Тишина (джен)

Было тихо.

С улицы не доносилось ни пения сверчков, ни шорохов, и даже примостившаяся в ногах Гудрун не урчала от удовольствия, что спит на мягком. Лишь в окно светил краешек голубоватой от осеннего тумана луны.

Руппи засопел во сне, перевернулся, пододвинувшись ближе, и сквозь дремоту Кальдмеер услышал, как изменилось его ровное дыхание. Потом бывший адъютант приподнялся, внимательно вглядываясь в лицо своего бывшего адмирала, и невесомо коснулся его плеча.

— Я никуда не делся и не денусь, — сонно уведомил его Кальдмеер.

Руппи отпрянул и секунду раздумывал, откликнуться или притвориться спящим, надеясь, что утром он всё забудет. Потом всё же откликнулся:

— Я просто так…

Открыв глаза, Кальдмеер нашёл взглядом блеск его глаз в темноте.

— Каждую ночь по несколько раз ты просто так вскакиваешь и проверяешь, где я?

— И давно вы знаете? — с вызовом спросил тот. Мальчишка, что с него взять. Они прошли вместе огонь и воду, а он до сих пор удивляется самым очевидным вещам.

— С первого дня, как мы здесь, — вздохнул Кальдмеер.

В изножье кровати зашевелилась потревоженная Гудрун, недовольно муркнула, несколько раз лизнула бок и снова опустила голову, прикрыв нос хвостом. В темноте белели её сложенные лапы.

— Простите, что разбудил, — буркнул Руппи и вознамерился последовать её примеру и уснуть. До тех пор, пока беспрестанно грызущая тревога не заставит его снова подскочить.

— Всё кончилось, Руппи, — успокаивающе произнёс Кальдмеер, наблюдая за тем, как луна медленно ползёт по небосводу, чтобы заглянуть к ним в окно и обнажить сокровенное. Осветить то, что нельзя освещать.

Поморщившись, он отвернулся.

— Вы в этом уверены?

— Разумеется, — солгал Кальдмеер. — Мы ведь больше никому не нужны и никому не опасны. Теперь можно делать всё, что хочется.

Он коснулся его плеча, возвращая недавнее прикосновение. Словно тоже проверял, тот ли знакомый несколько лет юноша лежит рядом или одна из подружек Вальдеса приняла человеческий облик?

— Хотя, конечно, — продолжил он, — зря ты меня вытащил…

— Не говорите так! — предсказуемо взвился Руппи. Гудрун подскочила, озираясь.

— Нет, стану говорить, — сам не зная, зачем, заспорил Кальдмеер. — Это ведь я изломал тебе всю жизнь. Сделал тебя тем, кем ты не должен быть.

— Я выбирал сам, никто меня не заставлял! — набычился мальчишка.

— Потом ты поймёшь, — вздохнул Кальдмеер. Потом он поймёт, чего лишился, и проклянёт его и свою привязанность, увидев, куда она его привела. — Дай руку.

Руппи дал ему сжать в ладонях свою узкую кисть, и не сопротивлялся, когда Кальдмеер прошёлся по ней пальцами, нащупывая запёкшиеся корочки на месте мозолей и кровавых ссадин.

— Так ты этого хотел?

Справа повисло обиженное молчание. Тишина, которая всегда была ответом на самые важные вопросы.

— Нет, не хотел, — признался Руппи и завозился, чтобы сесть. Руки он так и не отнял. — Я об этом не думал. Я хотел только спасти вас.

— Спасти меня, — подтвердил Кальдмеер, уже чувствуя, как его затягивает неотвратимый водоворот ссоры. — Сначала ценой нескольких чужих жизней, потом ценой своей. Ты в самом деле уверен, что я… такой, как я, стоит этого?

— Разумеется, — уверенно ответил Руппи. — Как может быть иначе? И вы это уже знаете.

Кальдмеер вздохнул: они лгали друг другу, и оба знали о лжи, но не могли посмотреть в глаза правде. Они не могли судить друг друга после того, как сами уже вынесли себе приговор. Руппи — тем, что спас, Кальдмеер — тем, что дал себя спасти. В который раз.

Ссоры не получилось, наверняка Руппи дал себе зарок соглашаться со всем, что он скажет, только бы удержать его возле себя.

— Кажется, у нас есть другие проблемы, кроме как выяснять, кто из нас был неправ! — неожиданно здраво рассудил мальчишка и вдруг обернулся к окну: — Проклятая луна!

Он выскочил из постели, пробежался по полу босиком и задёрнул штору, а потом прыжком оказался снова в постели и накрылся одеялом, вздрагивая от холода.

— Брр!

— Простудишься, — предупредил Кальдмеер. — Кому нужен лекарь, обливающийся соплями?

Руппи фыркнул, по обыкновению быстро переходя от невесёлых дум к смешному.

— Никому, — подтвердил он и, свернувшись калачиком от холода, ткнулся Кальдмееру лбом в плечо.

Тот замолк, не зная, что ещё можно сказать. Руппи давно всё решил за него, и это не было хорошо или плохо, просто как есть. Иногда он злился на себя за то, что так и не смог убить себя, а потом стало уже поздно.

Больше ничего не сказав, Руппи задышал ровно и глубоко, наверное, заснул. Гудрун немного поурчала и засопела с тонким, едва слышным присвистом. Кальдмеер лежал и смотрел, как тонкая штора озаряется снаружи желтовато-голубым светом луны.

В маленькой комнатке с единственной кроватью снова стало тихо. Заброшенная с лета одинокая мельница стояла посреди поля за околицей спрятавшегося вдали от больших трактов села. И казалось, что теперь-то всё стало хорошо.

Может, так оно и было.