О бане, Новом Годе и Волдеморте (джен)

— По-моему, в нашем доме завелось привидение, — баба Женя стояла передо мной, уперев руки в бока, и вполне воинственно, несмотря на преклонный возраст, сжимала в руке швабру.

В другой ее руке красовался мой шампунь. Вполне обычный шампунь, перелитый дома в маленькую бутылочку из-под минералки, чтобы везти в деревню было легче. Вот только бутылочка эта сейчас была полупустая.

— Пойдем, посмотришь, — махнула мне бабушка и скрылась в сенях.

Вылезать из теплой избы мне не хотелось совершенно — на улице метель, поземка крутится, мороз — того и гляди уши отморозишь. Ничего не попишешь — сочельник! Но, к моему огромному разочарованию, ванна в деревне была не предусмотрена, зато ее вполне успешно заменяла дважды в неделю растапливаемая баня.

Так что по сугробам и ухабам вслед за моей неутомимой старушкой я пробралась к крохотной хижинке на нашем заднем дворе. Полные сапоги снега набрала — все-таки городская обувь совершенно не приспособлена для лесных каникул.

После ночного снегопада наша банька напоминала рождественский шоколадный пирог — всю крышу завалило снегом, точно припудрило. И на тропинке к ней виднелись лишь глубокие провалы — следы моей бабушки.

— Ты только полюбуйся! — очень возмущенная старушка распахнула передо мной дверь, жестом приглашая меня войти и «полюбоваться».

Ну что ж, любоваться — значит любоваться, мне и самой интересно стало, что же учудил наш ночной незваный гость.

Баня наша еще не остыла с вечера, а от печки слегка веяло теплом. В углу стояла здоровая кадушка, в которой отмокали бабушкины березовые веники, с потолка свисали сухие пучки мяты и пижмы. В воздухе застыл тяжелый запах мокрой древесины. Но в остальном… в остальном наша баня представляла собой печальное зрелище. Тут и там на полу красовались еще влажные мыльные дорожки, всюду виднелись жирные ляпсусы и брызги шампуня. А зубной пасты тут было разлито просто море — как будто кто-то специально целый магазин скупал, чтобы опорожнить все эти тюбики к нам на пол. О скамейке и вовсе говорить было нечего — какой-то изверг выцедил на нее пару тюбиков крема, который теперь печально плавился на теплом воздухе.

Но больше всего меня поразило наличие здесь мышеловки — самой большой нашей мышеловки, в открытую установленной прямо посреди комнатушки. Даже кусочек сыра был в нее положен — непонятно лишь, зачем.

— Бабуль, а зачем ты мышеловку поставила? — полюбопытствовала я у невозмутимой бабы Жени. — Не думаешь же ты, что это дело лап мышек?

— Да Бог его знает, — отмахнулась бабушка. — Я перепугалась, как увидела это. Думала — дай-ка, поставлю, все лучше, чем ничего. А сегодня ночью я караулить останусь — надо выдворить отсюда этого хулигана, — и она потрясла шваброй, по-видимому, настроенная очень серьезно.

Ох, и не завидовала я нашему гостю — рука у моей бабушки была тяжелая, а характер — очень боевой. Но оставлять пожилого человека ночью в холодной бане представлялось мне весьма неудачным решением — все-таки и спину прихватить может, и простуда прицепится.

— Бабуль, тебе тут караулить нельзя — холодно слишком, — стараясь придать голосу как можно больше уверенности, сказала я. — Лучше я останусь тут на ночь — от меня еще ни одно привидение не ушло!

— Что ты! — замахала на меня бабушка. — Вы, городские, и так из насморка не вылазите, а ты со своими привидениями!

* * *

Как бы бабушка не упиралась, как бы ни грозилась позвонить родителям, а спорить со мной было бесполезно. Все-таки мое ослиное упрямство досталось мне именно от бабы Жени.

Но сидеть ночью в нетопленной бане было очень холодно. Даже теплые шерстяные варежки и шуба никак не могли облегчить мои муки — пальцы покалывало, а нос, наверное, весь покраснел.

В поисках чего-нибудь, чем можно было бы согреться, я прошлась пару раз по хижинке, старательно избегая встречи с мышеловкой. Только прищемленной ступни мне сейчас не хватало!

Наконец, минуты через две, которые показались мне целой вечностью, я обнаружила то, что могло меня спасти — два рваных шерстяных одеяла, которые днем бабушка вынесла сюда проветривать.

Постелив одно одеяло на сухую часть пола, я завернулась в другое и села ждать, сама не зная, чего.

За окном снова лепил снег, выводя на окнах белые лохматые узоры. В нашем доме горел свет, и сквозь желтые тонкие шторы было видно, как бабушка что-то готовит на кухне. Мне стало очень тепло от мысли, что завтра вечером мы с ней сядем за рождественский стол, что к восьми часам приедут родители, тетя и дядя с моими братьями и сестрами. Что мы будем слушать радио, а когда пробьют куранты, пойдем в баню. А ближе к утру мы с сестрой, поддавшись странной традиции, будем гадать на темном страшном (по крайней мере, несколько лет назад он казался очень страшным) чердаке.

Я сама не заметила, как уснула. Не помню, что мне снилось, но проснулась я от звонкого щелчка и сдавленной ругани.

— Понаставили тут дряни какой-то! — возмущался хриплый простуженный шепот. — Что это за адская машина?! А ну пошла вон, ш-ш-шмакодявка!

Затем раздался звук удара, новый заряд изощренной брани и звук чего-то, покатившегося по полу.

Поняв, что рядом со мной происходит нечто, не укладывающееся ни в какие рамки, я с трудом разлепила тяжелые веки.

Прямо передо мной, сантиметрах в тридцати, во тьме сияли красные глаза с вертикальным зрачком. Мои же глаза плохо фокусировались и отказывались долго оставаться открытыми.

Дважды чуть не выронив коробок, я зажгла спичку. Так, что у нас тут? Красные глаза, серая кожа, тонкие губы. Ой, мамочки, Волдеморт!

— Ты что тут делаешь? — плохо соображая, поинтересовалась я.

Темный Лорд оторопело на меня таращился и, похоже, никак не мог взять в толк, что же тут делаю я.

— Волшебную палочку отобрали, — наконец, совсем не величественным тоном объяснил он. — Изгнали из волшебного мира в какую-то глухомань. А тут даже не помыться спокойно! То мошка, то комары, то слепни, то клопы, а теперь еще и холодина! Вода, небось, тоже холодная, — брезгливо, кончиком пальца, он пощупал воду в кадушке. — Ну конечно, ледяная! Изверги!

И мне отчего-то стало его очень жаль — такое отчаяние отразилось на этом сером лице со впалыми щеками.

— Может, чайку? — предложила я, вытаскивая из-под края одеяла оставленный бабушкой термос.

* * *

— А я тут у вас совсем задубел! Это вообще ни в какие рамки не лезет — и куда только смотрит министерство погоды?! А лето!.. Это просто ад какой-то, а не лето! И собаки — только вчера покусали, а я всего-то в курятник за едой забрался! И сеновал мой с каждым днем все редеет — скоро вообще спать негде будет! — жаловался Волдеморт, сидя утром за нашим с бабушкой столом.

Баба Женя хлопотала вокруг него, подкладывая на тарелку салат и пирог.

— Еще чаю? — спросила она, как только чайник на плите засвистел.

— Да, пожалуйста, — ответил он, подставляя большую, еще дедушкину кружку.

А я тогда подумала, что, пожалуй, теперь у меня появился новый дедушка. Хотя и от призрака я бы не отказалась!