Джемон. Зарисовки (джен)

— Можем выступать, ваша светлость, — доложил подошедший начальник охраны.

— Хорошо. Значит, выступаем немедленно, — непростительно подвижное и выразительное для дипломата и члена правящей семьи лицо графа Юнта отразило нескрываемое облегчение. За те четыре дня, что он пробыл с визитом у дружественного эмира Зейда в его столице, он до смерти устал от духоты и тесноты джемонского города, которая ощущалась даже во дворце эмира, от пыльного ветра, сушащего губы, от громких гортанных голосов джемонцев. Он никогда не был и не хотел быть дипломатом, это была не его работа, черт побери, не его работа... Граф прикрыл глаза, борясь с растущим раздраженим. Что ж, он сделал все, что мог. Отец прекрасно все понимал, когда поручал ему этот визит. А теперь ему хотелось обратно на базу. Домой.

Домой. Как ни странно, база камбрийцев, ничуть не менее пыльная и жаркая, и впрямь отсюда, из Харджи, казалась домом. Ему хотелось к пропыленным палаткам, к запахам полевой кухни, которые после многочасового перелета казались ему умопомрачительно вкусными, к болтовне сидящих прямо на земле и играющих в \"джик\" солдат. Граф удержал вздох и в очередной раз поправил натирающую бедро кобуру. Его экипировали как положено, и он не протестовал, в то же время остро ощущая, как неловко и неуклюже он выглядит в камуфляже и с оружием. Экипировали как положено, слов нет... только зачем, ради Единого, если он все равно не умеет обращаться с этой неудобно висящей штукой?

Нет, теоретически он знал, конечно, как это делается. Перед вылетом в Джемон его научили. Он зачем-то коснулся тепловатой стали рукояти пистолета, кончики длинных пальцев скользнули по кобуре. Сто процентов, если нужно будет его быстро вытащить, у него не получится. Юнт Камбрийский едва заметно усмехнулся и огляделся вокруг. Его эскорт заканчивал последние приготовления, деловито рассаживаясь по машинам. Ему не придется проверять свои умения — эти парни не дадут ему и шанса, он был уверен. И слава Единому, — он никогда не чувствовал тяги к оружию.

— Ваша светлость, — негромко позвал все тот же начальник приданного ему сопровождения, неулыбчивый капитан чуть за тридцать, — люди готовы.

— Поехали, — решительно сказал граф, забираясь в камуфлированный для пустыни внедорожник и усаживаясь рядом с водителем. Машина была поцарапанной и пыльной, как и все в этой треклятой стране, и на дверце виднелись не слишком тщательно выправленные вмятины. Впрочем, молодого графа это мало смущало. Чем меньше внимания привлечет к себе колонна, тем лучше. Водитель, высокий и крепкий сержант, выбросил в окно поспешно смятую сигарету, и машина тронулась.

За окном ползли узкие улочки джемонского города. Взгляд скучающего графа выхватывал то бородатого старика, с кряхтением расстилающего у глинобитного забора молитвенный коврик, то какую-то серую птицу, деловито отрывающую ягоду от кисти винограда, свесившейся с прилавка уличного торговца, то шагающих по улице и оживленно переговаривающихся военных в пустынном камуфляже. Они на удивление органично вписывались в суету города, который то и дело казался ожившим прошлым двухсотлетней давности. До городских ворот было не так уж далеко, но они ехали очень медленно, то и дело останавливаясь. Казалось, здесь не имели никакого понятия о правилах дорожного движения. Водитель высунулся и крикнул что-то неразборчивое медленно бредущему через дорогу тощему загорелому дочерна джемонцу, ведущему в поводу ишака. Тот оглянулся и с тем же меланхоличным выражением лица слегка прибавил шагу. Они тронулись, а через пять минут снова затормозили, едва избежав столкновения с летящим очертя голову мотоциклистом, да так, что граф едва не расквасил нос о ветровое стекло.

Когда колонна наконец выехала за стену, граф вознес горячую хвалу Единому. Пыльная дорога, змеящаяся по пустыне между голых, выжженных солнцем скал, его совершенно устраивала. Тем более, что она вела домой.

Дорога была неширокой и тряской. После двух часов езды у графа ощутимо болела голова. Водитель, поймав в зеркале его гримасу на очередном ухабе, сказал, словно извиняясь:

— Здесь, в Джемоне, дороги все такие, ваша светлость.

— Сколько нам еще? — устало спросил граф, потирая виски.

— Примерно час, — ответил водитель, проводя рукой по короткому ежику выгоревших добела и казавшихся жесткими, как проволока, волос. — Последний дуар минут десять как проехали, это Гохет был, значит...

— Флосс, тормози, — раздалось из рации. — У нас Грил потерялся.

Водитель едва слышно выругался сквозь зубы и нажал на тормоз.

— И что теперь? — растерянно спросил граф. Имя ему ничего не говорило. Видимо, водитель это понял.

— Это наше тыловое охранение, — пояснил он, открывая дверцу и вылезая из кабины. — Сейчас кэп распорядится.

Граф смотрел, как водитель подходит к капитану и тот что-то ему втолковывает. Водитель коротко что-то ответил и пошел назад. При виде его разом отвердевшего лица граф понял — что-то случилось. Что-то плохое. \"Как угодно Вашей светлости, визит так визит, — вспомнил он прокуренный бас совершенно седого полковника, подбиравшего ему сопровождение. — А только личный состав у нас понес большие потери, желторотики одни, а тут большой отряд \"чохов\" с гор спустился. В охранение вам и то отрядить толком некого...\"

— Ваша светлость, — услышал он голос водителя. — Придется вам к кэпу пересесть. Я назад вернусь, поищу Грила. В виду нет, на связь почему-то не выходит...

— Хорошо, — граф с отвращением услышал усилившуюся растерянность в собственном голосе. Он спрыгнул на песок, оглянулся, ища взглядом капитана, и пошел к нему, слыша, как за спиной завелся двигатель. Он проводил взглядом удаляющуюся машину, в которой только что ехал, и ухватился за поручень, собираясь забраться в кабину. Внезапно дрогнула земля и раздался грохот, — такой, что заболели уши, — а потом наступила полная тишина. В этой тишине граф зачарованно смотрел, выпрямившись в полный рост, как выскакивают из машин бойцы его охраны, как они залегают вдоль обочины, — кто-то явно зная, что делает, кто-то очумело распластываясь в горячем песке и вертя головой в поисках командира, кто-то втиснутый в этот песок рукой более опытного товарища. Его тоже потянули вниз, пригнули к земле, прижали, не давая поднять голову, — он даже не мог рассмотреть, кто это обращается с ним так бесцеремонно.

— ... по Модо стреляют, — услышал он и с неимоверным облегчением понял, что все-таки не оглох. С той стороны, куда уехал его водитель, тоже раздавались звуки взрывов. Гранатомет, отрешенно подумал граф и ощутил странное самодовольство, когда капитан коротко выматерился и сказал сквозь зубы:

— Из гранатометов садят, суки.

— Выходит, стреляют не по нам, — он сам не понял, что произнес это вслух, пока ему не ответили.

— Нет пока, ваша светлость. Но долго ждать не придется. Попробуем на скорости прорваться, — капитан приподнялся и скомандовал: — По машинам!

И словно в ответ на эти слова в воздухе завизжало, и граф снова оглох на мгновение. Взметнувшийся песок и машина в паре сотен метров от него, враз превратившаяся в груду горящих обломков, не дали усомниться в том, что происходит. На этот раз стреляют по ним.

Ему плохо запомнилось то, что происходило после. Висящий в воздухе противный визг, взрывы, горящие машины и густой черный дым, поднимающийся в белое небо. Лежащие на песке и падающие солдаты, которых он совсем не знал, ни в лицо, ни по имени, и стоны раненых, жесткая рука, сжимающая его плечо словно тисками и волокущая за собой к скалам, и голос капитана \"К расщелине!\" Они почти добрались до этой расщелины, когда хватка на его плече вдруг ослабла, а потом он упал на колено под тяжестью все еще цепляющегося за него падающего тела. Через секунду он сообразил упасть рядом и замереть.

— Капитан Литвак, — осторожно позвал он, вспомнив имя. — Капитан!

Ему никто не ответил. Кто-то из бойцов отстреливался, прячась за камнем, и внимание нападавших переключилось на стрелявшего. Граф медленно повернул голову — капитан лежал в метре от него лицом вниз, а его затылок был сплошным кровавым месивом. Граф закрыл глаза и тоже уткнулся лицом в песок, но картинка продолжала стоять перед глазами. Его затошнило.

Тем временем ожесточенная перестрелка продолжалась. Он приподнял голову, — расщелина, к которой они бежали, была совсем рядом. Кажется, никто не обращал на него внимания. Он двинулся и пополз, каждую секунду ожидая немедленной смерти. Еще метр. И еще. И еще. И он все еще был жив.

Он все-таки дополз и забился в расщелину, вжимаясь горячие камни, стараясь слиться с ними, когда стрельба прекратилась и с противоположной скалы на дорогу стали спускаться люди. Громко переговариваясь по-джемонски, они ходили среди трупов, переворачивали их, рассматривали лица. \"Меня ищут\", — подумалось ему холодно и спокойно, словно и не о нем шла речь. Голоса становились все громче и раздраженнее. Граф знал джемонский, но выговор почти не давал разобрать смысл слов.

— Нигде нет, — только и понял он.

В ответ раздалось повелительное:

— Искать, он тут!

Один из нападавших заметил труп капитана и пошел в его сторону. Граф ощутил, как взмокли ладони, и снова, как три часа назад, пальцы скользнули по тепловатой стали пистолета. Он стиснул рукоять и медленно, как во сне, потянул пистолет из кобуры. Он не мог вспомнить толком объяснений, которые слушал в Камбрии в дворцовом тире.

\"Одной рукой нужно взять пистолет, снять его с предохранителя, а другой поддерживать снизу.\"

\"Чтобы начать стрелять из пистолета, вам следует зарядить его патронами и дернуть затвор.\"

Фразы крутились в голове бессмысленной кашей. Так что же, черт возьми, надо сделать сначала? Затвор? Или снять с предохранителя? Это безнадежно, думал он, крепче вжимаясь в стену и глядя на приближающегося джемонца, который перевернул труп капитана, с досадой покачал головой, цокнув языком, и вдруг посмотрел прямо на расщелину, в которой прятался граф. Джемонец шел прямо к нему, держа наготове автомат. Ему уже оставалось сделать буквально два шага до чахлого деревца, растущего у входа в расщелину. Граф крепче сжал пистолет в руке. Выстрелить из него он не сумеет, но вот изо всех сил врезать тяжелой железякой джемонцу промеж глаз — это он может. Он закусил губу, стискивая оружие крепче, и вздрогнул всем телом, услышав внезапный негромкий хлопок. И только когда джемонец вдруг остановился и неуклюже завалился на бок, уставившись в выбеленное джемонское небо, он сообразил, что это был звук выстрела.

Секунды текли, а граф продолжал стоять, намертво стиснув в мокрой руке бесполезный пистолет и глядя, как джемонцы все ходят среди горящих машин и трупов, продолжая перебрасываться гортанными возгласами. Никто не обратил внимания на выстрел и упавшего товарища. Кто-то убил его, когда он подошел к расщелине, отстраненно думал граф, глядя, как один из джемонцев присел на корточки у неподвижно лежащего тела и начал расстегивать часы на запястье убитого. Интересно, кто?...

Граф снова вздрогнул, когда за его спиной раздался тихий свист. На плечо легла цепкая рука и из-за спины шепнули:

— За мной.

Его ладонь положили на чье-то плечо и потянули куда-то вбок, в темноту, и он двинулся за своим провожатым, обдирая плечи о скалу в узких — едва протиснуться человеку — местах и чувствительно прикладываясь к твердым выступам. Он не задавал никаких вопросов, — просто шел вслепую, даже не пытаясь понять, куда именно они идут. Какое-то время они шли в совершенной темноте, но потом ход расширился и каменный свод над головой расступился, давая дорогу солнечному свету. Граф моргнул, осознавая, что видит наконец, за кем именно он идет. Взгляд упирался прямехонько в широкую спину, обтянутую камбрийской формой. На спину свешивался медно-рыжий хвост, щедро припорошенный пылью и песком.

— Кто вы такой? — спросил он, запоздало подумав, что наверное не стоило нарушать молчание, ведь кругом уничтожившие колонну джемонцы, которые ищут его. Его провожатый молчал так долго, что граф успел полностью поверить в то, что он свалял дурака, возможно выдал своего спасителя и себя самого, и ощутить себя полным идиотом.

— Девятая рота триста тринадцатого стрелкового полка, лейтенант Сато Такеру.

Голос у лейтенанта оказался низкий и почему-то хрипловатый, словно простуженный. Лейтенант помолчал, а потом добавил:

— Вопросы потом. Сейчас уходим.

— Куда? — вопрос снова сорвался с языка раньше, чем граф успел осознать его неуместность.

Простуженный голос стал жестче.

— В расположение полка. Заткнись уже.

***

— Что ты делал так далеко от базы? — спросил граф с интересом, не без труда поспевая за своим вроде бы неспешно и в то же время на удивление быстро шагающим по тропе спутником.

— Мяса купить думал, — ответил его спутник. — У местных, в дуаре.

— Войска же достойно снабжаются, — граф попытался произнести это строго, но пыхтение, которым сопровождалось это замечание, свело на нет весь эффект. — Правительство тратит немалые усилия и деньги...

Рыжий лейтенант хмыкнул, не оборачиваясь и ни на секунду не замедляя шага.

— Ну да, ну да. Тут вот продовольствия не завезли нам, к примеру. Неделю абрикосами питались, да банку тушенки на рыло выдали из НЗ. С голоду помирать буду, а абрикос в рот не возьму...

Граф не нашелся, что ответить, спросил только:

— И как? Купил мяса?

— Не, — вздохнул лейтенант. — Отряд с гор спустился и местные скот поотогнали. А то отберут ведь...

Граф замолчал. Во-первых, над полученной информацией, столь разительно отличавшейся от той, что содержалась в отчетах, следовало поразмыслить. Во-вторых, как ни унизительно было признаваться в этом, он устал и начал задыхаться, и все усилия пришлось сосредоточить на том, чтобы не отстать от своего спасителя. Граф стиснул зубы. Признательность рыжему за собственное спасение таяла, как снег на солнце. Черт возьми, неужели и здесь он окажется обузой? Нет. Нет, нет и нет. Чего бы это ни стоило, он докажет, что способен... А проклятый лейтенант, демоны бы его драли, шел размеренно и неутомимо, словно и вовсе не заботясь о том, поспевает ли за ним граф.

Еще через час пути его уже совершенно не заботило, что подумает о нем лейтенант. В голове билась единственная мысль — нужно идти. Сделать шаг. А потом еще один. И еще. Потому что если он остановится, то немедленно упадет. А если он упадет, то больше не встанет. Поэтому, когда рыжий внезапно остановился, он не сразу осознал этот факт, и ткнулся ему в спину. Тот наконец обернулся и присвистнул, глядя на него.

— Привал, — объявил он.

Ноги графа подкосились, и он осел наземь прямо там же, где стоял. Через несколько минут граф сидел у крохотного костра, упираясь ладонями в нагретый солнцем камень, и смотрел, как лейтенант деловито лазает по камням, словно высматривая что-то. Наконец лейтенант вернулся к своему спутнику и бросил на землю несколько ящериц.

— Сейчас будем есть, — сказал он и взялся за нож. Графа снова затошнило. Рыжий посмотрел на него и усмехнулся, то ли насмешливо, то ли сочувственно.

— Привыкай, парень, — сказал он, деловито потроша ящериц и насаживая на невесть где найденные палочки. — Со жратвой тут бывает очень туго. Хочешь жить — учись обходиться той едой, что есть. Это тебе не Камбрия.

Сил спорить у графа не было, и он только молча покачал головой. А когда он жевал поджаренное на костре мясо, странным образом напоминавшее по вкусу курятину, ему уже совершенно не хотелось доказывать лейтенанту, как это мерзко — ловить и есть ящериц. Лейтенант, обгрызая ящеричью лапку, спросил:

— Ну а ты кто, парень? Откуда?

Граф отложил очередной кусочек и осторожно ответил:

— Меня зовут Юнт Ридвал. Я был в той колонне, что...

— Это я уже понял, — вздохнул рыжий лейтенант. — Давно в Джемоне-то?

— Две недели, — хмуро сказал граф.

Лейтенант качнул головой и прицокнул языком.

— Две недели, — повторил он, и в голосе прозвучало явное сочувствие. — И сразу в такой замес попал... Ну что, счастливый ты, Юнт Ридвал. Теперь точно тут не помрешь, примета такая есть...

Он взъерошил и без того растрепанную рыжую челку и снова заговорил, и на этот раз в голосе его звучала озабоченность:

— До базы я тебя довести не смогу. Пойдешь тропкой, приметы расскажу, ну и через три-четыре часа будешь на месте.

— А ты? — внезапно севшим голосом спросил граф, железным усилием воли давя вспыхнувшую панику. Он не сможет здесь один, он не дойдет!

— А у меня еще дела есть, — рыжий замолчал, потом сумрачно добавил, — чохи, что с гор спустились, грабить будут и резать камбрийцев, кого найдут. Тут есть наши поселки, камбрийские поселенцы... надо предупредить. Чтобы в часть шли. А то перережут всех.

Граф подобрал под себя вытянутые ноги, немедленно отозвавшиеся болью в натруженных мышцах. Кусочек мяса все еще лежал на плоском камне рядом с ним, но есть совершенно расхотелось. С одной стороны, он понимал, что лейтенанту от него будет больше хлопот, чем помощи, а уж в бою он абсолютно бесполезен, — воспоминание заставило его поморщиться. Но несмотря на все доводы разума, какая-то часть его возмущенно и обиженно бормотала: \"Нужно ведь просто предупредить людей, а не драться... он считает, что я даже с этим не справлюсь?\" Странная раздвоенность в ощущениях вызвала почти физический дискомфорт, и он покрутил головой, борясь с неприятным чувством.

— Отдохнешь как следует — и иди. Просто держись тропинки, ну и не светись, — сказал лейтенант, поднимаясь. — Смотри по сторонам аккуратнее. На чоху вряд ли напорешься, но мало ли. Оружие-то в порядке? Патроны есть?

Граф в замешательстве глянул на свой пистолет. Он даже не помнил, когда успел сунуть его обратно в кобуру.

— Оружие да, — он замялся, не зная, как бы это объяснить своему спутнику тонкий момент, который делал его оружие совершенно для него бесполезным, но лейтенант, видимо, решил, что этого достаточно, и торопливо продолжал:

— Иди так быстро, как сможешь. Нужно до темноты до базы добраться. Все понял?

Граф прикусил губу и встал. Он знал, что будет тяжело, и все равно не ожидал, что настолько, — одеревеневшие от усталости мышцы отказывались работать. Он пошатнулся и едва не плюхнулся с размаху обратно, на тот самый пятачок жесткой жилистой травки, откуда только что встал, и снова возблагодарил Единого, — ему все-таки удалось удержаться на ногах.

— Понял, — он сделал глубокий вдох. — Я с вами, лейтенант.

— Ни хрена ты не понял, — карие глаза сузились и потемнели, резко обозначились скулы. — Это Джемон, твою мать, и ты слышал приказ старшего по званию. Выполнять.

С этими словами лейтенант повернулся и через несколько секунд скрылся за ближайшим бело-серым скальным выступом, а граф остался стоять, растерянно глядя ему вслед. Какое-то время он все смотрел в ту сторону, куда скрылся его спутник, разрываясь между желанием громко и нецензурно выругаться и пойти следом и потребностью измученного тела опуститься обратно и посидеть еще хоть немного. В конце концов он сел ко все еще горящему костерку, бормоча проклятия, посмотрел на оставшееся мясо, отправил отложенный несколько минут назад кусочек в рот и принялся жевать. Ему нужны силы, чтобы идти. Значит, надо поесть, даже если не хочется. Он доел все, что оставалось, и еще час сидел, устало привалившись спиной к твердому камню и прикрыв глаза. Двигаться не хотелось. Он с удовольствием посидел бы еще, но надо было идти. Как там сказал рыжий — чтобы добраться до темноты. Граф не очень представлял, что может случиться с ним в темноте, но если уж лейтенант велел торопиться, стоило послушаться, как бы он ни был зол на рыжего мерзавца. Поселенцев он, видите ли, ушел предупредить, вместо того чтобы проводить спасенного им человека до базы. И откуда, ради Единого, здесь поселенцы? Ведь специальным герцогским указом строго запрещено... Раздражение поднялось волной. Он цветисто выругался, припомнив все забористые словечки, слышанные на базе и как ни странно, это помогло собраться и все-таки встать. А потом и двинуться по тропинке, спотыкаясь и каждый раз поминая недобрым словом проклятого лейтенанта.

Идти самому по едва заметной тропинке оказалось не так-то легко. Вроде бы вот она, и ты твердо уверен в том, что идешь куда надо, а через десяток шагов уже стоишь, напряженно вглядываясь вперед, и обливаешься холодным потом при мысли о том, что сбился с пути и обречен плутать среди гор, пока не умрешь от голода и жажды или не наткнешься на жаждущих отрезать тебе голову джемонцев. К тому же солнце постепенно склонялось к горизонту, и опускающиеся на пустыню сумерки затрудняли и без того нелегкую задачу. Тропинка внезапно пошла круто в гору. В очередной раз оскальзываясь и провожая взглядом осыпающуюся из-под его ноги скальную крошку, граф с тоской думал, что нипочем не сумеет добраться до базы до темноты. Что ж, в крайнем случае он просто сядет прямо на тропинке, чтобы не потеряться, и будет ждать рассвета. Эту тропинку явно протоптали джемонцы, и время от времени по ней ходят... и на него запросто может наткнуться кто-то из них, но другого выхода граф не видел. Раз или два он слышал перестрелку где-то вдали и запоздало замирал, упав на землю и стараясь слиться с ней. Он шел и шел, вздрагивая от непонятных шорохов и понимая, что отличить шаги джемонца от сброшенного ветром камня не сумеет. Он мог только идти и надеяться добраться до базы раньше, чем кто-то из них найдет его. А пустыню между тем неумолимо накрывала черная ночь, и чтобы разглядеть тропинку, приходилось вглядываться изо всех сил. Кажется, ему сюда. Или?...

Граф настолько отупел от усталости и перенапряжения, что не сразу услышал оклик на камбрийском.. Только когда в ребра ему ткнулось дуло автомата, он остановился. \"Так и не смог отличить шагов от камешков\", — подумалось ему. — \"Так и знал...\"

— Кто? — повторили по-камбрийски из темноты.

— Граф Ридвал, — слова никак не шли с пересохших губ. Граф откашлялся и повторил, — я граф Юнт Ридвал.

Темнота молчала, и он заговорил снова:

— Мою колонну разбили в часе езды отсюда.

Дуло автомата убралось из-под ребер, и голос коротко приказал:

— Вперед.

— Куда? — раздраженно спросил граф. — Я ничего не вижу.

Жесткие руки ловко закрутили его собственные руки за спину, и его повели куда-то вниз, время от времени чувствительно подталкивая. Когда внизу показались огни, граф снова напряг зрение, вглядываясь и узнавая палатки базы, и снова, в который раз за этот день, возблагодарил Единого. Он дошел. Он все-таки дошел. Граф усмехнулся. Он точно станет тут верующим.

***

— Вы уверены, что никого в живых из колонны не осталось? — спросил седой полковник. Лампочка под потолком мигнула и качнулась, отбрасывая на стены палатки причудливые тени.

Граф поставил на ящик, заменяющий полковнику стол, фляжку с крепчайшим джемонским самогоном. Фляжка уже наполовину была пуста.

— Я не знаю, — сказал граф заплетающимся языком. — Конечно, я не могу точно сказать. Но они ходили и добивали всех, кого нашли живыми...

Повисло молчание. Слышно было только, как по ткани палатки шуршит песком ветер.

— А лейтенант не вернулся? — выговорил он и тут же вспомнил, что этот вопрос он уже задавал. Он задал его по дороге на базу своим конвоирам, на что ему посоветовали заткнуться и поживее переставлять ноги. Потом задал полковнику, как только его привели. Задал капитану, заглянувшему доложить, что на базу прибыл сержант Флосс и привез полную машину людей. Задал самому сержанту, усталому и угрюмому, найдя его полчаса спустя. Сержант помогал выбраться из кузова грузовика одному за другим испуганным и бледным людям. Он подхватил девочку-подростка в цветастой шали, накинутой поверх ночнушки, аккуратно поставил её на землю и отрицательно качнул головой в ответ.

Граф уже повернулся было уходить, когда сержант все-таки обронил:

— Они его видели.

Он кивнул девочке в шали:

— Расскажи, Тарисса.

Девочка зябко передернула плечами и закуталась в шаль поплотнее. Да, ночь ведь... он никогда не подозревал, что в пустыне так холодно ночью. Граф остро пожалел, что самому ему закутаться не во что.

— Мы уже спать легли, — сказала она тихо. — Он постучал, сказал, чтобы мы шли на базу, что Воины спустились с гор. Мы пошли, но у нас бабушка, — девочка невольно оглянулась, ища кого-то глазами, и вздохнула, глядя на старую женщину, державшуюся за грудь, вокруг которой хлопотала другая, помоложе. — И он тогда сказал... сказал, уходите, а я их придержу... — девочка тихонько всхлипнула.

— Не плачь, — негромко сказал сержант и снова повернулся к кузову, протягивая руку и помогая спуститься на землю очередному спасенному — крепкому кряжистому мужчине лет за пятьдесят, а она все плакала, повторяя \"Они же убили его, убили, убили...\"

— Не убили, — с удивлением услышан он свой собственный голос. — Его не могли убить.

— Слышишь? — усмехнулся сержант. — Его светлость дело говорит.

Его не могли убить, твердил он себе, глядя как солдаты привычно делятся с привезенными пайком и одеялами. Просто не могли. Рыжий вытащил его из того ада одной левой. Он же здесь как рыба в воде. Его не могли убить.

— Ваша светлость, — окликнули его. — Пожалуйте в палатку к господину полковнику.

Потом он рассказывал полковнику о разгроме колонны, — долго, припоминая подробности и с отвращением осознавая, что рассказать он может совсем немного. Когда он закончил, полковник выставил перед ним стакан и, не спрашивая, плеснул туда мутноватой жидкости из кожаной фляжки. Граф молча выпил, закашлявшись, когда самогон огнем прокатился по горлу, а когда отдышался, — начал рассказывать снова. Рассказывать, пить и снова рассказывать. Остановиться он просто не мог. Когда слова наконец кончились, полковник задал единственный вопрос, и граф снова вспомнил о рыжем лейтенанте.

— Его не могли убить, — пробормотал он. — Просто не могли, он же...

Полковник закурил и тяжело вздохнул.

— Ложитесь, ваша светлость.

— Нет, — запротестовал было граф, но его подняли, и все вокруг завертелось, расплываясь и смазываясь. Следующее, что он осознал, — это что он лежит на колючем тонком одеяле, вытянув ноги, и слышит голос полковника за стенкой палатки:

— ... сколько привел?

— Человек двадцать, — ответил знакомый простуженный голос. — Всех, кого нашел. Да еще пацаненка сюда отправил днем. Один выжил из всей колонны... Дошел он? Как его там... Юнт Ридвал, во.

Граф моргнул и сел, ощущая, как по лицу расплывается широчайшая улыбка. Рыжий лейтенант. Он знал, что рыжий вернется. Он знал, знал...

— Ну ты даешь. Таку, — хмыкнул полковник. — Этот пацаненок — наследник камбрийского престола, между прочим. Чему тебя только учили в твоем Кадетском.

— Да ну? — недоверчиво протянул тот. — правда, что ли?

— Ну да, — подтвердил полковник. — Тебе медаль по идее полагается. За героизм и все такое.

— Нафига она мне, — вздохнул рыжий. — Лучше бы отпуск дали. Я бы домой слетал, к сестренке...

Голос рыжего плыл, становясь все тише и глуше, и граф снова закрыл глаза. Отпуск, значит. Он улыбнулся, проваливаясь в сон. По крайней мере с наградой он сумеет не дать маху...