздухе, нитка превратилась в тоненький стебелёк клевера с белым цветком. Гермиона восторженно улыбнулась, всё её меланхоличное настроение куда-то пропало. Она тут же заложила его в учебник по зельям и сплющила.

— Я знаю, что это не навсегда, но всё равно приятно думать, что собираешь гербарий.

Гарри фыркнул и не смог удержать слабой улыбки. Он скрыл её за чесанием носа.

Столовая праздновала Хэллуин. Волшебный потолок ещё не был усыпан летучими мышами (они должны были появиться к ужину), но зловеще улыбающиеся пустые громадные тыквы уже летали над столами под серыми облаками. Облака огромными грязными мазками закрывали и без того невесёлое небо, а на столах в больших золотых глубоких блюдах под блестящими крышками лежала овсянка.

Гарри был голоден, и ничто окружающее не могло умалить его желания разделаться и с кашей, и с тостами, и с каким-то твёрдым сыром, который, нарезанный кубиками, лежал в пиале рядом с графином с красным морсом. Морс пах невероятно свежей смородиной и малиной, и Гарри тут же налил его в свой бокал. Графин, немного погодя, снова наполнился, как по волшебству.

В Хэллуин никто не учился, а это значило, что день полностью принадлежал Гарри, решившему распорядиться им для того, чтобы выяснить причину, по которой одиннадцать лет назад темнейший волшебник столетия вышел на охоту за маленьким, слабым, беззащитным младенцем. И для этого он решил пойти прямо к Снейпу, которого нашёл в подземельях, и едва достучался до него. Профессор варил что-то в котле, завязав на шее серый шарф, и что-то бормотал себе под нос.

— Утро, Гарри, — сказал он неожиданно бодро, когда Гарри вошёл. Гарри кивнул:

— Утро, сэр. Что варите?

— Это? Так, эксперимент. Хочу узнать, что будет, если я немного модифицирую состав…

Жидкость в котле сменила цвет с баклажанного на коричневый, перешедший затем в грязно-жёлтый, вспенилась и медленно поползла наружу. Снейп резко взмахнул рукой, и котёл стал пустым.

— …неважно. — Ещё взмах, и огонь под котлом погас. — А вы чем занимаетесь?

— Я хочу попросить вас отвести меня туда, где я жил, когда был маленький, и туда, где похоронены мои родители... Если это, конечно, возможно, — быстро добавил он. — Если они, конечно, похоронены где-то.

— Конечно, они похоронены, — с усмешкой сказал Снейп, как будто было, над чем смеяться, и как будто он делил с кем-то шутку; но эту шутку знал только он сам, и от этого ему было как будто ещё веселее. Гарри нахмурился. — Когда вы будете готовы отправиться? — Он подошёл к столу и лёгким жестом отправил в урну для бумаг пустую прозрачную бутылку, на донышке которой ещё оставалось на палец чего-то янтарного.

— Хоть сейчас, — ответил Гарри, косясь на горлышко бутылки, торчащее из урны. Снейп проследил за его взглядом и пожал плечами:

— Тогда давайте сначала посетим Хогсмид.

* * *

Хогсмид, когда они переместились ко входу в него, обозначеному коваными воротами, оказался ветхой волшебной деревенькой, раскинувшейся на холме и частично спрятанной в небольшой долине за ним. Казалось, научно-технический прогресс вовсе обошёл её стороной. На улице не было видно урн, зато повсюду бегали растрёпанные кошки, из-под каждого забора слышалось бреханье собак, а рядом с воротами тут и там сидели опершиеся на палочки и навалившиеся на них всем телом очень древние старушки, кто с обвислыми, а кто со впалыми щеками. Эти старушки, казалось, состояли из кожных складок или кожных впадин; их носы, то загнутые, то плоские и вдавленные в центр лица, словно пуговицы на диванных подушках, делали их вид сказочным, как будто это были не люди, а какие-то диковинные существа. Некоторые из них приподнимали тяжёлые пухлые — или истончённые и в голубых жилках — веки и следили из-под них блестящими глазами, когда Гарри и Снейп, шелестя мантиями и чавкая по грязи сельских улиц кожаными туфлями, проходили мимо.

Вдруг жилые домики закончились, а по сторонам стали появляться магазинчики и таверны.

В один из таких магазинчиков Снейп и свернул.

Гарри не успел прочесть надпись на вывеске, но это оказался магазин цветов: букеты в нём продавались неувядающие, жалкие пластиковые копии которых можно было увидеть в ритуальных магазинах маглов. Продавщицей оказалась энергичная жилистая пожилая волшебница, которая, когда они вошли, считала монетки в кассе. Снейп, игнорируя огромные цветочные композиции, как будто по привычке отправился ближе к прилавку.

— Вам… две жёлтые гвоздики? — улыбнулась продавщица. Снейп кивнул. — О… — Она с любопытством посмотрела на Гарри. Профессор махнул рукой.

— Понятия не имею, кто это, — сказал он, снова будто бы смеясь над чем-то. Снейпу правда казалось, что он не знает, кто такой этот Поттер, сколько ему лет, отчего он так спокойно заходит и тревожит его, когда ему вздумается, как будто так и надо, как будто Снейп живёт для того, чтобы говорить с ним о зельях. Иногда профессору также думалось, что ему, в целом, всё равно, кто этот человек.

Гарри охотно хмыкнул в ответ.

— Я и сам, честно говоря, только догадываюсь, — саркастично пробормотал он себе под нос и обратился к продавщице. — Мне ромашек.

— Ромашек нет.

— Берите гвоздики, — сказал Снейп. — Только не красные. Терпеть не могу.

— Как будто я вам их дарить собираюсь, — хмыкнул Гарри.

— На будущее запомните, — мрачно парировал Снейп.

Продавщица, лучисто улыбаясь, слушала их, и взгляд её цепко смотрел то на одного, то на другого.

— Мне тоже жёлтые, — наконец произнёс Гарри.

— Не повторяйтесь, возьмите белые, — прошипел Снейп.

— Белые, — эхом отозвался Гарри. — Десять штук.

Продавщица рассчитала их и упаковала цветы в большие куски дешёвой серой бумаги.

— Что теперь? — спросил Гарри, когда они вышли.

— Пообещайте, что никто не узнает о нашем походе, — сказал Снейп, нахмурившись и глядя ему в глаза сверху-вниз. — Ни человек, ни портрет, ни привидение. Никто живой.

— Обещаю, — легко сказал Гарри, который воспринял это добавление за очень приятное уточнение. С живыми и привидениями, и уж тем более, с портретами ему, по большей части, не о чем было разговаривать, тем более о таких походах.

— Пообещайте мне, что мы с вами зайдём в паб, когда вернёмся, — глухо проговорил Снейп, вдавливая внутрь уголок цветочной обёртки.

— Не вижу в этом проблемы.

Снейп кивнул и взял его за руку.

— Вдохните, — сказал он.

* * *

Дома в поселении, где жили родители Гарри, оказались чуть более опрятными и прибранными, чем в Хогсмиде, но их было совсем мало: несколько улиц, которые можно было окинуть одним взглядом, если встать на возвышении. Улицы, в свою очередь, были сухими; подметены, несмотря на разгар листопада и грязи во всех остальных осенних городах и сёлах; бродячих животных не было и в помине.

— Годрикова Лощина, — сказал Снейп.

Было пусто и неожиданно холодно вокруг, но люди наверняка тихо переговаривались в уютных домах, готовились к Хэллуину: кое-где на железных кованых заборах «сидели» тыквы вперемежку с горшками, на сплошные дощатые были наклеены летучие мыши. Некоторые волшебники обвешали дома гирляндами, украсили даже ватой и самыми разными поделками. Кто-то прикрепил летучих мышей к бревенчатым стенам и повесил волшебный, не переплетающийся, но сверкающий «серебристый дождь», прикрепив к краю черепичной крыши.

Снейп провёл его вперёд до конца улицы, на которой они оказались в результате аппарации, и прямо перед Гарри оказалась обветшалая калитка, рядом с которой как из-под земли выросла вдруг табличка, на которой значилось, что именно этот дом был разрушен… одиннадцать лет назад. Гарри посмотрел через забор: от дома остался только нижний этаж, да и тот был с выбитыми стёклами.

Снейп стоял, впившись глазами в то, что осталось от второго этажа. Гарри никогда раньше не видел, чтобы профессор был таким. Снейп мучился. Гарри вздрогнул и прикрыл глаза, в порыве срочно забыть то, что он только что увидел. Он никогда не считал себя тактичным человеком, но выражение лица Снейпа, которое, казалось, сохранилось где-то на сетчатке глаза, было явно лишним впечатлением.

Профессор резко, всем телом отвернулся от руин и стремительно пошёл куда-то ещё. Гарри с облегчением последовал за ним.

Идти оказалось совсем недалеко: кладбище Годриковой Лощины было куда больше самого поселения. Судя по фамилиям на надгробиях, которые Гарри успевал прочесть, пока Снейп уверенно шёл между памятниками, в этом поселении жили и умирали преимущественно очень древние рода: фамилии были одни и те же, менялись даты и имена.

В том числе и фамилия Дамблдор встретилась Гарри не один раз. Они с мамой были соседями? Недалеко же ей пришлось ходить, чтобы попросить зелье.

Занятый своими мыслями, он на полном ходу врезался в спину резко остановившегося Снейпа. Тот, не издав ни звука неприятия, посторонился, пропуская Гарри, чтобы тот встал рядом. Они оказались перед сравнительно большим клочком земли, в центре которого…

Был огромный, в натуральную величину, вырезанный из камня памятник семейству Поттеров. Гарри сделал шаг ближе.

Под памятником лежали букеты всевозможных размеров и цветов. Открытки. Статуи почти по колено были уставлены ими. Гарри внимательно присмотрелся. Прямо у ног Лили, не теряясь в цветочном море, лежали гвоздики. Жёлтые. Связанные по две. Ровно десять пар жёлтых гвоздик тянулись лепестками к холодным каменным ботиночкам, сделанным так живо скульптором, будто и Лили была настоящая, и только что завязала небрежно шнурки, норовя наступить на них лёгкой ножкой в полосатом чулке, стоит только встать и побежать куда-то.

Горло Гарри неожиданно, против его воли, будто бы сдавило чьей-то сильной рукой. Ему стало трудно дышать. Никакие логические аргументы, услужливо предлагаемые мозгом, не помогали ослабить эту хватку. Он говорил себе, что, стоит ему только захотеть, он может увидеть маму и поговорить с ней. Но он в это не поверил — на одну секунду — и этой секунды хватило, чтобы все кошмары одновременно ожили в воображении. Гарри почувствовал себя живым. Впечатление было тяжелейшим: сама Земля будто бы вдруг ударила его по подошвам снизу всей своей мощью. Гарри позволил телу опуститься на колени.

Снейп, глядя в глаза неподвижной Лили, знал, что они — зелёные. Воображение подсказывало остальные детали. Он шептал беззвучно слова, которые невозможно было прочесть по губам, и даже сам Снейп не смог бы потом пересказать их содержание. В конце-концов он замер и стоял неподвижно, как будто он хотел стать ещё одной скульптурой и остаться навсегда на кладбище, с ней, — сразу, не утруждая себя дополнительной суетой. Ему подумалось на какую-то секунду, что так и должно быть. Но вдруг что-то заставило его насторожиться.

Гарри сидел, согнувшись, на коленях, и что-то бормотал себе под нос. Снейп, поколебавшись секунду, подошёл к нему и нагнулся, пытаясь разобрать что-то в наборе звуков, которые долетали до его ушей.

— Неправда, неправда, — шептал Гарри, захлёбываясь словами. — Не по-настоящему. Она здесь, здесь. — Он вцепился в мантию Снейпа, развернувшись и глядя в его лицо безумными, ясными, сухими глазами. — Я там? Я где? — спросил он.

— Вы здесь, Гарри, — прошептал Снейп в ответ, почувствовав, как похолодели стопы в башмаках, и вовсе не из-за погоды в Годриковой Лощине. Он почувствовал, что находится в каком-то шаге от разгадки. Он не знал, в чём точно загадка, но был не уверен, что желает знать ответ, и тем не менее, ответ надвигался на него со страшной, лавинообразной скоростью. — Гарри, вы здесь, — он встряхнул Гарри.

— И вы здесь… Сэр, посмотрите на меня внимательно, вы видите? — Левой рукой он ткнул в младенца на руках у Лили, продолжая цепляться за мантию Снейпа правой. — Это разве я? Можно точно узнать, кто там?

Он уже был «сын Джеймса и Лили Поттеров»? Или ещё оставался самим собой?

— Да, это вы. Прекратите, — снова тряхнул его Снейп. Гарри отпустил его мантию.

— Вы просто… — Снейп напрягся изо всех сил, слушая. Гарри замолчал, встал с земли и наклонился к изваянию младенца, прищурившись и всматриваясь в его облик. Затем он положил свои цветы рядом с жёлтыми, выпрямился в полный рост и встал рядом со статуей Джеймса Поттера. — Подойдите, пожалуйста, сэр, — сказал он, глядя на Снейпа уже совершенно нормальным, обычным взглядом. Профессор сделал шаг. — Посмотрите внимательно. Может быть, что я чем-то на него непохож?

— Вы непохожи характером, — сказал Снейп зачем-то. Просто потому, что он услышал надежду в голосе Гарри. Ему захотелось срочно покинуть кладбище.

— Это понятно. Я же… Слизеринец, — прищурился Гарри. — Ладно, — он цокнул языком. — Неважно.

— Что вы хотите, чтобы я понял? — спросил Снейп как можно прямее. — Скажите. Вы же не сфинкс.

— Не сфинкс, но не могу, сэр.

Снейп задумался.

— На вас наложено заклинание? — осенило его.

— Нет, — Гарри как-то по-детски улыбнулся. Он хотел сказать что-то ещё. — Я… забыл. Бывает такое. Знаете?

Снейп взял Гарри за руку и аппарировал обратно в Хогсмид.

Гарри, оказавшись на твёрдой земле, поморщился. Неприятные ощущения от аппарации были не при чём: пока он сидел на коленях перед памятником, палочка, спрятанная в рукаве мантии и принявшая на себя весь эмоциональный удар, чуть не треснула, обжигая руку от локтя до запястья холодом, как калёным железом, и после аппарации она начала отставать, примороженная к мантии изнутри, противно и больно отлипая от кожи.

— Вы хотели зайти в бар, — напомнил Гарри.

— Поразительная память у вас, — отозвался профессор, оглядываясь по сторонам так, будто питейные заведения должны были окружать тщедушные кованые ворота, зазывая зайти и погреться.

— Сам не нарадуюсь, — прищурился Гарри. Снейп сделал вид, что не услышал.

— Терпеть не могу эту волшебную бурду, которую они тут разливают по бутылкам, — как будто сам с собой рассуждал он, пока они шли в центр деревни. — Огневиски. На вкус просто омерзительно. Вы не пробовали огневиски? — Спросил он, как будто забыв, с кем разговаривает.

— Нет, — ответил Гарри.

— И ничего не потеряли. Это как некачественный грязный спирт. Вкуса никакого, слизистую пищевода обжигает. Зачем они только травят этим студентов, которые и без того не соображают совсем…

— Можно взять пунш или что-то приличное, что тут продают.

— Ничего тут «приличного», как вы говорите, не продают. Всё, что касается качественных крепких напитков, находится за пределами волшебного мира.

— А зачем нам тогда в паб?

— Потому что вы пообещали, что мы туда пойдём.

Аргумент был железным.

— Тогда выбирайте тот, что вам по душе.

Снейп свернул в тот, что был первым по дороге.

— Единственное, что сносно — фирменная медовуха мадам Розмерты, Гарри.

Паб оказался очень популярным местом. Кроме студентов старших курсов, включая старосту Слизерина Марвина, к собственному удивлению Гарри обнаружил там деканов Рэйвенкло и Хафлпаффа, сидящих за отдельным столиком у окна. Деканы обнаружили их тоже, и профессор Стебль радостно махнула рукой Снейпу, приглашая присоединиться к ним. Тот подошёл поближе, Гарри следовал за ним по пятам.

— Добрый день, Северус! Здравствуйте, мистер Поттер, — радушно сказал профессор Флитвик тоненьким голосом, всем своим видом излучая веселье. Было видно, что ему очень комфортно в компании других деканов, и что его совершенно не смущало присутствие при этом Гарри. Гарри же почувствовал, что он начинает медленно оттаивать после кладбища.

— Здравствуй, Филиус. Помона, — Снейп кивнул профессору Стебль.

— Присаживайтесь, — сказала профессор Стебль, — позвольте нам отметить этот чудесный день в вашей компании, мистер Поттер, — она добродушно улыбалась. — Или профессор Снейп вас ангажировал на сегодня?

— Ерунда, — сказал Снейп, знаком показывая Гарри, чтобы тот принёс себе ещё один стул. — Мистер Поттер всего лишь интересовался, как отмечают Хэллуин в мире магов за пределами Хогвартса, вот я и привёл его сюда in loco parentis [1], чтобы он посмотрел.

Гарри быстро кивнул.

— Строго говоря, мистер Поттер, весь Хогвартс старше третьего курса перемещается в эту деревню на любой праздник, поэтому по Хогсмиду судить не стоит, — профессор Стебль заговорщически наклонилась к нему и улыбнулась. — Но могу вам сказать, что одиннадцать лет назад этот праздник стал для нас одним из самых важных… — Она снова откинулась на спинку кресла.

— Самым важным! — с жаром поправил её профессор Флитвик, откупоривая пухлыми толстенькими пальцами с кольцами на них бутылку приятного на вид зелёного стекла и наполняя большой пивной стакан, стоящий перед Снейпом.

— Самым важным из праздников. И нам очень приятно, что в этот раз у нас есть возможность пообщаться с виновником торжества непосредственно, спустя совсем немного времени, — она лучезарно улыбнулась.

Гарри покосился на Снейпа, углубившегося в свои мысли и глядящего в стакан в своих руках.

— Мистер Поттер…

— Можно просто Гарри, — поспешно сказал тот.

— Гарри, вы будете что-то? — спросила профессор Стебль. — Ваша мать очень любила заказывать сливочное пиво с имбирём, — прошептала она. Гарри вздрогнул и расширил глаза. — Если вам, конечно, позволено…

— Ему позволено, — откликнулся Снейп, продолжая рассматривать жидкость в своём бокале. Уголки губ Гарри дрогнули. Он кивнул.

— Розмерта, — окликнула профессор Стебль проходящую мимо хозяйку паба. Та, стуча каблуками, подошла и наклонилась поближе. — Будь добра, принеси нам для Гарри одно сливочное пиво с имбирём. Только имбиря немного. Как для Лили Эванс. Помнишь?

— Непременно, — понимающе кивнула мадам Розмерта, рассматривая Гарри с интересом, и тут же унеслась выполнять заказ.

— Откуда вы знаете, сколько имбиря в сливочном пиве заказывала мама? — спросил Гарри. Профессор Стебль, привстав, пододвинула к нему свой стул и снова села, — от неё в этот раз пахло какими-то ягодами, маслом пачули и розы, — а затем начала тихо рассказывать, глядя на шляпу с миниатюрными сухими тыковками в своих руках. Профессор Флитвик при этом встал и, переваливаясь, направился к группе студентов своего факультета, приветствовавших его радостными возгласами и смехом.

— Мы с мисс Эванс здорово подружились как-то раз, когда она пришла ко мне на четвёртом курсе и спросила, не знаю ли я, как заготавливать кору волшебной рябины, если она хочет её законсервировать… Я очень удивилась, насколько рано она стала задаваться подобными вопросами, ведь волшебную рябину мы проходим на пятом курсе, не раньше… Она была очень талантливой в зельях, они с Северусом всё время экспериментировали с ингредиентами и, надо сказать, получалось очень неплохо. Несмотря на то, что они были с разных факультетов… — Она смерила Снейпа оценивающим взглядом, — хорошие были ребята. Я дала ей свои советы, и она стала приходить ко мне чаще, мы много говорили, о жизни, о её друзьях. Родители её были маглами, они не поняли бы её энтузиазма — я вам говорю так, потому что я думаю, что она приходила ко мне именно по этой причине. У меня нет своих деток, все мои детки — это Хогвартс. Они, — она кивнула на Снейпа и толпу студентов за его спиной, — и вы.

Мадам Розмерта принесла Гарри огромную кружку дымящегося горячего сливочного пива. Сверху на кофейного цвета пенке красовалась звёздочка аниса и пара гвоздик. Гарри утопил их пальцем. На вкус пиво оказалось похожим… Ни на что. Это был горячий напиток с привкусом сливочного масла, травянистой лакричной сладостью и имбирной остротой.

— И вот как-то раз на седьмом курсе, в начале, как сейчас помню, — продолжала профессор, задумчиво наблюдая за тем, как Гарри пьёт, — она пришла ко мне вся в слезах из-за… — она запнулась, — случая, который произошёл с ней и… Неважно. Просила меня помочь ей приготовить заживляющее зелье, потому что руки её совсем не слушались. И мы приготовили с ней, она выпила его, и мы пошли сюда.

Гарри задумался, что это был за случай, почему мама не пошла к Снейпу, и что это было за зелье, которое она пила. Он мельком взглянул на Снейпа. Лицо профессора не выражало ровно ничего, но Гарри понимал, что он слушает очень внимательно.

— И вот, с тех пор она рассказывала мне какие-то свои секретики — а их было не так много, из тех, что на самом деле её занимали, и мы с ней сидели здесь. Иногда вот так, как мы сейчас. Иногда во-он за тем столиком в углу. То было её любимое место. Она заказывала себе точно такой напиток, какой ты [2] держишь сейчас.

— А когда она вышла замуж, вы продолжали общаться? — спросил Гарри, пользуясь паузой, во время которой профессор отхлебнула из кружки, а Снейп, сидевший до этого неподвижно, пошевелил затекшей ногой.

— Мы… переписывались, — кивнула профессор, лицо её приобрело несколько озадаченный вид. — Ты знаешь, она отдалилась от меня. Я чувствовала это по её письмам, они были гораздо прохладнее, чем наши беседы… Как будто она не справлялась, или что… Интуиция, понимаешь? Если хочешь, я как-нибудь дам тебе почитать их. Там ничего такого нет.

Гарри не смог сдержать кривой усмешки. Если в письмах не было «ничего такого», значит, мама и правда «отдалилась». Он тут же спохватился: профессор, должно быть, ждала от него реакции на своё предложение.

— Да, спасибо. Я с удовольствием почитаю.

— Славно, — кивнула профессор Стебль и развернулась всем телом, ища глазами профессора Флитвика. — Где же он? Нам с вами теперь нужно срочно произнести тост за победу над Тёмными силами.

Профессор Флитвик долго не возвращался, а потом вошёл в паб впереди компании старшекурсников, которые что-то ему увлечённо рассказывали. Профессор Стебль помахала ему, и он подошёл к столу.

— Вот так, мистер Поттер, — сказал он значительно, как будто завершая какую-то историю. — Мы здесь, в Хогвартсе, столько поколений уже видели! И, хочу сказать, ни разу не пожалели о том, что именно здесь учились и преподаём, — он значительно поднял палец. — Времена были разные, и Хогвартс нам помогал справиться со всеми трудностями. Ну, что же, Помона, — он вопросительно глянул на профессора Стебль.

— За победу над трудностями! — сказала профессор Стебль, поднимая бокал.

— За победу! — сказал Флитвик.

Снейп молча поднял бокал.

___________

[1] in loco parentis — лат. "вместо родителя" — термин из области английского права, означающий, что лицо несёт юридическую ответственность за выполнение некоторых функций и обязанностей родителя. Снейп имеет в виду, что он декан Слизерина и соответственно этому действует по отношению к ученикам. Автор не изучает английское право, источником этого служил роман 'Stalky & Co.', "Сталки и компания", написанный Р. Киплингом: https://ru.wikipedia.org/wiki/Сталки_и_компания , — там это выражение в таком же контексте употреблено. — прим. Автора

[2] Заметили, что она сказала "ты", да? Если не заметили, то я постарался сделать этот переход от "вы" как можно плавнее. С англичанами это работает ведь проще. У них всегда (в современном-то английском) you, и значение you зависит от тональности беседы, а тут она явно перешла в дружескую, эмоциональную. У меня лично есть такой преподаватель, трижды доктор (один раз Сорбонны), который иногда переходит на "ты" (по-русски и по-французски причём), и это звучит так, будто меня награждают Нобелевской премией каждый раз. Ничуть не фамильярно. Я к чему: просто не пугайтесь насчёт этого "ты" и не кидайте тапки, так как я (довольно агрессивно, хех) кину их обратно. Это просто, опять же, примечание автора о стиле.

— Вы дружили с моей мамой, профессор? — спросил Гарри. Они со Снейпом шли по тропинке за деканами Хафлпаффа и Рэйвенкло, держась на почтительном расстоянии. Гарри чувствовал «охотничий мандраж» — оттого, что благодаря профессору Стебль появилась возможность зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы вывести профессора на связный диалог о прошлом.

Снейп устало кивнул.

— Как это было? — продолжал расспросы Гарри. Он знал, что заходит на личную территорию, но рассчитывал, что несколько кружек медовухи и дружеское расположение к нему профессора сделают своё дело. И не прогадал.

— Это было лучшее время, — ответил Снейп. — Что именно вы хотите узнать? Спрашивайте. Вы и так уже слышали много, и мы достаточно долго занимаемся окклюменцией, чтобы я мог дополнить картину со своей стороны.

Гарри задумался. В голову лезли идиотские вопросы вроде: «И как вам мама?». Он пару раз фыркнул себе под нос, как лошадь, отгоняющая мух, и всё-таки придумал, с чего начать.

— Вы на первом курсе познакомились?

— Раньше. Мы были… почти соседями. Я гулял и застал их с сестрой однажды, играющих на лужайке. Я увидел, что она колдунья. Подошёл. Петунья убежала. Лили осталась. И мы стали общаться… — Снейп замолчал. Гарри смотрел себе под ноги и ждал, пока он продолжит. Но профессор шёл молча.

— Вы варили вместе зелья?

— Это уже в школе. Да, часами… Запирались в пустых аудиториях. Экспериментировали с составами.

— И как она?

— Она? Всегда придумывала что-то новое, умела ставить вопросы и отвечать на них. Она была очень успешной, — добавил Снейп с непонятной интонацией, то ли гордости, то ли зависти, то ли печали.

— А вы что?

— Я? — переспросил Снейп так, будто его фигура заинтересовала кого-то впервые. Гарри кивнул. — Я был не так успешен.

Гарри не удержался от усмешки: он вспомнил, что мама говорила о Снейпе всё то же самое, только наоборот.

— И что потом?

— Потом её не стало, — сказал Снейп.

«Нет, ну, а между этим?» — хотел спросить Гарри, но удержался. Возможно, они поссорились, и Гарри наступил бы на какую-то мозоль лишним вопросом. Наступить он мог, но он не мог сказать «а вы знаете, профессор, после этого вы помирились, и вообще всё хорошо стало, просто вы не помните».

Сказанного было мало. Профессору тоже: своими расспросами Гарри растревожил болото его старых воспоминаний, в которых он жил каждый день.

Помолчали.

— Слизерин — это факультет, на котором за тридцать лет до нас учился Тёмный лорд Волдеморт, — заговорил Снейп, тщательно обдумывая и проговаривая каждое слово так, будто он читал это «под конспект». Это было похоже на первую лекцию по зельям, когда Невилл от оцепенения после монолога профессора о своём предмете еле смог поднять руку для того, чтобы открыть учебник.

— Несколько поколений на этом факультете, включая моё, прошло через жуткую раздробленность. Я бы не пожелал вам даже представлять то, как лучшие друзья, соблазняя друг друга славой и властью, давили на самые чувствительные точки, чтобы обратить в Пожиратели смерти. Это происходило в столовой за непринуждённой беседой, на трибунах во время игры в квиддич, в библиотеке. Это не прекращалось, пока слизеринцы учились на Слизерине. Когда Тёмный лорд набирал силу, Гарри, каждому нужно было сделать выбор. Выбор прокрадывался в спальню и заставал нас в постели с палочкой у горла. Он заставал наших друзей. В своё время он застал и меня, — сказал Снейп, вдохнув так глубоко, что его лёгкие чуть не разорвало. — Я сказал вам, что я не был успешен. Это не совсем так: я был просто жалок и мстителен. Меня здорово «обработали». Мои отрицательные качества казались мне преимуществами. Именно из таких людей набирал армию Волдеморт.

— Кому вы мстили? — спросил Гарри. Он слушал затаив дыхание, и каждое предложение отпечатывалось в его памяти, словно страницы книг, которые в волшебном мире до сих пор создавались тяжёлыми наборными прессами.

Снейп помолчал и пнул какой-то небольшой камень, улетевший в траву возле тропинки.

— Я мстил человеку, Гарри, на которого переложил ответственность за собственную мелочность, если вас это устроит.

— Вполне.

— Я мстил самому себе отчасти, тоже, — продолжил Снейп, вглядываясь в приближающуюся гладь Чёрного озера и замок на её фоне. — Знаете, таким людям, как я, если мы начинаем падать, всегда интересно, где дно. Иногда его нет очень долго… Ваша мать пыталась меня остановить. Я понимал её, но не мог с ней согласиться, потому что это бы значило признать свою неправоту, признать, что я был обманут и, с вашего позволения, «дурак». Я признал это с первыми днями войны, Гарри, когда пришлось убивать. Дно оказалось ближе, чем я думал. Столкновение с ним оказалось болезненным.

— И как вы вышли из положения?

— Как-то вышел, Гарри, сразу после первого убийства, — сказал Снейп. — Во всяком случае, до сих пор мне казалось, что вполне неудачно вышел: в моём стиле, — сказал он саркастично. — Но об этом я тайну унесу туда, где все мы будем когда-то.

— Ладно, — кивнул Гарри, с чувством омерзения отгоняя мысль о том, что «там» Снейпу будет так просто не отвертеться, и отвечая самому себе на это тем, что «там» всем уже всё равно. — А вы не знаете, почему Тёмный Лорд хотел убить именно меня?

— Это я вам сказал, что я знаю? — Гарри кивнул:

— Вы не отрицали.

Снейп мрачно хмыкнул.

Значительно отдалившись от них, профессор Флитвик и профессор Стебль шли, склонившись друг к другу, как старые приятели, каковыми они и являлись, или — как старые деревья. Профессор Стебль была выше Мастера чар на голову или полторы: в роду у профессора Флитвика, как говорила Гермиона, были гоблины, и он унаследовал от них некоторые черты. Гарри стал размышлять о том, что «настоящие» гоблины из магического мира и рядом не стояли с безобразными существами, которые изображались в магловских фильмах. И профессор Флитвик, будучи невысокого роста, всё же не казался Гарри «ущербным» по сравнению с остальными взрослыми магами.

Возможно, дело было в том, что ему самому было ещё одиннадцать лет, и глаза воспринимали мир искажённо, но он об этом постоянно забывал.

Гарри вздрогнул от неожиданности: Снейп, который думал всё это время над ответом над его вопрос, заговорил, чеканя каждое предложение:

— Волдеморт убивал всех, кто попадался на его пути. В случае с вами ситуация была своеобразная. У вашего отца были друзья. Один из них переметнулся на Тёмную сторону и как-то раз подслушал, как некая ведьма в присутствии профессора Дамблдора произнесла пророчество о том, что вскоре должен был родиться ребёнок, который победит в войне. Я лично слышал, как он передавал, сидя на коленях, слова предсказания. Женщин, ожидающих детей в конце июля, было двое: ваша мать и миссис Лонгботтом. Тёмный Лорд решил, что речь шла о вашей матери.

— Просто решил? И всё? — спросил Гарри.

— И всё, — кивнул Снейп. — Он пришёл и убил вашего отца и её. Хотя… — он быстро замолчал.

— Что?

— Я просил его этого не делать.

Гарри звонко рассмеялся. Снейп первый раз слышал, чтобы он смеялся. А Гарри смеялся так сильно, возможно, в первый раз в жизни. Просить воплощение зла, — а именно так все вокруг характеризовали Волдеморта, — о милосердии мог только человек, верящий в людей до последнего. Но насколько Снейп был непохож на такого человека, настолько он был им, как показывала вся рассказанная история.

— На этом можно считать мой монолог оконченным? — хмуро спросил Снейп, спрятав подбородок в серый свой шарф. — Я, кажется, предельно откровенен с вами сегодня. А вы смеётесь.

— Простите великодушно, но скажите ещё кое-что, сэр, — Гарри всё ещё улыбался, — назовите мне фамилию того человека, который был другом моих родителей.

— Петтигрю, — ответил профессор, словно плюнув. — Он исчез, когда победили Светлые силы. Считается, что его и ещё около десяти маглов за раз убил другой друг вашего отца.

— Считается?

Снейп поморщился так, будто у него болел зуб.

— Официальная версия Министерства такова. Но если вы хотите знать моё мнение, то Блэк, которого я знал, любил играть на публику. Если бы он убил Петтигрю, то труп был бы как минимум достопримечательностью в туалете Министерства магии, удалить которую оттуда никто бы не мог. И я лично, — он сверкнул глазами, — посодействовал бы ему в этом.

Остаток пути прошли в молчании. Снейп дышал свежим воздухом, приятно холодившим ноздри и нутро. Сладкое желание придушить Петтигрю заставляло прищуриваться от удовольствия от одной мысли о процессе, но Снейп легко поборол себя и переключился на предвкушение предстоящего вечера.

У профессора, разумеется, были свои нерешённые вопросы, которые не касались его школьных лет и занимали его куда больше в отдельно взятый момент в настоящем. Он легко расстался с Гарри, когда тот увидел слоняющихся на площадке для квиддича Уизли-младшего и Невилла Лонгботтома. Попрощавшись с ним одним взглядом и даже поприветствовав двух первокурсников кивком, Снейп направился к себе в кабинет, где его ждал состав Похмельного зелья с рабочим названием «Вертолёт», всё ещё требовавший адаптации к магловским составам алкогольных напитков: школьный завхоз всегда выпивал непомерно много в Хэллуин, всегда магловский самогон, всегда с последствиями; возможность проверить на нём и профессоре Трелони новый рецепт Похмельного представлялась не так часто, а эта была гарантирована и очень заманчива. Утром Снейп занимался именно работой над реализацией теоретической части, и он уже понял, почему зелье среагировало не так, как требовалось: семь капель отвара корня белладонны были лишними, достаточно пяти: яд есть яд.

Кабинет встретил его горением камина и цветными склянками, поблескивающими в темноте. Чего-то не хватало. Снейп подошёл к стеллажу с кислотами. Второй раз за неделю пропал бутылёк с оротовой кислотой: кому-то потребовалось добавить сил в увядающее тело. Настолько, что он дважды пробрался в кладовку к самому преподавателю Зельеварения. Это был один из немногих ингредиентов, требующих долгой работы для получения его в чистом виде. В сентябре, впрочем, из его кладовки пропало ещё много чего, что он пока не стал докупать, потому что хотел предложить Гарри попробовать какие-нибудь старые проклятья, когда дойдут руки; но если остальные кислоты и даже дорогостоящие материалы возместить было вполне возможно, хоть и дорого, то этой потери молча перенести Снейп никак не мог. Он некоторое время рассматривал пустое место так, будто оно могло подтвердить или опровергнуть его подозрения, а затем развернулся и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.

* * *

Рон поприветствовал Гарри крепким дружеским рукопожатием. Невилл смотрел на него сияющими глазами и тут же стал рассказывать о том, как они провели целый день в гостиной Гриффиндора за журналами о квиддиче.

— А ты чем занимался, Гарри?

— Я ходил со Снейпом в Хогсмид, — пожал плечами тот.

— В Хогсмид?! — Рон округлил глаза. — Первокурсникам запрещено там находиться.

— Он был со Снейпом, — возразил Невилл. — И что вы там делали?

— Пили сливочное пиво в компании профессоров Флитвика и Стебль, — усмехнулся Гарри: глаза Рона стали размером с тарелки. — Ничего такого. Мы случайно столкнулись.

— Ну и тусовка, — выдал Рон.

— А куда изначально шли? — спросил внимательный Невилл.

— Гуляли, — почти не соврал Гарри, испытывая что-то вроде стыда. — Я спросил у него, где он обычно справляет Хэллуин, и мы прошлись, зашли погреться, профессора пригласили нас к столу. Мы сидели, обсуждали школу…

— Понятно, — Невилл удовлетворённо кивнул, и Гарри облегчённо выдохнул про себя. — Снейп в тебе души не чает.

— Это точно, — поддакнул Рон. — Даже представить сложно, с кем из учеников он был бы готов пройтись в Хогсмид. Да ни с кем.

— С Малфоем, например, — отмахнулся Гарри.

— Тебе виднее, наверное, — пожал плечами Невилл, — но я не замечал, чтобы он к кому-то, кроме тебя, относился так… По-отечески.

— Ага, — кивнул Рон. — Мне кажется, все, кроме тебя, для него выглядят как просто куча идиотов с факультета кретинов. Без разницы, носки какого цвета мы носим.

Гарри почувствовал, что шея его краснеет, и отвернулся, ослабив немного "казённый" слизеринский шарф, — подарок школы, — казавшийся ему слишком ярким.

— А где Гермиона? — спросил он, чтобы переменить тему.

— В библиотеке, конечно, — сказал Невилл. — Она дала слово, что обгонит тебя… — Рон ткнул его в бок.

— Что-что? — спросил Гарри, изображая живой интерес. — Обгонит меня в чём?

— Мы договорились, что это секрет, Невилл.

— Ладно, — пожал плечами Невилл.

— Это не зельеварение? — спросил Гарри с ухмылкой.

— Нет, она же адекватный человек, — выпучился Рон. — Это надо быть совсем сумасшедшим.

— Тогда пусть обгоняет, — Гарри подавил зевок. — Пойдём за ней? Скоро же нужно садиться за стол..?

— Нет, — Невилл посмотрел на наручные механические часы, — до ужина ещё полно времени, часа три. Мы хотели сходить к Хагриду.

— К кому-кому? — Гарри смутно вспомнил, о ком речь.

— К лесничему, — сказал Рон. — Помнишь, огромный такой?

— А, точно, — Гарри кивнул. — И что вы хотели у него делать?

— Чаю попить, — пожал плечами Невилл и посмотрел в сторону.

— Через три часа праздничный стол, и вы собираетесь наполнять желудок чаем? — вкрадчиво переспросил Гарри.

— Фу ты, Гарри, прекрати, ты когда так смотришь, ты как Снейп смотришь, — Рона передёрнуло, а Невилл рассмеялся. — Чего ты смеёшься? Это же твои идеи.

— Какие идеи? — переспросил Гарри.

— Рон, ты хоть о чем-нибудь можешь вообще не проболтаться? — возмутился Невилл. Гарри вопросительно поднял брови. — Это неважно, — он махнул рукой.

— С каких это пор вы не делитесь со мной…

— Если мы будем с тобой делиться всей ерундой, которая приходит к нам в головы, ты нас за людей считать не будешь, — безапелляционно заявил Рон.

— Что..? — внутри у Гарри в районе где-то между рёбер произошло какое-то движение, как будто оторвался крепкий канат, на котором висело что-то тяжёлое и хрупкое, и вот уже это тяжёлое и хрупкое безвозвратно летит вниз.

— Просто у тебя такой вид… — с сомнением продолжил за Рона Невилл.

— Да вы чего? Да неужели я на Снейпа настолько похож?

— Похож, — сказали ребята в один голос.

— А когда пообщаешься с ним лично какое-то время, так вообще, хоть стой, хоть падай, — добавил Невилл.

— Неужели это плохо? — спросил Гарри.

— Это э-э-э… Не располагает, — сказал Рон.

— Мне казалось, что я изначально не очень-то располагал, — нахмурился Гарри.

— Ну, да, но мы думали, что это пройдёт… — протянул с сомнением Рон. — В любом случае, ты идёшь с нами, поэтому слушай, — сказал он вдруг, не обращая внимания на тихий стон Невилла. — Дай газету, — Невилл послушно достал из кармана свёрнутый, мятый-перемятый кусок бумаги. Гарри присмотрелся. Это оказалась страница из сентябрьского "Ежедневного Пророка". Рон взял у Невилла листок и помахал им перед его носом. — Там написано, что в Гринготтсе был ограблен совершенно секретный сейф, но что из него не было ничего похищено, потому что этот сейф опустошил владелец сейфа заранее, за несколько дней до прихода грабителей. Вот, — Рон ткнул пальцем в заголовок. Под ним красовалась фотография уже знакомого Гарри гоблина, с которым они со Снейпом путешествовали по подземельям Гринготтса.

— При этом Хагрид случайно проговорился, что это дело касается только профессора Дамблдора и некоего Николаса Фламеля. Мы не знаем, кто такой этот Фламель, но Гермиона пообещала…

— Господи, Невилл, — Рон скорчил рожу, — давай без этого. Мы спешим.

— Куда спешим?

— К Хагриду, дубина ты.

Невилл вскинулся. На его лице изобразилось удивление: Рон вёл себя не совсем обычно.

— В общем, мы с Невиллом подозреваем, что, что бы там ни пропало, это как-то связано с Запретным коридором на третьем этаже. И что Снейп хочет туда пробраться, — скороговоркой добавил Рон, как будто в надежде, что Гарри не заметит. Но Гарри заметил.

Они ожидали, что он начнёт возмущаться и отстаивать Снейпа. Но Гарри, в отличие от них, прекрасно понял с первых звуков фамилии «Фламель», чтò именно забрал Снейп из Гринготтса. И, конечно, он прекрасно понимал также, что Снейпу ни к чему хотеть пробраться на третий этаж.

— А причём тут Хагрид? — спросил он, склонив голову набок. Ему было интересно, с чего начался этот их ложный путь.

— Э-э… Ну, один раз мы убегали от Филча и случайно оказались в этом коридоре, — сказал Рон, видя, что Гарри настроен и впрямь по-дружески. Невилл тряхнул головой и бережно сложил газетную страницу во внутренний карман мантии. — И Гермиона открыла закрытую дверь каким-то заклинанием. А там внутри оказался огромный трёхголовый пёс, который стоял на люке. Вот мы и заинтересовались всей этой историей. И пошли к Хагриду, потому что он любит всяких огромных животных, и мы хотели выяснить, откуда там этот пёс… И… Ну, вот. — Рон выжидающе посмотрел на Гарри.

Повисла напряжённая тишина.

— Это всё очень интересно, — кивнул Гарри. — Я вовсе не считаю, что это чепуха.

— Правда? — Рон просиял. — Ой, здорово. Значит, ты нам поможешь?

— Выпить чай у Хагрида — с удовольствием, — дружелюбно кивнул Гарри.

— А ты не мог бы помочь нам… — Рон запнулся. — Э-э…

Это был случай, когда даже Невилл не посчитал нужным помочь ему закончить предложение и изобразил полностью отсутствующее выражение на лице, как будто уйдя в себя. Гарри скрестил пальцы и затаил дыхание: он уже знал, что именно хочет попросить Рон, но надеялся, что у него не хватит духа, потому что точно не собирался рассказывать им ни о Фламеле, ни о походе в Гринготтс, ни о философском камне, ни, тем более, о том, что они находятся на ложном пути.

Мгновения тянулись, как вечность. Рон набрал в лёгкие воздух и выпалил, разрывая звенящую тишину:

— Ты не м-бы-почь-на-последить за Снейпом?

Прошла секунда. Гарри тупо моргнул.

— Я-а-а не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал он чуть севшим голосом, чтобы выиграть время. — Зачем?

Он, Гарри? Следить за Снейпом?

— Э-э… Для нас… Ну, куда он ходит, с кем говорит, — с опаской продолжил Рон.

— То есть ты. Просишь меня. Последить за моим собственным деканом. Потому что предполагаешь, что он замышляет какое-то дело, которое идёт вразрез с интересами директора? Я правильно понимаю? — уточнил Гарри, отделяя каждую фразу секундной паузой.

— Я говорил тебе, он будет думать, что мы идиоты, — оскорблённо пробормотал Рон.

— Погоди, всё не так, — Гарри потряс головой, зацепившись за это высказывание. — Я считаю, что в самом расследовании, которое вы провели, всё очень интересно. Только почему именно Снейп? Туда может хотеть пройти любой ученик.

— Потому что он декан Слизерина, — сказал Рон.

— Стоп-стоп, и что? — Гарри нахмурился. — Рон? Ты сегодня не в духе? С каких это пор у тебя такое отношение к Слизерину?

— Мне тоже так кажется, — сказал Невилл. — Какой-то ты странный с самого утра.

— Да бросьте, — буркнул Рон.

— Ты никогда не ругался так агрессивно, — заметил Невилл. — Я не слышал.

— У меня сегодня целый день живот болит, — пожаловался Рон. Он достал из кармана какой-то маленький бутылёк с мерцающей гранатового цвета жидкостью и осушил его весь. У Гарри сложилось впечатление, что ему от выпитого зелья стало только хуже.

— Что это такое ты пьёшь? — спросил он, перебирая в голове все известные зелья от боли в животе.

— Это мне мадам Помфри дала, — сказал Рон, быстро пряча бутылёк в нагрудный карман. — В больничном крыле.

— А-а… — Гарри протянул руку. — Ну-ка, дай посмотрю.

Рон нехотя протянул бутылёк Гарри, внимательно наблюдая за его действиями. Гарри откупорил почти пустую бутылку и тщательно принюхался: некоторые зелья можно было «разложить» на ингредиенты по запаху, тогда как вкус их, например, мог сбивать с толку. Он учуял запах пиявок, водорослей и незабываемого редкого компонента: рога двурога, который он тёр для Снейпа как-то раз. Он запомнил этот запах, потому что пыль попала ему в нос и заставила долго чихать, а при контакте с кожей или любым человеческим ингредиентом этот компонент по едкости запаха напоминал нашатырный спирт; от вони в носу Гарри не мог избавиться потом целую вечность. Рог двурога использовался лишь в нескольких зельях.

Одно из этих зелий было оборотное. И принимать его следовало каждый час.

Гарри стиснул зубы и продолжил принюхиваться.

— Да, — сказал он как ни в чём не бывало, возвращая бутылёк Рону и вытирая нос рукавом, — не узнаю этот состав. Это, наверное, какой-то её эксперимент. По твоему лицу не скажешь, что удачный, — саркастично добавил он.

Невилл хохотнул.

Рон, косясь на него исподлобья, снова спрятал бутылёк в нагрудный карман мантии.

Снейп постучался в дверь кабинета директора.

— Войдите.

Иногда ему казалось, что профессор Дамблдор каждую секунду ждёт, что к нему кто-нибудь придёт для разговора по душам. Он всегда одинаково чутко реагировал и приглашал войти человека, который стучал в дверь. Желай он произвести впечатление на посетителя, — Снейп не сомневался, — директор мог заставить портреты на самой нижней лестнице сообщать человеку, что его ожидают, появись у него малейшее желание направить свои стопы в сторону соответствующего кабинета. Возможно, именно чтобы предотвратить подобные опасения, один (известный всем профессорам и некоторым студентам) коридор и подходы к нему были намеренно лишены присутствия хотя бы одного портрета. Только голые стены и факелы. Только покой и сосредоточение на мысли, которую стремишься донести.

Профессор Дамблдор отвечал ровно тогда, когда раздастся стук. И почти всегда Снейпу казалось, что тот видит дверь насквозь, хотя понимал, что это было не так. Для директора стук был равен появлению двери. До стука её просто будто бы не существовало: как и того, что за ней. Профессор Дамблдор был самодостаточен, как горный хребет.

За долгое время совместной работы Снейп убедился в том, что директор никогда не стремился узнавать интимные подробности жизни окружающих его людей, но всегда выслушивал то, с чем к нему прибегали все, кому было важно его мнение, — и чем дольше жил профессор Дамблдор, тем этих людей становилось больше, а темы их разговоров — откровеннее, как будто перед его почтенным возрастом стыд был неуместен по определению. Снейп всегда поражался, если ему вдруг удавалось — с позволения собеседников — застыть в углу кабинета во время подобных аудиенций, — тому, насколько радикально люди менялись перед силой и молчаливым пониманием: казалось, профессор Дамблдор видит людей насквозь, но при этом всё равно даёт им высказаться и слушает их с неподдельным любопытством. Реакция людей на такое внимание бывала разной: кто-то начинал говорить обо всём сразу, не заботясь о времени, складности повествования и смысле, часто повторяясь, суетясь и теряясь на полуфразе. Кто-то ограничивался кратким изложением сути проблемы и, уходя, был доволен высказыванием, пусть бы директор ничего и не ответил и не посоветовал. Кто-то плакал. А профессор Дамблдор каждый раз как будто бы заново видел каждого, кто заходил; будто это был каждый день новый профессор Снейп, новая Помона, новый Филч и новая МакГоннагал. Любой человек воспринимался им снова и виделся таким, каким он был на тот момент; ни больше, ни меньше. Не сравнивался со вчерашним, не мыслился в будущем. Просто был.

Может быть, поэтому профессору Дамблдору и не пригождалась легиллименция. Возможно, — Снейп думал, — ему было не так важно, что и когда происходило с человеком в разное время его жизни, о чём он думал когда-то. И это действовало на собеседников лучше любого веритасерума, они будто бы пытались начинить это спокойствие директора своими эмоциональными рассказами и громкими высказываниями, принося их ему и рассыпая вокруг, чтобы тот увидел, как это на самом деле значимо, в том числе и для него. А профессор Дамблдор просто слушал и иногда что-то отвечал: такое, не последовать чему было неразумно и невозможно, нечто очевидное, но иногда требующее серьёзного напряжения воли, на что человек ни в коем случае сам бы не решился, а после озвучивания директором это становилось так же естественно, как дышать, — и человек мгновенно свыкался с мыслью о чём-то, что ещё несколько минут назад в порыве злости или обиды казалось невероятным.

Именно поэтому Снейп любил приходить к нему, когда чувствовал внутреннюю неустойчивость или хотел посоветоваться. Он набирался сил от травяного чая в его кабинете, а потом задумчиво брёл на пары, и всё вокруг казалось суетой сует. После чего, спустя некоторое время, что-то выбивало его из равновесия, и приходилось снова идти по пустому коридору, чтобы это спокойствие вернуть.

В этот раз он стучался, чтобы рассказать о своих подозрениях касательно одного из коллег.

— Профессор Дамблдор, я склонен полагать, что профессор Квирелл без спроса изымает у меня из кабинета ингредиенты, на которые я трачу свои собственные средства и силы.

Директор, закончив наполнять холодной родниковой водой небольшой котелок в камине, достал из бюро две большие глиняные кружки и поставил их перед собой. Он окинул взглядом слегка нетрезвого, чуть разрумянившегося тридцатилетнего профессора, и еле заметно прищурился оттого, что почувствовал запах уличной свежести, который он с собой принёс.

— Ты как раз к чаю.

Снейп почувствовал, как в нём снова расцветает спокойная уверенность в том, что всё как-то само собой разрешится.

— А ещё я думаю, что он хочет возродить Тёмного Лорда.

— Второе вполне вероятно, — кивнул профессор Дамблдор, глядя, как подрагивает и лижет котелок пламя, — насчёт первого я бы не был так категоричен. В качестве компенсации я выпишу чек со своего личного счёта, пусть тебя это не волнует.

Снейп кивнул, будто они занимались обсуждением новостей о закрытии продаж какого-то популярного порошка в одной из аптек.

— Вы думаете, это не он?

Директор медленно улыбнулся. Снейп терпеливо ждал: профессор Дамблдор был из тех людей, что молчали, пока не накопится или не исчезнет необходимость озвучивания той или иной мысли. Но когда они заговаривали, то говорили, пока считали нужным. И последним делом было их прерывать.

— Я полагаю, что не нужно присваивать все перечисленные тобой подвиги одному коллеге, — наконец улыбнулся он. — В конце-концов, люди чаще всего страстно хотят быть причастными к тому, что может, по их мнению, стать эпохальным событием.

Снейп сидел тихо, как тень, и заворожённо слушал, следя за тем, как мягкие и будто бы совсем молодые руки совершают точные движения, наливая в кружки воду, заваривая соцветия ромашек.

— Вот ты, например, не знаешь этого, но служишь донором.

— Как это понимать? — нахмурился Снейп.

Профессор Дамблдор приподнял брови, будто бы удивляясь, что он спросил. Он отодвинул один из ящиков стола и достал оттуда небольшую хрустальную вазочку с магловскими мятными леденцами «Бычий глаз».

— Знаешь, что из сладкого Гарри взял в карман, когда оказался за столом Слизерина? — Спросил он, поставив вазочку перед Снейпом.

— Понятия не имею.

— Пару таких вот конфет.

Снейп с непониманием смотрел на белые бумажные обёртки. Вообще-то эти полосатые шарообразные леденцы продавались россыпью, без упаковки, но в Хогвартсе их заворачивали, чтобы было приятнее брать с тарелки.

— Он слизеринец настолько же, насколько хаффлпаффец — я. Почему бы ему идти на твой факультет? — профессор Дамблдор улыбался так, будто сидящий перед ним молодой человек один во всём мире не мог сложить два и два. Не дождавшись реакции, директор развёл руками: — Шляпа решила, что так будет лучше для его обитателей…

Снейп отхлебнул из кружки.

— К чему это я… Эпохальные события непредсказуемо разверзаются, Северус, но очевидно назревают, и единственное, что в наших силах, — это быть с холодной головой. И… Может быть, держаться поближе к тому, что мы ценим, не мешая другим держаться того, что ценят они. А потом, когда счёты будут подводить, мы узнаем, кто прав. Это самое интересное, — линзы очков директора бликовали; он наклонился поближе к Снейпу, перегнувшись через стол, — и если ты не будешь предлагать Гарри накладывать древние проклятья на ящик с ингредиентами, то, возможно, чаша весов немного потяжелеет в нашу пользу.

Пока ребята шли до Хагрида, мимо пролетела стая громко кричащих ворон. Птицы сели на удобренную землю огорода и стали лениво и нагло ковырять клювами грядки, с которых лесничий недавно снял те гигантские тыквы, что нынче летали под потолком Большого Зала. Дверь стоящей чуть поодаль избушки распахнулась, из-за неё показалась гигантская рука, сжимающая ручку хрупкого розового зонтика, и на ворон обрушилась, возникнув точно из воздуха, мощная струя воды. Возмущённо каркая, непрошеные гостьи разлетелись врассыпную. Дверь захлопнулась. По бороздкам грядок тонкими грязными полосками в землю впитывалась вода.

Гарри двигался чуть впереди. Иногда, нарочно замешкавшись, он ловил на себе боковым зрением косые взгляды Рона; тот вёл себя нарочито браво, хоть и притих, — было даже неприятно за ним наблюдать. Он шел каким-то рыскающим шагом, на лаконичные реплики Невилла отвечал необыкновенно многословно… И изредка, точно случайно, перемежал свою речь какими-то мерзкими, едва слышными смешками.

Рон ли это был, Гарри не сомневался: это был кто-то другой. Но он старался об этом не думать, чтобы не выдать своих догадок выражением лица. Побороть себя, чтобы обращаться к другу привычным непринуждённым образом, он не мог, поэтому, чтобы не портить настроение Невиллу, не общался и с ним тоже, оставив их наслаждаться обществом друг друга, — и, когда они дошли до порога домика лесничего, пропустил вперед, чтобы стучались те, кто был гостями зваными — или хотя бы ожидаемыми.

— Хагрид! — прокричал Невилл, стучась в дверь. — Хагрид, открой! Ой! — Он отскочил, потому что дверь чуть было не сшибла его с ног.

— Невилл! — раздался глубокий баритон великана, — здравствуй. Кто это с тобой?

— Рон и Гарри, — сказал Невилл.

— Какой Гарри..? — рассеянно переспросил баритон, — А-а-а… Ну, конечно! Понятно, какой Гарри. — Дверь широко распахнулась и стукнула ручкой об стену снаружи. — Заходите и рассаживайтесь. У меня здесь всё скромно, конечно, и я поленился топить с утра… Солнце встало, а я после своих ночных прогулок только лёг. Поэтому затопил только когда вернулся, да и уснул себе…

Хижина была почти свободной от мебели, и от этого, — или же от заклинания расширения пространства, наложенного на неё, — казалась довольно просторной. Под четырёхметровым потолком висело несколько пучков простеньких чайных травок. Гарри увидел камин, перед которым лежала цельная шкура какого-то большого животного и сушилась на вису пара толстых шерстяных носков; убранство комнаты составляли идеально заправленная коричневым покрывалом кровать с подушкой, поставленной безупречным «уголком»; грубо обтёсанный монументальный стол, задвинутые под него широченная лавка и гигантский стул хозяина, да ещё отдёрнутые занавески на окне, выходящем на огород и тропинку.

Зато повсюду были орудия и оружие. Справа от камина, ближе к кровати, стояла прислонённая древком к стене, «вниз головой», кувалда. Рядом с дверью висело несколько топоров с длинными и короткими рукоятками (ещё один болтался у Хагрида на поясе, посверкивая оголённым клинком) и недвижно висел лук, размерами брат Филоктетова; скромно стоял за дверью, упираясь в стену (чуть ниже потолка), гигантский протазан, — его мечеобразный плоский наконечник был столь широк, что одним небрежным колющим ударом Хагрид (а никто другой не смог бы, наверное, легко управляться с этим древком, выточенным из целого ствола) мог бы играючи разделить человека или животное пополам.

Рядом с протазаном стояли внушительные кожаные сапоги на шнуровке; они были по пояс Гарри и, наверное, едва закрывали голень лесничему. На крючке висела уже знакомая Гарри куртка.

Хагрид положил на лавку несколько огромных плах, чтобы ребятам было удобно сидеть за столом, набросил на них сложенный вдоль пополам серый клетчатый плед, сшитый из нескольких шерстяных одеял, и приподнял гостей, усадив их на получившуюся конструкцию. Затем он поставил на огонь пятилитровый чайник и достал несколько самодельных глиняных кружек: три по поллитра, для ребят, и одну двухлитровую. Гарри улыбнулся: с такими масштабами — пятилитрового чайника им с великаном едва хватит. На столе и так уже стояла большая миска с огромными семечками и необычными орехами. Рядом была поставлена банка с крупной простой чайной заваркой и ещё одна — с сухими листьями разных ягодных кустов.

— Накладывай в чашку, кому чего заваривать, — скомандовал лесничий, достав из-под лавки трехлитровую банку с темно-фиолетовым вареньем. Гарри потянулся за травами.

На столе оказалась также принесённая из какой-то небольшой кладовки тарелка с лепёшками, похожими больше на плоские хлебы, и внушительные чайные ложки, напоминающие ложки для перемешивания супа в кастрюле.

Рабочую одежду Хагрида составлял какой-то темно-серый, почти чёрный комбинезон на лямках и коричневая рубашка из очень грубой на вид ткани, — сверхпрочной парусины. Гарри наблюдал за его движениями в полумраке: по хижине, готовя бесхитростное угощение, перемещалась гора мышц, не боявшаяся ни Запретного Леса, ни животных в нём.

Кипяток оказался разлит по чашкам, и хозяин с грохотом пододвинул гигантский стул, чтобы на него сесть. Тут его лицо оказалось ближе к ребятам, и Гарри смог беспрепятственно рассмотреть аккуратно подстриженную и причёсанную угольного цвета окладистую бороду, цепкие глаза-бусины под густыми черными бровями, несколько лучистых морщин, идущих от уголков глаз и выдающих в Хагриде любителя от души посмеяться.

— Ну, Гарри Поттер, — степенно сказал великан, неподвижно глядя ему в глаза, — как тебе на факультете Слизерин живётся?

Гарри пожал плечами и отхлебнул из чашки. Он не был уверен в том, что любой ответ устроит сурового лесного стража, — он сомневался, что должен был быть откровенным, но не видел также и смысла что-то выдумывать.

— Да нормально живётся. Если бы не профессор Снейп, я бы пошёл на Гриффиндор, — усмехнулся Гарри, — но я люблю зелья, а это профиль декана.

Хагрид улыбнулся в бороду:

— Это хорошо, когда знаешь о том, что тебе нравится, ещё до распределения. Не каждый первокурсник столь точно определяется с направлением обучения до того, как поговорит со Шляпой.

Замечание было справедливым, но Гарри показалось неоднозначным. Он ответил на улыбку:

— Да, я же учебники прочитал. Живя со скучнейшими родственниками-маглами, можно и программу школьную за пару лет пройти вместо семи…

Лесничий добродушно хохотнул, кивнул пару раз и отхлебнул чаю. Под ногтями у него была грязь, но сами руки были достаточно чистыми.

Невилл был явно в восторге от лесничего и тут же завалил его вопросами о его делах: когда он в последний раз собирал питательные грибы-подзимники? как их заготавливать? не хочет ли он помощи в свежевании какой-нибудь дичи или сборе каких-нибудь вечнозелёных волшебных трав? почему он лёг спать только утром, что за дела были в лесу? каких интересных животных он встретил на своём пути? Хагрид, улыбаясь глазами, с удовольствием и вниманием отвечал. Рон в нетерпении, — или, быть может, ему просто не очень удобно было сидеть на плахе, — ёрзал. И в какой-то момент, когда речь зашла о животных, он неловко встрял в их с Невиллом диалог:

— …а скажи, Хагрид, — перебил он рассказ о волшебном кабане, — у тебя был когда-нибудь домашний волшебный кабан?

— Нет, зачем он мне, — удивился Хагрид, — от них же вонь. Так вот: бежит он, значит, ко мне навстречу…

— А если бы был какой-то такой зверь, — не унимался Рон, — то что бы ты с ним делал?

— В лес бы выпустил! Не сдался он мне, — Хагрид открыл было рот, чтобы продолжить, но увидел, что Рон опять силится задать какой-то вопрос, и нахмурился: — Бесполезное же животное.

— А какое самое полезное животное у тебя было?

— Что значит, «было»? — удивился Хагрид. — Ты как будто в первый раз, Рон. У меня же волкодав. Вот он, кстати, с охоты вернулся! — на дверь как будто обрушился град из ударов чьих-то гигантских лап. — Да, Клык, — громко сказал лесничий, — я уже иду. Познакомься, Гарри!

Хагрид открыл дверь, и за тремя ступеньками Гарри увидел смиренно сидящего серо-белого пса, лохматая жёсткая шерсть которого падала на умные карие глаза и немного свисала с «подбородка». Когда он степенно встал, оказавшись ростом с легковой автомобиль, Хагрид потрепал его по холке и запустил в дом. Его мощная, элегантная фигура и хорошо развитые мышцы подчеркивали, что бояться стоит только крупной дичи, поэтому когда лесничий предложил Гарри погладить Клыка, а Клык мирно подставил свою шею для ласки, Гарри не смог не поддаться обаянию огромного зверя.

— Вот это полезное животное, — улыбался лесничий, доставая огромную миску с водой из-под кровати и ставя её рядом со своим стулом. — Само себя кормит и отличный компаньон в лесных прогулках. Да и меня не обидит куском, да, Клык?

Пёс тихо гавкнул.

— Да, иногда и мне поесть приносит, — Хагрид смотрел, как Клык пьёт.

— Я хочу в туалет, — сказал вдруг Гарри.

— Невилл, проводи его, — попросил Хагрид, и ссадил их с лавки.

— Туалет на улице, — сказал Невилл, с трудом толкая гигантскую дверь. Гарри выскользнул за ним. — Нужно идти по этой тропинке…

Под ногами хрустели шишки и сухие ветки.

— Невилл, — шёпотом сказал Гарри, когда они скрылись в кустах, — если ты увидишь, что Рон достаёт у себя из кармана ещё один пузырёк с зельем от боли в животе, не дай ему его выпить. Толкни его, пусть выронит. Это… яд. Я знаю.

— А почему ты не скажешь Рону?

— Он так свято верит в помощь больничного крыла, — пожал плечами Гарри, — я знаю о побочных эффектах их экспериментальных средств, читал в газетах, — блефовал он. — Хотя бы один бутылёк должен разбиться.

Нельзя было, чтобы эмоциональный Невилл узнал раньше времени, что Рон — не Рон.

— А-а-а, — кивнул тот. — Я попробую. Слушай, Гарри, — сказал Невилл, — я думаю, что Рона заколдовали. Он как будто сам не свой, понимаешь? Он забыл, что у Хагрида есть пёс. Он его обожал!

Гарри замешкался и встретил его серьёзный взгляд стоически.

— Вполне возможно, что Рона заколдовали. Давай проверим, что с ним станет без этого зелья, и выясним, кто виноват в таком его поведении. Только ни слова Рону!

Невилл сосредоточенно кивнул.

Когда они вернулись, их "друг" вёл светскую беседу:

— И тебе никогда не хотелось ничего более экзотического?

— Себе? Да ну, — покачал головой Хагрид.

— …Куда интереснее, если у собаки три головы, например, — гнул Рон свою линию. В этот момент Гарри показалось, что лесничий раскусил Рона, потому что тот вдруг стал очень проницательно смотреть на Клыка, как будто это пёс разговаривал с ним.

— Чтобы он жрал в три морды? — усмехнулся Хагрид. — Тут бы с одной разобраться.

— Но зато ни у кого бы такой не было!

— Да уж. И три головы собачились бы на охоте за первенство — именно в тот момент, когда надо чётко выполнять мои команды.

— А если бы вот была, — продолжал, как ни в чём не бывало, Уизли, не замечая, что Клык затих, перестал пить и положил голову на колени хозяина, навострив уши, — то как бы ты с ней справлялся? Вдруг она нападёт. На тебя или твоих друзей…

— О, очень просто, — усмехнулся Хагрид, и глаза его опасно блеснули, — я бы сыграл ему марш или спел песню.

— Правда? — удивился Рон.

— Конечно, — кивнул Хагрид, — это известный факт о церберах, можно в любой энциклопедии прочитать. Я, может, и завёл бы цербера, но всё же предпочёл ему полезную собаку.

— Слушай, Хагрид, так когда можно помочь тебе с охотой? — спросил Невилл с обожанием: ему уже надоело слушать нудного Рона.

— Ты можешь сопроводить меня в следующую среду вечером.

Лесничий надел на Клыка поводок:

— Как ни приятно тут с вами находиться, мне предстоит вечерний обход до праздника, — сказал он. Так что я дойду с вами до замка и «отчалю».

Пока они спускались с лавки по подложенному Хагридом полену, Невилл неловко вскинул руку и выбил из пальцев Рона пузырёк с ало-золотистой жидкостью. Гарри видел, как тот обозлился. Если в пузырьке было оборотное зелье, то человек, скрывавшийся под личиной его друга, лишился часа жизни в его образе.

В какой-то момент вечер перестал быть томным: Гарри так и не понял, когда это произошло.

Войдя в Большой Зал, он попрощался с Невиллом и «Роном», очень надеясь про себя, что Невилл из каких-нибудь личных соображений или по доброте душевной не расскажет этому оборотню , — а иначе его никак назвать в голову не приходило, — об их общих подозрениях. На душе было тяжеловато, и Гарри пристально следил за спиной рыжего мальчишки. Ему мучительно не хотелось оставлять их вдвоём. Взгляд привычно скользнул по столу Гриффиндора в поисках той, что, по словам друзей, решила в чём-то его обогнать. Гермионы на привычном месте не оказалось; он развернулся и незаметно покинул зал. До речи директора и начала ужина оставалось чуть больше двенадцати минут. Нужно было поделиться проблемой, чтобы подруга следила за Невиллом. Она никогда никому не рассказывала секретов; только свои и только Гарри. Иногда. И он ей свои — тоже редко. Им больше нравилось говорить об учёбе. Но в экстренных случаях обоим было не до преференций, поэтому Гарри широкими шагами, — или прыжками: насколько позволяло тело одиннадцатилетнего, — мчался в библиотеку.

Замок был пуст, и только два или три призрака опаздывало на общую трапезу; сверяясь с призрачными карманными часами, висящими на призрачных цепочках, они неспешно скользили по воздуху вниз, между лестниц, которые двигались весьма лениво. Кто-то из призраков поздоровался; Гарри кивнул ему в ответ, не разобрав лица.

Добрался до четвёртого этажа он довольно быстро. Поднимаясь и следя за тем, чтобы не попасть ногой ни в одну из «ложных» ступенек, которые иногда заколдовывал полтергейст Пивз, он налетел прямо на спускавшуюся вниз Гермиону. Та, в отличие от Гарри, смотрела куда-то в сторону, пока шла, поэтому удар вышел чувствительным: они чуть было не покатились; Гарри удержался за перила и не дал упасть Гермионе. Не обращая внимания на саднящий локоть и то, что он здорово приложился обо что-то подбородком, Гарри обрадовался, что нашёл подругу, и, быстро извинившись, начал помогать собирать рассыпавшиеся вещи. Лестница тронулась. Гермиона села на ступеньку и наблюдала за ним, поправляя волосы и потирая нос.

— Ты куда-то шёл? — наконец спросила она.

— Искал тебя, — кивнул он. — Мне нужно было кое-что тебе сказать про Рона.

— Это не Рон, а кто-то под оборотным зельем? — спросила она. Гарри застыл, сжимая, кто бы мог подумать, в очередной раз — тетрадку по латыни. Гермиона с усмешкой смотрела на него такими довольными глазами, что он чуть было не улыбнулся сам, взглядом требуя пояснений. — Он сегодня отвратительно себя вёл. Я задала ему несколько вопросов, ответы на которые мог знать только он, и поняла, что это не он. Один, правда, угадал, но тот был… С дефектом. — Гарри смотрел на неё, забыв о том, что нужно спускаться вниз; лестница двинулась в обратном направлении. — Я пошла в библиотеку, чтобы выяснить, когда такое бывает, и как так можно сделать. Сказала, что хочу обогнать тебя в чарах. Выяснила, что самый эффективный способ изменить внешность — создать зелье. Рецепт, правда, какой-то очень долгий и непростой, не для учеников! Но я не знаю, кто бы это мог быть, кому мог понадобиться Рон. Возможно, у них было время... И деньги на редкие ингредиенты.

— Они брали их у профессора Снейпа, — покачал головой Гарри.

— Это сумасшествие! — воскликнула Гермиона. — Кто в здравом уме мог…

Прядь каштановых волос упала на лицо, и она сдула её, прервав фразу.

— У него пропадали, он говорил как-то раз. Я, правда, не помню, что конкретно, но это не важно. Оборотное зелье у них действительно получилось, ты всё верно поняла. Мы ходили сегодня к лесничему и я понюхал флакон. Этот человек сказал, что там сироп от кашля.

— Но, Гарри, кто это может быть? — Гермиона поднялась со ступенек, чтобы идти вниз. Гарри пожал плечами.

— Мы выбили у него из рук один флакон, и я хотел, чтобы ты последила за тем, чтобы Невилл не проболтался. Времени у него теперь меньше на час. Понимаешь?

— Конечно. А Невилл знает?

— Я сказал ему, что Рона заколдовали.

Гермиона кивнула. Когда они проходили по третьему этажу, Гарри внезапно остановился.

— Ты чувствуешь этот запах? — спросил он.

— Какой?

— Очень лёгкий запах… Очень гадкий… Гной.

Гермиона принюхалась.

— Нет.

Гарри нахмурился.

— Может быть, показалось, — пожал он плечами. — Вообще мы опаздываем.

Они побежали, но перед входом в Большой Зал Гарри чуть задержался и потянул её за рукав. Гермиона резко развернулась; она вообще была довольно резкой.

— Запомни, — сказал Гарри чётко, внимательно глядя ей в глаза, — заклинания боевой магии. Всё произносится резко и быстро. Движения стремительные. «Остолбеней» — оглушает. «Секо» — выброшенный нож. «Экспеллиармус» — обезоруживает. «Протего» — щит. Слышишь меня? Палочку выбрасывать вот так, — он резко вскинул руку.

Зрачки Гермионы почти поглотили радужку. Она кивнула снова, беззвучно повторяя за ним, и даже не моргнула на демонстрационный жест. Гарри не мог понять, то ли ей нравилось его слушать, то ли она радовалась новым знаниям. А потом понял, услышав жар в шёпоте: это был азарт.

— Ты думаешь, нам придётся сражаться?

— Нет, просто поделился эрудицией, — скривился он. Она быстро достала из кармана шариковую ручку и записала на край манжета все четыре заклинания. Белый рукав скрылся под мантией. Туда же отправилась палочка. — Следи, не выпускай ни на секунду из виду. Если он вздумает сбежать, выбирай «Остолбеней» или «Секо». Палочка у Рона кретинская, он не должен ею пользоваться, не бойся. Главное — не дай ему уйти. Запомни: «Остолбеней».

Гермиона прищурилась и кивнула.

Директор завершил произнесение торжественной речи; столы наполнились едой. Подождав несколько секунд, они тихонько вошли и, пригнувшись, заняли свои места. Гарри осмотрел преподавательский стол, встретился глазами со Снейпом. Кого-то не хватало.

Квирелла.

Преподаватель Защиты от Тёмных Искусств отсутствовал. Гарри сверлил взглядом его место. Казалось бы, какая ему разница, поест Квирелл или нет? Однако это был самый гадкий тип, которых он когда либо встречал в своей жизни, необъяснимо гадкий.

Точно как Рон сегодня.

Взгляд Гарри метнулся к столу Гриффиндора. Гермиона улыбалась самой невинной улыбкой и трепала Рона-оборотня за плечо. В такие моменты Гарри казалось, что ей тоже лет пятьсот, только она это скрывает гораздо тщательнее, чем он.

Еда выглядела так аппетитно, что Гарри чуть не затошнило. Он смотрел в сторону директора, мечтая, чтобы тот прочитал его мысли и обезвредил мерзавца. Но директор добродушно поглаживал длинную бороду и, накалывая кусок румяной запечённой тыквы на вилку, обсуждал что-то с профессором МакГоннагал, которая, чуть раскрасневшись, сама тоже в румянце, слушала его с большим интересом. Слизеринцы вели свои обыкновенные беседы про отцов и семейства; старшекурсницы за каждым из четырёх длинных столов шептались, объединившись в кучки. Хогвартс жил полной жизнью, и только Гарри, как ему казалось, был в курсе того, что в этот момент за столом краснознамённого факультета был кто-то л и ш н и й. Это был человек-плесень, который портил всё в этом замке своим присутствием, и который ставил под угрозу безопасность Гермионы, державшуюся на четырёх простеньких заклинаниях.

Каково же было удивление Гарри, когда посреди всего этого празднества в Большой зал влетел подозреваемый им профессор Квирелл, крича:

— ТРОЛЛЬ! В подземелье! ТРОЛЛЬ! В подземелье! Вы не знаете..? — И он рухнул навзничь.

В стрессовых ситуациях мозг человека работает с максимальной эффективностью, воспринимая все окружающие объекты в их полноте, почти как при раннем развитии, в глубоком детстве. Поэтому ретроспективный взгляд на такие ситуации часто заставляет нас представлять их в замедленном виде или очень подробно, чего нельзя сказать о каждодневных ритуалах. Так, следующую картину, состоящую из нескольких параллельных действий, Гарри увидел, услышал или понял: он воспринял всё одновременно, участие в наблюдении принимала будто бы тысяча глаз, передавших результат в один информационный центр.

В этот момент произошло сразу несколько событий. Во-первых, весь Большой зал охватила паника. Профессор Дамблдор потянулся к серебряной ложечке, чтобы постучать ей о бокал, призывая к тишине. Гарри на мгновение взглянул на Гермиону, со стороны которой дважды полыхнуло красным. Вся розовая и разъярённая, она зачем-то резко наклонилась, и из-под стола снова почему-то полыхнуло красным. Во-вторых, Гарри взглянул на преподавательский стол и обнаружил, что Снейп именно в этот момент исчез: только край чёрной мантии мелькнул. В-третьих… Квирелла чуть не задавил поток учеников, начавших вскакивать из-за столов.

Директор распорядился, чтобы старосты отводили учеников в спальни, поднялся шум и Гарри, воспользовавшись общим шоком, мигом просочился в коридор, тихими шагами устремившись за любимым преподавателем: он знал, где профессорский коридор соединяется с ученическим. И именно в этом месте, подождав, пока Снейп пройдёт вперёд, он начал преследование.

Чёрная мантия с шелестом развевалась в десяти шагах от Гарри. Он обожал быть вдвоём с профессором, и теперь находил в этом яростном обожании не печальное осознание ещё большего одиночества, а тихую щемящую радость, которая в какой-то момент ослабила боль и в конце-концов заняла её место, хотя он, может быть, и сопротивлялся этому. Гарри казалось, что как только они оказываются где-то вместе, наступает время настоящего волшебства, — не бытового, не того, которое он привык видеть каждый день или создавать сам: результаты заклинаний были следствием произнесения формулы. А это… было волшебство необъяснимого восхищения, которое он испытывал и к которому стремился, преодолевая всевозможные преграды в виде более или менее скучных лекций остальных профессоров, необходимости быть на виду, необходимости общаться с какими-то другими людьми и ждать, — ждать минуты, когда его пригласят в кабинет или когда можно будет подкрасться и постучать в заветную дверь, от которой так и веет теплом, независимо от сырости остального подземелья. Снейп мог простым вопросом или просьбой о помощи сделать так, что Гарри становилось интересно жить, интересно искать, интересно приносить ему плоды своих рассуждений.

Гарри, подмываемый любопытством и осаждаемый этой радостью, которую он научился испытывать так недавно, налетел прямо на спину объекта своего восторга, когда тот остановился, прислушиваясь к его шагам.

— Я так и знал, — сказал Снейп тихо, бесстрастно наблюдая за Гарри, невозмутимо поправляющим слегка отросшие волосы. Щёки его остались бледными, но глаза горели, и профессор с некоторой досадой усмехнулся. — Вы крайне упрямы, не так ли, Гарри? Преследуете меня с перекрёстка коридоров. Думаете, я настолько невнимателен?

Гарри не отвечал и просто начал медленно расплываться в улыбке, не отрывая взгляда от чёрных зрачков. Он улыбался редко, почти совсем никогда, — действо было уникальное. Но улыбался только если знал, что никто лишний этой улыбки не увидит.

— Почему же вы не пошли на Гриффиндор, будучи таким дерзким? — не дрогнув, но измеряя пронизывающим взглядом мальчишку, продолжил Снейп. Гарри отвечал таким преданным видом, что декану вдруг стало невыносимо дальше пытать себя этим зрелищем. Он нахмурился. — Гарри, я…

— Я с вами, — перебил Гарри.

— Там может быть опасно, — сказал Снейп.

— Иначе никак, — кивнул мальчик.

— Вы не можете рисковать, — с нажимом возразил профессор.

— А мне нечего терять, — пожал плечами Гарри.

Всеобъемлющий восторг со стороны ребёнка, который Снейп чувствовал против своей воли, тихой мелодией мягко окружал и мешал возражать.

— Я… Это… Нечестно, — наконец выдал профессор.

— Это даёт мне право называться слизеринцем? — прищурился Гарри. Снейп почувствовал, как против его желания губы, дрожа от непривычного напряжения мышц, изогнулись в ответной улыбке. Гарри показалось, что свет факелов стал ослепляюще ярок. Это был свет победы: очень большой, но очень личной.

— Идём, — сказал Снейп, резко отвернувшись и продолжая путь. Букет приятно-неприятных эмоций кружил ему голову: он старался не акцентировать внимание на том, что от комка в горле стало трудно дышать. Если его уволят, никому, кроме этого навязчивого бессовестного ребёнка, будет не жаль.

За несколько прошедших месяцев присутствие Гарри настолько прочно вошло в привычку, что Снейп стал ловить себя на том, что ждёт его прихода. Профессор, в свою очередь, общаясь с Гарри, стал чувствовать какую-то странную потребность рассказывать ему истории из детства и делиться сентиментальными мыслями. Он безжалостно подавлял эти порывы, и всё, что он позволил себе за напитком мадам Розмерты, уже казалось крайней степенью безумия. Ему было удивительно, что кто-то так искренне интересуется зельями, заклинаниями, его личностью…

Он хотел рассказать Гарри о дружбе с его матерью куда больше, чем получилось. А получилось сухо. Но слова просто разбегались, сколько он ни пытался собрать их в предложения и членораздельный текст, а мысли сливались в один яркий калейдоскоп, сколько он ни пытался выловить хотя бы одну под пытливым взглядом умных мальчишечьих глаз.

Теперь эта дурацкая слабость. Это даёт мне право называться слизеринцем? Тьфу. Глупый, как и его…

Впрочем, совсем не глупый. Такой же наблюдательный, как Лили. Такой же чувствительный, каким бы мрачным ни казался. Как бы ни пугали всех окружающих легенды о замороженных стенах. Такой же самоотверженный. Такой же непосредственный и отзывчивый, когда никто не видит. Копия матери.

Почему она не попала на Слизерин в своё время?

— Профессор? — окликнул его Гарри. Они повернули в Запретный коридор, факел на стене загорелся, и Снейп на секунду прикрыл веки, отгоняя размышления. Не обращая внимания на замок на двери, открыл её невербальным заклинанием, впустил Гарри и заперся на щелчок. Их окружила глухая тишина, которую прерывал храп, напоминающий раскаты грома.

* * *

Остатки мыслей этим храпом вынесло из головы профессора; задержался там только тезис-справка о том, что раны, наносимые цербером, не заживают в течение долгого времени. Снейп не был оповещен о том, что на охрану люка директор решил поставить ЭТО.

Храп прекратился, и гигантский трёхголовый пёс, занимающий своей тушей всё пространство небольшой комнаты, стал поводить ноздрями, чуя присутствие чужаков. Профессор инстинктивно вцепился в плечо Гарри мёртвой хваткой, отодвигая мальчика за спину. Но тут он вдруг с ужасом ощутил, как маленькая тёплая ладошка, сжав его ладонь, уверенно снимает её с плеча. Гарри бесстрашно шагнул вперёд и… запел.

Это было что-то очень красивое. И действие песня возымела непередаваемое.

Волосы на лохматых головах пса зашевелились. Стены комнаты заиндевели; Снейп воочию стал свидетелем стихийного проявления магии Гарри, и дух его захватило: он наблюдал за тем, как титанообразный Цербер, съёжившись от холода, пытается устроиться поуютнее в ледяном углу, чтобы уснуть, но стужа мешает ему сделать это.

— Довольно, — прошептал профессор, к которому вернулась способность соображать. Он снова открыл дверь, схватил Гарри за мантию и вытащил его обратно в Запретный коридор. Там он присел на корточки; сквозь дверь, казалось, было слышно, как скулит пёс.

Гарри присел рядом: его сердце выпрыгивало из груди. Он был готов к встрече с собакой после разговора с лже-Роном и лесничим, но он не готов был увидеть существо таких размеров. Как он успел вспомнить о необходимости петь? Текстом послужил разученный им на латыни религиозный гимн, который Гермиона настоятельно рекомендовала повторять каждый раз перед сном и по утрам. Она сказала делать это для улучшения настроения, но Гарри повторял, чтобы сделать ей приятное, — и теперь этот гимн спас им со Снейпом жизни. Или, во всяком случае, здоровье.

Пожалуй, теперь этот гимн, напоминая о произошедшем, будет по-настоящему улучшать ему настроение каждый раз.

* * *

Отдышавшись, Гарри и Снейп покинули коридор молча, отправившись в подземелье. И только когда дверь в кабинет отделила их от всего остального, а на профессорском столе появился ещё один кубок с тыквенным соком и приборы для завершения праздничной трапезы, они позволили себе обсудить произошедшее.

Тем временем жизнь в гостиной Гриффиндора кипела: праздник продолжался вовсю, оживлённый донельзя загадочным явлением профессора. Столы были сдвинуты, и на них располагались яства, доставленные невидимыми силами; на бордовых пуфах, в мягких бордовых креслах, богато расшитых волшебными золотыми нитями, собрался весь факультет. Кто-то ел, сидя перед камином и слушая обсуждаемое за столом. Кто-то участвовал в дискуссии, кто-то рвал и метал, брызжа слюной. Близнецы Уизли шутили и показывали фокусы: они были любимцами факультета, а их старший брат Перси, староста, в ночном колпаке, надрываясь, сначала пытался утихомирить толпу, но потом присоединился к общей суете, забыв о сне, и его раскрасневшееся от усилий лицо скоро приняло вполне здоровый и добродушный вид.

Гермиона и Невилл притаились в углу за камином, подтащив туда мягкую светлую шкуру, — одну из тех, которыми были устланы полы. Невилл сидел в позе лотоса, сгорбившись, и покачивался из стороны в сторону, держа в руках кусок тыквенного пирога. Гермиона обнимала колени, уткнувшись в них подбородком, — и всё это продолжалось до того момента, как к ним не присоединился заспанный и помятый рыжеволосый друг.

— Долго же я спал, — протянул он.

— Очень, — хмуро отозвался Невилл, — и спал бы ещё дольше, если бы Гермиона не заставила меня искать тебя под всеми кроватями.

— Я, что, упал во сне? — недоверчиво переспросил Рон.

— Нет, — Невилл помотал головой. — Тебя заколдовали и положили под кровать. Потом этот кто-то выдернул у тебя волос, выпил оборотное зелье и ходил весь день, шокируя нас и вынюхивая что-то у Хагрида, а потом… Посередине праздника в зал вбежал профессор Квирелл и сказал, что видел тролля, началась суматоха. Что-то произошло, и этот человек, который был вместо тебя, исчез. Когда мы поднялись сюда, Гермиона сказала искать тебя в спальне. Ну, я подождал, пока все соберутся в гостиной, и… нашёл.

— Что..? Вы шутите? — Рон переводил умоляющий взгляд с говорившего на застывшую камнем Гермиону и обратно. Гермиона вообще, казалось, не слышала рассказа. — Это что, ужастик на Хэллуин?

Невилл сочувственно поджал губы.

— Нет. Мы пока сами в шоке.

— Представь, в каком состоянии была я, Рон, — тише воды заговорила Гермиона, продолжая безучастно глядеть в стену, — когда перед входом в Большой Зал Гарри остановил меня и попросил запомнить парочку боевых заклинаний…

— Что? Зачем? — изумился рыжий, схватившись за голову.

В гостиную зашла декан, — все звуки тут же прекратились. Студенты навострили уши. Всем было интересно узнать, чем закончилась история с троллем. Профессор МакГоннагл подождала, пока тишина не стала абсолютной, и только тогда заговорила. Оказалось, что профессор Квирелл решил устроить представление и специально ворвался в Большой Зал, чтобы всех напугать. Говоря об этом, профессор всем своим видом демонстрировала крайнюю неприязнь и глубочайшее презрение к подобного рода шоу.

— Профессор Квирелл решил, вероятно, что это нас развеселит, — добавила она, поморщившись. — Он уже принёс глубочайшие извинения за этот… Инцидент. Мы с директором приняли решение о том, что студенты всё же закончат праздновать в факультетских гостиных и не будут возвращаться в Большой Зал. Я желаю вам хорошо провести время, — профессор МакГоннагл обвела всех взглядом, задержав его на сбившемся колпаке старосты факультета. Перси строго кивнул ей. Профессор МакГоннагл вышла, и спустя несколько секунд гвалт воцарился пуще прежнего: все обсуждали принесенную ей новость.

— Так зачем он попросил тебя запомнить заклинания? — уточнил Рон.

— На случай сражения, — пожала плечами Гермиона. Она прищурилась и вперила в него внимательный взгляд карих глаз. — Скажи-ка нам, пожалуйста, Рон: что последнее ты помнишь сегодня утром?

— Я, честно говоря, — Рон стушевался, — а, вот! Помню, как Невилл разбудил меня и сказал, что пора идти на завтрак, а я решил подклеить скотчем палочку. Пото-ом… Помню, как начал копаться в чемодане, выронил её и… Больше ничего не помню.

— А кроме тебя в этот момент в комнате кто-то из мальчиков оставался? — уточнила Гермиона таким тоном, будто она заранее знала ответ.

— Нет, все ушли на завтрак, — пожал плечами Рон, — мы с Невиллом обычно последние выходим, все стараются пораньше убраться из комнаты.

— Очень интересно, — скучающим тоном протянула Гермиона. — Не знаю, как вы, а я бы не отказалась ещё от одного кусочка торта с безе. Повара здесь готовят просто отменно, — жизнерадостно улыбнулась она, поднимаясь со шкуры. Друзья переглянулись. — Всё равно мы не знаем, кто это был, — пояснила она, плюхаясь рядом снова и уплетая торт, пока Невилл, потерявший на нервной почве аппетит, наблюдал за тем, как она яростно орудует вилкой. — Он исчез, — она вдруг протянула руку к сумке, покопалась в ней и протянула Рону небольшой свёрток, — это твоя мантия. Ты же был ещё в этой пижаме, когда Невилл ушёл? — она вопросительно подняла брови. Рон покраснел до кончиков ушей.

— Ну, вообще-то да, я не успел переодеться.

— Ага, — удовлетворённо кивнула Гермиона, продолжая жевать. — Ну, вот, этот лже-Рон… Ему даже мантию с тебя снимать не пришлось, поэтому Невилл и не заметил, чтобы ты долго копался.

Невилл молча кивнул.

— Ладно, мальчики, — Гермиона, доев торт, мгновенно встала и с удовольствием потянулась. — Не вешайте носа. Я думаю, Гарри во всём разберётся, если мы ему расскажем, что произошло.

— Гермиона, — остановил её Невилл, — а зачем ты пускала заклятия в мантию Рона, когда та упала под стол?

— Я..? — Гермиона наклонилась к нему и громко прошептала: — мне показалось, что там кто-то был, в этой мантии. Но потом я пощупала её и поняла, что ошиблась! — Она рассмеялась. — Бывает же такое. Спокойной ночи, мальчики! — она отправила им воздушный поцелуй и исчезла в темноте лестницы, ведущей в спальню девочек.

— Мне кажется, она что-то скрывает, — уныло сказал Невилл, глядя ей вслед.

— Это точно, — кивнул ему Рон.

В ту ночь никто из них так и не уснул, а наутро Гермиона, не обнаружив Гарри ни в Большом Зале, ни в библиотеке, отправилась, озираясь, в подземелья. Это был, по всей видимости, один из тех случаев, когда Гарри можно было застать только у декана Слизерина.

— Зачем вы пошли в Запретный Коридор, профессор? — спросил Гарри утром, помешивая сахар в чае: это была едва разбавленная заварка «в нефть», на поверхности которой плавало несколько спелых ягодок брусники, добавленных рукой Снейпа. Ночью сил им хватило только на то, чтобы, обменявшись впечатлениями о цербере и вяло поужинав, разойтись по спальням.

— Проверить, — просто ответил тот, сидя с прикрытыми глазами. — Проверить, Гарри.

— Это связано с тем, что стали пропадать ингредиенты? — Гарри отхлебнул чай. Любой человек на его месте передёрнулся бы и побежал за водой, а он с аппетитом причмокнул губами и посмотрел на завтрак перед собой.

— Не только, — Пауза. — Я всегда был подозрительным. Всегда всё перепроверяю. Всегда запоминаю. Бывает… Все уже забыли какую-то мелочь и живут дальше, а я помню её так, будто важнее её и не случилось ничего. И могу много раз возвращаться к ней, рассматривая с разных сторон, чтобы убедиться… В чём-то.

Снейп погрузился в свои мысли, продолжая сидеть, смежив веки. Гарри усмехнулся: уклончивые ответы отрывистыми фразами в стиле мамы заставили и его разум расслабиться, отвлекшись на воспоминания о ней.

— Дело в том, — внезапно продолжил профессор, — что я не верю в истории о том, что вы победили сильнейшего тёмного мага, будучи младенцем. Помните, в Косом Переулке мы говорили о крестражах? Вы ведь просто стали ещё одним объектом, способным вернуть ему силу.

— А он намеренно сделал это? — спросил Гарри. Снейп открыл глаза и несколько секунд сверлил его скептическим взглядом, ожидая, что Гарри раскается в сказанном.

— Насколько нужно быть идиотом, — вкрадчиво прошипел он, — чтобы отдать часть своей души младенцу… О котором было пророчество, что он станет победителем в войне против вас..? — Снейп ещё несколько секунд рассматривал его с ироничным укором. — Я, бывает, сомневаюсь, что вы сын своей матери. Вы иногда что-нибудь такое скажете… Прямо как ваш отец.

Гарри фыркнул в чашку с чаем.

— Вы знали моего отца? — он постарался задать этот вопрос без лишней иронии.

— Мы учились на одном курсе. Я очень много могу рассказать вам о нём, но, честно говоря, не стал бы уклоняться от рассказа о Тёмном Лорде в эту… Весьма непродуктивную сторону.

— А я и сам о нём знаю достаточно, — совершенно серьёзно отрезал Гарри. И что-то в его тоне заставило Снейпа насторожиться. — Кстати, сэр, какие варианты оборотного зелья вам когда бы то ни было приходилось изготавливать? Я слышал, что их бывает несколько.

— Варианты..? — переспросил профессор, смотря будто бы сквозь него. — Я готовил его несколько раз в военное время. А примерно за пару месяцев до победы случилось, что профессор Дамблдор попросил изготовить… Один очень занятный состав. Но мы удаляемся от вашего изначального вопроса.

— Отнюдь, сэр, вы ответили достаточно ясно. Так что за состав? — Гарри был весь внимание.

— Это… М-м… В военное время случается всякое, и однажды муж одной его хорошей знакомой попросил скрыть измену жены. Я сварил бессрочное оборотное зелье, которое должно было изменить внешность ребёнка, чтобы он был похож на её мужа, а не на любовника. Очень запутанный процесс приготовления, очень деликатный.

— И как результат? Вы видели его? — с интересом уточнил Гарри, прямо глядя ему в глаза и не моргая.

Снейп дёрнул плечом.

— Мне хотелось бы посмотреть, потому что мне кажется, что я сварил его совершенным образом. Честно говоря, я думаю, что в результате они должны были стать похожи как две капли… — Он поднял глаза, встретившись с немигающим взглядом Гарри. В голове Снейпа что-то будто бы щёлкнуло, и в тот же миг он вдруг почувствовал, как тишина вокруг стала стеклянной. Или подвóдно-вакуумной.

— …Крыса! Это была крыса, Гарри, — запыхавшаяся всклокоченная Гермиона влетела в класс, не постучавшись. Она увидела их, замерших, и ойкнула: молчание вокруг Гарри и профессора Снейпа было таким плотным, что девочка будто бы налетела на невидимую стену. Оно лопнуло велосипедной камерой, когда ручка распахнутой двери со скрипом врезалась в камень. Снейп оторвался от созерцания лица Гарри и перевёл взгляд на ученицу, изогнув бровь в вопросе. Гарри, очнувшись, медленно повернулся к подруге.

— Где крыса..? — переспросил он, тряся головой.

— Под оборотным зельем! — Гермиона обратилась к Снейпу. — Профессор, — звонким голосом начала она, — мы с Гарри выяснили, что вместо Рона Уизли сегодня… вчера с нами общался какой-то другой человек. Гарри попросил у него понюхать состав от боли в животе, и это оказалась не микстура, а оборотное зелье. Я тоже поняла, что это не Рон. И мы решили проверить, кто этот человек. Когда профессор Квирелл вбежал в Большой Зал, я внимательно следила за Роном, и он превратился в… Крысу! У меня не получилось её остановить, сколько я ни целилась в неё оглушающим заклинанием. Которое подсказал мне Гарри, кстати. Сэр, — обратилась она к Снейпу, — она убежала! Это точно какой-то человек, который умеет превращаться в животное.

Пока она говорила, Снейп глубоко изумлялся тому, насколько непосредственно гриффиндорцы, бывает, решают доверить свои проблемы людям, которых едва знают.

— Я искала Гарри везде, — решительно тряхнула волосами Гермиона, — но я знаю, что если его нигде нет, то он может быть только в этом классе, поэтому пришла к вам, сэр. Думаю, он и так рассказал вам то, что знал! — убеждённо добавила она.

— Мы только начали обсуждать оборотные зелья, — вмешался Гарри.

— Но эта информация ещё не успела дойти… Крыса, мисс Грэйнджер? — уточнил Снейп, у которого после последнего её заявления всё встало на свои места: если она считала своим другом Гарри, то, вероятно, доверяла и его декану.

— Да, сэр, жирная облезлая крыса. Она двигалась довольно медленно, но так ловко, что я не смогла её заколдовать!

— Поразительно, — кивнул профессор слегка задумчиво, — особенно то, что вам на первом курсе удалось применить боевые заклинания. Думаю, Гриффиндор в вашем лице вполне заработал пять очков.

Гермиона густо покраснела и опустила глаза: самый суровый профессор в школе только что сделал ей комплимент.

Гарри зевнул.

— Мисс Грэйнджер, вы заработаете ещё пять очков, если попытаетесь вспомнить, видели ли вы эту крысу раньше.

— Я как раз хотела вам сообщить, сэр, что мне показалось… — она неуверенно взглянула на Гарри, ища поддержки. — Однажды Рон сказал, что его братья назвали ему заклинание, с помощью которого можно сделать так, чтобы у его крысы вырос клоунский нос. Но в итоге… У его крысы покраснел хвост. И мне показалось, что я видела именно его крысу под нашим столом.

— Пять очков ваши, мисс Грэйнджер, — кивнул Снейп.

— Только не рассказывайте об этом никому, профессор, — с жаром попросила Гермиона. — Я не хочу, чтобы школу закрыли!

Снейп усмехнулся.

— Эта крыса, возможно, в виде обглоданного трупа уже валяется под одним из многочисленных кустов Запретного Леса, мисс Грэйнджер. Если она попыталась сбежать из Замка. А если нет, то мы найдём этого человека, где бы он ни прятался. Школу не закроют, — сказал он убеждённо.

Гарри предложил подруге присоединиться к их чаепитию.

Гермиона, полностью освоившись в кабинете нелюдимого профессора, брала одно печенье за другим и, воздушно жестикулируя, рассказывала Гарри о том, как декан МакГоннагал пришла к ним в гостиную, чтобы сказать о том, что появление профессора Квирелла было розыгрышем. Снейп рассматривал, застыв, лицо Гарри: на нём не отображалось ровно никакого движения, кроме живого интереса к рассказу подруги. Но даже спустя три минуты наблюдений профессор не мог с уверенностью решить, самоконтроль это был со стороны Гарри или искренняя эмоция.

Вероятно, он бы очень удивился, узнав, что Гарри в тот момент и сам не мог понять своих чувств: Гермиона была такой энергичной, что ему хотелось поддержать её, а удивлённое выражение, которое изображало его собственное лицо при этом, как будто вовлекало мыслительные процессы и удерживало внимание куда сильнее, чем сюжет с деканом Гриффиндора.

Гермиона точно была свежим, хрупким и очаровательным цветком, который, неловко покачиваясь на неокрепшей ножке, случайно радовал своим присутствием, нисколько не отдавая в этом себе отчёта. Ей, прихлёбывавшей жидкий чай и регулярно смахивавшей с лица вздорную кучерявую прядку, казалось, что она сообщает слушателям очень важную информацию: как ей ловко удалось сделать так, что ни Невилл, ни Рон ничего не заподозрили. Снейпу Гермиона чем-то напоминала Лили на первом курсе. Правда, Лили вспоминалась нежной и совсем не такой резкой. Она была, конечно, другая: на неё был очень похож Гарри.

Когда Гермиона, аккуратно помыв кружку, оставила её на каменной раковине и упорхнула, а дверь за ней закрылась, молчание восстановилось; за всё время её увлеченного рассказа они оборонили разве что по несколько слов. Гарри безучастно рассматривал деревянные узоры и разводы от зелий на парте, а Снейп смотрел на него. Ему очень хотелось спросить что-то, но он никак не мог поймать мысль за хвост.

— Кто эта крыса, сэр? — вяло спросил Гарри. — Это трансфигурированный волшебник?

— Да, — отмахнулся Снейп, сосредоточенно продолжая скрести по сусекам логики.

— Кто бы ему мог понадобиться, профессор?

— Вы, чтобы вас убить, чтобы вы больше не представляли угрозу для Темного Лорда, — механически отвечал тот.

— Я поищу информацию в книгах, — сказал Гарри, погружаясь в Библиотеку. Снейп с отсутствующим видом кивнул, сложив руки на груди.

* * *

Мама встретила его с сияющими от восторга глазами.

— Я наблюдала за тобой, — сказала она, заключив его в объятия. — О, как я рада, что ты внимательно слушал наш разговор тогда! Я старалась, чтобы он проговорился получше! — она три раза чмокнула его в макушку.

— Мама, у меня вопрос, — Гарри замялся. — Ты слушала весь наш разговор?

— Да, и эту девочку-щебетунью я тоже слушала. Если ты хочешь знать, кто этот анимаг, которого ты назвал трансфигурированным волшебником, то я тебе могу точно сказать, что, — она сделала драматичную паузу, — в крысу умел превращаться один из друзей Джеймса.

— Не-ет, — протянул Гарри, закатывая глаза и утыкаясь ей в плечо носом, — только не это.

— Да-а, — широко улыбнулась мама. — Именно.

— Это тот, о ком я думаю? — с отвращением спросил Гарри.

— Именно он.

— А профессор знает?

— Я думаю, что он видел своими глазами, как и во что умел превращаться Питер. Один раз лучший друг Джеймса подшутил над ним… Очень неприятно подшутил.

— Как? — Гарри отстранился.

— Думаю, ничего не будет плохого, если я тебе расскажу, ты же уже совсем взрослый, — Лили пошла вдоль полок с книгами, легонько касаясь пальцами корешков. — Только напоминаю, если ты забыл, что они были злейшими врагами…

— Помню, — нетерпеливо потоптался Гарри.

— И что у них был ещё один друг, Ремус. Ремус Люпин, — мама улыбнулась.

— Люпин? — переспросил Гарри.

— Люпин, — повторила мама. — Он был оборотнем. Это был очень тихий мальчик, и он не поддерживал Джеймса и Сириуса в том, что они травили Северуса. Если честно, мне кажется, что он даже сочувствовал моему другу. В общем, директор решил помочь Ремусу учиться в школе, потому что его… особенность была результатом случайного укуса. Для него были созданы специальные условия. Видел такое большое агрессивное дерево на опушке леса?

— Видел, — Гарри кивнул.

— Это Гремучая Ива. Она маскирует ход в одну избушку рядом с Хогсмидом. В полнолуние Ремус пробирался в неё по этому ходу и там превращался в волка, а потом, пережив это состояние, возвращался в школу. Ну, на третьем курсе мальчики научились тоже превращаться в больших животных, чтобы помогать ему справляться с болью… Это, конечно, было противозаконно, они не были зарегистрированы, — она подумала и, достав из воздуха длинный свиток, протянула его Гарри. — Почитай, кстати: там нет ни одной крысы. Зато много мышей. Как будто самое неприятное животное, да? Ну, так вот… Сириус становился большим чёрным псом, а Джеймс научился превращаться в оленя.

— Они научились трансфигурировать себя в животных на третьем курсе? — удивлённо переспросил Гарри. — Это очень… Серьёзно.

— Не только у Северуса были мозги, — улыбнулась мама. — Хотя иногда кажется, что на третьем курсе они их и оставили… Но неважно. А Питер научился превращаться в крысу, потому что его задачей было обезвреживать Гремучую Иву нажатием на специальный отросток.

— Всё, что ты рассказываешь, вызывает у меня уважение и восторг, — признался Гарри. — Я бы даже пообщался с Джеймсом после такого. Я тоже хочу научиться превращаться в животное.

— Да, они были очень хорошими друзьями для своих друзей. Но они были просто невыносимыми врагами для Северуса… — Лили вдохнула. — Один раз он их выследил и спросил, чем они там занимаются. Сириус… В общем, он пригласил Северуса поучаствовать в этом деле. Естественно, не предупредив об опасности.

Гарри подавился воздухом.

— Ну, и так Северус узнал тайну Ремуса. И всех остальных тоже. Джеймс не дал Ремусу ранить его, и теперь он считает, что Северус обязан ему жизнью, — мама перестала бродить вдоль стеллажа и оперлась на него спиной.

— Ну, вообще, их занятия были не его делом… Но это слишком, конечно. Если это не Джеймс предложил, то, выходит, Сириус всех подставил. А профессор точно видел, что Петтигрю превратился в крысу? Они же маленькие.

— Я думаю, что он видел. В любом случае… — мама замялась, — он знает. Мне кажется, он захочет отомстить Питеру, найди он его.

— Думаешь, он понял, что это Питтегрю?

— Гарри, Северус прекрасно умеет складывать простые числа. Петтигрю на службе у Волдеморта, крыса-анимаг, что-то вынюхивающая у тебя… Я думаю, он с наслаждением представил труп Питера в Запретном Лесу, когда говорил о хищных животных.

Помолчали.

— Мама, а когда… Как ты думаешь, когда..?

— Когда он поймёт? — Лили смотрела в его глаза, как в зеркало. — Не знаю. Мне кажется, он понял, просто не дошло до него. Дай время.

Гарри вздохнул.

— А когда он поймёт, что он будет с этим делать? Со мной..?

— Уверена, что он будет любить тебя, Гарри. За нас обоих. — Лили улыбнулась. Гарри удовлетворённо кивнул, крепко обнял её и закрыл глаза.

* * *

Едва он выплыл в реальность, — ощущение маминых объятий ещё не растворилось в прохладе кабинета, — профессор встретил его изучающим взглядом.

— Чего это вы улыбаетесь, Гарри? — подозрительно спросил он. Его голос был напряжён до предела. Гарри, который уже привык к тонкому льду, забавлялся, что теперь на него ступил профессор, и теперь они вместе, как связанные друг с другом акробаты из магловского немого кино, осторожно двигались, толкаясь и надеясь, что никто не провалится, потому что ошибка одного значила бы резкое изменение всего привычного для обоих. Гарри поймал себя на том, что, пока он был в Библиотеке, рот непроизвольно расплылся в широчайшей улыбке. Возвращать его в нормальное положение было поздно, поэтому мальчик продолжал улыбаться, выглядя при этом, как совершенный дурак. — Я вас спрашиваю.

Гарри пожал плечами.

— Сэр, вы знаете, кто этот анимаг? — Он перевёл стрелки. — Мне показалось, что вы с большим удовольствием представляли его кости под кустом в лесу.

— А что, вы что-то выяснили? — Снейп наклонил голову вбок. Его глаза сверкнули; но не блеском, а как будто наоборот: зрачки на мгновение стали двумя черными воронками, поглощающими и без того не слишком яркий свет.

— Я выяснил, что в списках зарегистрированных анимагов крысы не числятся.

— Значит, он не был зарегистрирован, — кивнул профессор. — Гарри, — на тон тише позвал он почти обессилено, — оставьте меня.

* * *

Когда Гарри ушёл, Снейп запер кабинет на ключ и позволил пальцам задрожать. Они не дрожали: они тряслись. Снейп трясся. Мысль не приходила к нему, пока Гарри сидел перед ним, но она обрушилась на него, как только он ступил за порог.

«Он был похож на Джеймса Поттера как две капли воды.»

Мысль звенела, отдаваясь мощным эхом, как будто профессор в полный рост стоял внутри звучащего набата. Он хотел сглотнуть слюну, но во рту пересохло.

«Вы видели результат?»

Запрос был анонимный. Через Дамблдора, который передавал ему заказы, шутки ради называя по именам Невыразимцев из Отдела Тайн Министерства Магии. Анонимный запрос от Дамблдора, — звучало в голове. Рой невероятных подозрений, — нечётких и оттого ещё более безумных, — кружился в сознании.

Он подошёл к столу, на котором обычно нарезал ингредиенты для личных составов. Послушная его намерению, каменная столешница мягко отплыла в сторону, а под ней показалась резная мраморная чаша с выгравированными рунами. По бокам от чаши в тончайших длинных колбочках хранились, похожие на волоски, нитеобразные струйки переливающейся перламутровой газообразной субстанции. Палочка скользнула в пальцы, и Снейп мягко прикоснулся к собственному виску деревянным кончиком. Зацепившись за палочку или примагнитившись к ней, похожая на седую прядку волос, тоненькая струйка потянулась за палочкой. Снейп слегка наклонился над чашей и бережно переместил в неё серебристую субстанцию.

Это было воспоминание о том, как профессор Дамблдор пришёл к нему, чтобы попросить сварить оборотное зелье. Снейп нахмурился. Он тщетно искал в памяти какие-то намёки на что-то, что связывало бы его с Лили или с Поттерами до той злосчастной ночи, не считая момента ещё в школе, на выпускном, когда он получил приглашение на их свадьбу. А помнил ли он свадьбу? А принял ли он приглашение? Снейп усмехнулся: вся эта суета была спровоцирована отвратительным ощущением, как будто он что-то забыл, а это ощущение было вызвано внимательным «и как результат? Вы видели его?» — Снейпа снова передернуло: этот внимательный взгляд Гарри был знаком ему с их первой прогулки.

Память начала одну за другой обрушивать на него образы различных немых сцен, которые устраивал Гарри в его присутствии. «Надо пересмотреть всё, что с ним связано, от начала и до конца,» — решил он. «Но сначала…»

Он наклонился над чашей, — это был Омут Памяти, позволявший погружаться в воспоминания и переживать их снова и снова, анализировать произошедшее. Снейп, сомкнув веки, опустил лицо в чашу, а открыл глаза уже в собственной гостиной в Паучьем Тупике. Это воспоминание пересматривалось им впервые.

Вот шкафы, набитые классикой магловской литературы и книгами матери, которые она маскировала под всевозможные сборники рецептов блюд и красоты: в общем, под то, к чему отец в жизни не прикоснулся бы и пальцем. Вот под сборниками стихотворений, кричащими кислотными и мельтешащими обложками романов, которым Северус со временем вернул их первоначальный кожаный потёртый облик, прячется доставшаяся ей по наследству библиотека. Вот сам он сидит в кресле между этими шкафами, — ах, как мало общего у этих старых рассохшихся семейных шкафов с тем великолепием, что носит у себя в голове Гарри! Но и этот уголок, когда Северус был ребенком, казался раем, — особенно когда удавалось провести в кресле хотя бы несколько часов, пока отца не было дома. Вот он сидит, читает с таким серьёзным видом, как будто от его чтения зависят судьбы. Сразу после школы он стал принимать заказы на изготовление различных составов, и чтение было его досугом, который поглощал его куда реже, чем хотелось тогда.

Раздался стук в дверь, и по последовавшему приглашению зашёл профессор Дамблдор. Он был одет как магл, — он умел одеваться незаметно и стриг бороду, потому что тогда директору необходимо было часто бывать вне Хогвартса и вне мира магов. На этот раз он пришёл в джинсах, черной кожаной куртке и тёмных солнечных очках.

— Добрый день, профессор Дамблдор, — взгляд Северуса скользнул по нему и вернулся к строчкам.

— Только что из Лондона, — лучезарно сообщил директор, сдвигая очки на лоб, и прошёл на кухню, чтобы поставить чайник. — Там солнце, — сообщил он из кухни. — Город великолепен в солнечный день. Маглы радуются весне! — «Значит, весна,» — отметил про себя Снейп. Юный Северус отложил книгу и потёр глаза. Снейпу-профессору внезапно показалось, что он был не таким уж и уродом в то время. Наблюдение собственного облика в зеркале вызывало у него в ту пору негативные эмоции, но сейчас он вдруг увидел, что восприятие было иным: то, что казалось ему большим кривым носом, не так уж и сильно выделялось на лице; то, что казалось ему тонкими губами, было пропорциональным. То, что казалось ему некрасивым, было расположено как-то правильно. Снейп-профессор хмыкнул и незаметно для себя приосанился, наблюдая за неспешными жестами своей юной версии: раскинувшись в кресле и оперев голову на руку, Северус вальяжно ждал директора. Дамблдор зашёл в гостиную, в руках у него был поднос с двумя кружками с кипятком и заварником.

Когда кружки переместились на столик под лампой, директор уютно устроился в соседнем кресле, добавил в кипяток заварку и неспешно отхлебнул чай.

— Каждый раз, когда прихожу, чувствую себя как дома, — промурлыкал он в бороду. Снейп-профессор скрестил руки на груди. Он стоял в центре комнаты, невидимый.

— Вы принесли мне какой-то заказ? — прямо спросил Северус-в-кресле, не притронувшись к своей кружке. Он был отчего-то безразличен к чаю в тот момент. Снейп-профессор усмехнулся и покачал головой: уже в том возрасте он игнорировал светские беседы. А было бы куда вежливее ответить как-то радушно. Со стороны звучало так, будто он пропустил мимо ушей все слова директора, начиная от фразы про Лондон.

— Да, Северус, принёс, — директор как будто не заметил этой прямоты, легко переключившись и даже обрадовавшись, что Снейп сам перешёл к делу. — Ты даже не представляешь, какое деликатное дело я принёс сегодня.

Северус смотрел в окно, слушая, но погрузившись при этом в какие-то другие мысли. Он привык слушать предыстории профессора Дамблдора вполуха; это Снейп-профессор жадно впился глазами в лицо директора, не желая проронить ни звука, ни жеста.

— Так как мне известно, что ты настоящий благородный рыцарь, я хотел бы, мой мальчик, чтобы ты помог позаботиться о чести одной прекрасной дамы, — начал он, добавляя старинными щипцами сахару в чай. — С полгода назад с ней случилась беда. Некоторое время, около месяца, ей пришлось ночевать вне дома, потому что её муж выгнал её, будучи пьяным, на улицу, отказавшись от неё; она нашла кров и утешение у одного из своих знакомых молодых людей. И теперь её муж, жуткий ревнивец, призвавший её назад, хочет убедиться, что ребёнок, который родится у них, будет именно его наследником.

— Пусть проведёт кровный ритуал, когда ребёнок достигнет пяти лет, — индифферентно ответил Северус, разминая затекшее запястье, на которое опирался подбородком.

— Ты не совсем понял идею… Дело в том, что есть все основания полагать, что ребёнок не его, — Дамблдор призвал заклинанием кушетку и удобно сложил на неё ноги. — И ритуал только докажет его позор.

— Тогда пусть тот человек женится на ней, а этот псих, раз отказался, останется без жены, — пожал плечами Северус. — В конце-концов, ничего хорошего в пьющих скандалистах, — он лениво махнул рукой на пространство вокруг себя.

— Он грозится убить всех троих при таком раскладе,— возразил Дамблдор. — И, кажется, всерьёз.

— А, — Северус изящно изогнул бровь, всем своим видом демонстрируя отвращение. — Он волшебник? Даже слушать гадко.

— Мне самому было неприятно, мальчик мой, но дама переживает, как бы ребёнок остался жить. Один неверный жест безумца…

Северус молчал, зевая.

— Мне пришла в голову сумасбродная идея, как ты её оценишь? — спустя пару глотков директор мягко продолжил. — Я читал где-то, что можно сварить бессрочное оборотное зелье, которое сделает так, что ребёнок будет как две капли воды похож на того, чью частицу в это зелье опустят. Если его успеть дать, пока он не начнёт произносить слова «папа» и «мама».

— Есть такое зелье, — кивнул Северус. — А как на это смотрит отец ребёнка?

— Говорит, что жизнь ребёнка и матери ему дороже собственного права на них… Думаю, что дело в том, что он искренне любит обоих, — мягко улыбнулся профессор Дамблдор, глядя на него исподлобья.

— Ну, раз так, — Северус слабо улыбнулся в ответ, — сварю.

Дамблдор вдруг бросил взгляд сквозь Снейпа-профессора и почти незаметно усмехнулся в пустоту. А в следующий миг того, кого он точно не мог видеть, закружил вихрь, и Снейп оказался у себя в кабинете, сжимая бортики Омута Памяти.

Снейп на несколько шагов отступил от каменной чаши, не отводя взгляда от чайной ложки воспоминания, тихо лежащего газовым облачком в самой её середине. На него нахлынуло чувство, будто он кого-то убил. Кого-то слабого. Со спины. Мысль о том, что это было «всего лишь зелье» не помогала. Почему-то для него вдруг стало чрезвычайно важно, что он сварил это зелье. Как будто от этого зависело нечто очень серьёзное.

«Эта девушка могла быть Лили?» — спросил он у себя. Ему вдруг живо представилось, как Поттер выгоняет её из дома. Куда ей было идти? Родители её не ждали. Снейп грустно улыбнулся, воскресив в голове только что увиденную картинку: как он сидел в кресле и смотрел в окно. Она наверняка знала, что он-то ждал её всегда.

— Нет, — сказал он вслух, поражённый внезапной мыслью, и схватился за голову. Зрачки почти вытеснили черную радужку.

Это «нет» должно было его успокоить, но подействовало совсем иначе, растревожив какое-то осиное гнездо в его… Ему уже много лет казалось, что это гнездо опустело и мертво. Но теперь из него вылетело столько бешеных от голода ос, что он не знал, то ли прятаться от них, то ли ловить голыми руками.

Куда ей было идти?

— Нет, — Снейп потряс головой. Если даже она и приходила к нему, то он никак не мог… Разве что…

Где-то в груди, в плечах потеплело: он закрыл глаза и случайно представил себе Лили, входящую в дом с полным пакетом покупок. Он подбегает, подхватывает сумку и несёт её, чтобы поставить на стол, будто бы ждущий этого в лучах летнего солнца. Как — не Дамблдор, а она — проходит за ним на кухню, начинает что-то рассказывать. Она радуется. Он разбирает еду, а потом садится в кресло, она уютно втискивается рядом и целует его в щёку. Просто. И они по-настоящему вместе, она никогда не уйдёт. Если это было так, то почему же он не мог..?

Фантазия закончилась. Снейп распахнул глаза. Осиное гнездо неистовствовало. Он обвёл взглядом пространство, в котором находился, и титаническим усилием воли удержался от того, чтобы разрушить всё, что попадалось под руку: попались бы склянки с ингредиентами, котлы, драгоценные измерительные приборы. Он просто стоял; хаос пожирал его изнутри. Это было хуже Круциатуса: заклинания, прижигающего нервы. Это заставляло желать Круциатуса.

Вдруг в этом пространстве безумия его ослепило вспышкой воспоминание о том, как они с Гарри вот вчера, или в прошлой жизни, ходили на кладбище, и Гарри корчился около памятника Поттеров, задавая ему бессвязные вопросы. Что за вопросы это были? Снейп вздёрнул палочку и коснулся виска ещё раз.

Ещё один нырок в прошлое, и вот он уже снова видит этого странного мальчика, сидящего на коленях. «Гарри, вы здесь», — говорит его вчерашняя версия, встряхивая собеседника так, что у того лязгают зубы. «И вы, сэр,» — отвечает Гарри, схватившись за его рукав, — «сэр, посмотрите на меня внимательно, вы видите?» — показывает пальцем на памятник, — «это разве я? Можно узнать, кто там?»

Действительный Снейп пригляделся к ребёнку, сидящему на руках Лили. Ему тоже стало интересно узнать, кто там. Пока он присматривался, подойдя поближе и буравя взглядом пухлые мраморные щёчки, Гарри возложил цветы и настойчиво продолжил: «Посмотрите внимательно: может быть, что я чем-то на него непохож»? Невидимый Снейп встал близко к его лицу и отшатнулся, щурясь: показалось, что нос Гарри… Чушь какая-то. Он никогда раньше не присматривался к его носу, видя его каждый день. Нечего смотреть. «Вы непохожи характером,» — неуверенно выдал вчерашний Снейп и перешёл в наступление, пытаясь выяснить, откуда столько бессмыслицы. «Вы что, сфинкс? На вас наложено заклинание?» — «Нет,» — Гарри как будто сдался, опустил плечи и виновато улыбнулся: «Я забыл. Бывает такое. Знаете?»

Снова родной кабинет, ставший камерой пыток.

Знаете?

Почему вдруг это стало казаться ему осмысленным?

Нужно найти мальчишку и допросить его, решил Снейп и сделал два шага в сторону двери. Но с чего начать? «Гарри, объяснитесь!» Ерунда. В чём ему объясняться? «Что вы имели в виду, спрашивая, видел ли я результат зелья?» — Глупости. Он выражался прозрачно. «Гарри, вчера на кладбище вы намекали на то, что я…» — Что «я» — что?

«Скажите, Гарри, почему вы сомневались, что каменный младенец — это не вы?» Причин может быть миллион, мальчишка может выбрать любую. Неужели он назовёт именно ту, которую он хочет услышать?

А что он вдруг захотел услышать?

Снейп не мог сказать этого даже мысленно. Скулы и шея горели. Щека всё никак не остывала от поцелуя, который он себе придумал. Если это было так..?

Ему вдруг стало сладко-сладко. Сердце пульсировало, живое; он давно не замечал, как оно бьётся. Веки потеплели. Он стоял посреди кабинета, чувствуя то, что не чувствовал уже лет десять. Это была... Если это было так, он был самым счастливым человеком на свете. Если это было так, он жил не зря.

«Отчего же я ничего не помню?» — спросил себя Снейп. Должны были насесть досада, инстинкт, желание обладать, шепчущие, что без воспоминаний это бездоказательный бред, что Гарри мог иметь в виду всё, что угодно. Если это было так, то это был его, профессора, личный бред, который он никому не собирался доказывать.

Но если мальчишка знает, что делает, то откуда, черт его подери, он сам..?

«Я подумаю об этом позже,» — решил Снейп.

* * *

Гарри чесал бровь и размышлял над тем, как начать письмо другу Джеймса Поттера, умевшему превращаться в волка. Он выяснил у мамы предполагаемый адрес Ремуса Люпина и захотел попросить встретиться. Вместе с этим он никак не мог представить, что именно нужно написать, чтобы его не сочли за больного или безумного: «Знаете, я общаюсь с мамой в моей голове, и она мне сказала, что Джеймс и вы были друзьями, и что у вас был друг Петтигрю, который сдал их Темному Лорду; вот я и решил с вами переговорить, чтобы узнать, как пробраться в Визжащую хижину, а то вдруг он там прячется в облике крысы?» — Бред.

Спустя тридцать минут мучений, Гарри, сжёгший не один лист бумаги, запечатал сургучом записку, в которой содержалось придуманное им на свой страх и риск оправдание, — он рассчитывал на то, что записка никогда не попадёт в руки профессору Снейпу:

«Дорогой мистер Люпин,

Я — Гарри Поттер, «сын Лили и Джеймса Поттеров». Надеюсь, у Вас есть с моим именем какие-то ассоциации. Мне грустно, что у всех они есть, а для меня это почти пустой звук, шепот прошлого; ведь я ничего не знаю, хотя бы об их школьной жизни. Я узнал, что они были гриффиндорцами, поступив на Слизерин из-за того, что из всех учебников меня привлекли книги по зельям,— да-да, именно в таком порядке. Профессор Снейп, мой декан, как-то раз рассказал мне о том, что Вы были близким другом нашей семьи. Я отыскал Ваш адрес в телефонной книге и решился написать. Может быть, Вы сможете встретиться со мной, чтобы рассказать мне что-нибудь? Если сможете, то где и когда? Я буду рад услышать всё, что придёт Вам в голову,

Надеюсь, до встречи,

Гарри»

Ему предстоял долгий путь в совятню, находившуюся в одной из башен Хогвартса.

— Это был очень… Человечный поступок, Северус, — профессор Дамблдор мягко улыбался, глядя на него поверх очков-половинок. Он почти всегда так делал. Взгляд сквозь очки значил бы какие-то изменения в состоянии духа; эмоцию. Директор не был склонен их проявлять. — А что заставило тебя пересмотреть это воспоминание, могу я узнать?

Снейп наблюдал за его руками и молчал. Что-то внутри не давало ему артикулировать ответ. Как будто где-то в уголке сознания оказался потайной закуток, в который он не хотел даже заглядывать, чтобы не нарушить то, что там происходило. Это было против всех его привычек, против обыкновения выворачивать, анализируя, каждый свой жест и взгляд, каждый шаг; но это было очень приятно.

И об этом никто не знал.

— Весь этот шум в Большом Зале, — сказал профессор, не дрогнув ни одной жилой, — пропадающие ингредиенты… Всё это напоминает о войне, о Тёмном Лорде… К тому же, Хэллуин. Гарри в Хогвартсе. Я пересматривал воспоминания о своём… — он непреднамеренно выделил следующее слово, — вкладе в это дело. Оно было одно из нескольких.

Профессор Дамблдор продолжал разглядывать его. В воздухе вдруг замерцало странное предчувствие напряжения. Как будто с произнесённым именем Гарри что-то поменялось в самой обстановке. Снейп ждал, что будет дальше. Ждал и директор.

— Чем же оно тебя так зацепило? — продолжая мягко улыбаться, уточнил он.

Разговор цедился по капле в минуту, как лекарство из капельницы, которую осторожная медсестра приоткрыла слишком мало, боясь, что не попала иглой в вену, и что пациенту будет больно, влейся жидкость не в кровь, а мимо…

— Мне пришло в голову, что… Этот ребёнок может быть одним из нынешних первокурсников, — сказал профессор. — Ведь всё произошло как раз во время войны.

— И, конечно же, стало любопытно узнать, так ли это, — произнёс директор нараспев.

— Да, — просто ответил Снейп.

Профессор Дамблдор пронзительно смотрел на него сквозь стёклышки очков и молчал. Снейп смотрел в окно. Через решётки было видно только густую черноту. Стекло блестело, отражая свечи, как банка чернил, вмещающая в себя пропасть; если так, то где они находились: внутри, окруженные стеклом и чернилами? Или снаружи этой банки, прилипнув окном к её стенке? Каков был бы размер такой банки..?

— Поразительно... и всё же неудивительно, — наконец промолвил директор. — Необыкновенная это субстанция, кровь, — он замер, как будто размышляя о том, что произнёс, и повторил, деля на слоги, смакуя каждый звук: — Необыкновенная. Какой бы вид ни принимал сосуд, она всегда проявит себя в деле… — Он задумался и как будто смахнул с лица пылинку. — Да…

Снейп продолжал сидеть, точно окаменев. Что он только что услышал? Вдруг стало казаться, что всё вокруг — сон. Что скоро он проснётся и закончится этот долгий, мучительный вечер.

Как будто пришла старшая медсестра, отвинтила крышку, и лекарство потекло в вену; игла была на месте. Ответить было нечего.

Снейп молчал. Позвякивающие приборчики с переливающимися серебристым наполнением выглядели, как какие-то вариации Омута Памяти, расставленные в неведомом порядке. Как будто субстанция перерабатывалась ими. А что, если и вправду перерабатывалась? Ему захотелось узнать.

— Я прекрасно понимаю твой интерес, Северус, — продолжил директор, соединив кончики пальцев рук и коснувшись ими подбородка. — Понимаю. Однако…

— Это был Малфой? — резко спросил Снейп. Он сделал это для успокоения: потому, что Драко был единственным, кто на самом деле казался копией отца. Кроме…

— Нет, — ответил профессор Дамблдор почти удивлённо. — Это не был Малфой. Однако… Я хочу сказать, что тебе не стоит, как мне кажется, искать этого мальчика. Ведь, понимаешь ли, у него может быть… Весьма определённое представление о собственной жизни.

— Я же не собираюсь ему ничего сообщать, — железным тоном сказал Снейп. Это было почти смешно. Это было совсем никчёмно. — Я же не идиот, — добавил он почти раздражённо.

На самом деле он был, конечно, спокоен как никогда.

— Ни в коем случае, — профессор Дамблдор поднял руки, как будто сдаваясь, — никогда им не был, мальчик мой. Однако, помнится, я назвал тебя рыцарем… Я продолжаю считать тебя таковым. Знаешь ли, бороться за честь дамы — это средневековая традиция.

— Традиционно рыцари прекрасно знали, за чью честь они сражались, — поднял брови Снейп. — Во всяком случае, в магловских книгах, которые читал я, это описывалось именно так. Трубадуры воспевали даму, используя общие намёки на её личность, но не называя её имени, как раз потому, что её честь…

Директор остановил его жестом.

— Как рыцарь рыцаря прошу тебя, Северус, — тщательно проговаривая слоги, он смотрел Снейпу в глаза; стёкла бликовали, но Снейп всё равно различал ярко-голубой, светящийся цвет радужек. — Не спрашивай меня.

Профессор заворожённо замер.

Над директором вдруг с хлопком вспыхнуло пламя; оба вздрогнули. Хлопок прозвучал как взрыв магловской петарды. Снейп знал, как они звучат; дети в Паучьем Тупике любили забавляться такими, особенно часто время их развлечений выпадало на его непродолжительный личный досуг, когда Северус читал что-то особенно захватывающее и напряжённое.

— Это Фоукс, — профессор Дамблдор с привычной мягкой улыбкой погладил огненного цвета птицу, оказавшуюся у него на плече, и отвязал от лапки Феникса небольшой, наспех запечатанный свиток бумаги. Внимательно ознакомившись с его содержимым, директор усмехнулся в бороду и протянул письмо Снейпу. — Любопытно, не так ли? Что скажешь?

«Дорогой профессор Дамблдор,» — значилось в нём, — «пишет Вам Ремус Люпин. Я предполагаю, что моя просьба может показаться Вам странной, однако, имея в виду всё, что связывало нас все эти годы, апеллируя к Вашей доброте по отношению к нам, Вашим воспитанникам, прошу всё же удовлетворить её настолько полно, насколько представится возможным, учитывая её личный характер,» — далее была пропущена строка, — «Не позднее, чем вчера, ко мне пришло письмо от Гарри Поттера, в котором он говорил, что хотел бы узнать что-нибудь о своих родителях, и просил о встрече. Он упомянул, что попал на Слизерин, поскольку после прочтения учебников ему понравилось зельеварение,» — Снейп удовлетворённо хмыкнул, — «и что Северус рассказал ему о том, что я был другом Лили и Джеймса,» — Снейп перечитал эту фразу ещё раз, едва заметно нахмурившись. Он не помнил, чтобы когда-то вообще упоминал имя Ремуса. «Я бы хотел помочь ему и встретиться с ним. Понимаю, что без сопровождения его вряд ли отпустят в Хогсмид, но мне было бы очень удобно увидеться с ним у Розмерты. Если есть возможность, пусть он будет там вечером в субботу, в сопровождении кого-то из профессоров. Пусть даже и Северуса. Если он, конечно, согласится. Буду с нетерпением ждать ответа,» — затем шла подпись: Ремус Люпин.

Снейп протянул записку обратно.

— Можешь оставить себе. Покажи Гарри. Сходишь с ним в Хогсмид? — спросил его директор, продолжая гладить птицу. — По моим наблюдениям, с тобой он чувствует себя как дома, — добавил он. Снейп непроизвольно вскинулся, и тут же пожалел об этом, замерев. Пока никто не заметил.

Но директор не смотрел на него. Он, улыбаясь, потирал палец, который нежно клюнул феникс.