Отчий дом (гет)

Столь очевидный факт, что во время любви надо оберегаться от последствий, пусть даже твой любовник не с этой планеты, совершенно вылетел у неё из головы, а неосторожно отпущенная на волю мысль воплотилась в реальности. Одри ожидала малыша с того самого свидания у счастливого дуба, думая, что долгая задержка результат сбоя в организме от частых и интенсивных занятий любовью. Ей было страшно и радостно одновременно — Одри боялась стать плохой матерью, не увидев в детстве достойных примеров заботы, доверия и любви в семьях, где ей доводилось жить. Она не хотела становиться такой — черствой, требовательной, безразличной, поклявшись себе, что будет любить своё дитя безотчетно, как она любила Кларка. Как Марта любила свою семью.

Кларк определенно сошел с ума, запрещая Одри вставать рано по утрам и много ходить, однажды даже вырвал у неё из рук садовую леечку в полтора галлона и накричал на неё, на что Одри, одолеваемая перепадами настроения, тошнотой и слабостью, облила его водой, обозвала придурком и заперлась в спальне. В ту ночь Супермен спал на диване, в обнимку с котом (кота Одри тоже прогнала) и ему приснился Джор-Эл.

Серые стены зала, красный закат на планете незнакомой, но родной до дрожи нутра, испитой своим же народом и навечно потерянной. Серое ложе в серой комнате, опутанной темными нитями проводов, искрящиеся золотыми и голубыми всполохами приборы в лаборатории его родного отца, искусственный разум-помощник, бесшумно парящий возле прекрасной женщины, чьи тёмные кудри разметались по подушке и намокли от пота. На лбу её блестела испарина, но она была счастлива — её лицо сияло ярче криптонского заката. Она только что родила сына.

— Здравствуй, Кал-Эл, — отец его, облаченный в доспех, с сединой в отросшей щетине и висках, возвышался у ложа своей Лары, баюкающей малыша, словно в застывшем эфире, одна реальность мучительно медленно накладывалась на другую, и Кларк был там и не был одновременно. — Сын мой, ты скоро сам станешь отцом.

— Это я? — Кларк, не отрываясь, смотрел на свою мать, в глаза её, небесные, как у него, в которых застыли сотни световых лет нежности и тоски — она не могла и не хотела отнимать от себя родное дитя, мучительно понимая, что обязана отдать его Земле, спасти ему жизнь.

— Да, это ты, сынок. Мы так ждали тебя, — Кларк обошел ложе, будто ступая по вате, с трудом передвигая конечности, как всегда бывает во снах. Младенец на руках, такой крошечный и чумазый, пронзительно кричал и плакал, словно знал наперёд, что судьба его не будет лёгкой. — Я сам тебя принял, сынок. Я слышал твой первый вздох, твой первый крик, я первым взял тебя на руки. Это невозможно ни с чем сравнить, нельзя передать словами, и я счастлив за тебя. Счастлив, что скоро и ты испытаешь подобное.

— Я так взволнован… — обуреваемым не меньшим страхом, чем Одри, Кларк боялся не справиться. Сотни тысяч земных катастроф обратились в ничто перед лицом неизвестности, желанием защитить самое дорогое, что теперь у него было, оберегать до абсурда, сдувать пылинки и строго запрещать любимой привычные действия — он не знал, как поступать иначе.

— Этот пройдет. Единственный страх, который всегда будет с тобой — страх потерять их, и он никуда не уйдет. — Джор-Эл взял его за плечи и глянул в глаза, до самого сердца дотянулся. — Ты станешь таким отцом, каким я не смог стать. Ты справишься с этой ответственностью. Ты воспитаешь и вырастишь своего сына прекрасным человеком, великим воином Земли. Я верю в тебя, Кал. Всегда верил…

Кларк проснулся посреди ночи, сердце его рвалось сквозь рёбра наружу, а небритые щеки кусала застывшая соль.

* * *

Они поженились в маленькой сельской церкви, вдвоём перед лицом Господа и его представителя, молодого святого отца Леона, без единой пары чужих, лишних глаз — им не хотелось ни с кем делиться своим священным счастьем. Кларк был в джинсах, а Одри легком ситцевом платье в горошек, в котором округлившийся животик едва угадывался. Она держала букет полевых цветов и почти не слышала отца Леона, крепче сжимая вспотевшей от волнения ладошкой руку любимого, почти мужа, едва сдерживая слёзы — благодатная нежность, нечаянное, внезапное счастье, встреченное случайно среди бесконечных перипетий её нелегкой жизни не умещалось в её душе, грозилось выплеснуться через край. Она любила весь мир, и если б провидение предложило ей переписать свою историю жизни заново — она бы оставила всё как есть. У неё никогда не было семьи, но она готова была жить ради неё и только ею.

Одри часто бывала одна, давно осознав, во что ввязалась. Покачивалась в старом плетеном кресле-качалке, вязала шапочки и крохотные носочки по старым выкройкам Марты, пока Рэд внимательно выжидал момент, когда можно будет броситься и изловить ускользающую ниточку пряжи. Мастерила саше из ромашки, зверобоя и розовых лепестков, раскладывала их по ящикам шкафа, где лежали с любовью выглаженные фланелевые рубашки, оплетала тесьмой и бечёвкой старые бутылки из под молока, делая из них красивые вазы для цветов, а во дворе она посадила лаванду, и та, на удивление, прижилась. Одри завела куриц и индюшек, сыпала по утрам зерно прямо с крылечка и хохотала над неуклюжими несушками, отнимающими друг у друга крошки, а вечером топала в сарай умилительной утиной походкой и собирала только-только снесенные, ещё тёплые яйца, с прилипшими к ним пёрышками.

Кларк принёс домой щенка с автозаправки, которого вынул из куста репейника. Дрожащего, грязного, с печальными желтыми глазами, с толстой, мягкой шерстью, милого, как медвежонок, чтобы любимая не скучала, и чтобы у их будущего малыша был маленький друг и защитник, а Одри шутила, что у них на ферме теперь целый зоопарк. Рэд отнёсся к новому жителю настороженно и по-кошачьи негодовал, когда пёсик пытался играючи цапнуть его за рыжий хвост. Собственную комнату он отремонтировал в детскую, с трепетом и смятением переступил порог спальни родителей, чтобы сделать её их с Одри спальней — жизнь продолжается, не смотря ни на что. Памятью о Марте и Джонатане напитана вся ферма, а в его сердце они всегда будут живы.

Всю зиму Одри грелась у камина и читала, смотрела старые, чёрно-белые французские комедии и старый мультик о Золушке, думая, что Золушки чаще бывает счастливее принцесс. Выпекала хрустящий хлеб с тмином и кардамоном, а Кларк вечерами гладил её круглый животик, целовал и рассказывал ему о далёких мирах, о том, как прекрасна его будущая мама и как им с нею повезло. Одри наслаждалась блаженной рассеянностью, свойственной почти всем беременным женщинам, много спала, подоткнув под бок подушки, потому что удобных положений со временем становилось всё меньше и меньше. А когда воздух наполнился ароматом цветущих трав, жужжанием пчёл с соседней пасеки, хозяин которой угощал Одри целыми пинтами ароматного и свежайшего цветочного меда совершенно бесплатно, и в садике зацвели молодые яблони и сливы, Одри почувствовала, что время пришло...

Кларк принял своего сына сам — все страхи и неуверенность враз отошли на задний план, а в его мыслях воплотились знания его отца. Он держал жену за руку, пока она толкала на свет их дитя, изнемогая от боли и бессилия, шептал, как сильно он её любит. Первым взял его на руки, сидя на коленках прямо на полу, в рубашке, перемазанной кровью, и мокрой от пота спиной, прижимал к груди своего сына, крошечного и такого хрупкого, слушал его первый плач и плакал сам. Сам перерезал пуповину и выкупал своё дитя, справился, сам того не ожидая — самый сильный человек на земле стал самым чутким и нежным. Головенка младенца утопала в его широкой ладони, Кларк, завернув малыша в белоснежную простынку, качал его на руках, напевая ему колыбельную песенку, которых он выучил множество, а крошка смотрел на него внимательно, совсем как взрослый, изучал черты своего отца, успокоенный его обволакивающим голосом.

Кларк не выпускал его из рук, укладывал спать, переодевал и кормил из бутылочки, ведь криптонианец совсем не уставал, как уставали землянка Одри. Поднимался к нему по ночам, сохраняя для любимой крепкий сон, выходил с ним во дворик, где благоухала лаванда, а белые клематисы змейкой оплетали водосток и крылечко, рассказывал ему о далеких звездах, устройстве вселенной и красоте природы в мире, в котором ему посчастливилось родиться. Подросший щенок тыкался мокрым носом в его маленькую ладошку, и малыш смеялся, смотрел в небесно-голубые глаза отца такими же кристально-лазурными, и Кларк видел в их прозрачной глубине всю вселенную, все ответы, всё, ради чего следует жить...

Со временем алый цвет плаща его потускнел, а Одри на ферме развела лошадей и лонгхорнских мясных быков, нанимая рабочих в сезон. Намыливая густой ароматной пеной мощный лошадиный круп, она смотрела сквозь туман слёз на своих самых любимых мужчин, гонявших во дворе мяч, не веря до сих пор, что судьба подняла её с придорожного гравия до космических высот неизмеримого счастья.

Маленький Джонатан перенял всю силу криптонской крови в полной мере, был силён, быстр и очень смышлен, приносил медали, выигранные на школьных соревнованиях по физике и истории родного края, которые очень любил. Джонатану так же, как и Кларку пришлось скрывать свою истинную природу, но он был не один — рядом всегда был отец, который прошел через это, и мальчишка жалел лишь о том, что не может похвастаться перед сверстниками. Ведь его отец — Человек из стали. Супермен.