Мятежники (гет)

Идеальный мир. Безупречная картина маслом. Равенство между всеми, доброта, порядок и царство закона. Люди ходят группами, мирно обсуждают житейские проблемы, если такие вообще есть в этом совершенном мире. Но разве мир может быть идеальным? На изнанке холста — жирные темные пятна.

Одно неверное слово — и ты навсегда исчезнешь с лица планеты.

Одна ошибка может стоить тебе всего, если высунешь нос из норы.

В обществе, где, казалось, нет места отрицательным эмоциям, царит безмолвный страх. Каждый шорох, каждое движение под контролем. Все окружено камерами видеонаблюдения, они только не залезают тебе в трусы.

Это мой мир — мир после катастрофы.

Катастрофа, апокалипсис, конец света. Эти три слова и все их синонимы теперь под запретом, запрещено даже думать об этом.

Сегодня наш мир представляет собой дикую местность. Единственный город Аармонд, судя по старым документам, находящийся на материке Северная Америка, очень большой, он вмещает в себя все население нашего мира. Прежние города давно забыты, туда никто не возвращается, жителям Земли просто-напросто запрещено покидать пределы города.

Чем вызван этот запрет, объяснить не трудно — триста лет назад на Земле появилась огромная трещина, из которой появились чудовища. В газетах часто появляются их фотографии — неудивительно, что жители Аармонда не горят желанием покидать свое жилье.

Новое правительство создало Единый Закон — сборник правил для жителей города, соблюдающийся невероятно строго. Он создан затем, чтобы не повторить предыдущей ошибки человечества и не погрязнуть в войнах и междоусобицах. Однако это практически не нужно — подкрепляемое страхом общество и так ведет себя послушно и не создает никому проблем.

* * *

Камера мигнула красным огоньком и пристально на меня уставилась. Я бездумно смотрела на безликий стальной корпус и защищенный титановым стеклом глазок, следящий за каждым моим движением.

Мое жилище очень маленькое. Намного меньше, чем у остальных соседей. В одной из двух комнат двухъярусная кровать, стол со стульями и два железных сундука с вещами. В другой — (если это можно назвать комнатой) — шнур с душем и унитаз. В принципе, я довольна жильем, но уровень урбанизации, по-моему, достиг предела.

Я живу с братом Номадом, поэтому особо одиноко нам не бывает. Вообще-то мы не с ним не родные друг другу. У нас общий отец, который погиб за пределами города. Он был исследователем, за что жестоко поплатился, попав в логово чудовищ. Матерей наших мы с Номадом никогда не знали. Да и, честно говоря, не горели желанием с ними встречаться. Так что внешность у нас не очень схожая: я низкая длинноволосая брюнетка с полным отсутствием мышц и бледной кожей, а Номад — высокий, крепко сложенный блондин с выгоревшими на солнце волосами.

Мой брат всегда стремился подчеркивать свою непринадлежность к идеологии «Единого Закона». Он хамил людям, что строжайше запрещено, лицо его было покрыто щетиной, тогда как все мужчины ходили гладковыбритыми, а так же носил черную одежду, создающую контраст с яркими одеждами, вошедшими в моду Аармонда последние двести лет.

Номад очень свободолюбив, что в здешнем обществе смерти подобно. Он даже пробовал разбивать камеру в нашей квартире, но та оказалась очень крепкой. В итоге он получил письменное предупреждение Дома Законов и испорченную репутацию.

Я же стараюсь из толпы не выделяться и Высший Суд не злить. Длинные волосы забираю в хвост, одеваюсь всегда удобно. В маленьком рюкзаке за спиной ношу пару батончиков мюсли и бутылку воды на случай, если задерживаюсь после занятий.

В общем, моя жизнь не слишком интересная, единственное ее украшение –любимый брат, который в последнее время стал все меньше находиться дома.

Я резко поднялась с постели и врезалась в потолок двухъярусной кровати. Сердце бешено колотилось, майка на груди так и подпрыгивала. Мне приснился странный сон — я стояла посреди безликого сгоревшего поля, мне было безумно одиноко и тоскливо. А потом я увидела Номада — он стоял на противоположном конце поля. Ноги сами понесли меня к нему, но он начал отдаляться. Чем быстрее я бежала, тем больше он уменьшался. В конце концов он превратился в неразличимую точку и я закричала.

Я потерла ушибленный лоб и стерла испарину. Вся постель была всклокочена и мокра от холодного пота. Отбросив одеяла, я кинулась на второй ярус кровати, откуда не доносилось обычного сопения.

— Номад! — выдохнула я, дрожащей рукой ощупывая его теплую руку.

Странное ощущение паники еще не прошло, и я затряслась, словно осиновый лист. «Успокойся! — приказала я себе, — это всего лишь дурацкий сон». Но заставить себя отвести взгляд от Номада я все же не смогла.

Тот внезапно разомкнул веки и уставился на мое встревоженное лицо спокойным, совершенно не сонным взглядом.

— Сора, — пробормотал Номад, — ты чего не спишь?

— Кошмар приснился, — поежившись, сказала я, — когда ты вернулся? Где пропадал последние два дня?

Номад поморщился и отвел взгляд. Мне стало не по себе.

— Слушай, куда ты уходишь? — не вытерпела я, — все время пропускаешь школу, врешь про дурацкие экскурсии…

— Я не вру.

— Врешь! — выпалила я, — я проверяла! Ни в каких экскурсиях ты не зарегистрирован! Я твоя сестра, мне мог бы сказать правду.

— Не бери в голову, — сквозь зубы процедил Номад, — Ты слишком любопытна, Сора Мэднесс. Спи.

Я сердито дала брату щелбан и с размаху опустилась на постель.

Средняя школа Аармонда. Высокое, как все дома здание, где учатся больше двухсот тысяч учеников.

У не очень люблю школу, она навевает на меня тоску и неприятные ощущения. Учусь я хорошо, однако на уроках энтузиазма не проявляю.

Я девушка не сильно общительная, так что друзей у меня мало. И ни одному из них я не могу доверить никакие тайны, потому что не считаю слишком надежными. Единственный верный друг — Номад, с ним я могу позволить сказать себе все что угодно. Однако в последние дни он стал появляться в школе все реже и реже.

— Эй, — тронул он меня за плечо, проталкивая в стеклянные двери, — ты сегодня невероятно неболтлива для себя.

Я надулась и поджала губы. Рюкзак с грохотом полетел в мой шкафчик.

— Сора! — сказал в самое ухо Номад.

Я вздрогнула, но не ответила.

— Боже, ты что, собралась игнорировать меня всю жизнь?

Я вспыхнула и гаркнула ему прямо в лицо:

— Это я игнорирую?! Ты проигнорировал все мои вопросы! — Номад вздохнул и отвернулся. Он притворялся глухим каждый раз, когда я заводила речь о том, куда он пропадает.

Проходя мимо, ученики начинали оглядываться на нас. Действительно, в их спокойном мирке, где все друг друга любили, ссоры — нечастое явление. Меня начинала раздражать вечная апатия и спокойствие людей, хотя раньше я сама не одобряла бунтарей.

На этот раз я решила не сдаваться. Схватив брата за руку, я поволокла его в соседнюю свободную классную комнату.

— О господи, Сора! — разозлился Номад, — что тебе от меня надо? Я сто раз сказал, что хожу на экскурсии!

Я с размаху опустилась на парту, и тут же об этом пожалела — тонкие деревянные ножки не выдержали и сломались. Номад захохотал, смотря на мое испуганное лицо.

— Не надо, — пробормотала я, игнорируя протянутую руку, — Номад, я твоя сестра, ты обязан…

— Ничего я не обязан! — снова разозлившись, рявкнул он, — если уж на то пошло, ты мне сводная сестра!

Мое лицо окаменело. В горле застрял комок, а руки задрожали. Никогда в жизни Номад не позволял себе напомнить, что мы не совсем родные. А я никогда не думала, что мне будет так больно это слышать.

— Сора… — я мельком взглянула на брата и почти остановилась, потрясенная тем, как искажено лицо Номада болью и виной.

Потом отвернулась, незаметно смахнув слезу. Взяла себя в руки, встала и, пинком открыв дверь, вышла из душного класса. Мой шкафчик был еще открыт — я достала свой рюкзак, выложила все лишнее и отправилась на зоологию.

— Мисс Мэднесс, вы опоздали! — укоризненно сказал мистер Меровинг.

Я кивнула и протиснулась на свою парту. Одноклассники проводили меня удивленный взглядом. Черт, у меня же лицо красное!

— Итак, до вашего прихода, мисс Мэднесс, я говорил о том, как опасно выходить за стены Аармонда, — поучительно сказал мистер Меровинг, — за ними нас поджидает множество опасностей в виде чудовищ, которые только можно себе представить. Кроме них, в том диком мире существуют хищные растения, а так же непроходимые джунгли. Так же ученые давно подтвердили — ближе к северу с неба на землю падают белые ледяные хлопья, которые принято называть снегом. Они засыпают все вокруг, и земля покрывается белым толстым слоем…

Раздались восхищенные и испуганные охи и ахи. Я особо не удивилась — про мир за стенами много чего говорят, и большая часть информации сплошное вранье. Меня интересовала другая вещь.

— Мистер Меровинг! — сказала я со своей парты, — а как мы можем все это знать, если за стены города выходить запрещено?

Сердце заколотилось. Я нечасто выступала на уроках, и обратившееся на меня внимание всего класса действовало на нервы.

— Ну, закон исключает исследователей и добытчиков. Но! Хочу подчеркнуть, что даже они выходят за стены города с сильнейшей охраной и только в укрепленных машинах…

— Неужели обычные люди ни разу не бывали за стенами без защиты? Никто не пытался вырваться наружу?

Учитель бросил на камеру встревоженный взгляд. Это почему-то взбесило меня. Что со мной происходит? Уж не превращаюсь ли я в свободолюбивого упрямого Номада? Всю жизнь я тряслась за наши жизни, старалась выпутывать брата из неприятностей. Школа, домашнее задание и готовка еды для нас обоих стало для меня жизнью. Мне казалось, что обитание в четырех стенах для меня — самое подходящее времяпрепровождение. Это мне даже нравилось. Я любила бывать в одиночестве, да и сейчас не горю желанием общаться с людьми, однако… Мне вдруг, в этот самый момент, стало казаться, что вся моя жизнь — просто существование. Жалкое, волочащееся, тусклое и скучное. Единственным незаконным развлечением в ней было чтение старых, довоенных книг, которые по наследству достались нам с Номадом. Правительство исключило из списка «разрешенной для населения литературы» такие книги как «Ромео и Джульетта», «Маленький принц» или «Войну и мир». Если запрет на произведение русского писателя Толстого еще как-то можно было оправдать, то табу на «Маленького принца»…

Деспотия. Наш мир превратился в тоталитарное государство, зажимающее глотку каждому, кто чихнет в недозволенном месте. А ведь раньше люди по настоящему жили. Они ругались, дрались, мирились и снова ругались. И делали это безбоязненно. Тогда и отношения были настоящими — без фальши и лживого оскала, который стал привычным выражением лица сегодняшних людей.

Учитель вдруг заговорил. Я вздрогнула, очнувшись от своих мыслей.

— Сбежавшие из Аармонда люди, Сора, признаются врагами государства и зовутся «бунтарями». За их поимку дается денежное вознаграждение, хотя за стенами, разумеется, никто их искать не собирается. Мы все здесь понимаем, что эти люди — сумасшедшие безумцы, ведь выйти за черту города — значит умереть. Правительство заботится о нашей безопасности.

— Но ведь находиться здесь, не зная вкуса свободы — значит обречь себя на пожизненное заключение. Кто захочет для себя такой жизни?

Звенящая тишина. Боже, я что, сказала это вслух? Бледные лица одноклассником и мистера Меровинга подтверждали это. Мой взгляд словно магнитом притянуло к камере. Красный огонек мигнул мне.

— Мисс Мэднесс, — вытирая платком лоб, прошептал учитель, — что вы такое говорите… Аармонд — лучшее, что могло быть у нас…

Я струсила. В обществе давно ходили слухи о людях, что осмеливались произносить упреки в адрес устройства нашего маленького мира. Внезапные исчезновения и несчастные случаи часто происходили именно с теми, кто в ненужное время в ненужном месте сказал что-то не то. И, черт возьми… я не хотела быть следующей.

— Я не это имела в виду, — лихорадочно думая, пробормотала я, — я не думаю, что с нашим обществом что-то не так…

Классная дверь резко распахнулась. Все, кто был в классе, подпрыгнули. Я задрожала, увидев заместителя директора нашей школы. Ее рассерженное и одновременно испуганное лицо ничего хорошего не предвещало.

— Мисс Мэднесс, вас вызывает директор. Пожалуйста, пройдите за мной.

Я покрылась ледяным потом и посмотрела на учителя. Весь белый от напряжения, он сглотнул.

— Пожалуйста, миссис Стимпсон, можно оставить Сору здесь? У меня сегодня очень важная лекция…

— Нет.

Учитель еще что-то забормотал, но миссис Стимпсон схватила меня за локоть, подняла с пола рюкзак и потащила вон из класса.

— Я и сама дойду! — разозлилась я и выдернула руку. Если моя голова уже под топором палача, то можно и побрыкаться.

Заместитель сверкнула глазами и произнесла:

— Ваша вспыльчивость и… свободолюбие до добра вас не доведут, мисс Мэднесс! Ваш брат уже нашел проблемы на свою голову, и устроил вам отличную жизнь. А вы только что усугубили ее!

— Не понимаю, о чем вы, — нахмурилась я.

— А должны понимать! — покраснела миссис Стимпсон, — сказать вам честно? Вы мне никогда не нравились. Вернее, ваш брат, Номад. Он устроил школе столько проблем, сколько не устраивал не один ученик за все время. А теперь ясно, что вы пошли по его стопам.

— Глупость, — процедила я, — я ничего не сделала. И мой брат тоже.

Ни разу в жизни я не грубила людям, если не считать Номада, но это оказалось гораздо приятнее, чем я ожидала — будто шипы вытаскивали, такое было облегчение. Миссис Стимпсон не была удивлена моей упрямостью. Судя по всему, она считает меня безнадежной бунтаркой. И если таковой меня посчитает директор, то это плохо, очень плохо.

— Удачи, мисс Мэднесс, надеюсь, вы получите хороший урок, — последнее слово миссис Стимпсон буквально выплюнула мне в лицо.

Мы стояли у дверей директора, а заместительница гневно на меня взирала, почти припечатав к стене взглядом.

— Войдите! — раздался голос за дверью, и, брызгая слюной и негодующе бормоча, миссис Стимпсон открыла дверь.

Кабинет директора оказался для меня полной неожиданностью — я думала увидеть письменной стол, много книг и пару стульев для посетителей. Стены кабинета были обиты темными панелями, судя по всему из дуба. На полу лежал дорогой антикварный ковер, а на стенах висели красивые картины. Посредине комнаты и впрямь стоял стол, но он был абсолютно пустым, здесь не лежало даже ручки. К задней и передней стене были придвинуты два кожаных белых диванчика, на одном из которых, небрежно развалившись, кто-то сидел. Я не смогла разглядеть кто, свет из окна падал на директорский стол, а остальная часть комнаты была в тени.

Директор, восседавший на обычном деревянном стуле оказался самой большой неожиданностью в комнате. Я ожидала увидеть сурового старца с седыми усами и строгими очками. Но передо мной был усталый, небрежно одетый мужчина лет сорока, с маленькими глазками и большим, прямо-таки жабьим ртом. Такой человек больше всего подходил для работы на каком-нибудь заводе в роли механика или сборщика.

— Добрый день, — произнес он устало, — мисс Мэднесс, присаживайтесь, прошу вас. Миссис Стимпсон, вы можете быть свободны.

Я была поражена столь добродушным приемом. Чего я ожидала увидеть? Гневного блюстителя правил, который запечатал бы меня за решетку. А вместо этого меня приглашают присесть.

Дверь с грохотом захлопнулась и я поморщилась. Миссис Стимпсон — на редкость неприятная и несдержанная особа для этого идеального мира.

— Садитесь, прошу вас.

Я осторожно опустилась на краешек дивана. Сердце колотилось как бешеное. Хотелось как-то оправдаться, объяснить этому мужчине все, ведь я ничего плохого не имела в виду… Но что-то мне подсказывало, что от этого будет только хуже.

— Чаю? — вежливо спросил директор.

— Что? — тупо переспросила я.

— Чай, моя милая, — со вздохом повторил он, — с лимоном, с медом?

— С ли… с медом, пожалуйста, — заикаясь, попросила я.

Зазвенели чашки. Для меня директор выбрал маленькую фарфоровую, с красивым синим цветком. Наверняка такие не растут здесь. Только там, снаружи…

— Я… — испугавшись своих мыслей, заговорила я, — простите, господин директор, когда я говорила, что… я не имела в виду…

Мой поток бессвязных слов прервал голос, доносившийся с дивана.

— Директор, мы не закончили беседу.

Из тени вышел парень, небрежно разминая пальцы. Высокий, мускулистый, светлоглазый брюнет — настоящий красавец. Именно такие чаще всего разбивают женские сердца. Вечный образ обаятельного злодея. На щеках небольшая щетина. Ему лет двадцать, если не больше.

— Зейн, — вздохнул директор, — ты немного подождешь? У нас с мисс Мэднесс очень важный разговор.

Тот сощурившись, кивнул и недовольно шлепнулся на диван, всем своим видом показывая, насколько ему скучно. Противный и самодовольным тип, если присмотреться.

— Сора, меня зовут мистер Рэкет, — обратился ко мне директор, — я бы хотел обсудить с тобой инцидент, случившийся на уроке биологии и… еще кое-что.

Я молчала. Мистер Рэкет ждал. Еще кое-что? О чем это он?

— Ты ничего бы не хотела сказать в свое оправдание?

— Ничего такого я не имела в виду, — ответила я осторожно, — честно говоря, то, что я сказала, даже для меня было неожиданностью.

Мистер Рэкет поднялся из-за стола и стал медленно ходить по уютному кабинету.

— Мисс Мэднесс, такое не может просто сорваться с языка.

— Подростковая раздражительность, — оправдала я себя.

— Так я и думал, — вздохнул директор и устремил взгляд в окно, — вот только Сора, если бы все было так просто. Запись уже просмотрел Дом Законов, у них отмечаются подобные случаи.

Я невольно вздрогнула. Сидящий рядом парень глянул на меня, и я, поймав его взгляд, увидела снисходительность. Мне стало гадко, и я отвернулась. Совершенно отвратительный тип. Наверняка внутри себя еще злорадствует. Жаль, что под такой внешностью скрываются гнилые люди. Но мне не время переживать о том, плохой он или нет — на кону моя жизнь, буквально.

— И что же мне делать… — вздохнула я, глядя в пол.

— Именно об этом я и думаю… — в голосе мистера Рэкета была такая печаль и сочувствие, что я подняла на него взгляд.

Он с сожалением смотрел на меня. Неужели моя участь предрешена? Я не могла в это поверить и не бросалась в панику только потому, что до сих пор верила, что выйду невредимой из этой передряги.

— Неужели ничего нельзя сделать?

Директор лишь покачал головой. Мое сердце замерло.

Внезапно грохнула входная дверь, и в кабинет влетел разгневанный мужчина в смокинге, прямо за ним — два телохранителя.

— Вот ты где! — обратился он ко мне, сверля взглядом серых глаз, — маленькая бунтарка. Так ты хочешь на свободу.

Я перепугалась. Вернее сказать, меня одолел ужас. Господи, невозможно, чтобы из-за какого-то дурацкого предложения, сказанного мной на уроке, меня… убили. Или в лучшем случае усадили за решетку.

— Мистер Брейди, — мягкий голос рядом со мной, — здравствуйте.

— Ох! — мужчина остолбенел, глядя на парня, — Зейн… А что же ты здесь делаешь?

— Пришел поговорить с директором, — многозначительно сказал Зейн, и мужчина сразу от него отстал.

Вместо этого его злое лицо повернулось ко мне. Я совсем перепугалась. Два телохранителя поигрывали мышцами, что совсем меня смутило. Директор устало встал из-за стола и встал между мной и этим сердитым мужчиной.

— Чего вы хотели, Биллиус? — строго спросил он.

— Всего лишь справедливости, — ласково сказал мистер Брейди, — справедливости и торжества закона.

— Пожалуйста… — умоляюще произнесла я, едва сдерживая слезы, — я никогда ничего больше не скажу… Можно мне просто уйти? Меня потеряет брат.

Биллиус Брейди захохотал мне в лицо. Я поморщилась от летящих на меня капелек слюны. Два телохранители тоже тупо улыбнулись, развеселился даже скучающий Зейн. Один директор сохранил серьезность и спросил:

— Как зовут твоего брата, милая?

— Номад. Номад Мэднесс.

В кабинете воцарилась тишина. На меня уставились все, кто был в кабинете. Я обреченно опустила взгляд в пол.

— Звучит как приговор, — склонил голову Брейди, — да ты хоть знаешь, во что вляпалась, девчонка?

Я прерывисто вздохнула. Боже, что мой брат опять натворил? Неужели что-то действительно серьезное? Раньше его хватало только на мелкие нарушения закона.

— Что случилось?

Вместо ответа Брейди протянул мне красный лист бумаги. На нем было крупно выведено:

«Номад Мэднесс. Нежелательное лицо №26. За поимку полагается вознаграждение»

Затем следовала большая фотография моего брата — глаза виновато смотрят куда-то. Его сфотографировала камера, когда мы ссорились сегодня в классе. Я сглотнула.

«Номад Мэднесс разыскивается в связи с нарушением ряда правил пакта «Единый закон». Мистер Мэднесс причислен к «бунтарям», протестующих против воли народа и государства, и при поимке подлежит уничтожению»

Уничтожению.

Бумага в руках задрожала. Не видя ничего вокруг, я опустилась на диван. Это не может быть правдой, скажите, что я сплю…

— Ну? –спросил Брейди, — сама скажешь где он, или пытать будем?

Я медленно подняла на него глаза. Это что, шутка такая? Лицо Брейди было вполне серьезно. Директор внезапно прерывисто вздохнул и выпалил:

— Вы сошли с ума, ей же семнадцать лет! О каких пытках идет речь? Это запрещено!

Один из охранников подошел к нему и легко поднял в воздух на шиворот. Я испуганно сжалась на диване. Сидящий рядом Зейн усмехнулся.

— Помолчи-ка Рэкет, — с угрозой прошипел Брейди, — или забыл, как ты сюда попал?

Странно, но это подействовало на директора — тот внезапно обмяк и безнадежно посмотрел на меня.

Мне захотелось умереть.

— Джошуа, — обратился ко второму охраннику Брейди, — найди-ка мне все вещи, которые оставил в школьном шкафчике Номад Мэднесс. Жаль, что он так быстро сбежал, мы даже брошюру распространить не успели.

Мне охватило множество чувств — облегчение, ужас, боль, страх и замешательство. Мой брат сбежал? Но я ведь буквально только что разговаривала с ним. Когда он успел?

— Сбежал? –недоуменно переспросила я.

— О да, сбежал, — под звук захлопнувшийся двери ответил Брейди, — и ты это прекрасно знаешь, не надо ломать комедию.

Я нахмурилась. Понятно, этот мужчина думает, что я в сговоре с Номадом. И, похоже, переубедить его не удастся.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Брейди, — актриса из тебя никакая.

Что будет дальше? Черт возьми, во что вляпался Номад?!

— Вижу, ты нимало смущена тем, что я тебе сообщил, — прищурился Брейди, — а в людях я разбираться умею… Удрал твой братишка от закона, и оставил тебя нам на попечение. Добрый такой. Причем ни куда-нибудь, а за черту города, в Дикие Земли.

Сзади послышалось какое-то шевеление. Я вздрогнула, оглянулась и с удивлением обнаружила Зейна — совсем про него забыла. Он подошел к Брейди и картинно облокотился на стол, за который тот сел. При всей надменности и высокомерности этого жеста, он странно завораживал.

Я поспешно захлопнула рот и отвернулась, слегка покраснев. Вот дура, вляпалась хуже некуда, а краснеет перед презирающим ее парнем.

— Знаешь, Брейди, у меня к тебе предложение, — любезно сказал Зейн, — иди-ка ты туда, откуда пришел.

Черт, что он делает? Сейчас эти два громилы-охранники ему все мозги вышибут!

— Что? — опешили и директор, и сам Брейди.

— Возможно, кое-какие аргументы тебя убедят, — поднял брови Зейн, маня его за собой и выходя из кабинета.

Они шептались за дверью минут пять, которые тянулись для меня целую вечность. Боже, пожалуйста, пусть у Зейна получится выпроводить этого мерзкого мужика и его свиту! Я не знаю, зачем этот парень вызволяет меня из передряги, но спасибо ему, во всяком случае.

— Ну ладно, — жизнерадостно сказал Брейди, входя в кабинет — прости, солнышко, но у нас дела, — обратился он ко мне, — значит, так — мы забываем про все, что ты сказала, а ты просто не высовываешься из норки.

Он усмехнулся на последних словах. Я готова была поспорить, что глаза его торжествующе блеснули, но в следующую секунду он уже хлопнул дверью и ушел, оставив после себя гнетущее молчание и шок.

Я стояла, боясь пошевелиться. Это что, правда? Каким образом Зейн смог уговорить Брейди уйти? Неужели мне даже штрафа не выписали? Все это странно… и противоречит правилам нашего мира.

Я вдохнула. Сначала осторожно, словно боясь, что снова появится Брейди с охранниками, а потом — полной грудью. Комок в горле и тяжелый камень на сердце не растаяли, и я не сразу поняла, из-за чего.

Номад. За ним объявлена охота. Ему грозит неминуемая смерть. А еще я, возможно, никогда его не увижу. Единственного человека во всем мире, которому было до меня дело. Хотя даже в этом я теперь не уверена, раз он ушел и бросил меня одну.

Наверное, боль и отчаяние отразились на моем лице, потому что на меня уставились две пары глаз. А чего они ожидали?

— Мисс Мэднесс, вы в порядке? — осторожно спросил мистер Рэкет.

Я моргнула, боясь повернуть голову, чтобы не полились слезы, наполнившие глаза. Перед глазами стояло лицо Номада — виноватое куда больше, чем следовало в нашу последнюю встречу. Он уже знал, что бросает меня.

— Я в порядке, — хрипло сказала я и обернулась, чтобы они не увидели, как слезы потоками льются из глаз. Мне было так стыдно, что я ощущала жар, исходящий от лица. И как только кабинетное окно не запотело?

Мне на плечо легла чья-то рука. Я вздрогнула и почти обрадовалась, но, обернувшись, увидела директора. А чего я еще ожидала?.. Идиотка, просто идиотка.

— Я пойду, — смотря только на него, произнесла я, и, пересилив себя, прошептала смотрящему в окно Зейну, — пожалуйста, можно тебя на минутку?

Луч солнца ясно осветил картину — Зейн закатил глаза. Он не хотел никуда уходить. Но в чем смысл? Зачем он спас меня от казни?

Не дожидаясь отказа, я вышла и оставила дверь открытой. Несмотря на всю самовлюбленность и безумную пренебрежительность, Зейн спас мне жизнь. И я его поблагодарю, даже если он втопчет меня в грязь…

Я остановилась в двадцати метрах от кабинета. Ждала. Минут семь. Стараясь не думать ни о чем. Наконец из кабинета вразвалку вышел Зейн. Его глаза удивленно округлились, когда он увидел меня — видимо ожидал, что я уже ушла.

Преодолевая дрожь и внезапную потерю дара речи, я подошла к нему и выдавила:

— Спасибо, — он кивнул, равнодушно на меня смотря, — как ни банально звучит, ты спас мне жизнь…

— Пожалуйста, — Зейн спокойно улыбнулся.

Улыбка вышла какой-то хищной, но слишком обворожительной, чтобы я не улыбнулась в ответ. Зейн хмыкнул, словно ожидал этого.

— Ну, — протянул он, — пока.

— Пока… — стараясь скрыть досаду, произнесла я.

— Кстати, — вдруг сказал Зейн, и я резко к нему обернулась, — вот, держи.

Он протянул мне какой-то красный листок. Я вгляделась в него и увидела фото Номада — это тот листок, который мне показывал Брейди.

— Ммм, спасибо, — выдавила я.

Я не смотрела на Зейна — мой взгляд приковали глаза Номада — слишком виноватые, слишком несчастные… В нем был океан боли, словно он уже потерял меня. Я сморщилась, и снова с отвращением почувствовала слезу, скатившуюся у себя по щеке. Надеюсь, это не станет традицией.

Все еще не смотря на Зейна, я обернулась и заставила себя идти вперед. Невыносимый комок в горле — смесь ужасного чувства одиночества, боли и вины.

— Что с тобой? — требовательный бас прервал мою апатию.

Я невидяще уставилась на того, кто меня спросил. Апатия не прошла — я даже не поняла, какого пола мой собеседник.

— Эй! — крикнул он или она, и защелкал пальцами у меня перед носом.

Мне было абсолютно плевать — пусть хоть спляшет нагишом. Похоже, я навеки рассталась с желанием с кем-то поговорить.

— Почему ты повторяешь «умер»? — требовательно спросил голос.

Я что, говорю это вслух? Плевать. Номад умер. А если еще не умер, то сделает это в скорейшем времени. Внезапно меня сотряс приступ рыданий. Я-то думала, что за две недели уже выплакала все, что могла.

— Эй! — испугался голос, — Сора! Ну-ка пойдем…

Меня схватили за руку повыше локтя и поволокли из столовой. На меня уставились сотни глаз, но глаза вдруг поймали настороженный взгляд знакомых серых глаз. Что здесь делает Зейн? Он же уже закончил школу.

Голова варила туго, мысли обрывались на середине, так что я не могла даже сцепить их в одну связную цепочку.

Мой неведомый собеседник куда-то меня поволок, а я, даже не понимая, что делаю, тащилась за ним. Внезапно наступила тишина — мы оказались в пустом классе. Я вырвалась из крепкой хватки и ушла в угол. Потом села, подтянула колени и уткнулась в них головой.

— Сора, — обеспокоенный голос.

Я подняла глаза и наконец увидела, кто это был — Кайл Хемсворт, мой одноклассник. Вообще-то Кайл всегда казался мне очень далеким, он жил отдельно от меня и общался с компанией людей, которых я считала местной крутой бандой. Кайл выглядел точно как они — самодовольная улыбка, непробиваемое безразличие в отношении к таким необщительным людям как я, модная дорогая одежда, небрежность и подобие обаятельности. Я внезапно вспомнила, как давным-давно Кайл очень нравился мне, но сейчас это вызвало у меня лишь слабый смех.

Я подавила смешок и впервые за последнее время наконец очнулась от апатии. Мы сидели в душном, ужасающе знакомом классе — это тот самый класс. Где я видела Номада последний раз. Улыбка застыла у меня на губах, с ужасающей быстротой сменившись гримасой боли. Кайл тревожно и с опаской посмотрел на меня — что еще я выкину?

— Все нормально, — прохрипела я, без удивления замечая, что говорить почти разучилась.

— Нормально? — саркастически спросил Кайл, — поэтому ты повторяешь «умер»?

Я с ужасом заметила, как мои пальцы затряслись. Тело заломило и я уткнулась в колени, затрясшись от рыданий.

— Стой, стой, — быстро пробормотал Кайл, — прошу, прости меня, я брякнул не задумавшись…

— Один раз я уже брякнула… — прошептала я, с содроганием вспомнив Брейди.

Кайл с опаской и любопытством посмотрел на меня. Боже, ну зачем я это сказала! Сейчас начет приставать…

— Что брякнула? — сама непредсказуемость.

— Ничего, — я с трудом поворачивала язык, — скажи мне одно — что тебе нужно? До этого ты со мной ни разу не разговаривал.

Кайл явно опасался этого вопроса. Он тяжело вздохнул.

— Ну, — протянул он, явно стараясь выиграть время, — просто ты уже две недели ходишь какая-то странная. Ни с кем не разговариваешь, а если кто что тебя спросит, ты будто его не замечаешь. Твои друзья как-будто смирились с этим. Но ведь нельзя оставлять человека одного, когда ему плохо.

Я посмотрела на него невидящим взглядом. Номад наверняка бы меня растормошил, если бы был здесь. Без него все наперекосяк. Что мне делать? Что мне делать, если нет никого, кому я могу довериться? Я не могу просто сидеть и ждать… пока Номад появится. Если.

Кайл что-то сказал, а я опять невидяще на него уставилась. Как удобно! Сейчас он уйдет и не станет ко мне приставать. И я смогу подумать, что мне делать.

Кайл, по-видимому, рассердился. Он что-то затараторил.

Может… может мне самой начать поиски?

От одной этой мысли у меня затряслись поджилки и внезапно расправились словно слипшиеся легкие. Да, надо так и сделать… Если не струшу.

Кайл опять мне что-то сказал, и вдруг ущипнул за руку. Я вздрогнула и снова очнулась.

— Ну что? — недовольно спросила я.

— Хвала небесам! — возвел руки к небу Кайл, — что с тобой происходит?

— Не твое дело! — рявкнула я и немедленно почувствовала себя виноватой: ну что мне сделал бедный Кайл? Он ведь пытается помочь… Хотя мне уже не поможешь.

Кайл как-то очень странно на меня посмотрел.

— Сора, — медленно проворил он, — я понимаю. Все понимаю. Это все из-за твоего брата, верно? Он пропал. Можешь ничего мне не рассказывать, просто знай — если что, я рядом.

— Да уж, — только и сказала я.

Мне вдруг нестерпимо захотелось рассказать все Кайлу. Но я тут же одернула себя — что за идиотство — довериться первому встречному! А вдруг он это расскажет всей школе, и я уже не смогу нигде посидеть без того, чтобы на меня с отвращением и опаской смотрели? Ну уж нет.

— Спасибо, — вздохнула я, — мне приятно, что ты хочешь помочь, но, извини, ничем ты помочь не сможешь.

Кайл нахмурился, на лице его мелькнула досада, но он быстро взял себя в руки:

— Ну что ж, — бодро сказал он, — я все же попробую вывести тебя из столь плачевного состояния. Извини, но вид у тебя кошмарный — синяки под глазами, лицо бледное.

Я безнадежно покачала головой — от него не отвяжешься!

— Ладно, –устало взмахнула я рукой.

Приободренный Кайл протянул мне руку и помог подняться. Едва я встала, как тут же выдернула свою ладонь — мне вдруг стало неприятно и неловко.

Я трусиха. Не могу даже заставить себя выйти за пределы города. А вот Номад вышел — он настоящий смельчак.

В столовую мы вернулись вместе — оставалось пятнадцать минут до начала урока, а Кайл настаивал, чтобы я поела. Пока мы шли, на меня с удивлением пялились все ученики. Они уже привыкли к моей апатии, а теперь увидели в компании какого-то парня! Наверняка про меня уже ходят какие-то слухи.

В столовой на нас тоже глазели. Я закатила глаза, а Кайл поморщился — кажется, ему тоже было неприятно.

— Садись, — бросил он, указывая на стул напротив себя.

Я присела на краешек. Кайл же расположился вольготно — раскинул руки— ноги и с хрустом потянулся. Номад тоже так делал. Мне стало больно, и я еле сдержалась, чтобы не поморщиться.

— Чего хочешь? — спросил он, разминувшись.

Я скривилась, а он укоризненно покачал головой. Потом встал и пошел к буфету, встав в длинную очередь. Я сердито на него посмотрела, а потом уткнулась взглядом в стол. За стол кто-то сел — я даже не подняла голову.

Номад, где ты? Почему ты не вернешься? Ты меня бросил, точно так же, как и родители — только с той разницей, что они не могут вернуться.

— Привет, — знакомый голос.

Сердце застучало от догадки. Я медленно подняла голову и увидела Зейна — равнодушный вид, даже скучающий. Смотрит на меня с бесконечной скукой, словно разглядывает сорняк. Это вдруг вывело меня из себя. Зачем он пришел? Может, упрекнуть меня в том, что он спас мне жизнь, а я всего-то и сказала спасибо? А что я еще могу сделать? Всюду бегать за ним и подтирать сопли?

— Что-то хотел? — рявкнула я, и тут же раскаялась.

Каким бы неприятным типом он не казался, он все же спас мне жизнь. И еще я стала злоупотреблять грубостями. Раньше я бы в жизни не позволила себе такой интонации.

— Я хотел спросить, — четко выговаривая слова, сказал Зейн, — ты узнала, где твой брат?

Боже, ну зачем он его упомянул? Что ему от меня надо? Я до боли закусила губу, чтобы касаться равнодушной, и вполне ровно сказала:

— Нет.

— Нет? — требовательно переспросил Зейн.

— Нет.

— Почему?

Я не ответила. Список недостатков Зейна пополнился — он навязчивый, безалаберный и равнодушный к чужим страданиям. Но вот только почему я не хочу, чтобы он закончил разговор и ушел?

— Почему? — повторил Зейн.

Потому…

— Потому что он мне нравится, — боги, я что, сказала это вслух?! Я ответила на свой вопрос, а не его!

— Он тебе нравится? — недоуменно спросил Зейн — мне удалось разрушить его спокойствие — наконец-то! Зейн смотрел на меня недоверчиво и одновременно с интересом.

Я покраснела. Боже, что я ляпнула? А что он спрашивал? Кажется, почему я ничего не узнала о брате. Теперь он подумает, что мне нравится мой брат в совсем не том свете, в каком должен нравиться!

Но ответ на мой вопрос мне нравиться еще меньше, чем на его. Зейн не должен мне нравиться, точно так же, как я ему. Он же мерзкий самовлюбленный тип! Я не хочу становиться одной из его поклонниц. Но что поделать со скрученными от приятного волнения внутренностями?

— Я… — запыхавшись, затараторила я, — я не на твой ответила вопрос! А на свой. Я думала о своем!

— И о чем же ты думала? — уже второй раз в его глазах интерес. Вот это прогресс! Может, у меня все-таки есть шансы?

— О… — что мне может нравиться?! — о кофе.

— Кофе? — ошарашено спросил Зейн, — каком еще кофе?

— Ну, черном. Я люблю черный кофе. Желательно не горячий.

Из толпы у буфета на нас подозрительно смотрел Кайл. Кажется, он слишком нервничает. Я ободряюще ему улыбнулась. Почему-то настроение у меня стремительно улучшалось. Может, потому что мне удалось вывести из себя непоколебимого Зейна?

— Ну, — сказал все еще пораженный Зейн, — э, ну так что… что ты узнала о брате?

Зейн слегка склонился ко мне над столом и я почувствовала невероятно приятный запах — просто потрясающий! Очень мягкий аромат — свежий, с капелькой сладковатости, такой невозможно объяснить словами.

Я глубоко вдохнула. Тело неосознанно наклонилось вперед, но Зейн это заметил и отстранился. Я чуть не скончалась от позора.

— Почему тебя это интересует? — глядя под ноги и чувствуя, как плавятся от стыда внутренности, прошептала я.

— Потому… — Зейн довольно ухмыльнулся, когда увидел мое пылающее лицо, — потому что я хочу тебе помочь.

Кайл подошел к столику. Он неприязненно покосился на Зейна и сел на ближайший ко мне стул. Весь его вид говорил о том, что присутствие Зейна не желательно — даже в том, как резко он поставил поднос на стол, плеснув на себя колой. Зейн высокомерно поглядел на покрасневшего Кайла.

— Хочешь помочь? — озадаченно спросила я, не смотря на Кайла.

— Да, — Зейн тоже проигнорировал Кайла, — и знаю как…

— Сора! — громко спросил Кайл, — хочешь, я сегодня довезу тебя до дома?

Я покраснела. Господи, почему ты не появился раньше, когда я бы хотела, чтобы ты мне это предложил? Как теперь отвечать? И опять я чувствую себя виноватой. На этом чувстве будут играть все окружающие!

— Ну… ладно, — стараясь говорить спокойно, произнесла я.

Нет, не надо было этого делать. Теперь у Кайла появятся надежды. А какие у него могут быть надежды, если я в ближайшее время сбегу из города?

Я что, уже все решила? Не так быстро…

— Хорошо, — облегченно сказал Кайл, убедившись, что Зейн не успел еще ничего предпринять.

Черта с два я бы согласилась идти с тобой, Кайл, если бы меня пригласил Зейн. Тебе везет. А вот мне нет. Я горько усмехнулась. Зейн смотрел в сторону, но невыносимо приятно было само его присутствие. От понимания того, что этот самовлюбленный парень мне так понравился, на меня напал приступ истерического хохота. Нашла когда… влюбляться?

— Ну что ж, — с убийственной улыбкой, от которой затряслись поджилки, сказал Зейн, — надеюсь, ты подумаешь над моими словами.

Я кивнула, не помня, на что соглашаюсь. Нет, все-таки Зейн мне не нравится — эта его холодность, безразличие, высокомерность! Он меня раздражает. Раздражает, слышишь?