Сейчас или никогда (гет)

Видеть Хогвартс в лапах Пожирателей оказалось сложнее, чем мы думали. Учителя прикладывали все силы, чтобы защищать нас, но у сторонников Волдеморта власти было не в пример больше. Мы сопротивлялись и боролись, что их, похоже, лишь раззадоривало. Изучение Непростительных на занятиях, их отработка на провинившихся в конце дня, постоянные стычки со слизеринцами — все это было в порядке вещей. И это было тяжело.

Но было и два светлых пятна. Во-первых, как и предполагала бабушка Невилла, мою биографию никто не стал проверять, очевидно, полагая, что маглорожденный должен мнить себя самоубийцей, чтобы заявиться в место, где его не считают человеком. Ну и во-вторых, я по-прежнему фотографировал. Не так много, как прежде, но фотографировал. И если поначалу меня не понимали — «Криви, это же не игрушки!» — то со временем стали относиться гораздо спокойнее. Ведь я никому не мешал.

Возможности варить зелье для проявки фотографий уже не было, так что все снимки снова были неподвижными. Висели в одном из углов Выручай-комнаты, где я устроил себе небольшую студию, и добавлялись в дни наших тренировок.

Я часто оставался здесь один, чтобы проявить фотографии, а потом мог сколь угодно долго разглядывать каждую деталь комнаты. А однажды на пороге появилась Джинни. Я знал, что рано или поздно она придет, но ее визит все равно стал неожиданностью, как и все последующие. Мы почти все время молчали, изредка перекидываясь ничего не значащими фразами, и в этой тишине было комфортно. Видимо, нам обоим, раз Джин продолжала приходить.

— Я с самого детства мечтал стать фотографом, — в один из вечеров тихо произнес я, нарушая уютное молчание. Джинни отвлеклась от созерцания пламени, рассеянно обернулась и, вынырнув из своих невеселых мыслей, переспросила:

— Что?

— Я мечтал стать фотографом с самого детства, — повторил я. — С тех пор как родители подарили мне игрушечную камеру. Я тогда бегал с ней по всему дому, не выпуская из рук, даже спать с ней ложился.

Джинни улыбнулась и развернулась ко мне всем телом, обхватив руками колени и положив на них подбородок.

— Родители решили, что из тебя непременно получится гениальный фотограф? — спросила она, едва перекрывая своим голосом треск дров в камине.

— Они просто всегда поддерживали наши с Деннисом интересы. Деннису купили собаку, едва поняв, что он намерен приводить домой каждое бродячее животное, а мне, когда закончил начальную школу, подарили фотоаппарат. Не самый дорогой, конечно, но ведь им можно было сделать настоящие фотографии! И, знаешь... Уже через несколько дней я понял, что снимок, который я хочу сделать, и тот, который в итоге получаю, — два абсолютно разных снимка. Когда я нажимаю на кнопку, той фотографии, которую я представлял себе, которую нарисовал в воображении, больше нет. В той, что получилась, тоже есть своя изюминка, ведь каждая фотография — особенная, но увидеть я хотел что-то другое. Более прочувствованное.

— Поэтому решил использовать зелье для проявки фотографий? Когда узнал, что магические фотографии двигаются.

— Да. Ведь живые фотографии — это что-то из области фантастики! Только, кажется, к своему лучшему снимку я так ни на шаг и не приблизился.

— Зелье здесь вряд ли поможет, — пожала плечами Джинни, протягивая руку к одной из фотографий. — Знаешь, как ни странно, в магловской фотографии жизни намного больше, чем в магической. Смотри. — Она подсела чуть ближе, прижалась ко мне плечом и подняла снимок на уровень глаз. На фотографии был запечатлен Невилл, вошедший в гостиную Гриффиндора после первого наказания Кэрроу. — Разве веяло бы от этой фотографии такой угрожающей силой, если бы Невилл двигался? Вглядывался бы кто-нибудь в выражение лица Невилла, задавался ли вопросом, о чем он думает? Конечно, нет. А магловская фотография завораживает, заставляет размышлять, представлять, что чувствует изображенный на ней человек. Она отражает реальность гораздо точнее.

— Никогда не задумывался об этом, — прошептал я и, повернувшись, поймал взгляд Джинни. — Я не теряю надежды когда-нибудь сделать свой идеальный снимок. На котором смогу отразить душу, а не внешнюю оболочку.

— Эта фотография должна быть только магловской. Зелье иногда неуловимо портит снимки.

Протянув руку, Джинни взяла еще несколько фотографий и принялась рассматривать их, то и дело улыбаясь или хмурясь. Если бы она только знала, сколько раз я фотографировал ее мысленно! Никто не умел морщить нос так, как Джинни Уизли: на нем ярче проступали веснушки, а кончик начинал слегка подрагивать, будто тоже присоединяясь к возмущению своей хозяйки. Никто не смеялся, как Джинни Уизли: она сначала качала головой, потом тихонько хихикала, прикрыв рот ладонью, а уже через мгновение могла хохотать громко, до слез. Запрокидывала голову, и медные волосы каскадом падали по спине, ловя блики света. А потом смотрела укоризненно и снова качала головой.

— Когда ты сделал эту фотографию?

Голос Джинни вернул в реальность, и я посмотрел на снимок в ее руках. Она. До умопомрачения счастливая, видно по взгляду, но все равно какая-то ненастоящая. Слишком идеальная.

— В конце весны. Тогда вы с Гарри...

— М, — она не дала мне договорить и отложила фотографию в сторону. Наверное, слишком больно.

— Извини.

— Ерунда, — отмахнулась она и поднялась с пола. — Я, наверное, пойду.

— Джинни, я...

— Все в порядке, — ободряюще улыбнулась она и направилась к двери, но, уже взявшись за ручку, обернулась: — Спасибо, что позволяешь проводить с тобой столько времени. Мне даже почти удается забыть, что война.

А я ни на секунду не забываю, боясь за тебя почти постоянно.

— Это время для меня очень важно.

И ты важна.

— Для меня тоже, Колин. Ты, наверное, даже не представляешь, как.

Как знать.

Постояв на пороге еще пару мгновений, она все же исчезла в коридоре, оставив меня в компании фотографий. Вот так. Живая Джинни Уизли каждый вечер уходит, оставляя вместо себя сорок два отпечатанных снимка и бесконечно много — запомненных.