Помешанная (джен)

— Как вы себя чувствуете, Эмили? — Фредерика опустилась на жесткий стул у широкой больничной кровати и участливо взглянула на женщину с незажженной сигаретой в руке.

— Сносно, сносно, — как от досадливой мухи отмахнулась та, и нетерпеливо прибавила. — Может оставим это никому не нужное вступление и сразу перейдём к завязке? И вы, и я, обе знаем предмет предстоящего разговора. Почему бы не облегчить возложенную на нас обеих участь?

Голос у женщины был низкий, с хрипотцой, за всё время пока она говорила, она и двух раз не взглянула на свою собеседницу, а всё шарила рукой по прикроватной тумбочке в поисках чего-то. Возможно из-за неудобного положение женщины, возможно из-за того, что необходимой ей вещи просто не было на месте, но поиски Эмили так и не увенчались успехом.

— Я могу вам помочь? — спросила Фредерика, взглядом проследив за движением руки женщины.

— О да, буду премного благодарна. В одном из ящиков должна лежать моя зажигалка, если, конечно, эта дура Нэнси опять её куда-то не спрятала. Чёртова поборница здорового образа жизни, — фыркнула она, удобнее устраиваясь на подушках.

Фредерика один за другим исследовала выдвижные ящики, но зажигалки в них не обнаружила.

— Постойте, возьмите мою, — она вернулась к своей сумочке, висевшей на спинке стула, и достала оттуда свою зажигалку. Эмили ограничилась только благосклонной улыбкой в ответ.

Пока женщина, прикурив, блаженно затягивалась своей сигаретой, забыв, казалось, обо всём на свете, в том числе и о предстоящем нелёгком для неё разговоре, Фредерика, пользуясь случаем, незаметно рассматривала её. Это лицо, которое она видела с фотографий и изредка с телеэкрана, поражавшее живой игрой эмоций, сейчас было уставшим и осунувшимся, серые глаза, излучавшие огонь и безудержную энергию, как будто потухли. Вряд ли кто-то мог назвать эту миниатюрную женщину красивой, но внутренний огонь, словно озарявший такие обыкновенные черты её лица, делал её бесспорно привлекательной.

Поэтому известие, что знаменитая писательница Эмили Роуз двадцать второго января вечером в своей квартире нанесла себе серьёзное ножевое ранение в живот, поразило всех без исключения.

Придя в себя после наркоза и операции, она в течение трёх дней, отказывалась принимать кого бы то ни было в своей палате, кроме, конечно, врачей и больничного персонала, заботящегося о перевязках и своевременных уколах.

— А врачи не рекомендуют, — отчасти, чтобы вновь завязать прервавшуюся беседу, отчасти, чтобы напомнить о себе, нарушила молчание Фредерика.

— Их послушать, так вообще жить не рекомендуется, — усмехнулась Эмили, делая ударение на слове «жить».

Фредерика посчитала это своеобразным сигналом, чтобы перейти к главному вопросу.

— Эмили, экспертиза показала, что это ножевое ранение вы нанесли себе сами, поэтому уголовное дело открывать не будут. Также судя по всему вы вызвали на свой адрес скорую ещё до того как ударили себя ножом.

— Ага, а вы тот мозгоправ, которого отправляют к неудавшимся, вроде меня, суицидникам, — рассеялась было Эмили, но тут же болезненно поморщилась.

— Да, всё верно, — улыбнулась Фредерика, чувствуя, что в разговоре с этой женщиной не стоит идти окольными путями.

— Но вы-то должны понимать, что с жизнью прощаться я не собиралась, — хитро прищурившись, будто бы вчитываясь в лицо Фредерики, сказала Эмили.

— Да, безусловно, люди с серьёзным намерением уйти из жизни так не поступают.

— Стойте, стойте, вижу по вашим глазам, что вы думаете! — оживленно воскликнула Эмили. — Вы думаете, это способ привлечь внимание, дополнительный пиар к ненаписанной ещё книге? А может и ещё большая чушь, вроде как отомстить кому-то, заставить кого-то сожалеть?

— Расскажите, как есть на самом деле, — миролюбиво положив руки себе на колени, поинтересовалась Фредерика.

— Вы ведь знаете, что я писательница? — в очередной раз затянувшись и выпустив дым, спросила Эмили.

— Да, я читала ваши книги.

— О, и как вам? — Эмили с жадным интересом впилась глазами в лицо Фредерики.

— Удивляют своей правдоподобностью и почти болезненной искренностью. К тому же я просто очарована главной героиней, — честно ответила Фредерика.

— Люди вроде вас, когда выполняют свою работу, всегда профессионально сдержанны и скупы на эмоции, — усмехнулась Эмили, но по довольному блеску глаз, было видно, что такой ответ её удовлетворил. — Так вот, на чём мы остановились? Ах да, я писательница. Если вы читаете мои книги, то должны знать, что сейчас я работаю над последней книгой из серии. Чего стоило мне пройти её, я умолчу об этом, ни к чему сейчас воскрешать былую боль. Но подойдя почти вплотную к самому концу, я столкнулась, казалось бы, с непреодолимой проблемой, я попала в тупик, который не обойти, если только не собираешься пробить лбом железобетонную стену. В конце моя героиня должна была вогнать в себя по рукоятку нож, по причинам, о которых я также умолчу, чтобы не портить вам удовольствия от прочтения. И здесь я потерялась, — ожесточённо выплюнула писательница, смотря перед собой невидящим взглядом. — Сколько бы раз я ни садилась писать, все мои чёртовы слова выходили фальшивыми, я сама не верила им, а что уже говорить о читателях, которым в будущем должна попасть в руки моя книга. Тогда я решилась порасспрашивать тех, кому когда-либо посчастливилось пережить похожее ранение. Но слушая их невнятное бормотание, я в который раз убеждалась, как мало общего они имеют с моей героиней. Даже те немногие, которые ранили себя сами, не могли мне помочь. Как мало сохранилось у них воспоминаний, а как скупы были их слова. О, в тот роковой момент они были больше собой, чем ею. Всё, что могли они чувствовать тогда, было их чувствами, а не её. А что мне толку от чужой боли? С таким же успехом я могла бы, и прочитать о подобном. И не понять в сущности ни-че-го. Я тридцать дней билась над последней главой, я переписывала её больше раз, чем Хемингуэй финал своего романа «Прощай, оружие». Да что же, я была на грани и почти готова была сдаться, пока одним чудесным утром, когда я жарила себе на завтрак яичницу с беконом, меня не осенила простая и вместе с тем единственно правильная мысль. Кто как не я мог стать моей героиней, и кому как не мне предстояло очутиться на её месте? После стольких бесплодных поисков найти наконец верный ответ, было для меня невероятной удачей. Ну а после дело оставалось за малым — всего лишь претворить в жизнь моё решение. Весь день я думала о своей книге, я заново проживала жизнь моей героини и, подойдя к финалу, я почувствовала: пора. На минуту отпустив мою героиню, я оставила открытыми двери квартиры и вызвала себе скорую. Но как только, назвав свой адрес, я положила трубку, тотчас же забыла об этом. Я, Эмили Роуз, писательница, и просто тридцатипятилетняя женщина, перестала существовать, я целиком и полностью была той, кому предназначено было сделать этот последний шаг. О, я всё помню, — Эмили мечтательно прикрыла глаза. — Как же хорошо я это помню.

— И как же… — затаив дыхание спросила Фредерика, на миг позабыв о цели своего визита.

— А вот это узнаете, когда прочитаете мою книгу, — с беззаботной весёлостью отозвалась Эмили и затушила почти истлевшую сигарету о пепельницу.

— Но, Эмили, послушайте, разве стоило оно того? С вашим талантом, вашим опытом вы могли и не идти на такие крайние меры. Уверена, читатели оценили бы…

— Какой мне прок от чужих похвал, если я сама не буду довольна результатом? — на лице писательницы отобразилось досадливое раздражение. — Что толку от полу успехов? Лучше уж совсем не писать, чем писать наполовину.

— Вы же могли погибнуть, думали об этом? — спокойно возразила Фредерика. — Тогда бы ни о каком продолжении речи уже не шло. Разве считаете вы такой риск оправданным?

Эмили только устало улыбнулась и достала из пачки вторую сигарету. Былое оживление пропало, сейчас она сидела со скучающим видом человека, которому предстоит говорить и так очевидные для него вещи.

— Я бы не умерла, — выпустив облако дыма, вновь заговорила она. — Я бы не умерла, потому что не имею на это права. Я связана долгом, обязательством, считайте как хотите, который держит и будет держать меня здесь. До тех пор, по крайней мере, пока я не закончу свою книгу. — Эмили жестко улыбнулась и, бросив острый взгляд на собеседницу, поинтересовалась. — Фредерика, а вы знаете, как пишутся книги?

— Нет, я не писатель.

— Каждая книга, как неудавшееся самоубийство. Целенаправленно ты проходишь все муки ада, ощущаешь предсмертную агонию, уже делаешь последний вдох, зная, что за ним последует долгожданное избавление от страданий — смерть. Но потом спустя некоторое время обнаруживаешь себя полностью опустошенной, но все же живой, так и не перешедшей последнего рубежа. Что остаётся человеку, смыслом жизни которого является самоубийство? Конечно, приступать к следующему. И так раз за разом, пока не будет написана по-настоящему последняя книга, которая и станет концом. Я умру, когда перестану писать. Нет, Фредерика, не смотрите на меня так, не в физическом плане. Возможно после смерти той Эмили, которой я являюсь сейчас, я буду продолжать ходить по земле, дышать воздухом, пить воду и есть пищу. Возможно, другая Эмили утешится новым смыслом, а возможно, станет овощем, безвозвратно потеряв свою душу. Но что говорить об этом? Всё равно что рассуждать о загробной жизни, о которой ни черта толком не узнаешь, пока не попадёшь туда.

Фредерике казалось, что она углядела соломинку, за которую можно, схватившись, вытянуть наружу глубоко упрятанную душу этой странной женщины.

— Вы говорили о смыслах. А что вы думаете о семье, Эмили? Вы ещё молодая женщина, почему бы не найти человека, с которым вы могли бы провести остаток своей жизни?

Эмили резко закрыла рот ладонью, как бы препятствуя уже готовому сорваться с губ смеху.

— Очередного барана, который требовал бы от меня больше, чем я могу дать? — с трудом справившись с приступом охватившего её веселья, спросила Эмили. — Нет, это не для меня. Пусть катятся ко всем чертям. К тому же скажите, что, по-вашему, нужно для серьёзных отношений?

— Взаимное уважение, доверие, любовь, — предположила Фредерика.

— Вот именно, любовь, — Эмили подняла вверх указательный палец, как бы показывая, что Фредерика попала в точку. — Но разве может влюбиться человек, чьё сердце и душа уже заняты другой любовью?

— Вы влюблены? — спросила Фредерика, несколько удивлённая таким поворотом.

— Да. В свои книги. — Ну что ж, это было вполне ожидаемо.

— Но ведь это не одно и то же.

— Чушь! Страсть всегда остаётся страстью, — горячо возразила Эмили, подавшись вперёд. — И со временем нужно будет отдать предпочтение одной из них. Неужели вы думаете, что я могла бы предпочесть одного чужого мне человека в ущерб сотням живущим во мне?

— Но одиночество всегда тяжело.

Эмили, не выдержав, всё же расхохоталась, и опять скорчилась от резкой боли.

— Сразу видно, что вы ни черта так и не поняли. Запомните это на будущее и никогда впредь не допускайте мысли, что писатель, настоящий писатель может быть одинок.

Фредерика, пораженная той страстностью и исключительной уверенностью в своей правоте, с которой были сказаны эти слова, промолчала. Она думала об Эмили и о той роли, которую в её жизни играют книги, когда поймала на себе её пристальный взгляд. Писательница, чуть прищурив глаза, смотрела на неё, как будто впервые увидела.

— Вот вы, — резко нарушила молчание Эмили, — вы моложе меня. Сколько вам лет?

— Двадцать восемь.

— И должно быть замужем?

— Да, у меня есть муж и сын.

— Так вот, Фредерика, — торжествующе продолжила Эмили, — несмотря на вашу профессию, вы никогда не сможете понять меня, понять, как человек. И я вам этого не советую. Читайте мои книги, но никогда не пытайтесь понять писателя.

Дверь в палату отворилась и на пороге показалась белокурая молоденькая медсестра.

— Прошу прощение, что отвлекаю, но мисс Роуз пора ставить укол, — она подошла к окну и отдёрнула занавески. Косой луч света, упав на подоконник, скользнув по столику с медикаментами, остановился на лице Эмили. Та зажмурилась и поднесла к глазам руку.

По тому энергичному порывистому движению Фредерика вдруг поняла, что ошибалась, приняв Эмили за сгоревшую комету. Она была вечно возрождающейся звездой.

Фредерика поднялась.

— До встречи, — сказала она, уходя.

Но обернулась у порога. И вопрос, сорвавшийся с губ, был скорее вопросом человека, чем психолога.

— Вы счастливы, Эмили?

Взгляд, послуживший ответом, сказал большее, чем могли бы выразить слова. Фредерика поняла всё. Не говоря больше ни слова, она вышла, притворив за собой дверь.