Три. Два. Один. Пуск (джен)

Три. Два. Один. Пуск.

Система запущена.

Путей к отступлению нет.

Гаснет свет, вселявший в меня надежду последние два дня. Вдыхаю щемящий ноздри запах неизбежности — едва ощутимый аромат цветов с примесью лекарственных опоек. Раздражает слащавый голос идиота-врача,склонившегося ко мне, словно наседка к своему цыпленку. Ничего не понимаю из околесицы скучных терминов. Кто ж так — к умирающему?

Хотел бы я сказать ему пару ласковых, да могу только хрипеть — дышу через трубку, и то чередуя вздохи. Глаза наливаются красным, уже знаю, что заплачу — не потому что хочу, не потому что чувствую в этом потребность, а просто по привычке — от неизбежности и… злости на самого себя.

В окно — почерневшее от дорожной грязи дерево и серое в белую крапинку небо. Смешно — этот октябрь, сонливый, ветреный, неизбежный… кажется мне совсем тусклым по сравнению с прошлогодним октябрем или октябрем два года назад. Тогда осень была разбавлена желтым цветом, хотя… оглядываясь назад, понимаю, что почти ничего не изменилось. Тот же полдень в осточертелой скуке, напыщенный индюк рядом, внушающий омерзение. Ощущение зависимости, нестерпимой, тянущей, от этого противного тебе человека… В чем разница? Только в том, что теперь я больше похож на огрызок жизни, модель человека, на котором против его воли ставят опыты?

Это не жизнь.

Увешанный трубками, не имеющий возможности сказать что-то или написать… я… умираю. Я осознаю, что мне осталось недолго. И тем тяжелее и неотступнее моя ненависть к самому себе, не успевшем толком пожить: не успевшем сходить в стип-бар, наглотаться текиллы, обрюхатить подружку, попробовать марихуану, сделать хоть что-то… хоть что-то запоминающееся, выходящее за рамки.

Но нет, я был примерным сыном, примерным учеником и не менее примерным работником. Я никого не обидел, да и нагрубил немногим, я прошелся по жизни осторожно, как бы касаясь её поверхностных слоев и не стараясь постигнуть глубины.

Мой диагноз необратим. И чего я действительно жажду, истерично глотая воздух этой пропитанной антисептиком палаты, так это о том, чтобы отсчет моего существования начался быстрее.

Быть может, боль отравленными укусами заразила мой мозг, посылая ему позывы к самоуничтожению, а, может, что-то неотвратимое, зыбкое, неизвестное влечет меня окунуться в полное забытье, полный апофеоз. Вечное сияние и вечный покой — что ждет меня за той гранью? Что ждет меня после эпитафии "Здесь похоронен человек. Он мирно жил и мирно умер"?

Мне двадцать один.

Припишите это любопытству, глупости или даже идиотизму, мне плевать — я хочу изведать то, что не постиг ни один мой знакомый, глотающий таблетки, дабы развеселиться и открыть в себе второе дыхание вдохновения.

Сейчас я увяз этом вдохновении, я ловлю от него кайф. Будь у меня возможность, написал бы книгу или две… Вдохновенье бурлит в моих жилах, подогревая кровь, превращая её в жидкий наркотик, подкармливающий моё обессиленное тело. Пока мои дураки знакомые ищут вдохновенье-заменитель, болезнь превращает меня в переполненного им творца…

Пусть все завидуют. Я вскоре узнаю то, к чему стремится каждый человек своей жалкой никчемной жизнью — смерть.

И пусть будут болтать "он ушел слишком скоро…", я знаю, система уже запущена.

Три. Два. Один. Пуск.

Путей к отступлению нет.

КОНЕЦ.