Сон истекает (джен)

Сверху низвергаясь, ручей прохладный

Сон истекает.

Сапфо

Светло.

Я сощурил глаза, но в следующую секунду это не спасло меня от ослепительно белой вспышки. На мгновение все слилось.

Серебряная молния пронзила ставшее чувствительным сознание. Все вокруг закружилось в бешеном танце, сметая остатки выдержки.

Пространство передо мной окрасилось в нежный рассветный оттенок. Густой туман сизой пеленой опустился на последних молочно-белых змеек, тяжело оседая и скручивая концы их прозрачных хвостов. Некоторое время я наблюдал за этим действом, пока не понял, что передо мною простые облака: пушистые и огромные, словно слепленные из нескольких тонн ваты.

Свежесть исчезла. Рассыпалась в вихре новой удушающей пустоты. На мгновение мир сузился, и я, не успев осознать происходящее, очутился внутри странного кокона, будто сплетенного из зноя и усталости.

Огромное небо насыщенного цвета. Темная лазурь. Вокруг нет ни кусочка спасительной тени. Бархатный ветер обволакивает с головы до ног, ужесточая невыносимую пытку. Здесь нет солнца. Невыносимое пекло исходит из ничего. Клубится сгустками и так же тихо уходит, оставляя безграничное ощущение тоски. Я опускаюсь на раскаленную землю, не в силах устоять на ногах.

Здесь нет ничего. Воспоминания забыли обо мне. А даже если и помнят, им никогда не найти дорогу сюда.

Здесь никому не снятся кошмары. Возможно, это Рай для тех, кто возжелал покоя. Когда-то я тоже был среди их числа.

Здесь обитает пустота. Бессмыслица, пожирающая душу с наступлением утра.

Здесь нет покоя ни живым, ни мертвым...

Она уже начинает затягивать меня в свои сети. Я на мгновение прикрываю глаза, и, когда снова ожидаю почувствовать тяжесть своих век, они поднимаются с необыкновенной легкостью.

Все вокруг окутывают сумерки, но я прекрасно различаю огненно-красную кромку пестрых облаков. Они стоят неподвижно, будто попали на небо с пейзажа. Я замираю всего на мгновение.

Туман опускается на серую землю тонкой прозрачной вуалью. Тишина, кажется, становится еще более плотной, впитывая в себя даже мое слабое дыхание.

Песчаная дорожка, усыпанная бесцветными камешками, также безмолвствует. В надвигающейся ночи она кажется почти что призрачной.

Тусклая луна коварно выглядывает из-за туч, и я осознаю, что уже несколько минут не могу оторвать от нее взгляд. Я пристально вглядываюсь в ее лик, понимая, что наконец-то нашел свое пристанище.

Очень хочется услышать морской прибой. Я улыбаюсь и медленно подхожу к обрыву, жадно рассматривая невообразимую темноту. Наверное, кто-то проливает ее огромным ковшом, стремясь как можно скорее заполнить все вокруг. Но пока время не пришло, она прячется там.

Иногда мне кажется, что здесь совсем нет воздуха. Вся эта эфемерность поднимает в моей душе детский восторг, чередующийся с любопытством. Память снова покидает меня.

Я ускоряю шаг, желая скрыться от проблесков тревоги, однако вскоре она настигает мое сознание и сует в него свои цепкие пальцы. Мне никогда не удавалось уйти от нее.

Слабость наваливается внезапно — и я с готовностью отдаюсь ей, зная, что забвение сможет хотя бы на время излечить меня.

* * *

Я задыхаюсь. Жадно хватаю ртом воздух, но понимаю, что легкие не наполняются. Надрывный кашель, внезапно вырвавшийся из горла, заставляет меня поморщиться, несмотря на панический страх.

Кто-то кричит. Я неловко приподнимаюсь на руке и снова падаю, не в силах удержаться.

Это всего лишь сон. Смутно вспоминаются размытые образы, и я осознаю, что не могу вырваться из их объятий.

Внезапный резкий запах заставляет меня отшатнуться и мгновенно почувствовать опору. Кто-то мягко касается век и неожиданно встряхивает, как тряпичную куклу. Я раскрываю глаза и непроизвольно вскрикиваю.

— Никогда не засыпай здесь. Это может плохо кончится, — произносит над ухом обманчиво мягкий голос.

Я едва удерживаюсь от скептического выражения. Куда уж хуже? Невысказанный вопрос повисает в воздухе, и мне ничего не остается, кроме как поспешно кивнуть.

В безжизненном лунном свете стоит женщина. Внимательные, излишне проницательные черные глаза оглядывают меня, будто желая запомнить каждую деталь. А я лихорадочно пытаюсь вспомнить, где мог их видеть.

— Нигде, — она насмешливо улыбается и повелительным жестом указывает мне на место рядом с собой.

Я хмурюсь и она, встречая мой недовольный взгляд, склоняет голову набок. Через некоторое время молчание начинает меня нервировать, но я упрямо сижу на удивительно удобных камнях.

Она внезапно поворачивается и уходит. Лунные лучи играют в темных волосах, небрежно спускаясь на такое же сумрачное платье.

— Кто вы?

Я безрезультатно пытаюсь придать своему голосу уверенности.

Она не откликается, и потревоженная тишина еще сильнее сгущается над нами. Предчувствие чего-то непоправимого охватывает меня железными тисками, и я, резко вскочив, делаю несколько шагов.

— Не отставай, — спокойно говорит она.

Я отчетливо чувствую затаенную властность в этом голосе и, поколебавшись, подчиняюсь.

Смутная тревога не дает мне покоя.

Мысли. Она умеет читать их.

Я прикрываю глаза.

Сейчас никто ничего не произносит, но я четко знаю: пути назад нет.

— Здесь нет того, что могло бы так пахнуть, — неожиданно для самого себя произношу я.

— Откуда ты можешь это знать, Том? — она вновь тонко улыбается.

Даже от того, кто может порыться в голове, услышать свое имя сейчас удивительно приятно... Я с трудом удерживаюсь от нервного смешка и пытаюсь сконцентрироваться.

Перебираю в голове все известные запахи, понимая, что мне не отыскать в памяти даже приблизительно похожего на тот.

Тот был слишком сложен, слишком чудесен…

— Mandragora Vernalis(1), — нараспев произносит она еле заметным шепотом, будто доверяя огромную тайну.

Я недоуменно хмурюсь и с негодованием вижу, как в ее глазах появляются огоньки презрения.

— Жаль. Я думала, что ты более способный.

Эти слова рассекают мое спокойствие словно мечом. Я почти что с ненавистью вглядываюсь в бледное, начисто лишенное красок лицо.

— Ее плод привел тебя в чувство.

Неожиданно усталый тон обезоруживает.

— Но ведь он... не способен на это, — тихо произношу я.

— Способен, — довольно резко произносит она, бросив раздраженный взгляд на мое удивленное лицо. — Здесь все по-другому. Умение чувствовать — противоположность смерти, а смерть — это сон. Ты умер и вновь ожил, когда начал ощущать эмоции.

Сказанное повергает меня в шок. Я внимательно вглядываюсь в ее черты, надеясь отыскать хотя бы тень насмешки.

Кажется, луна вознамерилась осветить каждый камешек, каждый уголок этого пустынного места. Возможно, в том мире я бы смог почувствовать первые отголоски головной боли. Совсем скоро я забуду и об этом.

— Разве здесь можно умереть? — мой голос проносится над долиной и наполняет ее тихим ропотом.

Я не сразу понимаю, что это голоса других живых теней. Тех, к которым мне не найти пути…

— Да, — многоголосое эхо печально вторит ее словам, все больше оглушая меня. — У нас не спят. Никогда.

Резкие слова будто впечатываются в мою память, наваливаясь на душу свинцовой тяжестью.

— Что могло случиться со мной?

В голосе звучит волнение, и я со стыдом ожидаю новой волны насмешек.

— Ничего, — в ее тоне звучит снисхождение. — Те, кто приходят сюда, еще слишком связаны с миром. Они и не там, и не здесь.

— Нам не нужен сон. Мы уже находимся в нем, — тихо добавляет она после непродолжительного молчания. — Но чем дольше ты спишь, тем больше забываешь. И, в конце концов, не остается ничего, кроме пустоты, где нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. Наше существование всего лишь имитация жизни. Спектакль без сценария.

— Нельзя спать, — внезапно шипит она.

Расширенные глаза вспыхивают огнем, растворяющим в себе любые вопросы. В ее чертах я замечаю что-то смутно знакомое, но память отказывается помогать мне.

Неожиданно сияние гаснет, не оставляя и следа.

И мы продолжаем путь.

Завеса из тумана постепенно заполняет все вокруг. Я машинально оглядываюсь и вижу, как он сгущается за нами.

— Как вас зовут? — спрашиваю я.

Ее молчание начинает действовать на нервы. Мне не приятно быть таким навязчивым, однако отчаянное желание услышать голос все же перевешивает.

— Не имеет значения.

Я смотрю на резкие черты ее лица. Недовольно сжатые губы медленно открываются, произнося эти сухие слова. Когда она вновь смыкает их, я успеваю уловить секундное напряжение в антрацитовых глазах.

В голове неожиданно вспыхивает давно забытая мелодия — и я на мгновение отвлекаюсь от гнетущей тишины. Она то спускается вниз, обрываясь нежным пиано, то поднимается вверх и гремит грозными аккордами.

Мое первое сочинение. Небольшая пьеса, написанная в порыве чувств, которую я так и не решился вынести на суд.

Музыка была для меня всем. Клокотала, громыхала, обнадеживала и утешала. Приходила ко мне в предрассветные часы и уходила, чтобы снова явиться в грезах.

Я едва удержался от всхлипа. Без сомнения, жалкое зрелище, но меня это не волновало. Сумерки скрыли от нее выражение моего лица, но, я уверен, не скрыли мыслей.

— Переживаешь о своем рояле?

Ее вопрос резко врывается в мои размышления — и я вздрагиваю. Она снова улыбается, поведя рукой в неопределенном жесте.

— Совсем скоро тебя ожидает сюрприз.

Загадочность в ее тоне вызывает у меня резкую неприязнь, и я призываю на помощь все самообладание, чтобы не поморщиться в отвращении. Ощущение нереальности происходящего окутывает меня коконом страха. Такое почти болезненное презрение я испытывал, только если видел…

— Какой догадливый мальчик! — она резко хохочет, заставляя меня вскрикнуть и попятится. — Да еще и нервный.

Последнюю фразу она произносит почти что кокетливо. В обсидиановых глазах мерцает коварство и гаснет, сменяясь холодным равнодушием.

Я зажмуриваюсь, молясь, чтобы это видение исчезло. Но все те, кого я знал, неподвижно стоят перед глазами, теряясь в ее изменчивом облике.

— Где они? — кричу я, полностью теряя контроль.

— Все здесь,— шепчет она, неожиданно подскакивая ко мне. Я отшатываюсь, вызывая новый взрыв оглушительного смеха.

Что-то знакомое вновь мелькает в памяти, и я, не успев удивиться собственной нелогичности, спрашиваю:

— Обычно вы все… меняете облик. Я точно знаю, — мой голос хрипит, и я, ощутив невыносимый прилив раздражения, шепчу: — А сейчас что? Средств не хватило, или спецэффекты подкачали?

Она больше не смеется. Только жестко хватает меня за волосы и заставляет посмотреть в лицо. Я кривлюсь от резкой боли.

— Ты должен был вспомнить все сам, — без тени эмоций говорит она, а я чувствую подступающий ужас, неотрывно вглядываясь в безжизненные глаза.

— Выбор. Всегда есть выбор,— произносит она, неприятно улыбаясь. — Время ждет тебя и начнет свой отсчет, как только ты примешь решение.

— Какое решение? — шепчу я помертвевшими губами, почти не различая своего голоса.

— О, я уверена, ты знаешь, о чем я говорю.

Она отпускает меня и издевательски кланяется, будто отдавая мне власть. Я долго не могу поверить в это. В который раз застываю истуканом и пристально смотрю на нее.

— Не драматизируй, Том, — она морщится и отчаянно напоминает мне сестру. Своевольную Диану.

Я отвожу взгляд. Мысли белым туманным облаком снуют в голове. Хаос, к которому я так привык в жизни, играет со мной злую шутку, мешая сосредоточиться.

— Хочешь, могу устроить рояль?

Притворно-радушный тон, как ни странно, не действует мне на нервы. Я делаю отрицательный жест, и, будто в отместку за отказ, в голове снова вспыхивает мелодия. Полифония. Мой выпускной экзамен в консерватории.

— Прекрати! — с яростью произношу я. — Не смей!

Музыка жалобно замолкает и обрывается.

— Том! — отчетливый голос взрывается и замолкает, оставляя неясный след.

Я не сразу понимаю, что кто-то произнес это наяву.

— Да, это они зовут тебя, — она указывает рукой на постепенно проясняющийся пейзаж в противоположной стороне. — Там тебя ждет то, что ты любишь больше всего.

— Но почему?! — я кричу, позабыв о том, какую угрозу могут излучать ее глаза.

— Забвение,— коротко отвечает она. — Все, кто приходит сюда, должны решить. Обретя одно, они теряют другое. Ради чего-то нужно принять в свой разум частичное забытье.

— То есть, если я пойду... туда, то навсегда забуду о них? — мой голос дрожит.

— Верно.

— Объясни мне, — шепчу я.

Все, что мне остается — надеяться на ее… милосердие. Я чувствую внезапную вспышку ненависти к своему почти что просительному тону, но быстро подавляю ее.

— Ты должен дать дар тому, кто родится, добровольно отрекшись от того, что имеешь, — произносит она.

И я отчетливо понимаю, что уже давно сделал выбор. Жест доброй воли… Я подавляю горькую усмешку, уже почти коснувшуюся губ.

Она ласково и легко улыбается — и на миг я перестаю дышать, потому что вижу перед собою маму. В горле застревает комок, когда я вспоминаю ее лазурную шаль и цветочные духи, отчего-то напоминающие мне о запахе апельсинов.

На бледное лицо падает лунный свет — и видение исчезает, растворившись в предрассветном сумраке.

— Ты должен принять решение до рассвета,— шепот гулко отдается в моих ушах, пронзая пространство вокруг неслышимым эхом.

Их голоса затихают, будто потеряв последнюю надежду. И я не смею прервать эту священную тишину.

* * *

Начало нового дня превратилось в непроходимые дебри неизвестности. Ее голос отсчитывал мне часы, пока последний лунный луч не коснулся наших склоненных голов.

Пять букв… Я произношу их едва слышным шепотом и подношу руку к непослушным губам, касаясь их почти невесомо. Горечь проникает в каждый уголок и оставляет отпечаток на коже. Соленые следы в этот миг слишком похожи на слезы.

Они кивает и берет меня за руку.

— Я всего лишь проводник. Не воображай больше, чем есть, Том.

Последние слова звучат непривычно мягко. Я киваю и, подчиняясь надвигающейся слабости, закрываю глаза. Дымка окутывает меня и с необыкновенной силой тянет внутрь. Прежде чем последовать за нею, я успеваю услышать:

— Он выбрал отражение(2)…

Куда-то несется ветер, но я слишком далеко, чтобы чувствовать его дыхание. Почти беззвучный шепот резко обрывается и короткое прикосновение все еще холодит руку, когда я распахиваю глаза.

* * *

Веселый заливистый смех разносится вокруг, заполняя гнетущую тишину. Я резко разворачиваюсь и успеваю заметить кусочек легкой, почти невесомой ткани, проскользнувшей мимо.

— Поймай меня!

Черноволосая красавица поднимает руки вверх и наигранно строго хмурится. Неожиданное движение заставляет замереть, и следующие несколько секунд я зачарованно наблюдаю за танцем, который рассеивает последние остатки печали и смутного беспокойства. Утренняя свежесть в несколько раз усиливает ощущение чистоты. Я глубоко вдыхаю и чувствую, как сонм из пестрых звуков клубиться вокруг, отбивая удивительный ритм.

— Ты такой грустный.

Нежные пальцы касаются моих волос и задумчиво перебирают их. Бездонные ярко-зеленые глаза с удивлением всматриваются в мое лицо.

— Я Аталанта, — хрустальный смех снова озаряет мою душу спасительным светом.

— Аталанта, — задумчиво повторяю я, удерживая в своих руках ее хрупкое запястье. — Разве нимфам не запрещается разговаривать с… людьми?

Она резко отталкивает меня и пронзает яростным взглядом. Не могу сказать, что не заслужил этого за свою бестактность. И все же…

— Иди прочь, — ее губы сжаты.

Я фыркаю и притягиваю недовольную красавицу к себе. Ее глаза неожиданно приобретают черный оттенок — и мои руки бесцельно хватают воздух.

— Уходи.

Теперь в мелодичном голосе проскальзывает грусть, и я невольно напрягаюсь.

— Ты сыграешь мне?

Аталанта смотрит с сочувствием, а мне хочется смеяться. Что-то неясное, робко блуждающее в памяти, наконец-то уходит. Тревога отступает.

— Конечно,— отвечаю я и устремляюсь к небольшому строению, отчетливо понимая, что вернулся домой.

Ясные глаза смотрят на мою обитель с непонятным волнением.

— Откуда ты знаешь, что он твой?

Ее взгляд на мгновение становится холодным.

— Чувствую, — произношу я, пожимая плечами.

В теле ощущается необыкновенная легкость. Я не хочу сейчас задумываться о том, отчего моя собеседница смотрит так настороженно. Что-то бесконечно близкое к эйфории кружит меня в безумном танце, в который совсем недавно вовлекала меня Аталанта

Зеленая роща мягко выпускает меня из своих объятий, и я приближаюсь к небольшому строению. Деревянный домик гостеприимно открывает передо мною свои двери. Солнечный свет, мелькая на черепичной крыше, заливает небольшую поляну бежевой краской. Она растекается вокруг и принимает в себя неровные тени деревьев.

Небольшой столик с искусно выполненной резьбой пробуждает в памяти что—то знакомое. Но стоит ей ухватить силуэт в воздушном одеянии, как образ вспыхивает и исчезает во мраке. Где-то с минуту я неподвижно рассматриваю непонятные символы и с разочарованием понимаю, что мне не определить их значения.

Решительно стряхнув оцепенение, оглядываюсь. Небольшое кресло притягивает взгляд, и я только сейчас осознаю, как сильно устал.

Ощущение нереальности происходящего вселяет тоску. Я беспомощно всматриваюсь в идеально ровные стены и медленно перевожу взгляд на пол, концентрируясь на смутных голосах. Они снова не дают мне покоя. Снова…

Женщина в черном. Вспышка понимания озаряет меня и заставляет пошатнуться. Головокружение набирает обороты, затягивая внезапно вспыхнувший образ в туманную пустоту.

«Ничего не помню…» От внезапно всколыхнувшейся ярости хочется кричать, но я усилием воли подавляю неуместное желание и, помедлив, опускаюсь в кресло.

Новая вспышка отчаяния заставляет меня вскинуть голову.

Пронзительно лимонный солнечный луч врывается в окно и мягко скользит вперед. Массивная дверь неохотно поддается его очарованию, позволяя забраться наверх, поближе к ручке.

«Без резьбы», — неожиданно нелепая мысль приносит облегчение и я, коротко усмехнувшись, вхожу.

Увиденное, как некоторое время назад, рассеивает тоску — и я улыбаюсь.

Рояль… Угольно черный инструмент, который я так часто видел во сне.

Счастье вливается в душу короткими толчками непередаваемого удовольствия. Мир снова обретает краски, и я, не в силах устоять на месте от радостного возбуждения, преодолеваю расстояние всего в несколько шагов.

Мои руки дрожат, а сердце бешено колотится в груди. Пальцы почти с трепетом касаются клавиш и замирают от давно забытых ощущений.

Мне кажется, что прошло несколько десятков лет, прежде чем я снова слился с нею. Морские волны закутывают меня, наполняя каким-то щемящим чувством, и я опускаюсь в эту пучину безо всяких колебаний.

Время больше не отсчитывает секунды. Песок давно высыпался из стеклянных часов, соединившись с кристально чистой водой.

Доиграв разминочный пассаж, я принимаюсь за сонатину. Экспозиция(3) звенит хрустальными колокольчиками, и я, позволив себе короткое ритенуто(4), замираю, пытаясь разобраться в хаосе ощущений.

Здесь только настоящее. Обрывки памяти покидают свое прибежище.

Разработка(5) переливается потрясающей гармонией. Иногда она будто безмолвствует, и я перестаю слышать течение мелодии.

У каждого свое одиночество. Схожие звуки в названии ничего не меняют.

Реприза(6) гремит аккордами, вторя пронзительной арии(7) правой руки. Цепкое стаккато(8) рассыпается многоголосым эхо.

Туман уходит, оставляя после себя молочную дымку. Спящая река пробуждается, раскрывая свою душу в шипящем журчании.

Инструмент замолкает, и я снова прикасаюсь к клавишам, извлекая из них звуки, которые, соединяясь, рисуют мелодию моей первой пьесы.

Тусклый свет сплетается в кружева, замысловатыми узорами лежащие на полу. Шаль из теней неподвижна — и мне кажется, что она поселилась здесь навечно.

Щемящее чувство неожиданно становится почти невыносимым. Луна таинственно и как-то сочувственно улыбается. Совсем как Аталанта…

Пальцы все быстрее бегают по клавиатуре, приближаясь к кульминации. Завершающее крещендо(9) чувственно и сладко пылает под руками.

Тоска больше не посещает меня.

Музыка затихает и, приближаясь к развязке, становится все нежнее.

Трудно дышать. Я бросаю взгляд на все еще неподвижную шаль и слышу шелест деревьев. Закрываю глаза и чувствую непривычную влагу на щеках. Луна величественно кивает, и я понимаю, что больше не в силах сдерживаться.

Стены рушатся, чтобы навсегда скрыть память о забвении.

Слезы выплескивают страх ночного кошмара и уносят его в прошлое. Во время, где я отрекся от части себя.

Тени едва заметно двигаются, и ледяная кора навсегда утопает в древности.

Улыбка луны становится еще шире, когда музыка заполняет все пространство.

Кто-то поет песню в такт моей мелодии — и я совершенно отчетливо отчетливо понимаю: теперь мне хватит времени выучить слова.

_________________________

(1) — Mandragora Vernalis (Весенняя Мандрагора) — вид мандрагоры, которая содержит плоды, напоминающие маленькие желтые яблоки. Имеют сладковатый запах и вызывают чувственность. Гиппократ считал, что мандрагора спасает от черной тоски — меланхолии.

(9) —Крещендо (от ит. crescendo — «увеличивая») — музыкальный термин, обозначающий постепенное увеличение силы звука.