Человече (джен)

Обе створки окна были широко открыты, по комнате гулял ветер. На дорогом кожаном диване, купленном с последней зарплаты, лежал упитый в зюзю человече. Густая копна тёмных волос неопределённого оттенка полностью закрывала его лицо, не позволяя определить возраст. Волосы колыхались от ветра, приоткрывая в порядке очерёдности то один глаз, то другой, то правую скулу, то левое ухо. Человече тяжело вздохнул и сделал попытку подняться. Попытка увенчалась успехом — похмелье было не слишком тяжким. Раз на раз не приходиться.

Пил человече крайне редко, был человеком культурным и образованным большую часть времени суток. Но не сейчас.

Ещё один тяжёлый вздох слился с потоком холодного воздуха из окна. Человече сидел на краю дивана, он смотрел на свои ноги, которые казались ему чем-то посторонним и чужеродным.

«Вроде обычные ноги. В потёртых джинсах, когда-то новых туфлях. Там, под кожезаменителем левой туфли, торчит из дырявого носка мой большой палец…»

— Папа? — раздался у двери детский голос.

Гора волос медленно повернулась на звук. Шевелюра человече сместилась и в прорехе возник чёрный глаз с далёким зелёным проблеском в бездонном колодце тьмы. Второго глаза видно не было, но по первому представлялся он живо.

— Папа! Что за дерьмо ты мне подарил?! Эта хрень не работает!

Тощий узкоглазый подросток со злобным выражением лица и демоническим блеском в глазах с силой бросил об ковёр что-то небольшое и квадратное. Громкий, приглушённый ворсом, треск, возвестил человече о том, что оно ещё и твёрдое. Человече пригляделся к штуковине. Затем задумчиво взглянул на сына.

— У тебя вчера было день рожденья, да? И я подарил тебе кубик-рубик, да? — неуверенно поинтересовался он.

— Чё, бля? Что подарил?

— Кубик-рубик… Это такая ху... Это вещь. Там короче разноцветные квадратики, их нужно сделать так, чтобы один был цвет на четыре стороны.

Усердная работа мысли отразилась на сморщенном челе подростка. Всеми клеточками своего мозга он пытался представить квадратики, которые нужно сделать и четыре цвета, которые нужно во все стороны.

-Ты никогда не слышал о кубике-рубике? — удивился отец. — Это просто как моя задница. Давай я тебе покажу.

Порыв ветра сдул со стола пару бумаг с печатью и подписями. Человече не стал их подбирать; даже если это реально важные документы, с ними ведь ничего не случилось — они просто лежат на полу. Ну и пусть себе лежат.

С краешка дивана человече передислоцировался на ковёр. Подобрал с ковра игрушку и принялся крутить оси. Плотная стена волос, ниспадавшая почти до самого пола, мешала разглядеть как у него успехи.

— Что за нафиг ты делаешь?

Человече вытянул руки за пределы своей шевелюры, чтобы показать сыну как пользоваться кубиком.

— Что за нафиг ты делаешь? — повторил свой вопрос подросток. Он ничего не понимал.

— Нужно сделать так, чтобы каждая сторона кубика была своего цвета, — более вразумительно объяснил отец.

Понял сын или нет — ему это не понравилось.

— Что за скукотища? Я думал, он рубит!

— Что? — человече вопросительно поднял чёрный глаз.

— Ну, кубик-рубик!

— Рубик — имя чувака, который этот кубик изобрёл. А знаешь… — Человече со всей дури кинул игрушку об стену. Что-то треснуло внутри пластмассового предмета. Безжизненно откатился рубик под стол и там остался навсегда, — и правда, херня какая-то. Никогда не получалось его собрать. Я тебе подарю что-нибудь покруче.

— Ножик? — обрадовался подросток.

— Зачем тебе ножик? Над тобой смеются? — человече нахмурился под копной волос.

— Нет! Ну а вдруг?

— Но мама не разрешит мне подарить тебе ножик, — покачал головой отец. — Она скажет, что детям не дарят такие игрушки, что ножиком можно порезаться. Ты знаешь, я всё-равно подарил бы тебе ножик. Вряд-ли ты отрежешь себе башку, пару пальцев максимум, а это не страшно. Зачем тебе пальцы? Но мама так не считает… Кстати, а где мама? Я точно помню, что вчера она существовала. По крайней мере, как физический объект.

Подросток пожал плечами.

— Наверное, уже встала.

— Значит, она существует! — обрадовался отец. На душе его потеплело.

— Конечно, существует. Пап, ты чё, откуда тогда я?

— А я почём знаю! Может тебя аист принёс! — воодушевлённый человече первый раз за всё утро поднялся на ноги. Поднялся, расправился, гордо выпрямил спину. Его замутило, зашатало, но человече вспомнил о своём большом пальце и дырявом носке левой ноги и мигом успокоился. Ветер сдунул с лица копну волос.

Так он стоял: высокий, тощий и духом сильный. С красивым лицом, ещё не утратившим следы угасающей молодости. Глаза сверкали холодным, гордым огнём. На подбородке виднелась ямочка.

— Я — Человече! — громко заявил он. Ямочка чуть-чуть видоизменилась, когда открылся его рот.

И тут же ветер как-будто откликнулся: да, ты Человече!

Крикнул воробей в соседнем дворе, умер старик в Новой Зеландии. На северном полюсе оторвался и отправился в дальнее плавание кусок ледника. Где-то во Франции студент уронил ручку на пол, а в Индийском океане одна рыба съела другую. Всё это произошло в один миг. И миг кончился, и начался мир.

И сын не сказал ничего, хотя мог бы рассмеяться. Он был злобным малым и отсутствие отрицательной реакции уже означало его одобрение.

— Будем ждать маму? — спросил подросток.

Человече кивнул, широко улыбаясь.

— Может быть, она разрешит подарить тебе ножик.

Сыну нравилось видеть отца в приподнятом настроении. Он мог бы радоваться вместе с ним существованию матери, но для него это было нечто, само собой разумеющееся, тем более сын успел усвоить за свою короткую жизнь один урок: чувство гордости дано человеку в единоличное наслаждение. Разрушить его сорадостью значит пойти против Первопорядка.

Так стояли они, как два безумца на вершине пищевой цепи, как самозваные боги на вершине Олимпа, и каждый переживал свою собственную гордость. Отец — за то, что Она есть. Сын — просто потому что был горд. Для самоутверждения ему хватало и этого. Ветер играл с их волосами и тоже был горд собой. Мир существовал.

— Па-а-п, документы о страховке твоей машины только что вылетели в окно.