Когда разбиваются маски (джен)

«Ласт убили». Два слова громом пронеслись по помещению, тихим эхом затухая в голове, впутываясь ниточками в сознание, свиваясь в большой тугой комок. Он неверяще ухмыльнулся, скрывая растерянность за привычной маской. Нет, Ласт не могли убить, она же одна из них, она гомункул! Это какая-то ошибка, просто ошибка!

Если бы у него было сердце, наверное, оно сжалось бы в комок. Но философский камень продолжал размеренно биться в груди, и только души, заключённые в нём, жалобно выли. Их слезливые, безумные вопли заполняли собой всё, вытесняя мысли.

— Ла-аст, — всхлипнув, протянул лысый толстячок, усевшись прямо на пол. — Ла-аст уби-или… — проканючил он, даже не глядя в сторону обожаемой еды.

И тут Энви сорвался: тихий голос Глаттони разорвал тонкую паутину самообладания. Он яростно топнул ногой, как будто хотел проломить пол. По гладким плитам торопливо расползались трещины. И такие же трещины расползались у него в душе. Его родной, ни у кого не заимствованной душе, существовавшей за счёт сотен человеческих жизней.

— Они убили Ласт! — завопил Энви, не замечая, что обычный крик перерастает в истерику. — Расс, прикончи их, ты же можешь обставить всё как врачебную ошибку! — выплёскивая свои чувства, он ударил по стене. Каменная крошка с тихим хрустом посыпалась на пол, а в стене зияла дыра.

Расс ушёл, остались только Глаттони и Энви. Постоянно всхлипывавший толстячок раздражал не хуже людей — он заставлял вспоминать то, что Энви предпочёл бы забыть.

Тёмное помещение, в которое проникает лишь один слабый лучик, робко скользящий по стене. У стены стоял высокий бледный юноша, явно скучая. Он был один.

— Тоже хочешь сбежать? — хмыкнула она, глядя на то, как сосредоточенно Глаттони ковыряет в зубах солидных размеров костью. — Не выйдет. Когда Грид сбежал, Отец совсем не ожидал этого, а теперь… Сам понимаешь. Так что лучше даже не пробуй.

Ласт отличалась от остальных его родственников. Кого-то он боялся, кого-то презирал, а с ней вёл себя нахально, скрывая даже от самого себя, что испытывает к ней слабое подобие тщедушной симпатии. Она всегда была рядом, всегда. Они жили бок о бок. Видеть пышногрудую красавицу и каждый раз зубоскалить стало для него привычкой. Энви представить себе не мог, что когда-нибудь Ласт может не стать. Она же гомункул, бессмертная, сильная, намного сильнее человека, новый виток эволюции!

— Заткнись! — крикнул Энви, устав слушать всхлипы Глаттони. — Иди ной в другом месте!

Толстячок его не слышал, только сидел на полу и смотрел в пол пустым, как и у Энви, взглядом. Из его маленьких глазок катились крупные круглые слёзы, в которых дробился силуэт Энви. Шумно вздыхая, Глаттони только горько шептал: «Ласт, Ласт».

Его шёпот, полный искренней скорби, разрывал воздух, маленькими разрядами вонзался в неуязвимое тело Энви. Он сидел, опустив голову, перебирая пальцами свои длинные тёмные локоны. На душе было тихо и пусто, как на заброшенном кладбище.

Энви даже не заметил, как Глаттони ушёл. Оставшись один, он подтянул ноги к себе, обхватил колени руками да так и застыл. Горько и одиноко. Невыносимо одиноко, хоть вой.

— Ты боишься одиночества, — заключила она, прищурив красивые глаза в густой опушке чёрных, как смоль, ресниц.

Энви вздрогнул, как будто его протянули кнутом по спине, и резко подскочил. Тогда он яростно отрицал слова старшей сестры, ввязался с ней в шумный спор. А теперь медленно осознавал, что она права. Можно стать кем угодно, хоть самой Истиной, но от одиночества никуда не денешься.

— Люди тоже боятся этого, потому и сбиваются в кучку, как будто могут таким образом что-то исправить, — с иронией в глубоком грудном голосе произнесла Ласт, опираясь локтями на высокие перила с узорами-завитушками. — А сами только хуже себе делают. Становятся стадом, которое идёт за бараном, чуточку умнее других. Только баран проблем решить не может. Люди такие глупые…

Энви поднялся, прошёл к окну, резким движением раздвинул алые занавески. По глазам полоснуло солнце, и он недовольно зажмурился. Перед глазами заплясали цветные пятна. В лицо дунул ворвавшийся через открытое окно ветер, мягко коснулся щеки, прошёлся по волосам.

— А у тебя этого страха нет? — с сарказмом произнёс Энви, закидывая ногу на ногу и с наслаждением откидываясь на спинку стула.

— Может, есть, может, нет, — изящно пожала она плечами. — По крайней мере, я ищу способы, как это можно исправить. А ты?

Энви на миг показалось, что не ветер его коснулся, а Ласт. Он привычно буркнул: «Старая перечница», помолчал немного, ожидая ответа. Но знакомого голоса так и не услышал.