Не один (джен)

Каждое утро он просыпается часов в шесть утра, выключает звенящий противным раздражительным перезвоном будильник и потягивается, с трудом разлепив глаза, осознавая, что сон уже давно ушел прочь, надо вставать. Впереди новый сложный день. Но насколько сложный? Не сложнее других таких же дней, которые он проживает раз за разом, не замечая, как быстро время пролетает мимо него во всей этой жизненной суете. Так же, как и всегда он сядет, устало посмотрев на лежащий рядом с ним манекен, изображающий его супругу, грустно улыбнется, думая о том, как хорошо, наверное, иметь настоящую живую теплую женщину рядом с собой, а не эту безмозглую деревяшку. Наверное, пересилив себя, он даже пожелает ей доброго утра и поцелует в шершавую деревянную щеку. Но кукла не ответит. Она так и продолжит лежать на боку, уставившись пустыми нарисованными глазами на кроватку, в которой лежит такой же деревянный мальчик — такая же кукла, подобие человеческого ребенка, призванное заменять живых детей. Он не будет плакать, кричать, просясь на руки. Нет. Этот игрушечный карапуз будет лежать безмолвный, словно мертвый, и глаза его никогда не познают слез. Эта кукла появилась в комнате где-то полгода назад. Сначала она была совсем маленькой, но в какой-то момент успела подрасти, да так, что хозяин квартиры и не заметил. Он никогда не придавал значения тому, что происходило вокруг него. Только одно имело значение: он живой, он дышит и думает. Большего не надо. Встать пораньше. Выпить появившийся непонятно откуда горячий кофе. Надеть магическим образом ставшую чистой одежду. Сесть в машину и ехать по пустынным улицам города на работу, сделав погромче радио, прослушивая новости минувшего дня.

Да, он был самым обыкновенным человеком, не выделяющимся из огромной серой массы таких же обычных людей, которые постоянно спешат по делам, не уделяя особого внимания мелочам, даже самым приятным. Как и у всех у него была работа — нужная работа, за которую он получал хорошие деньги и которую, тем не менее, он не любил настолько, что был готов удавиться, лишь бы не идти в душный офис каждое утро. Но он должен был. Где еще можно заработать столько денег за выполнение несложных монотонных задач? Нигде. Поэтому следовало радоваться синице в руках, не рассчитывая на поимку журавля прямо с небес. Работа действительно была простой настолько, что справиться с ней мог даже ребенок. Нужно было всего лишь нажимать кнопки, о которых говорил неизвестный ему голос из динамика, находившегося где-то под потолком. Возможно, этот голос принадлежал его работодателю — этого он знать не мог, ведь целыми днями он сидел перед монитором компьютера в тесной темной комнате, не покидая свой пост даже чтобы поесть. Он сидел и покорно ждал очередной команды. По этой же причине он никогда не видел никого из своих коллег и ни с кем не заводил знакомств. Приходил он на работу раньше всех, а уходил, когда здание уже давно пустовало. Лишь изредка он мог уйти пораньше (обычно ему позволялось так поступить, если был праздничный день, либо же когда он был не нужен), но даже тогда на месте товарищей по работе он видел деревянных кукол, тупо уставившихся в мониторы компьютеров. Они сидели и молчали, и тишина эта была такой, что можно было ясно слышать тиканье часов в соседней комнате. Но ему было все равно. Он даже не обращал внимания на эти человекоподобные игрушки, но все равно нервничал, ведь ему казалось, что эти полные безразличия рисованные глаза смотрят ему в спину, когда он уходит. Но он привык и уже не оборачивался, когда видел в глади зеркала, как один из манекенов нарочито медленно поворачивает голову или поднимает руку. Главное было поскорее убраться из этого гадкого места.

Манекены. Они были повсюду, и было непонятно, кто и как их делает. Однако, если прислушаться, в груди каждой куклы можно было услышать стук чего-то живого. «То душа бьется в полом дереве», — сказали бы поэты, но он-то знал, что внутри каждой игрушки бьется вполне себе человеческое сердце. Живое, но, тем не менее, как могло показаться со стороны, не чувствующее. Холодное. Пустое. Откуда он знал это? Да просто знал. Просто в один прекрасный день он проснулся в окружении манекенов и сразу знал, что нет, это не просто болванчики с размалеванными головами. Они были живые. Двигались, когда он отворачивался, тянули к нему свои деревянные холодные руки, но не могли дотянуться. Он не давал этого сделать, резко оборачиваясь, чтобы остановить медленные движения, после чего шел домой.

Иногда ему казалось, что у манекенов жизнь куда более насыщенная, чем у него самого. Вон, двое стоят на пороге библиотеки. Еще четверо в странной студенческой одежде, видимо, изображающие студентов, стоят в очереди за билетом в кино. Кафе, рестораны, театры... они были везде. Они веселились в своем застывшем движении и звуке. А он просто шел домой, сутулый, угрюмый и немного уставший, чтобы поскорее спрятаться от внешнего мира, где его никто не ждал.

Он возвращался домой. Раздевался. Садился на старенький диван перед телевизором и включал на рандомном канале, пока манекен-жена стоял на кухне у кем-то включенной плиты. Впрочем, его это мало волновало. Музыка из «ящика» мало-мальски отвлекала его от мысли о том, что все вокруг не настоящее и он, увы, не настоящий.

* * *

Каждое утро она просыпалась в шесть утра, надеясь сделать все немного быстрее, чем обычно. Накидывала на плечи легкий халат, брала на руки и, улыбаясь, целовала ребенка, который проснулся, услышав, как она передвигается по комнате. Затем, ласково разговаривая со своим чадом, она уходила на кухню, чтобы приготовить завтрак и сварить ароматный черный кофе, щедро приправив оный корицей или белым перцем. А в кровати оставался лежать деревянный манекен. Его пустые нарисованные глаза тупо пялились в потолок, а руки были аккуратно сложены на груди. И если бы мир за окном, наполненный миллионами звуков и красок, хоть на миг замер, можно было бы услышать, как внутри деревянного тела стучит размеренно сердце.

Холодное. Пустое.