Всего лишь игра (джен)

Издалека корабли были похожи на лебедей. Медленно и чинно они шли один за другим, покачиваясь на волнах и оставляя за собой пенистый след. Прекрасные, крутобокие, с наполненными ветром парусами, они приближались к пристани. Но Ротгер Вальдес, который высунулся в окно Адмиралтейства со зрительной трубой, испытывал не радость, а скорее злорадство.

В крепости бухнули пушки: это был адмиральский салют, и, поморщившись, Вальдес отвернулся от окна.

— Никогда не думал, что до этого дойдёт, — с горечью сказал он. — Рамон?

Первый адмирал Талига сидел спиной к нему и не выражал ни малейшего интереса к прибывшим гостям.

— Сколько и кто? — спросил он, не оборачиваясь.

Вальдес снова приник к окуляру.

— Вот эта красавица, которая идёт первой, конечно, «Ноордкроне». Любишь северяночек, Рамон?

— Только издали, — отрезал Альмейда.

— Ну ничего, когда посмотришь на эту носовую фигуру, разлюбишь даже так, — пообещал Вальдес. — А вон там… там идёт очень милая птичка.

— «Весенняя птица»? — переспросил Альмейда. — Значит, Бюнц. Конечно, Кальдмеер не был бы верен себе, если бы не прихватил его. А ещё кого принесло?

Вальдес молчал так долго, что Альмейда наконец не вытерпел.

— Ну что там? — спросил он грубовато. — Не можешь рассмотреть или не можешь узнать?

— И узнал, и рассмотрел, — протянул тот, — да вот не могу понять, что это значит. Хотя нет, кажется, знаю. Дриксы просто не смогли договориться между собой и собираются следить друг за другом.

— Кто-то из партии Фридриха? Ну, говори же!

— Конечно. И как ты думаешь, кто?

Со вздохом Альмейда повернулся к Вальдесу, который только что не подпрыгивал от нетерпения.

— «Верная звезда»? — обречённо уточнил он.

— А то кто же! — воодушевился Вальдес. — Вот уж будет нам веселье!

— Как бы нам не было веселья потом, — предупредил Альмейда. — Глаз не спускай с этой сволочи Бермессера. Наверняка у него есть какой-то отдельный приказ.

— Напакостить и удрать? — фыркнул Вальдес. — Только вот этого ему и приказывать не надо. Сам сделает. По велению сердца, так сказать. По призванию.

Произнеся это, Вальдес словно потерял интерес к швартующимся кораблям.

— Вечереет, — задумчиво протянул он.

— И что? — отозвался Альмейда. — Только дурак начинает важное дело на закате. Дурак или «гусь».

— Не скажи, — возразил Вальдес, поигрывая зрительной трубой. — Кальдмеер не мог ошибиться со временем прибытия, значит, либо что-то имел в виду, либо не верит в приметы. А вот что я сделаю, Рамэ!

Он отошёл от окна и наклонился к сидящему Альмейде.

— Не мешало бы прощупать наших дорогих гостей, как ты считаешь?

Его рука как бы невзначай протянулась к одному из ящиков стола и взялась за ручку, сделанную в виде якоря.

— Запрещаю, — рыкнул Альмейда, придерживая ящик.

— Рамон, — сразу посерьёзнел Вальдес, — где бы мы были, если бы всегда играли честно?

— На дне? — усмехнулся тот. — Впрочем, дриксы тоже особой честностью не отличаются. На войне, как ты сам знаешь, хороши все средства.

— Предлагаешь считать переговоры войной?

— А ты нет? Не ты ли только что хотел их «прощупать»?

— Не ты ли только что мне запретил?

С минуту Альмейда и Вальдес изучающе глядели друг на друга.

— Я бы не хотел, чтобы ты сразу выкладывал все карты, — наконец медленно произнёс Первый адмирал. — Одно дело, если ты просто узнаешь чуть больше, чем сейчас. Другое — если они поймут, что дело нечисто.

— Они и так подозревают нас во всём, а мы — их, — возразил Вальдес. — Ну так что, всё-таки можно?

— Можно, но так, чтобы никто ничего не заметил, понятно? — предупредил Альмейда. — Иначе сам знаешь…

— Знаю, конечно, — заверил Вальдес и потянул ящик на себя. С неохотой Первый адмирал отнял руку и позволил ему забрать из ящика несколько нитей бус.

— Как мило с твоей стороны, — проговорил Вальдес, аккуратно сматывая их и убирая в карман, — что ты всегда хранишь парочку ниток на всякий случай.

— Здесь не парочка, — щепетильно заметил Альмейда, наблюдая за тем, как бусы исчезают в кармане. — Будешь мне должен.

— Я и так тебе должен, — пропел Вальдес и развернулся на каблуках, собираясь бежать.

— Стой, — спокойно произнёс Альмейда. Именно этот спокойный тон обычно заставлял буйного вице-адмирала беспрекословно повиноваться.

— Слушаю? — обернулся Вальдес и для равновесия присел на край стола.

— Не вздумай лезть сегодня, — предупредил Альмейда. — Сегодня их только поселят в доме на Рябиновой улице. Отказаться они не смогут, это значит презреть гостеприимство, а они ведь не с этого хотят начать.

— Ты хочешь сказать, что вряд ли они станут говорить о важном в незнакомом месте? — прищурился Вальдес. — Так я не это имел в виду.

— А что?

— А вот узнаешь!

— Ротгер! — рявкнул Альмейда, привстав для убедительности. — Только попробуй что-нибудь испортить и сорвать переговоры! Я с тебя шкуру спущу!

Вальдес расплылся в улыбке:

— Да как ты мог подумать, что я пойду против интересов родины?! — возмущённо воскликнул он.

— Ротгер, я не шучу! Я бы с удовольствием перерезал глотку каждому из них, но у меня приказ короля и слово Алвы.

— Как ты думаешь, что готовится? — спросил Вальдес, тут же забыв о предыдущем разговоре. — Мы бы отлично повоевали, но тут вдруг Талиг заводит речь о переговорах…

— Готовится наихудшее из возможного, — мрачно промолвил Альмейда. — Переговоры о мире. Причем настоящие, а не провокация. И я готов поклясться, что дриксы выторгуют часть Марагоны. Не знаю, какую, но…

— Рамон, — произнёс Вальдес со всей серьёзностью, на которую был способен, — а может, это правда, что на Изломе нельзя воевать? Если есть горные ведьмы, то ведь и что-то ещё должно быть?

— Я не знаю, чем руководствуется соберано, — отрезал Альмейда, с грохотом задвинув ящик. — Возможно, ему удалось убедить короля и кардинала в том, что мир выгоднее войны. Хотя я плохо представляю Росио, который готов несколько лет прожить без войны. Эти, — он кивнул за окно, — только часть. Первая ласточка, так сказать. Мы будем говорить о своём, дипломаты — о своём. Пока договоримся, будет осень.

— Так что ты собираешься делать? — спросил Вальдес. Он неосознанно вытащил из кармана одну нить бус и теперь наматывал её на палец. — Ты, я смотрю, не хочешь уступать. А если это пойдёт вразрез с тем, что задумал Алва?

— Если получу ещё одно письмо от него с разъяснениями, как именно я должен вести эти самые переговоры, то сделаю так, как он скажет, — отрезал Альмейда. — А пока — нет. В конце концов, признай, что на «гусей» нужно просто как следует надавить. И ты знаешь, на кого в первую очередь.

— Знаю… — протянул Вальдес. — Испуганный или оскорблённый, он, конечно, побежит жаловаться Фридриху, тот, укрепив свои позиции доказательствами того, что мы говорим о мире, но прячем за спиной оружие, получит добро на небольшое наступление, и… Рамон, ты уверен? Это всё слишком серьёзно. А действовать в условиях, когда так мало сведений…

— От тебя ли я это слышу? — ехидно произнёс Первый адмирал и откинулся в кресле, чтобы лучше рассмотреть Вальдеса. — Вот что, Ротгер, от тебя требуется только не навредить общему делу. И сделать так, чтобы никто никому не побежал жаловаться, ясно?

Вальдес ответил ему довольно дерзким взглядом, зная, что за это ему ничего не будет.

— Хорошо, Рамон, — сказал он наконец. — Будь по-твоему. Но на гору я всё же загляну.

— Ступай, — без выражения ответил Альмейда.

Получив разрешение, Вальдес отвесил лёгкий поклон и выскочил за дверь. Он ещё не думал, о чём станет просить, но знал, что на верном пути.

* * *

В доме, где их поселили, было мрачновато. Скорее всего, этот особняк на Рябиновой улице мстительные марикьяре использовали для того, чтобы принимать таких вот нежеланных гостей.

Руппи взял со стола свечу и вежливо постучал в соседнюю дверь.

— Войдите, — разрешил Кальдмеер, и Руппи протиснулся в комнату.

— Мой адмирал, — сказал он, — вы просили напомнить. Пять минут до полуночи.

— Если так, то идём, — ответил адмирал цур зее, легко поднимаясь с кресла и застёгивая мундир. По нему не было похоже, что он устал за день и был бы не прочь отдохнуть. Когда речь шла об интересах Дриксен, Кальдмеер умел забывать о себе, и Руппи ловил себя на том, что тоже хотел бы этому научиться. Пока не получалось.

В полной тишине они спустились на первый этаж, освещая лестницу слабым светом единственной свечи, и наконец попали в гостиную. Гостиная подходила для задуманного идеально. Она была не единственной, находилась в глубине дома, и хозяева вряд ли предполагали, что именно её станут использовать. Прослушивать отведённые гостям комнаты было возможно, можно было даже сделать отверстие в стене другой гостиной, небольшой и уютной, но никто не догадался бы, что первый военный совет на чужой территории состоится в полночь в самой глубине особняка.

Руппи почтительно отворил дверь перед своим адмиралом и тут же чихнул. В комнате явно не подумали прибраться.

— Рад вас видеть, адмирал, — шёпотом сказал Отто Бюнц, появляясь рядом. — Будьте здоровы, Руперт.

— Спасибо, капитан, — ответил тот. Кальдмеер только кивнул, явно продолжая размышлять о том, что сейчас скажет.

Руппи забежал вперёд и подвинул ему стул.

— Итак, все в сборе, — негромко произнёс Кальдмеер, усевшись. Руппи примостился на свободное место возле него. На большом круглом столе стоял шандал с единственной горящей свечой, и свою он поставил рядом. Скудный свет давал необычные тени, которые причудливо играли на лицах собравшихся. Тяжёлые шторы были благоразумно задёрнуты.

— Господа, — сказал Кальдмеер, ни на кого не глядя, — я полагаю, никому не надо объяснять, зачем мы здесь.

Руппи, наоборот, смотрел во все глаза. За столом их было семеро, хотя трое против четверых — это не такой уж значительный перевес. Случайно получилось так, что они сидели по обе стороны от адмирала цур зее, как будто он мог их рассудить. Нет, не мог, он выбрал свою сторону и будет придерживаться её. И, кажется, все это понимают. Недаром Бермессер сидит с такой кислой рожей. Впрочем, она у него всегда такая. Фок Хосс молчит, его взгляд ничего не выражает. Конечно, он не посмеет сказать что-то против своего адмирала, а тем более не посмеет и Хеллештерн. Разве что наградить Руппи презрительным взглядом, означающим, что игра «кто сильнее любит своего адмирала» пока не прекращается.

Руппи повернулся в другую сторону и тихонько толкнул Леманна коленом под столом. Тот наклонил голову и улыбнулся кончиками губ. Под носом, подбородком и в глазных впадинах немедленно образовались глубокие чёрные тени, уродующие лицо. Леманн был хорошим парнем, спокойным и рассудительным, недаром капитан Бюнц взял его в команду. Сам Бюнц, вольготно раскинувшись на стуле, сидел по другую сторону от Карла.

Уверившись, что всё в порядке, Руппи приготовился слушать, что скажет Кальдмеер.

Тот задумчиво сцепил пальцы перед собой и тихо заговорил, по-прежнему не глядя на собравшихся.

— Итак, оценив текущую обстановку, можно предположить, что наше положение весьма опасно и может измениться в любой момент. Я не питаю иллюзий насчёт гостеприимства наших вчерашних врагов, но его величество решил иначе. Поэтому мы здесь. Наша задача — вести себя как можно более вежливо и не поддаваться на провокации. А они будут.

— И поэтому в случае чего вы предлагаете мне утереться? — скривившись, выплюнул Бермессер. В его ушах жёлтыми искрами вызывающе блеснули серьги.

— Я этого не говорил, господин вице-адмирал, — таким же ровным тоном поправил Кальдмеер. — Вы вольны действовать по обстановке. И, кроме этого, я предполагаю, что у вас есть какой-то свой приказ.

— Я отказываюсь говорить на эту тему, — быстро сказал Бермессер.

Разумеется, приказ у него есть, и хорошо, если приказ кесаря, а не Фридриха. Хотя во втором случае ещё можно будет потребовать разглашения, именем его величества. Странно только, что Кальдмеер заговорил о том, о чём не говорят вслух.

— Ваше право, — ответил Кальдмеер.

— Но, полагаю, рано или поздно вам придётся рассказать, — добавил Бюнц.

— Не ранее, чем поступит соответствующий приказ, — прошелестел фок Хосс.

Ещё не хватало перегрызться друг с другом прямо в логове врага. Кажется, Кальдмеер подумал о том же, потому что поднял руку, пресекая спор.

— Не стоит, — произнёс он, и Руппи поёжился: на его памяти адмирал всего несколько раз говорил таким тоном. — Вы забываете, господа, где мы находимся. И забываете, что цель у нас одна.

Руппи показалось, что Бермессер слегка дёрнулся, как будто хотел поправить и добавить что-то вроде «пока что одна». Нужно будет учесть. Эта сволочь способна на многое. Как и его подпевалы. Словно прочитав его мысли, Хеллештерн уставился на Руппи с возмущением.

— А цель у нас следующая, — продолжал Кальдмеер, — не дать фрошерам диктовать Дриксен свои условия. Дипломаты, конечно, пусть рассуждают по-своему, но мы не отступим.

— Предъявим счёт? — уточнил Бюнц и сжал кулаки. — Я бы им много чего предъявил!

— Справедливости ради, им тоже есть что припомнить, — прошептал фок Хосс. — Говорите тише, капитан.

Язычки свечей потянулись влево, тени заплясали на стенах и лицах.

— Я бы не стал сразу начинать со списка погибших кораблей, — ответил Кальдмеер. — Но они должны знать, что мир будет заключён на наших условиях. Как им это продемонстрировать — задача отдельная, но соглашаться на уступки нельзя. Альмейда, конечно, станет давить… им нужна Марагона… — Кальдмеер устало потёр глаза, а Руппи едва удержался от зевка. Ужасно хотелось спать.

— Нам она тоже нужна, — справедливо заметил Бермессер. — Довольно марикьяре мухлевали, пора играть честно.

— Проблема в том, дражайший вице-адмирал, — возразил Бюнц, — что они вряд ли знают, что это вообще такое.

— И вряд ли собираются вести честные переговоры, — добавил Руппи, мимолётно ужаснувшись собственной наглости. — Особенно в этот раз. А если собираются здесь, то готовят какую-то пакость в другом месте.

Он спохватился, что в присутствии Бермессера говорит о том, что услышал перед отъездом в доме герцогини Штарквинд, но потом догадался, что вряд ли тот сам об этом не знает. Бермессер и его присные были мерзавцами, как фок Хосс, или просто неприятными людьми, как Хеллештерн, но им следовало отдать должное: они так же ненавидели фрошеров.

— А потому мы должны быть начеку, — подытожил Кальдмеер. — Разумеется, пока рано о чём-то говорить, но прошу вас, господа: забудем наши противоречия, насколько это возможно. Ведь раздоры могут погубить не только нас, но и его величество.

По лицу Бермессера было понятно, что он как можно скорее желает возложить цветы к могиле кесаря. Но и он понимает, что начавшаяся грызня за власть может погубить всю страну. Однажды Дриксен восстала из пепла и воссоединилась, но получится ли это снова и будет ли у неё на это ещё сотня лет?

— Капитан, — обратился Кальдмеер к Бюнцу, — полагаю, вы… Отто?

Руппи обернулся вправо: Бюнц, хмурясь, смотрел на пляшущее пламя, которое упорно отклонялось в сторону Кальдмеера. Хеллештерн дёрнулся было, чтобы вскочить, но, по счастью, Бермессер успел схватить его за плечо, иначе тот точно опрокинул бы стул.

— Тихо! — шёпотом воскликнул он и сам стал медленно подниматься. Бюнц уже был на ногах. Он совершенно бесшумно отодвинул стул и шагнул к двери по мягкому пыльному ковру.

— Мой адмирал, — прошептал Руппи, — вам лучше отойти в тот угол!

Он напоролся на кривую улыбку не двинувшегося с места фок Хосса.

— Кто при оружии? — вопросил тот, и Руппи облился холодным потом. Безоружны были все. Никто из них не подумал, что фрошеры посмеют что-то сделать в первую же ночь, и никто не позаботился о безопасности, отправляясь на тайное совещание.

— Может, это просто сквозняк? — предположил Леманн. Как бы в ответ на его слова за дверью явственно раздался одинокий стук шагов по паркету.

Руппи перевёл дух: человек шёл один, а их было семеро. Может, это какой-то припозднившийся слуга?

Шаги не затихли возле двери, а удалились по коридору. В напряжённой тишине было слышно, как что-то заскрипело и стукнуло.

— Там чёрный ход, — прошептал Бюнц. — Я точно помню.

Пришлось поверить: кто, как не он, осмотрел бы сверху донизу дом, в котором их поселили?

— Ушёл, — сказал Бермессер. Руппи и Клаус вздохнули одновременно, и тут же шаги послышались снова.

— Это другой, — одними губами прошептал Бюнц, но поняли все. Походка второго человека была совсем иной, быстрой и уверенной. Он миновал дверь гостиной, преодолел коридор и так же вышел через чёрный ход.

— Удивительно, — пробормотал Кальдмеер спокойно, но даже он вздрогнул, когда услышал шаги третьего.

Руппи показалось, что он узнаёт эту немного нервную походку, но он не стал об этом думать. Кому понадобилось ходить мимо них, словно поддразнивая?

Скрипнула и закрылась дверь чёрного хода.

В жутковатой тишине истекла минута.

— Четвёртый, — прошептал Леманн, сжимая плечо Руппи. Это в самом деле оказался четвёртый. Что за лицедей мог то и дело возвращаться и менять походку, ни разу не повторяясь? Шаги были тяжёлыми и уверенными, совсем как у Кальдмеера, а уж его Руппи умел узнавать издалека.

— Откроем дверь? — предложил Бюнц, берясь за ручку. Кальдмеер заметно колебался, и было понятно, почему. Что если всё это и затеяно для того, чтобы они сами выдали себя? Проходящий мимо двери может застрелить двоих из них, или четверых, если у него есть запасная пара пистолетов. А сколько всего врагов в доме?

Пятый не прошёл, а пробежал, едва касаясь пола каблуками.

— Открывайте, Отто, — решился Кальдмеер. Бюнц рванул дверь на себя и шагнул вбок, вглядываясь в темноту. Руппи не заметил, как схватился за Карла, хотя должен был закрывать собой адмирала.

— Леманн, Фельсенбург, в сторону, — приказал Кальдмеер. — Хеллештерн, вас это тоже касается.

В дальнем конце коридора уже звучали приближающиеся шаги. Вскочив наконец, фок Хосс отшвырнул прочь замешкавшегося Клауса. Интересно, отскочит ли в сторону трусливый Бермессер? Нет, ещё держится, хоть непроизвольно оскалился. Странно.

Шаги были уже рядом, но в дверном проёме не мелькнула ничья тень, и Руппи сначала захотелось протереть глаза, а потом — сотворить Знак. Стук затих в другом конце коридора, заскрипела дверь, гораздо более отчётливо, чем раньше.

Руппи не нашёл в себе сил сдвинуться с места, а Карл вцепился в него мёртвой хваткой. Бюнц тихо выругался и замолк, когда все услышали шаги седьмого.

От грохота захлопнувшейся двери, казалось, сотрясся весь дом.

— Капитан… — начал было Кальдмеер и тоже замолчал. Седьмой вышел через чёрный ход, словно ничего не услышав, и всё стихло. Выматывающее ожидание длилось долго, не менее пяти минут, пока не стало ясно, что больше никто не появится.

Бюнц начертил в воздухе перед дверью несколько рун и обернулся к остальным. Ещё минуту никто не мог произнести ни слова. Первым ожил, как ни странно, Бермессер.

— Говард, Клаус, — сказал он. — Кажется, сегодня мы ночуем в одной комнате.

— У кого-нибудь есть предположения, что это было? — спросил Кальдмеер.

— Если бы вы не стояли рядом, — медленно начал Руппи, — я бы поклялся, что четвёртым прошли вы.

Хеллештерн вскинулся:

— А третьим — господин вице-адмирал!

— Их было семеро, как и нас, — сказал Бюнц. — Бежал я.

Руппи подумал, что, вероятно, первым тогда шёл он сам.

— Поздравляю, господа, — простонал Леманн, забыв отпустить его. — Нас поселили в доме с призраками. Что будем делать?

Ни у кого не возникло мысли, что, возможно, они стали жертвами запугивания. Фрошеры не додумались бы, и они наверняка знали, чем шутить не следует.

— По одному не ходить, — отрывисто командовал Кальдмеер. — Особенно ночами. Обо всех странных вещах докладывать непосредственному командованию, затем мне. Оружие постоянно держать под рукой. Не лезть в одиночку в незнакомые места и не сметь геройствовать. В частности это касается лейтенантов, в благоразумии остальных я уверен. Всё ясно? Руперт, сейчас перенесёте свои вещи в мою комнату. И, главное, ни слова фрошерам.

Бемессер криво усмехнулся и кивнул, соглашаясь за всех.

Захватив свечи, они цепочкой поднялись по лестнице, возглавляемые Кальдмеером. На втором этаже одну свечу вручили Бюнцу, который приобнимал за пояс бледного Леманна, зажгли ещё одну и некоторое время потратили на то, чтобы устроиться по новой.

Руппи обошёл всю комнату, в которой поселили Кальдмеера, запер двери и окна, приготовил заряженные пистолеты, проверил шпагу и только тогда позволил себе прилечь на постель рядом со своим адмиралом.

— Вы верите в призраков? — сонно спросил он.

— В них нельзя не верить, — ответил Кальдмеер, помолчав. — Спокойной ночи, Руппи.

* * *

Вопреки их ожиданиям, за ночь больше ничего не произошло, а утром начались другие заботы. Нужно было тщательно подготовиться к приёму в Адмиралтействе. За завтраком все были молчаливы, а Руппи видел, как Кальдмеер иногда хмурится и смотрит в пространство, едва заметно шевеля губами: повторяет сложную, полную скрытых намёков речь, призванную ни в коем случае не оскорбить принимающую сторону, но дать понять, что уступать никто не собирается.

Руппи верил: его адмирал не ударит в грязь лицом, а если что-то пойдёт не так, речь всегда сможет поддержать и подхватить Бермессер — язык у него хорошо подвешен, да и годы расшаркиваний при дворе даром не проходят.

Но ему не удалось лишний раз полюбоваться своим адмиралом: в зал с большим круглым столом посередине лейтенантов не пустили.

— Это совет, на котором присутствуют только высшие чины, — сказал молодой марикьяре, по виду их ровесник, и встал перед закрывшейся дверью, положив руку на рукоять шпаги. — Нам туда входить запрещено.

— Сначала представьтесь, сударь! — сказал Руппи, выступая вперёд. Не хотелось начинать утро ссорой, да ещё и находясь в логове врага, но ничего не поделаешь — марикьяре нарывался сам, да и потом, сказалась тревога за адмирала.

— Меня зовут маркиз Альберто Салина, — ответил нахал и сощурился. — Я оруженосец Первого адмирала. С кем имею честь?

Это было уже открытым вызовом, но Руппи держался изо всех сил. Кальдмеер предупреждал, что будут провокации, но он не думал, что так скоро. Представив своих спутников, Руппи сообразил, что Леманн не знает талиг, а Хеллештерн не показывает, что знает, и ему придётся отдуваться за всех.

— Прекрасно, — вдруг улыбнулся Салина. — Я полагаю, переговоры будут длиться долго, так что, возможно, мы с вами сможем прогуляться по городу.

— Что он говорит? — с тревогой спросил Хеллештерн. Ему наверняка было неуютнее всех.

— Предлагает показать нам местные достопримечательности, — перевёл Руппи.

— Никогда! — ужаснулся Леманн. Все трое подумали только одно: их хотят отвлечь, чтобы в случае чего они не смогли поднять тревогу и предупредить своих.

Из зала доносился чей-то раскатистый бас, но дверь была закрыта так плотно, что нельзя было разобрать ни слова.

— Прошу простить, но это невозможно, маркиз, — вежливо ответил Руппи. — В Дриксен считается неприемлемым, если адъютант не является на зов своего командующего, а нам неизвестно, в какой момент мы можем понадобиться. С вашего позволения, мы останемся здесь.

Салина понимающе кивнул, не пожелав услышать шпильку в свой адрес.

— В таком случае, я вынужден вас оставить, господа, — откланялся он. Руппи, Карл и Клаус остались одни в просторной комнате, в которой не было стола, зато стояли скамеечки, обитые алым бархатом, и висели картины в тяжёлых рамах.

Им предстояло несколько часов вынужденного безделья.

После окончания переговоров у Кальдмеера разболелась голова, и даже фок Хосс посматривал на него сочувственно. В доме на Рябиновой улице адмирал отказался от обеда и сразу поднялся в свою комнату. Руппи, помня приказ не оставаться в одиночестве, вознамерился было сторожить его сон, но Кальдмеер отнял у него пистолет и отправил обедать. Презирая себя за то, что поддался зову плоти, Руппи с опозданием вошёл в столовую и тут же навострил уши.

— Говард, передайте мне соус, пожалуйста, — попросил Бермессер, бросив на Руппи предостерегающий взгляд, и стало понятно, что никаких рассказов не будет, а три адъютанта до конца обеда умрут от любопытства. Какой бы сволочью ни был Бермессер, он не хотел рисковать своей драгоценной шкурой и потому, казалось, готов был одёргивать любого, кто заговорит.

Обед прошёл в молчании.

— Придётся дожидаться ночи, — шепнул Карл Руппи, когда они выходили из-за стола. — Сегодня опять соберёмся.

Руппи зябко повёл плечами, вспомнив призраков. Карл, видимо, тоже о них подумал.

— Не бойтесь, — сказал он, — я сейчас пойду в палисадник и нарву рябины. Недаром же эта улица зовётся Рябиновой, верно?

— Берегитесь слуг, — предостерёг его Руппи. В доме не жили постоянно, и потому слуги только приходили рано утром и уходили вечером. Но кухарка, истопник и несколько лакеев и горничных вполне могли заподозрить неладное. Ведь, кажется, в Талиге тоже обороняются против нечистой силы с помощью рябины.

После обеда больше нечего было делать. Проведав мирно спящего Кальдмеера, Руппи побродил по дому, убедившись, что ничего страшного не происходит, понаблюдал за тем, как Бюнц и Хосс играют во вьехаррон, причём Бюнц безнадёжно проигрывает, и в холле столкнулся с вернувшимся Карлом.

— Рябина была только черноплодная, — прошептал тот, косясь в сторону кухни. — Я сделал вид, что прогуливаюсь, долго пришлось ходить, меня ведь видно из окон…

Руппи забрал у него веточки и сунул в вазу на полке. Тут никто не заметит, а потом можно будет и достать. Было скучно, и не только ему. Он хотя бы мог взять что-нибудь почитать, а как быть Карлу и Клаусу? Отвлекать играющих капитанов расспросами тоже не хотелось, так можно нарваться на отповедь от противного Хосса, и потом, сказано же, что нужно ждать до ночи.

— Может, тоже поиграем? — неуверенно предложил Карл. Обычно он был суров и собран, но иногда в его общении с Руппи проскальзывало осознание того, что они не ровня. — Только вот во что?

— В жмурки! — воскликнул неожиданно подкравшийся Клаус, помахивая платком. — Здесь есть довольно просторный зал…

От скуки пришлось согласиться. Бросили жребий, водить выпало Карлу. Тут же Руппи догадался, что это полезная игра. Ему пришлось припомнить свои охотничьи навыки, но, стараясь бесшумно двигаться от наступающего на него Карла, он столкнулся с Клаусом, а потом налетел на камин. Леманн совершил рывок вперёд, вцепился в него и тут же определил, кто это, ощупав его завязанные в хвост волосы.

Уязвлённый своим проигрышем Руппи надел повязку и, осторожно передвигаясь по залу, стал слушать, не раздастся ли где шорох. Счастье, что Клаус старательно сопел, тем не менее, прежде чем схватить кого-то, Руппи неудачно натолкнулся на открытую дверь.

— М… кто же это?.. — пробормотал он. Пойманный громко хмыкнул. Руппи ощупал галуны его мундира, потянулся потрогать волосы, которые оказались мягкими и коротко подстриженными, едва не сказал, что поймал Клауса, но тут же оцарапал ладонь серьгой.

— Хорошим охотником вам не стать, — скривился Бермессер, который возник перед ним, когда он сдёрнул платок.

— Извините… — пробормотал Руппи. Мерзавец взялся из ниоткуда и испортил им игру. Зато Клаус при виде своего адмирала так и расцвёл. Ну и пусть.

Когда стемнело, а слуги ушли, Бюнц на всякий случай припёр все входные двери стульями и проверил, как заперты окна.

— Вообще-то нам полагается охрана, — пробормотал фок Хосс, но, понятное дело, никто бы не позволил им привести в город полк пехотинцев, поэтому ему ничего не ответили.

Вазу с рябиновыми веточками поставили посередине стола рядом с шандалом и расселись по своим местам.

— Глупо было предполагать, что фрошеры в первый же день согласятся на мир, хоть это именно мирные переговоры, — негромко заговорил Кальдмеер, по привычке сцепив пальцы перед собой. — Правила этикета говорят, что у нас есть ещё день, чтобы подготовить свой ответ на их возражения.

— Ответ будет готов завтра к обеду, — вдруг сказал Бермессер. Вот, значит, чем он занимался… — Оставшееся время я полагаю разумным посвятить обсуждению.

Надо же, и не гнушается помощью Олафу. Или в этом и заключался его секретный приказ — не перечить и делать всё, что нужно, чтобы Дриксен не проиграла в этом военно-дипломатическом поединке? Похоже на то.

Наконец Руппи, Клаус и Карл узнали, что зря мучились от любопытства: ничего важного на сегодняшней встрече не произошло. Альмейда был суров, собран и давил на многолетнюю вражду, вице-адмирал Вальдес прятал насмешку под преувеличенно любезным обхождением и произнёс длинную речь, из которой следовало, что его марикьярская и бергерская половины не потерпят, если война закончится, так толком и не начавшись. На этом фоне два адмирала и два капитана вели себя более чем достойно, и Руппи всё же нашёл, чем гордиться.

Они шептались в полутёмной гостиной, в коридоре всё было тихо и не появлялись никакие привидения.

— Рябина отпугнула, — обрадовался Бюнц. — Предлагаю переехать обратно в свои комнаты, иначе это станет подозрительным.

Руппи наотрез отказался, Карл тоже заупрямился, а Бермессер тут же услал Клауса спать к фок Хоссу в приказном порядке. Видимо, втроём было всё же тесно.

Так же тихо они поднялись к своим комнатам, и остаток ночи прошёл для Руппи совершенно спокойно.

А вот утром началось странное.

— Извольте объясниться! — прошипел Бермессер вместо «доброе утро», подкараулив его и бесцеремонно приперев к оконному косяку в смежной комнате.

— Простите, что? — вытаращился Руппи. — Что я должен вам объяснять?

— Ваше возмутительное поведение, лейтенант!

Руппи честно попытался вспомнить, что такого сделал в отношении белобрысого мерзавца, но так и не смог.

— Если вам показалось, что я каким-то образом задел вас, будьте добры объяснить, в какой именно момент, — осторожно попросил он. Бермессер был какой-то взъерошенный и сам не свой.

— Я ещё должен вам напоминать?! — взвился тот. — Запомните, Фельсенбург, ваша выходка слишком непристойна, чтобы я мог оповестить о ней Кальдмеера, но я обязательно о ней расскажу, если у меня появится повод! — Сощурившись, Бермессер осмотрел растерянного Руппи и отступил. — А повод появится… — многообещающе добавил он. — И я не питаю к вам подобного рода симпатии, понятно?

С этими словами вице-адмирал отправился завтракать, а Руппи присел на подоконник, чтобы прийти в себя. Сволочь явно что-то задумала. Не иначе, копает под его семью. И в какой же неудобный момент, эх!

За исключением этого эпизода, день прошёл спокойно. Руппи надоело торчать в библиотеке, где после обеда шло совещание, перебирались книги и шуршали карты. Он свалил на Клауса почётную обязанность подливать командованию вино, а сам потащил Карла фехтовать.

Устав, они присели на мраморную лавку возле крыльца и разговорились. Руппи рассказал про утреннее происшествие и попросил Леманна держать ухо востро. Так они просидели до темноты, разговаривая, наблюдая, как по улице мимо особняка ходят жители Хексберга, и провожая незаметными взглядами девиц и молодых женщин. Долгий летний закат уже догорал над крышами домов и верхушками деревьев, в посвежевшем воздухе запорхали ночные бабочки, когда наверху стукнуло окно библиотеки, и в вечерней тишине невыразительный голос фок Хосса произнёс:

— Фельсенбург, Леманн, вы намереваетесь пропустить ужин?

Перед ужином Руппи забежал в свою комнату, наспех умылся водой из кувшина и решил сменить рубашку. Его скромные пожитки лежали в шкафу, куда по его приказу их положили местные слуги; Руппи рванул дверцу и едва успел отскочить.

Клаус Хеллештерн лежал на полу у его ног и смотрел в никуда остекленевшими глазами. По его горлу шла багровая полоса, и Руппи почему-то не мог оторвать от неё взгляда.

Грохнула дверь и ворвался Бюнц с двумя пистолетами, поочередно направив дула на шкаф, на углы, на занавеси.

— Я… — начал Руппи. Бюнца оттолкнул фок Хосс с обнажённой шпагой в руке.

— Что случилось? — раздался встревоженный голос за спиной капитана «Верной звезды», и в дверном проёме показался Клаус, живой и здоровый, только встревоженный. — Вы кричали?

Руппи перевёл взгляд на пол позади себя и обомлел — там никого не было.

Полчаса спустя, когда он, заикаясь, смог рассказать, что произошло, в столовой повисла гнетущая тишина. Бюнц нашёл в буфете касеру и отпаивал белого как мел Клауса, который из последних сил пытался держать себя в руках.

— Так это было тело, похожее на настоящее? — в четвертый раз допытывался Бермессер. — Вы уверены, что это не было бесплотным духом?

— Нет. — Руппи устало помотал головой. — Я почувствовал его тяжесть, когда он давил на дверцу. И потом, он упал со стуком… Здесь происходит что-то странное.

— Если так, я беру обратно слова, сказанные сегодня утром, — поморщившись, произнёс Бермессер. По всей видимости, его понял только Руппи.

— Вы хотите сказать, что перепутали меня с… с…

— Да, перепутал, — скривился вице-адмирал. — И признаю свою ошибку. Тот, кто явился ночью в мою комнату, имел ваш облик и был облечён в плоть.

Руппи припомнил утреннюю стычку и ужаснулся, поняв наконец, что значит «непристойная выходка». Плохо только, что, кажется, все остальные тоже догадались. Хорошо, что никто ничего не сказал.

Клаус потянулся за носовым платком.

— Это плохая примета… — сдавленным голосом произнёс он. — Я не хочу умирать…

Он не хотел умирать молодым, в одиночестве и на чужой земле, и Руппи сам не понял, как получилось, что он уже держит Клауса за руку.

— Плохая примета — увидеть себя в зеркале мёртвым, — раздражённо сказал фок Хосс. — А это — какая-то местная магия. Недаром про Вальдеса говорят, что он водится с демонами! Если хотите, можете спать со мной в обнимку, Хеллештерн, но не вздумайте распускать нюни, ясно?

Клаус кивнул, то ли обрадовавшись, то ли ужаснувшись такой перспективе.

— Видимо, фрошеры настолько нас боятся, что применили магию, — задумчиво произнёс Кальдмеер, который всё это время оставался спокойным. Руппи сдержал нервный смех.

— Так значит, горные ведьмы — это не сказки?

— Мы слишком мало о них знаем, чтобы утверждать, что это они, — резонно заметил Бюнц.

Все слуги уже ушли, время было позднее, и поэтому он сам поднялся, чтобы снять нагар со свечей.

— У нас есть рябиновые веточки, — вспомнил Руппи. — Они должны отгонять нечисть. Сейчас принесу, они в холле, в вазе.

— Сидите, Руперт, — мягко приказал Кальдмеер. Бюнц бросил щипцы и выскочил за дверь. Руппи вопросительно посмотрел на своего командира, и сделал вывод, что происходит что-то странное. С мелкими поручениями бегают адъютанты, а не капитаны.

— Кто здесь? — донёсся из холла нарочито громкий голос Бюнца, и Руппи первым вылетел из столовой. Если капитану кто-то угрожал, сейчас он будет иметь дело со всеми семерыми!

В холле обнаружился Бюнц, который задумчиво перебирал в руках рябиновые веточки.

— Странно, — произнёс он. — Я отчётливо слышал женский смех…

— Вам не показалось? — уточнил Карл.

— Нет, я в этом уверен.

— Итак. Что мы имеем? — спокойно сказал Кальдмеер, убирая кортик в ножны. — Нас дразнит какая-то нечисть, которая уже дала понять, что нам грозит смерть. Эта нечисть обретает силу только ночью. Как с ней бороться, мы не знаем, но можно предположить, что она подчиняется кому-то из фрошеров, скорее всего, Вальдесу.

— Мы не знаем, нечисть ли это, — возразил Бюнц. — Ведь сведений о доэсператистских временах осталось очень мало. И неизвестно, верно ли наше предположение о Вальдесе.

— Может, это он ей подчиняется? — с нервным смешком предположил Клаус.

— Может… — вздохнул Кальдмеер. — Что ж, предлагаю вернуться к нашему ужину, а затем лечь спать, приняв все меры предосторожности. Разбирайте рябину и постарайтесь, чтобы она всегда была под рукой.

Бюнц немедленно заткнул веточку за ухо и приобрёл легкомысленный вид, Карл последовал его примеру. Руппи сунул веточку под ленту, стягивающую хвост. Вражеская партия переглянулась с выражением презрительного недоумения, и Бермессер, также подавая пример, заложил веточку за обшлаг рукава. Кальдмеер посмотрел на молчаливую войну и, вернувшись в столовую, просто положил свою веточку на стол.

Ужин прошёл в тягостном молчании. Обсуждать больше было нечего. Руппи вспоминал молитвы, сомневаясь, что они помогут. Из столовой он вышел последним, аккуратно прикрыл двери и успел только заметить свет в конце коридора: кто-то, шедший впереди, нёс канделябр.

— Можно вас на пару слов? — раздался рядом невыразительный голос фок Хосса, и Руппи пришлось остановиться.

— Разумеется, капитан, — произнёс он вежливо. Впрочем, это было необходимой ложью. А фок Хосс и так знал, что мерзок ему.

— Вам не кажется, что враг подозрительно осведомлён? — начал капитан. Стоя у дверей столовой, он держал в руке свечу, от которой на его лицо ложились неприятные тени.

— Что вы имеете в виду?

— Он удивительно точно нащупывает наши слабые места. Хеллештерн уже выведен из строя мыслями о своей скорой гибели. Мой адмирал не говорит, в чём дело, но он встревожен сильнее других, я это ясно вижу. Кто будет следующим? Вы? Или я?

— Так что вы предлагаете? — не выдержал Руппи. — Никто из нас не владеет магией, способной с этим справиться.

— Не стоит списывать всё на магию, — оборвал его фок Хосс. — Магия направлена на что-то одно, но они сначала должны были узнать, куда бить.

— Хотите сказать, что за нами следят успешнее, чем мы думаем? — шёпотом спросил Руппи и на всякий случай оглянулся. Коридор был тёмен и пуст.

— Есть и другой вариант. — Фок Хосс приблизил свечу к его лицу. — Среди нас предатель.

— Предатель?! — ахнул Руппи. Рука капитана бесцеремонно зажала ему рот.

— Не орите, Фельсенбург! — прошипел фок Хосс. — Как вы думаете, зачем я с вами сейчас разговариваю? Чтобы вы немедленно оповестили всех об этом открытии?

— Но кто? — спросил Руппи, отбросив его ладонь.

— Хеллештерн исключается, он пострадал и вёл себя естественно. Сыграть такое трудно, а он юноша простодушный и на подобное актёрство не способен. В своём адмирале я уверен…

— Зато я не уверен! — оборвал его Руппи. — Извините за прямоту, но если кто и способен переметнуться на сторону врага…

— Вернер никогда бы этого не сделал, — поморщился фок Хосс. — У него собственное понимание чести и храбрости, но сотрудничать с фрошерами он бы не стал. Слишком брезглив для такого.

Руппи подумал, что, наверное, Бермессеру хватило бы ума не выносить внутренние конфликты Дриксен на всеобщее обозрение. Недаром он был больше придворным, чем военным.

— Так кто же? — шёпотом спросил он.

— Я не знаю. — Лицо фок Хосса искривилось, как будто его мучила зубная боль. — Но не подозреваю вас, иначе бы с вами не говорил. Хотя вы… гм… наш противник, вы тоже никогда не стали бы предавать. Вы человек не того склада. Единственное, о чём прошу, так это присмотреться к каждому.

Руппи вспомнил, как просил о том же Карла, и тоже поморщился.

— О моих подозрениях знаете только вы, не проболтайтесь. Теперь ступайте, я за вами. И помните, что предателем чаще всего оказывается тот, на кого никто не может подумать.

Они должны были возвращаться порознь, и Руппи поскорее юркнул в дверь их с Кальдмеером комнаты, чтобы фок Хоссу не пришлось долго выжидать одному в темноте. Он никому бы не пожелал остаться в одиночестве на первом этаже заселённого призраками дома.

Кальдмеер лежал на боку, сунув руку под подушку.

— Всё в порядке? — спросил он.

— Конечно, мой адмирал, — ответил Руппи, раздеваясь. Веточку рябины он положил на прикроватный столик рядом с пистолетом. Странно, что Кальдмеер не озаботился его отсутствием. Хотя, возможно, он заметил и отсутствие фок Хосса…

Руппи закрыл глаза, но сон не шёл. Вор всегда громче всех кричит «держи вора», и если кого-то подозревать, так это самого фок Хосса. Вполне в его характере отводить подозрения от своего любезного начальства и намекать на то, что предателем может оказаться, например, Бюнц… Вот уж во что невозможно поверить! Кальдмеер доверял Бюнцу как самому себе, ходили даже слухи, что капитан «Весенней птицы» и его брат — внебрачные сыновья Олафа. Итак, Бюнц отпадает. Незачем предавать и Леманну: это настоящий офицер, исполнительный, верный… и слишком идеальный.

Руппи распахнул глаза, уставившись в серый в темноте потолок. Он только сейчас понял, что ничего не знает о прошлом Карла Леманна. Вообще. А если есть что-то, что вполне может заставить его предать корону? Или он уже давно завербован и добрался до должности адъютанта с единственной целью?

Итак, из них семерых под подозрением фок Хосс, потому что первым заговорил о предательстве и сам личность весьма неприятная. Затем Леманн, потому что о нём почти ничего не известно. Не следует сбрасывать со счетов и Бермессера. Бюнц? Вряд ли. Хеллештерн? Тоже вряд ли, но ведь он предан своему адмиралу, и кто знает, какую мысль тот мог исподволь ему внушить. Но нет, что это за глупости. Предавая Бермессера, он предаёт Дриксен, и наоборот. Хеллештерн никогда бы на такое не пошёл.

Но что имел в виду фок Хосс, говоря, что предателем чаще всего оказывается тот, кого обычно не берут в расчёт? Насчёт себя Руппи был уверен, а ещё он последовательно подумал о каждом из них.

Нет, не о каждом. Кальдмеер спокойно спал рядом и не подозревал, насколько чудовищные мысли овладели его адъютантом. Адмирал цур зее не мог предать никогда, но именно ему было бы легче всего это сделать. Потому что его-то никто не стал бы подозревать. И разве предательство — это именно демонстративный переход в стан врага? Предать можно и иначе: подписав не то, что следует, сказав не то, что нужно.

Руппи приподнялся на локте, слушая сонное дыхание Кальдмеера. Этого не может быть просто потому, что не может быть никогда. Он мысленно приказал себе успокоиться. Нужно было думать о том, как поймать на горячем фок Хосса, а его адмирал безгрешен, абсолютно безгрешен.

* * *

Уже утром Руппи принял решение, и у него было время как следует всё обдумать, пока они опять маялись в приёмной перед залом с круглым столом.

Фок Хосс просил никому не говорить, а вот кошки с две. Если предатель он, то Кальдмеер должен знать о подозрениях своего адъютанта. Если предатель Кальдмеер, что вряд ли, то заявление Руппи может сбить его с толку и заставить наделать ошибок. Либо стать осторожнее. Кроме того, под подозрением был и Леманн, а это значит, что его нужно проверить, не впутывая в это старших по званию. Впрочем, и Хеллештерна проверить тоже не помешало бы.

Решено. После обеда он поделится своими подозрениями с адмиралом, а затем, ничего ему не говоря, попытается подловить Клауса. Если всё пройдёт успешно, следует так же поговорить и с Леманном. Рупии замечтался о том, как разоблачит предателя. Это была его первая интрига, и её хитросплетения он намеревался распутать с честью.

— Мой адмирал, — тихо сказал Руппи, после обеда уведя Кальдмеера в библиотеку, — мне кажется, среди нас предатель.

В серых глазах адмирала мелькнуло удивление, но и только. Тут же он стал серьёзен и собран, и в этом не было ни капли игры.

— Объясни, почему ты так решил? — потребовал он. — Я не хотел бы без причины подозревать своих офицеров в измене родине.

Руппи вкратце изложил то, о чём вчера ему рассказал фок Хосс, не упоминая имени капитана, и присовокупил к этому собственные догадки.

Кальдмеер, выслушав, потёр шрам, а потом сцепил пальцы перед собой.

— Это серьёзно, Руппи, — сказал он. — И мне страшно подумать, что всё действительно так. Тогда под угрозой всё… всё! Говорить с Бермессером бесполезно, он будет выгораживать подчинённых просто на всякий случай, на этот счёт у него странная логика… Вот что. Я расспрошу Отто о Леманне, как будто из любопытства. Потом станет ясно, что предпринимать дальше.

Руппи покинул библиотеку, чувствуя что-то сродни предвкушению вышедшего на звериную тропу охотника. Теперь следовало припереть к стенке одного, а потом заняться другим.

— Я должен вам кое-что сказать, — произнёс он, чем заманил наивного или притворяющегося наивным Клауса в одну из пустующих комнат, а затем выхватил пистолет.

— Признавайтесь во всём, немедленно, — хладнокровно приказал он.

Словно не веря, Хеллештерн попятился, закрылся рукой. Серые глаза стали размером с блюдца, и Руппи поверил ему, но нужно было доиграть до конца. Слишком не хотелось упустить предателя — а если это всё-таки был он?

— Г-господин фок Ф-фельсенбург… — пролепетал Клаус, слегка заикаясь. — В чём я должен… — Его щёки медленно пунцовели, он вдруг покаянно опустил голову. — Да, я подслушивал ваш разговор, — признался он.

Но как он мог спрятаться в коридоре, где были только они с капитаном?

— И что же вы вынесли из услышанного? — выплюнул Руппи, не опуская пистолета. Хеллештерн сделал ещё шаг назад и повалился на застеленную кровать. Руппи проследил, чтобы он не выхватил оружие.

— Я был очень расстроен, — признался Клаус, внимательно изучая ковёр. — И рад, когда выяснилось, что это были не вы.

Он говорил о чём-то другом, и Руппи, не показывая, что не понимает, о чём речь, спросил:

— Так почему же вы были расстроены?

— Потому что никто не запрещает вам любить своего адмирала, но пытаться соблазнить моего… Мне показалось, что это было нечестно. — Хеллештерн с осторожностью посмотрел на него, уткнулся взглядом в дуло пистолета и поспешно опустил глаза снова. — Я правда рад, что это были не вы.

— Вот вы о чём, — не сдержался Руппи. Что же, можно было считать, что Клаус действительно ни в чём не виноват, раз самым страшным своим прегрешением назвал подслушанный разговор с Бермессером.

Через минуту Руппи сидел на кровати рядом с Хеллештерном и шёпотом излагал ему суть проблемы. Тот косился на пистолет и молчал, только ахнул, когда услышал про предательство в первый раз.

— Вы подозревали меня, — с горечью произнёс он. — Что же, теперь я вне подозрений?

Руппи вспомнил, что Клаус считает, будто скоро умрёт, и ему стало немного стыдно за то, что так напугал его. Он извинился. Извинения были приняты.

— Теперь вы хотите проверить Карла? — робко спросил Хеллештерн, трогая его за рукав. Испуганный, он походил на ребёнка, которому хочется ласки, но который боится о ней попросить. Наверняка притворялся, такой не может не прикидываться.

— Да, и чем скорее, тем лучше, — сказал Руппи. — Прошу вас молчать о том, что здесь произошло. Сами понимаете, что предатель скорее всего не разбирает, к какой партии мы принадлежим, а погубит нас всех вместе.

— Я бы не хотел, чтобы это оказался Карл, — ответил Клаус. — Он не кажется мне способным предать.

— То же вы можете сказать о фок Хоссе и Бермессере, — усмехнулся Руппи. — А я могу сказать совершенно обратное. Так что же, поможете мне?

— Придётся, — серьёзно кивнул Клаус.

— Тогда найдите Леманна и без свидетелей позовите его сюда, — попросил Руппи. — А остальное я сделаю сам.

Ждать ему пришлось недолго. Дверь отворилась, и в комнате появился хмурый Карл.

— Господин фок Фельсенбург, Клаус передал, что вы хотели сказать мне что-то важное, — официально произнёс он, и у Руппи возникло ощущение, что он выше по званию. Ощущение оказалось приятным.

Но тут же Руппи сообразил, что Леманн не так беспомощен, как Клаус. Войдя, он словно подобрался и был готов ко всему. Такой невзначай не повернётся спиной и не будет удивлённо открывать рот, увидев напротив дуло пистолета.

— Руки вверх, — приказал Руппи без предисловий. Карл отшатнулся, но было поздно, подобного он ждать не мог. — Мне всё известно.

— И что же вам известно? — медленно спросил тот, но руки поднял. На его лице появилось выражение настороженности и презрения.

— Многое, — солгал Руппи. — Отойдите вон туда. Руки держите так, чтобы я видел.

Карл повиновался.

— Мне не в чем признаваться, — сказал он.

— Неужели? Что фрошеры вам пообещали? Каким образом вы передаёте им сведения? Говорите, быстро, иначе застрелю!

Стрелять он не собирался, но Карл не мог об этом знать.

— Фельсенбург, вы сошли с ума… — проговорил он. — Сейчас сюда явится мой капитан, и…

— Молчите, — приказал Руппи, охваченный злым азартом. — Я следил за вами, я знаю всё. Вам лучше признаться.

Мысль, что Леманн невиновен, шевельнулась в его сознании и причинила досаду.

Дверь отворилась, и от неожиданности Руппи едва не нажал на курок.

— Что происходит? — рявкнул Бюнц.

— Происходит то, господин капитан, что ваш адъютант не хочет признаваться в предательстве, — не оборачиваясь, процедил Руппи.

— Каком ещё предательстве? — изумился Бюнц. — Калле, ты кого-то предал?

— Никого, мой капитан, — твёрдо ответил Леманн. Всё пропало. А, может, и вправду не виноват? Тогда кто?

— Что здесь… Кошки зелёные!

Теперь Руппи обернулся. На пороге стоял фок Хосс, который наверняка услышал шум и решил посмотреть. Руппи стало немного стыдно: капитан «Верной звезды» предупреждал о том, что никому нельзя говорить об их беседе, а он не сдержал слова. Впрочем, на самом деле слова он не давал, да и давать его подлецу вроде фок Хосса не следовало.

— Не вы ли говорили мне, что между нами есть предатель? — спросил Руппи. — Не вы ли просили приглядеться? Вот, — он кивнул на Леманна, который не двигался с места, — я пригляделся.

Лицо фок Хосса стало неживым, словно маска. Как будто он увидел что-то кошмарное и не мог в это поверить.

— Извольте напомнить, когда это я вам такое говорил? — спросил он.

— Так теперь вы отказываетесь от своих слов?! — воскликнул Руппи. — Конечно, удобно: разговор без свидетелей, в тёмном коридоре…

— Какой ещё разговор?! — Лицо фок Хосса пошло красными пятнами. — Лейтенант, вы бредите?! Я не разговаривал с вами наедине!

Руппи не успел открыть рот, как услышал топот. Ясно, своим шумом они подняли весь дом, и сейчас сюда ввалится…

Бермессер в самом деле ввалился, запнувшись сапогом о порог, окинул взглядом диспозицию. За его спиной маячил бледный Хеллештерн: если кто и был предателем, так это он. Впрочем, приказ адмирала докладывать обо всех происшествиях никто ещё не отменял.

— Что здесь творится?! — прорычал Бермессер. — Фельсенбург, бросьте пистолет!

Руппи обернулся и обнаружил, что Бюнц уже отодвинул Леманна себе за спину. Стрелять было не в кого.

— Лейтенант невменяем, — с видимым удовольствием сообщил фок Хосс, расправляя манжеты. — Он утверждает, будто я намекнул ему на существование среди нас предателя, хотя я не говорил с ним об этом, в чём готов поклясться на Эсператии. По-видимому, он подозревает в предательстве господина Леманна. Кстати, пистолет он не бросил.

— Сейчас бросит, — процедил Бермессер, со зверским лицом шагнув к Руппи. Тот не успел испугаться, как вывернутую руку пронзила страшная боль; ему пришлось откинуться назад, чтобы не сломать её, и пистолет сам выпал из разжавшихся пальцев.

— Щенок!

В голове у Руппи зазвенело от оплеухи, перед глазами на секунду стало темно.

— Мальчишка!

От второй оплеухи его голова мотнулась в сторону, и он наконец отшатнулся.

— Я вас вызываю! — заорал он. — Мерзавец, предатель!

— Не надо! — простонал Хеллештерн. — Не убивайте его!

В следующую секунду в пылающее лицо Руппи ударил поток выплеснутой воды, окатив его. Стало холодно, волосы прилипли ко лбу, мундир намок.

— А я ещё и кувшином по голове могу, — зловеще уведомил Бюнц, появляясь из-за плеча Бермессера. — Так что, адмирал, вы таки принимаете вызов?

Поджав губы, тот оглядел мокрого Руппи.

— Боюсь, нет. Не хочу лишать жизни такое молодое и полное сил существо, — сказал он, и каждое слово было издёвкой. Руппи принял его речь с тупым равнодушием.

— Мне кажется, здесь происходит то, чего я боялся, — произнёс в коридоре усталый голос Кальдмеера. — Я хотел бы ошибиться.

— Вы не ошиблись, — сказал фок Хосс, давая дорогу адмиралу.

Всё было кончено, и Руппи без сил осел на стул, опозоренный и побеждённый.

Хеллештерн наклонился и что-то поднял с пола, а потом робко приблизился к Бермессеру.

— Мой адмирал… — напряженно произнёс он. На его ладони лежала потерянная в схватке серьга с топазом. Руппи стало невыносимо видеть жёлтый блеск, и он закрыл лицо.

* * *

Руппи отконвоировали в столовую, прогнали слуг и начали допрос. Он рассказал всё как было, ничего не утаивая, и ни разу не поднял глаз от белой скатерти. Ему было мучительно стыдно за то, что поддался невыносимому желанию отличиться, угадав предателя. Если он спас бы всех, то стал бы героем и вернулся домой со славой, но охота, которую он начал, обернулась позором.

Он последовательно рассказал обо всех своих действиях и замолк. Вслед за ним фок Хосс равнодушно повторил, что он лжёт и на самом деле никакого разговора не было.

— Вчера вечером я вышел из столовой вместе со всеми и сразу поднялся наверх. Насколько я помню, лейтенант Фельсенбург тоже, — сообщил он.

— Я тоже помню, что он нигде не задерживался, — подтвердил Хеллештерн, который всё ещё был изрядно напуган. Трус, как и его адмирал.

— Не убеждайте меня, Клаус, — успокоил его Кальдмеер. — Руперт действительно поднялся в комнату вместе со мной, затем ненадолго вышел и вернулся.

В первый раз Руппи оторвал взгляд от скатерти.

— Не считаете ли вы, что я сошёл с ума или спал на ходу и видел сон? — спросил он.

— Не считаю. Потому что тогда пришлось бы признать, что с ума сходим мы все.

— Они умеют принимать чужой облик, — напомнил Бюнц. Он сидел на стуле, далеко откинувшись назад, и вертел в руке кортик в ножнах, выписывая им в воздухе то ли руны, то ли просто ничего не значащие линии.

Руппи понял и в ужасе уставился на фок Хосса.

— То есть я разговаривал не с капитаном? — уточнил он, ужасаясь тому, что рядом с ним стояло и касалось его существо нечеловеческой природы, которое в любой момент могло с ним расправиться. Потом он понял, что в ту же минуту подобное существо, но уже в его собственном облике, находилось рядом с Кальдмеером, и ему стало дурно.

Леманн налил в стакан воды и пододвинул к нему, стараясь не касаться и не пересекаться взглядами. Руппи выпил, клацая зубами о край и слушая повисшую в столовой тишину.

— Хорошо, — сказал он. — Тот, кто принял облик капитана Хосса, постарался сделать всё, чтобы я принялся искать предателя…

— А если среди нас в самом деле есть предатель?.. — задумчиво промолвил Бюнц.

— Отто! — прикрикнул на него Кальдмеер. Раньше он никогда не позволял себе подобной фамильярности, но сейчас, видимо, не сдержался. Бюнц смотрел на Бермессера с нехорошим прищуром, тот отвечал таким же взглядом.

— Вы правда не понимаете, что… — беспомощно начал Клаус, глядя то на одного, то на другого, но замолк, вспомнив о субординации.

— Что именно этого они и добиваются, — закончил за него Бермессер. — Чтобы каждый подозревал того, кто ему больше всего не нравится. И мы уже начали, не правда ли, господа? Ещё немного в таком духе…

— Есть вещи хуже, чем искать предателя и обвинять невиновных, — сказал Хосс, убедившись, что адмирал красноречиво замолк. — Когда не знаешь, с кем именно говоришь.

Эта мысль, по-видимому, так потрясла всех собравшихся, что с минуту никто не мог промолвить ни слова.

— Не хотел бы я встретить своего двойника, — скривился Бермессер. Этого себялюбца волновало только то, что его двойник может оказаться красивее, чем отражение в зеркале.

Руппи снова остановил взгляд на бесящих его топазовых серьгах. Вице-адмирал не брезговал гайифской модой и не стыдился соответствующих слухов о том, что служит короне в лице Фридриха исключительно тылом; его следовало невзлюбить только за это безразличие к репутации, недопустимое для Фельсенбурга.

— А если я сейчас разговариваю не с вами, а с нечистью? — вдруг неожиданно для самого себя спросил Руппи. — Что если мои сослуживцы и командование находится в другом месте? Что если они все уже…

— Пощёчину, Фельсенбург? — холодно осведомился Леманн. — Они вас неплохо приводят в чувство, как мы могли убедиться.

Странно, но Хосс улыбнулся ему почти благожелательно.

— До этого все странности, которые с нами происходили, случались только в тёмное время суток, — известил всех Бюнц. — Возможно, горные ведьмы, если это они, становятся сильны только ночью. Но я бы не был в этом так уверен.

— Мы должны договориться об условном знаке, — сказал Кальдмеер. — Полагаю, чтобы уверить собеседника в своей человеческой природе, мы можем осенять себя Знаком, на что нечисть неспособна.

Бюнц взглянул на него скептически.

— На всякий случай есть ещё руна защиты, — напомнил он.

Все старались держаться бодрее, но Руппи видел, что не по себе не только ему. Что готовит им следующая ночь? Ему пришло в голову, что перед лицом открывшейся правды он не должен задирать нос, а обязан извиниться. Он встал, неловко отодвинув стул.

— Господа, — тихо произнёс он. — Я прошу прощения за то, что сделал. Я был неправ и неподобающим образом вёл себя как с командованием, так и с равными по званию. — Руппи поймал довольный взгляд Бермессера и пообещал себе, что по возвращении домой этот мерзавец получит причитающееся. Он, наверное, хотел персональных извинений, но их не будет. — Я думаю, господин Кальдмеер не одобрит дуэли в такой час, но на родине я готов ответить за всё.

— Бросьте, Фельсенбург, — поморщился Бермессер, — мы не знаем, было ли это вашими мыслями и вашими поступками. Но то, что без оружия вы беспомощны, я вижу ясно. Если хотите, до вечера могу показать вам, как выходить из такого положения.

Руппи, потрясённый, не глядя опустился на стул. Либо Бермессер что-то затеял, либо надеялся на то, что Руппи поможет ему, когда он окажется в беде. А вот кошки с две!

* * *

Приближения ночи они ждали со страхом. Кто знал, что могла принести эта ночь — мучения или смерть?

Руппи бродил по гостиной, снимал нагар со свечей, наблюдал за игрой в карты, выглядывал в окно, за которым чернел сад. Ожидание было тягостным. Наступила полночь, но никто не расходился спать, и было понятно, почему. Каждый боялся, проснувшись, обнаружить рядом не друга, а чудовище, каждый боялся не проснуться.

Дом, у которого не было постоянного хозяина, который бы в нём жил, словно сердился на чужестранцев: то и дело на верхнем этаже хлопали ставни, в холле что-то потрескивало, и Руппи с тоской думал о том, что скоро всё равно придётся идти спать.

Если он сейчас шагнёт за дверь, кто вернётся в гостиную? Так и подмывало открыть дверь и исчезнуть в темноте коридора, только бы прекратить это бессмысленное ожидание.

Впрочем, зря он боялся только нечисти. Следовало бояться ещё и фрошеров, ведь это они натравили на врагов нечистую силу. Чего они добиваются и чего ждут? Пока дриксенцы сойдут с ума или поубивают друг друга?

Должна была быть хоть какая-то надежда, думал Руппи, прижимаясь лбом к стеклу и вглядываясь во мрак. Хоть какая-нибудь…

* * *

Было около четырёх утра, когда в их с Кальдмеером комнату постучался Хеллештерн, бледный и перепуганный, со свечой в руке.

— Мой адмирал, — отрапортовал он, изо всех сил стараясь держать себя в руках, — господин вице-адмирал и господин капитан пропали.

— Как пропали?! — ахнул Руппи, которого тут же затрясло противной мелкой дрожью. Он не желал Бермессеру и Хоссу ничего хорошего, но не думал, что они падут первыми жертвами. И теперь, избавившись от них, он не чувствовал никакого удовлетворения.

— Спокойно, Руперт, — приказал Кальдмеер. — Подайте шпагу.

Они спали не раздеваясь, и потому уже через полминуты были готовы. Хеллештерн ждал в дверях.

— Бюнца и Леманна разбудили? — спросил Кальдмеер.

Клаус помотал головой. Видимо, ему пришло в голову, что пропали не только его капитан и адмирал.

Но это оказалось не так.

— Что стряслось? Пожар? — поинтересовался встрёпанный Бюнц, осеняя себя Знаком, а их троих — какой-то руной. Руппи ответил Знаком, и заметил, что Кальдмеер и Хеллештерн сделали то же самое.

Карл шагнул из темноты комнаты на свет свечи, дисциплинированно подал своему капитану кортик и пистолет.

— Лейтенант Хеллештерн утверждает, что Бермессер и Хосс исчезли, — сухо сообщил Кальдмеер. — Прошу вас следовать за мной.

В просторной комнате с кроватью под балдахином Клаус зажёг все свечи, которые нашёл.

— Я спал на этом диванчике, — сказал он, — а капитан и адмирал — на кровати. Проснулся около пяти минут назад… их не было. И я сразу пошёл к вам.

Руппи бросил взгляд на кровать: она была разобрана, одеяло и покрывало откинуты.

— С чего вы взяли, что они именно исчезли, а не спустились в столовую выпить вина? — резко спросил Кальдмеер, меряя комнату шагами.

— Нет оружия и плащей, — ответил Клаус, вытаращившись на него испуганными глазами. — И ещё пропала шкатулка.

Кальдмеер резко обернулся:

— Шкатулка?

Хеллештерн указал на трюмо с грозно темнеющим пятном зеркала.

— Да, она стояла там, господин Бермессер убирал в неё серьги на ночь.

— Но сегодня не убрал. — В руке Бюнца вспыхнул жёлтый огонёк. — Что ещё было в шкатулке? Не потащили же они её пустую?

— Я не знаю, разве я мог заглядывать без разрешения? — запротестовал Хеллештерн, мотая головой. — Я только однажды её передвинул, она тяжёлая.

— Понятно, — протянул Кальдмеер, но не успел сказать что-то еще.

— Мы должны поднять тревогу! — воскликнул Хеллештерн. — Нужно разбудить фрошеров, и…

— Никого мы будить не будем! — сдавленно рявкнул Бюнц. — Вы соображаете, что говорите?

— А если мой адмирал в опасности? — Глаза Хеллештерна сияли фанатичным блеском, и Руппи задумался, неужели сам выглядит так же со стороны, с этим своим восхищением сыном оружейника. Если так, то глупо. Клаус хотя бы влюблён в дворянина. Интересно, Бермессер так же добр с ним, как Кальдмеер со своими подчинёнными, или сволочь всегда остаётся сволочью?

— Да, вполне возможно, что их похитила нечисть, — со сдержанным волнением произнёс Кальдмеер. — Вероятно, их уже нет в живых. Но есть и ещё одна возможность. Тайный приказ его величества. И поднять тревогу сейчас — значит погубить их.

— Вы хотите сказать… — начал Хеллештерн.

— Диверсия, — закончил Карл. — А лейтенанту не положено знать о тайне, в которую посвящают высшие чины. И кто заподозрит, что в шкатулке с драгоценностями на самом деле лежат порох и запалы? Но только что они хотят взорвать и зачем…

Лицо Хеллештерна стало таким несчастным, что Бюнц, не сдержавшись, взъерошил ему волосы.

— Если бы вы не дрыхли, как соня, им пришлось бы взять вас с собой, — сказал он и весело подмигнул. — Выше нос, Клаус, они вернутся. И поверьте, я этого желаю больше всех.

Только что Руппи сообразил, что Хеллештерн боится ещё и потому, что остался один против четверых.

— Мы будем ждать здесь, — твёрдо сказал Кальдмеер и сел на стул у стены, — и мы дождёмся.

Руппи уже понял, что вывод Леманна был ошибочен: пороха в шкатулке поместилось бы слишком мало, чтобы причинить большие разрушения. Но что тогда?

Он сел рядом с Кальдмеером. Присесть на край кровати никто не решился, словно боясь потревожить ложе, которое ещё помнило тепло живых тел. Часы в холле отбили половину пятого. Ветки липы стучали в стекло и царапали, издавая пугающий звук. В коридоре тихо скрипели половицы, не давая оторвать от двери напряжённых взглядов.

И не было ничего хуже ожидания.

* * *

— Ну так как? — спросил Альмейда. — Дриксы лезут на стену от ужаса?

— Ещё нет, но скоро, — весело сообщил Вальдес, плюхаясь на стол и преданно заглядывая начальству в глаза. — Видишь, Рамон, всё не так плохо. Я знал, что они и не подумают жаловаться. Посмотрим, на сколько их ещё хватит.

— А что там происходит? — не без любопытства уточнил Первый адмирал.

— Ну, сначала девочки немного походили по дому и пошумели. В ответ на это «гуси» до зубов вооружились рябиновыми ветками, ободрали целый куст…

Откинувшись в кресле, Альмейда от души захохотал.

— А дальше?

— Особенно девочкам понравился молодой Фельсенбург, — продолжал Вальдес сквозь смех. — Но он не понравился Бермессеру, когда той же ночью тот обнаружил его у себя в постели с недвусмысленными намерениями. Бедный Фельсенбург не сразу догадался, почему на него так шипят поутру.

Альмейда вытер выступившие слёзы.

— Ну вот, а потом девочки притворились трупом другого лейтенанта и вывалились из шкафа прямо на того же Фельсенбурга. Как он орал, ты бы слышал! Загляденье. Вот тогда они разобрались, что ночью к Бермессеру приставал призрак, как они решили. Бермессеру от этого легче не стало, между призраком и Фельсенбургом он явно выбрал бы последнего. Потом девочки немного посмеялись над Бюнцем, а вот дальше началось самое интересное.

— Что же?

— Мои умницы превратились в фок Хосса, отловили драгоценного родича кесаря — не забыв подменить его самого, конечно, — и навешали ему на уши целую кастрюлю лапши про то, что, мол, среди них семерых есть предатель. Фельсенбург полночи не спал, подозревая даже самого себя, а на следующий день развил бурную деятельность. Доложил о своих подозрениях Кальдмееру, а потом пошёл и чуть не пристрелил остальных двух лейтенантов, после чего схлопотал по мордашке от Бермессера и едва не получил по голове от Бюнца.

Пока дриксы разбирались, что к чему, настал вечер, и вот тут-то они поняли, что положение их весьма шаткое. О предательстве никто не говорит, но осадочек-то остался. Что ведьмочки превращаются в кого хотят, они тоже догадались, значит, сто раз подумаешь, прежде чем поверишь, что тот, с кем ты говоришь, — именно он. И ещё неизвестно, что их ждёт ночью. Ну, надеюсь, кто-нибудь из них да поседел к утру, не знаю, ещё не проверял. Вот так, — закончил он.

— Ты жесток, — простонал Альмейда.

— Да ладно тебе, это же всего лишь игра, — отмахнулся Вальдес. — Посмотрим, будет Кальдмеер заикаться в следующий раз или нет!

Захохотав, он наклонился и едва не упал со стола.

— Вот за что тебя люблю, так это за находчивость и за девочек, — признался Альмейда. — Спасибо, повеселил…

— Я побегу, — ответил Вальдес. — Девочки заждались. Отнесу им жемчугов, пусть порадуются. И если сегодня дриксы не поседели, то завтра…

Пританцовывая, Вальдес выскочил из Адмиралтейства, промчался по улице и вскоре уже карабкался на гору, на которой стояла одинокая сосна. То и дело он касался кармана, в котором лежало несколько нитей отборных жемчугов.

Он ловко, словно кошка или белка, вскарабкался на сосну и принялся развешивать бусы на нижней ветке.

— Мои милые, — нежно шептал он, — ну где же вы?

Сильный поток ветра облетел вокруг сосны, взъерошил ему волосы, и Вальдес улыбнулся. Зазвенели колокольчики, но не радостно, а тревожно. Вальдес нахмурился, вглядываясь в раскинувшуюся над его головой крону.

— Уходи! — Голос рассыпался в вышине, словно жемчужины запрыгали по камням.

— Уходи!

— Не любим!

Вальдес шарахнулся назад, прижался спиной к стволу.

— Девочки, что вы, да я же вон сколько бус принёс!

— Уходи!

— Забирай!

— Не нужно!

— И мы уйдём!

Вальдес почувствовал, как по его телу разливается противный тошнотворный холод.

— Куда же вы уйдёте?

— Туда!

— Далеко!

— Там море…

— …стальное!

— Небо…

— …хрустальное!

— Ветер…

— …сильнее!

— Лёд…

— …прозрачнее!

— Корабли…

— …краше!

— Краше!

— Краше корабли!

— Не любим!

— Злой!

— Мы тебе нужны!

— А ты нам — нет!

— А они просто…

— …пришли!

— Бусы подарили!

— Нам!

— Ничего не просили!

— Кто пришёл? — тихо спросил Вальдес. Он уже успел сползти вниз по стволу и прижаться к нему спиной, стоя на земле. Так он ощущал себя немного более уверенно перед лицом угроз и обвинений.

— Они! Двое!

— Продрогли!

— Заблудились!

— А мы согрели!

— Ещё как согрели!

— И проводили!

— Не делайте этого! — взмолился Вальдес. — Это же была просто игра! Всего лишь игра!

— Просто игра! — взвизгнули невидимые кэцхен. — Так и есть! Игра! Игра! И мы поиграем!

В этот момент на плечо Вальдесу легла чья-то рука. Он обернулся, смутно припоминая, что уже где-то видел эти холёные пальцы и перстень с жёлтым камнем.

Бермессер нагло улыбался ему в лицо и ничего не говорил.

— Нет… — выдохнул Вальдес. — Нет! Я убью их!

— Только попробуй, — холодно сказал Бермессер. Его лицо изменилось за мгновение, и перед Вальдесом уже стоял капитан фок Хосс. — Только попробуй…

— Не приходи больше, — раздался шёпот с другой стороны. Вальдес не поверил бы, что мальчишка Фельсенбург может быть так грозен, если бы не увидел этого сам. — Иначе знаешь, что будет.

Они подхватили Вальдеса под руки и поволокли к краю площадки, туда, где начиналась крутая тропинка. Слева снова был Бермессер, а Фельсенбург превратился в Бюнца. Кэцхен в их облике столкнули его вниз; Вальдес покатился по камням, ушиб колено, кое-как поднялся и из последних сил захромал вниз. Нужно было как можно скорее предупредить Рамона, что всё пошло не так, что кэцхен больше не слушаются его, без памяти влюбившись в подлых дриксов. Что будет, если ведьмы покинут Хексберг? Если они уплывут в Дриксен, приняв облик матросов или уцепившись за мачты и снасти трёх вражеских кораблей? Если они будут помогать воевать против своих бывших… друзей? Хозяев?

Кем жители Хексберга были для горных ведьм? Кем им был сам Вальдес? Всего лишь игра… Заставить поверить в свою значимость и бросить, как надоевшую игрушку! Всего лишь игра…

Вальдес споткнулся, упал, поднялся и снова заковылял вниз. Когда он достиг подножия горы, позади раздался неясный шум. Он обернулся.

На фоне вечернего неба древняя сосна наклонялась в сторону обрыва, всё быстрее и быстрее. Крона исчезла за грядой камней, мелькнул в воздухе комель с оборванными корнями, и через мучительно долгие несколько секунд донёсся глухой плеск.

Игра была окончена.