Изменяя все (гет)

Северус был в полнейшей растерянности. Чуть ли не впервые в его жизни он не имел ни малейшего понятия, как реагировать на происходящее. Ирония судьбы заключалась в том, что он уже оказывался в подобной ситуации. На четвертом курсе Блэк и Поттер решили поиздеваться над ним и послали ему записку, в которой таким знакомым почерком Лили было выведено признание в любви и приглашение на свидание. Должно быть, он тогда просто обезумел от радости, раз принял письмо за чистую монету и вечером того же дня, наколдовав лилию, вприпрыжку помчался к теплицам. Естественно, вместо Лили на месте предполагаемого свидания его ожидала кучка смеющихся гриффиндорцев. Унижение, испытанное Северусом в ту горькую минуту, невозможно было забыть.

Вот и сейчас первым делом он ожидал, что с минуты на минуту кто-нибудь из его заклятых врагов выпрыгнет из ниоткуда, чтобы всласть посмеяться над ним. Следующей глупой мыслью было предположение, что антидот все же подействовал, а Грейнджер просто разыгрывала его все это время, чтобы… опять-таки, посмеяться над ним.

Но шло время, а лицо Грейнджер по-прежнему выражало все, что угодно, только не веселье. Судя по всему, она сама испытывала глубокое потрясение от произнесенного признания.

— Я… — наконец промямлила она, нарушив неприлично затянувшееся молчание, — мне очень жаль, но это правда. Вы не должны были узнать об этом… Я ничего не жду от вас и не собираюсь вам навязываться. Честно, вы даже не заметите, что что-то изменилось… то есть я не хочу, чтобы что-нибудь менялось… Мы можем притвориться, что я ничего вам не говорила?

Не дождавшись ответа, Грейнджер зажала рот руками и поспешно покинула кухню, оставив Северуса в недоумении. Неужели девчонка сказала правду? Но не могла же она на самом деле… Некстати вспомнилось ее первое признание, сделанное в Отделе тайн. И ее изменившийся патронус. И ее странное желание проводить с ним больше времени вместе. И откровенное платье, которое она надела на день рождения. И ее восхищенный взгляд. И теплая улыбка. Мерлин, она же действительно вела себя так, словно была влюблена в него, Северуса! И если бы он раньше попытался беспристрастно проанализировать ее поведение, то давно бы это понял.

И что теперь ему делать? Сбежать из этого дома и никогда больше сюда не возвращаться? Хорошая идея, но ведь Северус по-прежнему нуждался в живом тепле. Притвориться, что ничего не произошло, как и предложила Грейнджер? Едва ли у него это получится. В самом деле, каким образом вычеркнуть из памяти первое в его жизни признание в любви к нему? Избегать ее, сведя общение с ней к минимуму? Да, это, наверное, будет самым правильным и благоразумным решением. Дело осложнялось лишь тем, что прямо сейчас он должен был подняться наверх и лечь рядом с Грейнджер. Каково будет ощущать ее прикосновения, зная о ее чувствах к нему? Как вообще теперь разговаривать с ней, смотреть ей в глаза, издеваться над ней? Сможет ли он, как раньше, отчитывать ее, ставить на место?

Черт возьми, и как ее только угораздило влюбиться в него? За что, за какие такие прекрасные качества можно было его полюбить? Размышляя над сложившейся ситуацией, Северус выпил несколько кружек чая (с кофе он решил больше никогда не экспериментировать) и вдоль и поперек исходил мрачную кухню. И неожиданно он понял. Ну конечно, это единственно верное объяснение! Чувствуя невероятное облегчение, он направился в спальню, намереваясь сейчас же во всем разобраться и уладить возникшее недоразумение.

Грейнджер уже была в кровати. Она лежала на своей половине, с головой укрывшись одеялом, и только пышные каштановые волосы свободолюбиво раскинулись на белоснежной подушке.

— Мисс Грейнджер, срок действия Веритасерума закончился, и теперь мы можем прояснить ситуацию, — твердо сказал он, остановившись возле двери. Дождавшись, когда она, вздохнув, высунется из-под одеяла и с самым несчастным выражением на лице сядет в кровати, Северус продолжил: — Допустим, вы убедили себя в том, что питаете ко мне… определенные чувства. Теперь попробуйте отстраниться и адекватно посмотреть на происходящее. Вы — молодая ведьма, замученная отношениями с мужем, который не обращает на вас должного внимания. Пытаясь убежать от своих проблем, вы отправились в прошлое и несколько лет провели в одиночестве, без всех этих ваших друзей и родственников, к чьему обществу вы привыкли. Затем по воле случая единственным вашим собеседником — не считая Поттера, который все же редко появляется в этом доме, — стал я. И потому именно на меня вылилась вся ваша неудовлетворенная жажда общения. На основании некоторых фактов моей биографии вы, очевидно, составили обо мне ложное мнение, наделив меня чертами романтического или трагического героя, коим я не являюсь. Ко всему прочему, нас с вами постоянно подстерегают неприятности, как вы верно заметили пару часов назад. Спасая мне жизнь каждую ночь, вы привыкли чувствовать себя ответственной за меня и мою судьбу. И в определенный момент вам стало казаться, что вы питаете ко мне некие чувства. Вы скучали, испытывали эмоциональный голод, ощущали себя одинокой — и потому придумали эту вашу нелепую влюбленность. Будь на моем месте любой другой мужчина, вы бы чувствовали то же самое.

На протяжении своей речи Северус не сводил взгляда с Грейнджер, пытаясь понять ее реакцию на его слова. Казалось, она вовсе не слушала его. Опустив в пол глаза, она нервно теребила край одеяла, но на лице ее не отражалось ровным счетом ничего.

— Вы понимаете меня, мисс Грейнджер? — раздраженно спросил Северус.

— Да, мистер Снейп, — тихо ответила она, не поднимая глаз. — Вы считаете, что я влюбилась в вас от скуки и безделья. И потому что вы единственный мужчина, оказавшийся в поле моего зрения.

Северус вздохнул. Девчонка явно не собиралась облегчать ему жизнь. Он ведь надеялся на то, что она, выслушав его логичные умозаключения, осознает иллюзорность и случайность своих чувств — и легко откажется от них.

— Вы совершенно не знаете меня, — резко сказал он. — Что бы вы там себе ни придумали обо мне, уверен, это не соответствует действительности. Вспомните ваше отношение ко мне в школе, вспомните, как я обращался с вами и вашими друзьями. Поверьте, я ничуть не изменился с тех пор.

— Что вы от меня хотите? — перебила Грейнджер, посмотрев наконец на него. В глазах ее стояли слезы. — Чтобы я признала, что не должна испытывать к вам никаких чувств? Я признаю. Но едва ли могу контролировать это. Если вам кажется, что я наслаждаюсь и развлекаюсь этой любовью, то вы не правы… Мерлин, неужели нам действительно необходимо об этом говорить? Мне ничего от вас не надо, я обещаю никак не проявлять своего особого отношения к вам. Мои чувства не должны вас волновать.

— Не должны волновать? — все больше раздражаясь, повторил Северус. — В вашу светлую голову не приходила мысль, что теперь наше сотрудничество будет выглядеть так, словно я пользуюсь вами и вашими чувствами?

— О, простите великодушно за то, что мои наглые чувства уязвляют вашу гордость! — вскакивая с кровати, воскликнула она. — Между прочим, если бы не ваш эксперимент, вы бы ничего не узнали и могли бы пользоваться мной и дальше, даже не подозревая об этом!

Если бы Северус не был так зол, возможно, он бы заметил, как прекрасна была разъяренная Грейнджер в своей тонкой светлой сорочке, с потемневшими от ярости глазами и пышными растрепанными волосами, ореолом окружающими ее бледное лицо. Он же лишь стремительно подошел к ней и, сузив глаза, прошипел:

— То есть вы считаете, что я вас использую?

— Это вы сказали, а не я! — гордо вздернув подбородок, ответила Грейнджер.

От нее пахло цветами и мятной зубной пастой. При тусклом свете свечей ее волосы приобрели красноватый оттенок, а глаза, казалось, горели дьявольским огнем. Находясь так близко от нее, Северус мог оценить бархатистую гладкость кожи ее лица и даже разглядел небольшую ранку на ее нижней губе — последствие сопротивления Веритасеруму. Прошло несколько минут, прежде чем он осознал, что молча, словно зачарованный, не сводит глаз с этой ранки. Неожиданно Грейнджер, судорожно сглотнув, немного приоткрыла рот — и это отрезвило Северуса. Он тотчас же сделал шаг назад и, нахмурившись, глухо сказал:

— Раз уж вы не прислушиваетесь к логичным доводам, продолжать этот разговор действительно бессмысленно. Но я все еще надеюсь на ваше благоразумие и ожидаю, что впредь вы не будете навязывать мне свое общество. В противном случае я начну сомневаться в вашей порядочности.

Удовлетворенно отметив, что Грейнджер в ужасе отшатнулась от него, Северус спокойно обошел кровать и, сняв мантию и ботинки, лег поверх одеяла. Пусть так спать было не очень удобно, зато безопасно. Чем более холодным и невыносимым он будет по отношению к девчонке, тем скорее она выкинет из головы нелепые мечты о нем. И это ради ее же блага.

* * *

Наверняка Снейп думал, что отчитывает Гермиону ради ее же блага. О, как он, наверное, гордился собой, что так точно все проанализировал, вывел такое логичное умозаключение и так тактично сумел донести свою мысль! Вот только сердцу Гермионы до его холодной логики не было никакого дела. Будто сама она не пыталась убедить себя в том, что чувства к Снейпу — досадное недоразумение, возникшее из-за ее одиночества! Но выслушивать все эти разумные доводы от Снейпа было больно и обидно. Потому что он лишал ее даже призрака надежды на взаимность — пусть и в отдаленном будущем. Но не ждала же она, в самом деле, что он обрадуется ее признанию? Он не любит и никогда не полюбит ее. Она ему неинтересна. Точка.

Впрочем, в эту бессонную ночь Гермиона мучилась вовсе не из-за своего вынужденного признания и реакции на него Снейпа — все ее мысли поглотил злосчастный дневник. Верить в то, что описывал предок Блэка, не хотелось, но нельзя было не признать, как хорошо его история объясняла вереницу злоключений, происходящих с Гермионой и Снейпом после его спасения.

Дождавшись рассвета, Гермиона спустилась в свою комнату на третьем этаже, заперла за собой дверь всеми известными ей заклинаниями и, достав из тайника дневник, принялась перечитывать его еще раз. Листая пожелтевшие страницы с выцветшими чернилами, кое-где расплывшимися, словно от слез автора, Гермиона пыталась найти хоть малейшую подсказку, что ей делать дальше, как избежать судьбы несчастного Мариуса Уилфрида Блэка, — и не находила.

«Год минул с тех пор, как дорогой моей Лиззи не стало, — писал он, — а я так и не смог смириться со своей утратой. Потому радости моей не было предела, когда Броз, мой верный и таинственный друг, дал мне свое лучшее творение — хроноворот. С его помощью, объяснил мне Броз, я мог вернуться в прошлое и предотвратить тот несчастный случай, забравший мою Лиззи. Тогда мне казалось, что это лучший подарок, который судьба могла преподнести мне. Откуда было мне знать, сколько горя принесет нам этот дар! Увы, беды не заставили себя ждать...»

«...Прекрасным летним днем мы отправились на прогулку, и вдруг моя всегда спокойная лошадь понесла. Не удержав поводья, я вылетел из седла и ударился головой об огромный камень, невесть как оказавшийся на нашем ухоженном луге. Несколько дней я пролежал в беспамятстве. В бреду мне виделись ужасные вещи... Даже сейчас моя рука не поднимается описывать их. Но лишь позже я понял, что это было предупреждением для нас. Высшие силы пытались сказать мне, что я совершил ужасную ошибку, вернув Элизабет...»

«...Кормилица нашей дочери заболела чумой, заразив и малышку Абби, мою любимицу. Элизабет, любившая нянчиться с ней, тоже стала жертвой этой грязной маггловской болезни. Нашему целителю удалось вылечить Лиззи, но Абби спасти он не смог. Это была лишь первая наша потеря...»

«...Вся наша дружная семья каждый год навещает мать Лиззи на ее именины. В этом году Уиллис, наш младший сын, потребовал поехать к бабушке на карете, а не воспользоваться, как обычно, каминной сетью. Почему, почему я заупрямился и не отправился с ними? Одним заклинанием мне удалось бы предотвратить беду... Увы, не проехали они и мили, как карета перевернулась, унеся в вечность жизнь Уиллиса, сидящего на руках у матери. Элизабет же отделалась лишь сломанной рукой, залечить которую не составило труда, — и незаживающим шрамом на сердце...»

«...Незадолго до Рождества моя храбрая Лиззи с отцом и братьями отправилась на охоту на остров Дрир, кишащий, как все знают, страшными тварями. Там набрели они на логово пятиногов, напавших на них. Несколько часов шло сражение между ними, и Элизабет боролась наравне с мужчинами. Но одна из тварей начала одолевать мою несчастную жену, и тогда отец ценой своей жизни спас Лиззи...»

Гермиона с ужасом читала о череде несчастий, постигших семью Блэков: пожары, землетрясения, неудачные опыты с зельями, магические дуэли, соседская вражда, болезни... Не проходило и месяца, чтобы кто-либо из семьи не погибал или не получал сильных увечий. Казалось, будто над Блэками висит сильнейшее проклятие. И во всех случаях жизнь воскрешенной Элизабет висела на волоске, и только странное стечение обстоятельств не давало ей самой погибнуть.

Последние страницы были написаны особенно неаккуратно, и Гермиона с трудом разбирала отдельные слова.

«...взволнованные происходящим, мы с Лиззи решились навестить старуху, живущую... Химерова леса. Едва только взглянув на мою Элизабет, старуха закричала от ужаса. «Живой мертвец! Живой мертвец!» — верещала она, указывая на Лиззи своим костлявым пальцем... чтобы не пугать мою бедную жену, мне пришлось убить старую ведьму...»

«...она была на сносях. Беременность протекала тяжело, ребенок появился раньше срока, и роды шли сложно... девочка родилась мертвой, и это стало последней каплей для моей любимой жены... месяцы мы выхаживали ее, но исцелить душевные раны было невозможно... больше не могла выносить удары судьбы... Лиззи бросилась с обрыва. С того самого обрыва, с которого она случайно сорвалась три года назад... После смерти Элизабет наши несчастья прекратились...»

«...Мне больно писать это, но, должно быть, не стоило мне противиться судьбе. Смерть не прощает вмешательства в ее дела. Рано или поздно она все равно заберет свою жертву. Будучи не в силах навредить самой Лиззи, так как та по замыслу мирозданья уже была мертва, Смерть подвергала опасности жизни ее близких, надеясь заодно вернуть себе свое».

Раз за разом Гермиона перечитывала последние строки, словно не желая верить в написанное. Неужели она действительно совершила ошибку, спася Снейпа? Неужели высказанная им версия о планах Смерти была верной? Тогда все, происходящее с ними: и отравление парами ядовитого цветка, и проклятье Кэрроу, и коварный план Нарциссы Малфой, и суд в Отделе тайн, и даже взрыв котла по вине незадачливой ассистентки, — все это не случайно. Значит, Снейпу постоянно угрожает опасность. Так же, как и ей, Гермионе, и всем тем людям, которые находятся рядом со Снейпом. И сказать ему об этом нельзя: а вдруг из благородных убеждений решит покончить жизнь самоубийством? Просто закроется в своем доме в Паучьем тупике и подождет несколько дней, пока проклятье Кэрроу сделает свое дело. Одинокий, умирающий в тяжелой агонии Снейп, лежащий с окровавленным предплечьем на старом, пошарпанном диване, так ярко возник перед глазами Гермионы, что она не смогла сдержать слез. Нет, она будет за него бороться! Она сумеет найти выход и перехитрить смерть!

На лестнице послышались шаги: Снейп собирался на работу. А ведь во время экспериментов над зельями может произойти что угодно. Котлы время от времени взрываются, ядовитые жидкости разливаются, а криворукие ассистенты швыряются ножами. А еще Снейпа могут случайно увидеть знакомые, в том числе и недоброжелатели, — и тогда начнется магический бой. Или его просто проклянут исподтишка. Возможно, Гермиона чересчур сгущала краски, но факт оставался фактом: оставлять Снейпа одного было недопустимо. И помочь мог только Гарри.

На этот раз патронус Гермионы уже больше походил на птицу, хотя пушистый мех и толстый хвост все еще были на месте. Оставалось надеяться, что трансформация продолжится, потому что летающая выдра с огромным клювом выглядела довольно устрашающе.

Гарри появился только через час. Выйдя из камина к ожидающей его в гостиной Гермионе, он какое-то время молчал, не решаясь встретиться с ней взглядом. Выглядел он очень смущенным. Наконец Гермиона не выдержала:

— Да, я люблю Снейпа! Ничего страшного в этом нет. Попытайся просто забыть об этом.

Гарри поднял на нее удивленные глаза:

— Просто забыть об этом? Гермиона, любовь твоей лучшей подруги к бывшему учителю — это не то, что можно так просто забыть. Но ты же никогда... Я имею в виду... Он же тебе никогда не нравился. Ведь не нравился, да, Гермиона? — переспросил он уже не так уверенно.

— Разумеется, нет! — возмущенно воскликнула она. — Или ты думаешь, что я мечтала о нем, сидя на его уроках?

— А как же Рон? Представляешь, как он отреагирует на это? Ты и Снейп!

— Да не существует никаких «ты и Снейп»! Между нами ничего нет и быть не может. Гарри, ну как ты не понимаешь? — Гермиона была в отчаянии. — Не придавай этому большое значение. Я не виновата в том, что влюбилась. И тоже вовсе не рада этим неожиданным чувствам. Но пройдет время — и все пройдет, я уверена. А ты должен пообещать мне, что Рон об этом никогда не узнает.

Гарри некоторое время молчал, очевидно, все так же испытывая неловкость от общения на эту скользкую тему.

— Знаешь, а он очень волновался, когда мы вернулись сюда после задержания Дована, а тебя дома не оказалось, — неожиданно сказал он. — А потом, узнав, что тебя арестовали, он просто рвал и метал. Мне казалось, он весь Отдел тайн в порошок сотрет.

— Это совершенно ничего не значит. К тому же я все равно не собираюсь строить с ним какие бы то ни было отношения, — деланно безразлично ответила Гермиона, пытаясь игнорировать приятное тепло, растекающееся в ее груди. — Гарри, давай больше никогда не будем говорить об этом. И я не для этого позвала тебя. Я хочу попросить тебя кое о чем. Мне нужно устроиться ассистенткой в лабораторию Снейпа.

Едва закончив говорить, Гермиона осознала, как эта просьба должна была выглядеть в контексте их разговора.

— Гарри, это не то, о чем ты подумал, я вовсе не собираюсь бегать за Снейпом, — начала она неуклюже оправдываться. — Я прошу об этом не потому что... О, Мерлин!.. Поверь, у меня есть важная причина присматривать за ним.

— Какая причина? — тихо спросил Гарри.

Гермиона тяжело вздохнула. Как же ее замучили эти неловкие разговоры!

— Прости, я не могу тебе сказать, — устало ответила она. — Но причина действительно важная.

Конечно, он ей не поверит. Ну и пусть. Ей все равно, как это может выглядеть. Речь все же идет о жизни Снейпа, ради которого она готова была вынести и большее унижение. Гермиона горько улыбнулась, представив реакцию самого Снейпа на ее появление в лаборатории.

— Ладно, я попробую договориться с Кингсли, — сказал Гарри после непродолжительного молчания. — Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.

О да, она понимала! И ярость Снейпа, узнавшего через несколько дней, кто будет его третьим ассистентом, приняла как должное. Она знала, на что идет и чего ей это будет стоить.

Пока Снейп, с трудом сдерживая раздражение, раздавал задания на день, Гермиона искоса разглядывала своих новых коллег. Довольно равнодушно скользнув взглядом по ничем не примечательному Полу, она долго и придирчиво изучала Эмили. Та оказалась настоящей красавицей: стройная и утонченная, как настоящая француженка, она была обладательницей роскошных светлых волос и огромных глаз редкого серого цвета. Казалось невероятным, что такое неземное существо может быть неуклюжим или нерасторопным. Возможно, Снейп, как всегда, преувеличивал? Как бы то ни было, молоденькую и соблазнительную Эмили Гермиона невзлюбила с первого взгляда.

Когда Снейп закончил и направился уже к своему котлу, Гермиона поняла, что, в отличие от остальных ассистентов, никакого задания не получила. Первой ее мыслью было напомнить о себе, но ей не хотелось провоцировать очередной конфликт. Было очевидно, что Снейп специально ее игнорировал. Когда Фергус МакМанус, глава Отдела тайн, привел Гермиону в лабораторию, чтобы объявить о ее назначении на должность ассистента, Снейп весьма категорично, не стесняясь в выражениях, заявил, что не нуждается в третьем помощнике. И сейчас наглядно демонстрировал это.

— Хочешь мне помочь? — раздался сзади едва слышный шепот.

Гермиона оглянулась и увидела расплывшуюся в понимающей улыбке Эмили.

— Он и так редкостная сволочь, а сегодня еще и не в духе, — продолжила та, провожая Гермиону к своему рабочему столу. — На самом деле он уже несколько раз требовал от грандпапá Фергуса нового раба: через неделю Пол переводится в канцелярию. Вот везунчик! — завистливо вздохнула Эмили, принимаясь за нарезку корня асфоделя. — А мне придется прислуживать этому тирану до самого лета. И как грандпапá мог отдать меня этому Северусу на съедение? Может, зельевар он и неплохой, но как человек совершенно...

— Мне кажется, корень нужно нарезать кубиками, а не соломкой, — перебила ее Гермиона.

— А что, есть разница? Он все равно все будет переделывать, — легкомысленно ответила Эмили.

Все в ней раздражало: и гнусавый французский акцент, и излишняя болтливость, и несправедливость к Снейпу, и безответственное отношение к работе (смотреть на то, как она издевалась над несчастным корнем, было невыносимо)... и миловидное личико. И ведь вырядилась на работу, точно на свидание! Стоя рядом с Эмили, Гермиона невольно сравнивала себя с ней. Увы, аккуратно собранные в затейливые косы белокурые волосы француженки, ее ухоженная, пышущая здоровьем, свежестью и молодостью кожа, светло-изумрудная мантия из мягкой, явно дорогой ткани, красиво подчеркивающая изгибы совершенного тела, давали Гермионе сто очков вперед, с ее-то буйной шевелюрой, бледным и землистым от постоянного сидения взаперти лицом, уже покрывающимся первыми морщинками, и мешковатой коричневой робой, очень практичной, но совершенно не женственной. И результат этого сравнения тоже любви к Эмили не добавлял.

Гермиона понимала, что необъективна по отношению к ней, но ничего не могла с собой поделать. Снейп ведь тоже находился в этой комнате и тоже видел разницу между двумя девушками. Выглядеть так жалко в глазах мужчины, к которому Гермиона питала чувства — пусть и навсегда безответные — было стыдно.

— Давай я порежу корень, а ты займись бобами, — буркнула она, решив отвлечься от неприятных мыслей и сконцентрироваться на работе.

Больше часа они очищали, резали и растирали ингредиенты для зелья. При этом Гермионе помимо своей работы постоянно приходилось контролировать действия Эмили. Впрочем, это очень напоминало то, как для нее проходили уроки зелий в Хогвартсе. Ведь и в школьные годы она следила за работой друзей, особенно Невилла. Наконец все ингредиенты были готовы. Оставалось только доложить об этом Снейпу.

— Может, ты скажешь? — сразу предложила Эмили. — У меня вечером свидание, и я хочу пойти на него с хорошим настроением.

Гермиона посмотрела на Снейпа, задумчиво склонившегося над котлом. С головой уйдя в работу, он, очевидно, и забыл о существовании Гермионы. По крайней мере, недовольным или раздраженным он больше не выглядел.

Она вздохнула и храбро направилась к его столу. Остановившись рядом с ним, она внезапно столкнулась с непредвиденной проблемой. Как к нему теперь обращаться? В Отделе тайн было принято называть друг друга по именам, ведь фамилии сотрудников скрывались. Но назвать Снейпа Северусом у Гермионы просто язык не поворачивался. В итоге она громко прочистила горло, надеясь, что Снейп сам обратит на нее внимание. Не сработало. Тогда Гермиона быстро огляделась, определяя, смогут ли ее услышать Пол и Эмили, и затем шепотом позвала:

— Мистер Снейп!

Он резко повернулся к ней, продолжая помешивать зелье. Его черные брови были сведены к переносице, глаза горели, а на лице было то самое страстное, немного безумное выражение, которое так нравилось Гермионе. Казалось, он вовсе не понимал, кто стоит перед ним. Это придавало уверенности.

— Все ингредиенты для зелий готовы, — доложила она уже громче.

— Несите сюда, — быстро сказал Снейп, снова поворачиваясь к котлу.

Гермиона осторожно перенесла все тринадцать подготовленных ингредиентов, сложенных в банки, аккуратно расставила их на столе и замерла, ожидая дальнейших указаний. Снейп тем временем всматривался в варево и медленно менял интенсивность огня под котлом. Невозможно было не любоваться им в эту минуту. И почему остальные никогда не замечали его особой красоты?

— Асфодель, — вдруг пробормотал он, протягивая руку к Гермионе, которая послушно подала ему нужную банку. Критически осмотрев порезанный идеальными кубиками корень, Снейп удовлетворенно хмыкнул, бросил его в котел, помешал зелье и снова изменил температуру. — Теперь заунывник.

Так продолжалось со всеми ингредиентами. К гордости Гермионы, после тщательного осмотра шестого ингредиента Снейп перестал проверять их, сразу добавляя в котел. Время от времени, отвлекаясь на пометки в блокноте, он давал Гермионе дополнительные задания: помешать зелье, проследить за его температурой, сходить за новым ингредиентом. Сколько времени прошло до того, как работа была завершена и Снейп потушил огонь под котлом, определить было сложно. За огромными окнами уже потемнело, но не верилось, что настал вечер. Гермиона вовсе не чувствовала усталости, напротив, она готова была вечно стоять так рядом со Снейпом, помогая ему в работе. Никогда до этого он не поручал ей так много. Никогда не проводил с ней столько времени, не критикуя, не издеваясь и не высмеивая ее. Однако любая сказка когда-нибудь кончается.

— Вы сегодня на редкость... — начал он, поворачиваясь к ней, и вдруг замер, впервые за все это время по-настоящему увидев ее. — Что ж, это все объясняет, — скривился Снейп после непродолжительного молчания. — Грейнджер, я, кажется, ясно дал вам понять, что ваше присутствие здесь нежелательно. О чем вы вообще думали, напросившись на эту должность?

Он говорил тихо, чтобы Пол и Эмили не слышали их разговора, но даже в его полушепоте прекрасно различались и гнев, и презрение, и раздраженность.

— Но ведь вы не были недовольны моей работой, не так ли? — спросила уязвленная Гермиона. — И, напомню вам, здесь вы должны звать меня Гермионой.

Ей было все равно, что он подумает. Наверняка решит, что она бегает за ним, навязывается ему. Ну и ладно. Пусть лучше считает так, чем узнает настоящую причину.

Снейп молчал, зло смотря на нее, словно рассчитывая, как бы побольнее ужалить ее.

— Я был о вас лучшего мнения, Гермиона, — сказал он наконец и отвернулся к своим записям, давая понять, что разговор окончен.

Возвращаясь к столу Эмили, Гермиона думала лишь о том, как бы не расплакаться и ничем не выдать обиды, заполнявшую ее сердце. Неужели в любви всегда так? Неужели эта самая хваленая любовь не приносит ничего, кроме боли, горечи и унижения? Может, все дело в ней, Гермионе? Может, она сама виновата — в том, что выбирает неправильных мужчин, позволяет так с собой обращаться, притягивает к себе несчастье?..

— Он сказал тебе что-то гадкое? Издевался над тобой? Унижал? — несколько кровожадно набросилась на нее с расспросами Эмили. — Не обращай внимания, он всегда такой. Я думаю, что он просто старый одинокий импотент, поэтому и бросается на всех. Особенно на женщин. Да он же классический женоненавистник! Ему, наверное, в молодости кто-то отказал, вот он и мстит теперь всем остальным. А кто его в здравом уме выберет-то? Злобный уродливый хам!

— Эмили, давай не будем об этом, — выдавила из себя Гермиона, чувствуя, как глаза наполняются предательскими слезами. — Я, наверное, лучше пойду домой.

Она направилась к выходу из лаборатории, по-прежнему ощущая на себе сочувствующий взгляд Эмили. Лишь оказавшись в прохладном пустынном коридоре, Гермиона дала волю слезам. Конечно, она знала, на что шла, когда просилась на эту работу. Но она и не предполагала, что это будет настолько тяжело. Терпеть ненависть, презрение и уж тем более разочарование Снейпа было невыносимо. Нужно срочно избавляться от этой нежеланной любви, которая все равно ни к чему не приведет, с горечью думала Гермиона. Любым способом выдрать ее из своего сердца, задушить, уничтожить. Она ведь не из тех женщин, которые мазохистски упиваются своими страданиями. Она умная, гордая и уверенная в себе ведьма. И она достойна лучшего.

* * *

Он ведь был прав. Конечно, он был прав. Грейнджер совершила возмутительный поступок, напросившись к нему в ассистенты, и получила по заслугам. Неужели она рассчитывала на другую реакцию с его стороны? Он ведь ясно дал ей понять, что никакие отношения между ними невозможны, что ее общество угнетает его. Просил проявить благоразумие. Да и она заверяла его, что ничего в их отношениях не изменится, что не будет навязываться ему — и устроилась на работу в его лабораторию. Будто ей не хватало чувства неловкости, нервного напряжения между ними, которые неизменно возникали теперь по вечерам. Ее поступок не поддавался логике. Даже если она находилась в плену каких-то там надуманных чувств, не мог же разум окончательно оставить ее? Уж не рассчитывала ли она, что он, Северус, внезапно воспылает к ней ответными чувствами из-за ее появления в лаборатории? И пусть Грейнджер была идеальной ассистенткой — понятливой, исполнительной, знающей свое дело — это ничего не меняло. И он был совершенно прав, поставив ее на место.

Тогда почему же объяснение с Грейнджер так выбило его из колеи, что он, едва за ней закрылась дверь лаборатории, отпустил Пола и Эмили — за час до окончания рабочего дня! — а сам, вернувшись домой, битый час сидел в темной гостиной, снова и снова читая одну и ту же страницу лежащей на его коленях книги? Выбросить Грейнджер из головы не получалось. Когда он раздавал указания ассистентам, она стояла рядом с Эмили и то и дело недовольно косилась на нее. Северус хорошо знал этот взгляд. Так он сам в юности, бывало, смотрел на Люциуса и даже на Поттера. Вылощенные, в своих дорогих мантиях, уверенные в себе и своей неотразимости, они так разительно отличались от него, что он невольно чувствовал свою ущербность. И злился на них и на себя за это. Однако Грейнджер не должна была чувствовать то же самое: естественная, чистая, живая, она была прекраснее напыщенной француженки. Неужели она сама не понимала этого?

Но больше всего не давало покоя воспоминание о том, как она слушала его, пока Северус отчитывал ее. Казалось, ее гордо вздернутый подбородок, выражение отчаянного вызова на лице и глаза, большие, блестящие от подступающих слез, будут преследовать Северуса по ночам. Ей было больно. Он причинил боль. И кому — единственному человеку, который когда-либо любил его!

Вся эта ситуация была крайне неприятна. Северус не мог понять, когда успел так размякнуть. Раньше подобное его ничуть не беспокоило. Он вообще не из тех, кто поддается глупым сантиментам, сочувствует, жалеет других. Жизнь очень рано преподала ему много жестоких уроков. В детстве он жалел свою мать — и к чему это приводило? Отец бил и его, а мать кричала на него за то, что он лез не в свое дело. И постепенно он приучился не сопереживать другим, не вникать в их беды и проблемы. Что же заставило его измениться за последние два года? Эти перемены, происходящие в нем, пугали, словно он утрачивал часть годами возводимой защиты. Наверняка все дело было во влиянии Грейнджер. Ему нужно было отдалиться от нее, чтобы не потерять себя, не превратиться в одного из тех сентиментальных глупцов, которых он так презирал. Он непременно должен уговорить МакМануса избавиться от девчонки. И решить проблему с меткой нужно как можно скорее.

Измученный своими мыслями, Северус решил остаться ночевать дома. Он чувствовал, что на завтрашний день сил ему хватит, а там уже на свежую голову он что-нибудь придумает.

Спал Северус беспокойно. Во сне он шел вдоль тисовой изгороди, направляемый лунным светом к кичливому особняку Малфоев. Зайдя внутрь, он оказался в бесконечном плохо освещенном коридоре, по стенам которого были развешаны портреты. Приглядевшись, Северус понял, что на всех была изображена Грейнджер — в роскошных платьях, со старомодными прическами и холодным, надменным выражением на лице. Десятки Грейнджер презрительно провожали его взглядом все то мучительно долгое время, пока он шел к громоздкой деревянной двери с бронзовой ручкой. Задержавшись возле двери, Северус на секунду закрыл глаза, чтобы успокоиться и очистить сознание, потом хладнокровно повернул ручку и оказался в огромной, богато обставленной комнате, посреди которой стоял длинный стол. За столом уже сидели люди — он, как всегда, пришел последним. Чувствуя на себе недоверчивые взгляды, Северус спокойно дошел до своего места и сел на стул.

— Северус, мой верный слуга, — раздался, будто из ниоткуда, высокий, леденящий кровь голос, — ты почти опоздал.

Высокая фигура, скрытая плащом, вышла из темного угла и направилась к Северусу. Он снова ощутил, как привычный холод страха поднимается в нем, сковывает тело, обволакивает мысли. Внимание его было обострено, все силы направлены только на то, чтобы скрыть страх и волнение, казаться спокойным, не думать ни о чем опасном. Он чувствовал, что Темный Лорд остановился прямо за его спиной, на плечо опустилась ледяная рука.

— Узнаешь ли ты нашу гостью, Северус?

Только сейчас он заметил над столом висящую вверх ногами фигуру. Лицо несчастной скрывала коричневая мантия, задравшаяся на голову. Темный Лорд взял палочку Северуса, направил на вращающуюся фигуру и легко взмахнул. Фигура начала извиваться, словно пытаясь освободиться от невидимых пут, мантия сдвинулась в сторону, и Северус с ужасом узнал в подвешенной узнице Грейнджер. Она умоляюще смотрела на него, ее лицо было мокрым от слез.

— Мистер Снейп... пожалуйста... прошу вас... — испуганно всхлипывала она.

Слуги Темного Лорда откровенно забавлялись страданиями Грейнджер. Сестры Блэк, сидящие рядом, заходились от истеричного смеха. Никогда еще Северус не чувствовал к ним такой ненависти, как в эту минуту.

— Маленькая грязнокровка посчитала, что может властвовать над смертью, — заговорил вновь Темный Лорд. — А ведь даже я, который дальше кого-либо прошел по тропе, ведущей к бессмертию, не сумел побороть ее.

Грейнджер перестала кричать и сопротивляться заклинанию. Она не мигая смотрела на Северуса — доверчиво, с надеждой, будто была уверена в том, что он спасет ее. И улыбалась той самой теплой улыбкой, которая всегда так поражала Северуса. И он уже был готов нарушить свою конспирацию, помочь Грейнджер, но рука Темного Лорда все еще лежала на его плече, не давая ему сдвинуться с места. Отчаяние и злость охватили его, он знал, чем все кончится, и проклинал свое бессилие. От одной мысли о смерти Грейнджер в его груди все сжималось. Он не мог, не должен был потерять ее!

— Авада Кедавра! — услышал он холодный голос за своей спиной, и из палочки, его собственной палочки, вырвался дьявольский огонь, охвативший тонкую фигурку Грейнджер.

Северус в отчаянии закричал и от этого крика ужаса и боли проснулся. Сердце его бешено колотилось, на лбу проступила испарина, во рту пересохло. Некоторое время он сидел в кровати, пытаясь восстановить дыхание и прийти в себя. Ему уже давно не снились кошмары о том времени, и за это, наверное, стоило благодарить Грейнджер. Как же все-таки он был несправедлив по отношению к ней. Она так много делала для него, а он все принимал как должное, да еще и подтрунивал над ней, изводил ее. Разве она заслуживала такое обращение?

Он поднялся с кровати и пошел на кухню, чтобы выпить воды. Перед глазами все еще стояло заплаканное лицо Грейнджер с теплой улыбкой на губах и надеждой в глазах. Она ведь доверяла ему, всегда, что бы ни случалось и как бы отвратительно он себя с ней ни вел. И сейчас наверняка она лежит в их комнате, отделанной в цветах Слизерина, и ждет его прихода. И переживает, что он задерживается, думает, что ему стало плохо и он потерял сознание. Стоило все же предупредить ее, что не придет ночевать.

Миниатюрные часы, стоящие на столике в гостиной, — давний подарок Люциуса — показывали два часа ночи. Насколько бестактно будет послать патронуса с сообщением? Или лучше самому аппарировать на площадь Гриммо? А может, он сам себе выдумал проблему, а обиженная Грейнджер давно спит и вовсе не ждет его? Самым простым решением было все же наведаться в дом Блэков и там уже понять, что делать.

Переодевшись, Северус аппарировал на верхнюю ступеньку крыльца и сразу понял, что случилась беда: из лопнувших окон верхних этажей валил густой дым и прорывались языки пламени, перед домом стояли маггловские пожарные машины и толпа недоумевающих магглов, неспособных увидеть сам дом, не понимала, почему над пустым местом между домами номер одиннадцать и тринадцать стоит дым.

Северус словно опять оказался в своем сне. С бешено колотящимся сердцем он распахнул двери дома и, не слушая крики матери Блэка, пробираясь через клубы ядовитого дыма, устремился наверх по лестнице.

Огонь начинался с третьего этажа, сражаясь с ним при помощи заклинания Агуаменти, Северус с трудом поднялся на пятый этаж и ворвался в спальню, объятую огнем. К своему ужасу он увидел, что кровать была завалена горящими досками и представляла собой огромный полыхающий факел. Сердце Северуса похолодело. Потушив пожар, он голыми руками расчистил кровать от тлеющих досок и облегченно выдохнул, только сейчас осознавая, что все это время забывал дышать. Грейнджер на кровати не было.

— Гоменум ревелио! — закричал он, удивляясь, почему сразу не воспользовался этим заклинанием.

Грейнджер нашлась в гостиной. Сжавшись калачиком, она лежала в кресле, тонкая рука ее безжизненно свешивалась с подлокотника, на полу валялась уроненная волшебная палочка. Склонившись над Грейнджер, Северус проверил ее пульс. К счастью, она была жива, хотя наверняка серьезно отравилась дымом, удушливой пеленой застилавшим комнату. Взяв ее на руки и подобрав с пола палочку, Северус быстро вышел в коридор, спустился по лестнице и направился к входной двери. В прихожей прямо под портретом визжащей Вальпурги Блэк лежал рыжий котенок. Проклиная свою сентиментальность, Северус подхватил и его и, выбравшись наконец из горящего дома, аппарировал к себе.

После шума огня, оглушительного треска горящего дерева и истошных криков портретов темнота и тишина, царящие в его собственном доме, казалась раем, так что Северус не стал даже зажигать свечи, довольствуясь лунным светом, едва проникающим через запыленное окно. Осторожно положив Грейнджер на диван, он направил на нее палочку и зашептал заклинания. Сознание вернулось к ней быстро, и она, закашлявшись, открыла глаза и с удивлением и недоумением посмотрела на стоящего на коленях Северуса, с тревогой нависающего над ней. Он же, видя, что она очнулась, сел на пол, устало прислонился плечом к дивану и закрыл глаза. На объяснения сил у него больше не осталось.

— Это был пожар? — хриплым голосом вдруг произнесла Грейнджер.

— Да, — так же хрипло ответил он, не открывая глаз.

Внезапно она вскочила с дивана и истерично воскликнула:

— Там же Марсель! Он ведь...

— На столе. Ваша палочка там же.

Пусть сама занимается котом. Достаточно с него и того, что он принес это блохастое животное в свой дом. Обожженные руки начали болеть. Залечить их не составило бы труда, но сейчас Северус, утомленный борьбой с огнем, беганьем по разваливающейся лестнице, а больше всего переживаниями за судьбу Грейнджер, не мог и пальцем пошевелить.

— Спасибо, — услышал он тихий голос прямо перед собой.

Открыв глаза, он увидел взволнованное лицо Грейнджер, сидящей напротив. Ее растрепанные волосы торчали в разные стороны, лицо было все в черных разводах от сажи и копоти, бледные искусанные губы составляли ломанную линию, от нее горько пахло дымом, но большие глаза ее, отражающие лунный свет, светились. Не успел Северус в очередной раз мысленно отметить, что Грейнджер все-таки прекрасна, как она порывисто поцеловала его. И он не стал отстраняться.