Феаноринги в Дориате (джен)

— Тингол! — прогремел над крепостью голос Келегорма. Стражи нацелили луки, и даже Белег сжал пальцами стрелу. — Верни нашего брата Маэдроса! Взамен ты получишь нас обоих.

В подтверждение своих слов Келегорм соскочил с коня и снял лук, отстегнул с перевязи меч, положил на землю.

— Разве не об этом ты мечтал, король Дориата? — воскликнул Куруфин, следуя примеру брата.

Тингол обернулся к Маэдросу. Тот с трудом отвел взгляд от бойницы.

— Элу Тингол, король Дориата! Ты говорил о выкупе за Сильмарилл — выбирай. Я не оспорю твоего решения, но я прошу, — голос феаноринга дрогнул, — отпусти их, не мучай!

Король внимательно посмотрел на Рыжего. Перевел взгляд вниз, где перед воротами крепости безоружными стояли Келегорм и Куруфин. Двое ненавистных нолдор, обидчики его дочери. Взгляд Тингола потемнел.

— Говоришь, Камень — это испытание? Не для тебя одного. Забирай Сильмарилл и уходи. Твои братья пришли сами, как ты и говорил, они останутся и предстанут перед моим судом. Это будет вашей платой за Камень.

— Но, Тингол, — Маэдрос в ужасе отшатнулся, — это мои братья! Я не могу оставить их! Можешь взять в уплату за Сильмарилл мою жизнь, но не их!

— Ты отказываешься от своих слов?

Маэдрос молчал.

— Не думаешь, что твои драгоценные братья тоже имеют право жертвовать собой — ради вашей проклятой Клятвы и ради тебя? Боишься быть виноватым, быть им обязанным? — Элу Тингол приблизился вплотную, взгляд его был пронзителен и безжалостен. — Ты смог удержать Камень в руке, и я поверил, что сам Предвечный Свет Амана простил тебя. Хочешь, чтобы я заставил их сделать то же?

— Нет, — еще больше бледнея, проговорил Рыжий. Оглянулся вниз, где под стеной стояли напряженные и сосредоточенные Турко и Курво. Охотник сжимал кулаки и хмурил брови, Искусник быстрым взглядом скользил по крепостной стене, готовый заметить любое движение. Маэдрос справился с собой и, обернувшись к королю Дориата, тихо сказал:

— Ты в своем праве. Я от своих слов не отказываюсь.

Тингол подал знак, и ворота открылись. Синдарские пограничники действовали слаженно и быстро, и скоро оба феаноринга уже стояли во дворе крепости, безоружные и надежно связанные. Пока Маэдрос спускался со стены, Маблунг удерживал его за плечо крепкой рукой. Не отпустил он ее и когда старший сын Феанора встал лицом к лицу с новоявленными пленниками Тингола, то ли остерегая от опрометчивых поступков, то ли просто помогая устоять на ногах. Братья молча смотрели друг на друга. Наконец, Рыжий снял с шеи шнурок и поднял Сильмарилл перед собой на открытой ладони.

— Смотрите. Помните — этот Камень добыли — выкупили — вы, он оплачен вашей свободой. Это дорогая цена.

Сильмарилл сиял ровным огнем, затмевая для сыновей Феанора солнечный свет.

Маблунг сжал руку и подтолкнул Маэдроса к воротам. Проводить феаноринга к своим вызвался Белег. Его не остановило предостережение командира гвардии, он легко отмахнулся, что, мол, нолдор его не съедят. Маблунг не был столь уверен, однако остановить товарища не смог. По дороге лучник кивнул своим воинам, чтобы забрали оружие, сложенное Келегормом и Куруфином. Маэдрос безучастно стоял рядом, и, так же послушно, как кони феанорингов, двинулся следом, едва Белег направился к шатрам. Шли молча, Рыжего пошатывало от усталости, и синда тревожно оглядывался на него, однако ничего не говорил. Судорожно стиснутый в руке Сильмарилл Маэдрос прижимал к груди. От лагеря им навстречу выехал десяток всадников, нолдор тут же нацелили на Белега свои стрелы. Рыжий узнал Маглора и сделал неловкий жест правой, больной, рукой, призывая остановиться.

— Дальше не ходи, — сказал он лучнику.

— Не доверяешь своим, — понимающе кивнул Белег.

— Так все вышло странно, — печально произнес Рыжий, — Курво и Турко — не думал, что они… Куруфин и Келегорм, — пояснил он для Белега, — Я хотел попросить тебя, — продолжил феаноринг и замялся.

— Я понял, — кивнул Белег. — Не могу обещать, что смогу облегчить их участь. Но Тингол не будет говорить с ними, пока мы не прибудем в Менегрот. Если рядом будет королева Мелиан, он не будет слишком жесток. Наш государь суров и справедлив, но он не изувер, и мы не орки.

Маэдрос коротко вздохнул.

— Когда судьба твоих братьев будет решена, я отправлю известие, — продолжил Белег. — Только ради тебя. Удачи тебе, Маэдрос.

— Благодарю, Белег. Нам всем нужна удача.

Маэдрос направился к лагерю, расправляя плечи и с каждым шагом ступая все тверже, кони Келегорма и Куруфина следовали за ним.

Все глаза в лагере феанорингов были прикованы к Сильмариллу, огнем сиявшему в поднятой руке вождя. Между шатрами повисла тишина. Маэдрос понимал, что должен что-то сказать, но горло саднило, было тяжело и горько. Столько всего произошло за эти дни, так все изменилось.

— Тингол отдал нам Сильмарилл, — сказал он, — в обмен на жизнь и свободу наших братьев, Келегорма и Куруфина. Они останутся во власти короля Дориата, и дальнейшая участь их не определена.

Над толпой нолдор пролетел вздох.

— Они уехали молча, ничего не сказав и не прощаясь, — опустил голову Карантир.

— Мы не можем их оставить!

— Мы ведь не бросим их? — хором воскликнули близнецы.

Губы Маглора скривились в болезненной судороге. Четверо братьев и полсотни сподвижников смотрели на Рыжего, ожидая его слов.

— Можем и должны, — тяжело выговорил Маэдрос. — Это их решение и их выбор. Сильмариллы — это проверка для каждого из нас, и каждый должен сам решить, что делать. Турко и Курво избрали свой путь, хоть и не такой радостный, какого я бы им желал. Не мне препятствовать им. Завтра мы покидаем Дориат.

— Нам будет трудно без них, но мы должны справиться, — Маэдрос заговорил громче. — Братья, друзья и соратники! Когда с нами Свет Благословенной земли, тот, что был прежде Луны и Солнца и освещал нашу жизнь в дни без печали, мы обязаны победить Врага и освободить оставшиеся камни. И мы это сделаем!

Маэдрос вытянул раскрытую ладонь как можно выше, так что отблески Света Дерев легли на траву и деревья, и над лагерем пролетел ропот, а потом вознесся могучий голос Маглора:

— Слава королю Феанаро! Слава лорду Маэдросу и нолдор Первого дома!

— Слава! — рокотом пролетело по поляне.

Рыжий опустил усталую руку. Близнецы подставили ему плечи, и он с благодарностью на них облокотился. Однако не все было окончено. Братья ждали. Маэдрос раскрыл ладонь с камнем, и он осветил склоненные над ним лица.

— Вы помните, что я говорил вам про Сильмариллы? Камни отца — это испытание.

— И ты держишь один из них в своей руке, — произнес Карантир.

— Да.

Первым протянул руку Маглор. Когда Камень коснулся ладони, Певец вздрогнул, но сжал сияющий кристалл, глаза его наполнились слезами. За ним последовали Карантир, Амрод и Амрас. Сильмарилл разгорался все ярче, его свет становился все теплее и прекраснее, словно у каждого из сыновей своего создателя он брал частичку силы и любви, отдавая лишь ласковое тепло, но не боль и огонь.

* * *

Куруфин сидел, облокотясь на поленницу, и меланхолично наблюдал, как брат раздраженно раскидывает ногами березовые чурбаки, пытаясь организовать себе ровную лежанку. Скованные за спиной руки этому занятию никак не способствовали. Уронив полено на носок мягкого сапога и яростно выругавшись, Келегорм бросил свое занятие и уселся на горку дров как есть.

— Надо же, Нельо все-таки забрал у Тингола Сильмарилл, — задумчиво проговорил Искусник, не обращая внимания на раздраженного брата, — Интересно, как он его уговорил. Даже ругаться на него теперь не хочется.

— На него не ругаться, ему надо было по шее надавать хорошенько! Чтобы знал, что с братьями надо советоваться прежде, чем отмочить что-то такое, — буркнул Келегорм.

— По шее, как ты понимаешь, у нас не получилось бы. Никогда не получалось. Да и мы-то тоже ни с кем не советовались, — справедливо заметил Куруфин.

На некоторое время братья погрузились в молчание. День клонился к закату, солнце садилось в облака, краски тускнели, и в углах проступали сумеречные тени. Из щелей потянуло холодом и сыростью. Келегорм поежился, поерзал, удобней устраиваясь на поленьях. Куруфин переменил позу, разминая затекшие локти.

— Курво? — тихо окликнул Охотник, — А ты никогда не думал о том, что можешь попасть в плен? Не представлял, как это было бы? Ну, еще тогда, когда Нельо был в Ангбанде.

— Нашел время спрашивать, — фыркнул Куруфин. Братья никогда не разговаривали на эту тему. Ни тогда, когда явились посланцы от Моргота и потребовали капитуляции, угрожая смертью королю Нельяфинве. Ни позже, когда они увидели спасенного, но больного и искалеченного Нельо. Ни потом, когда по отрывочным воспоминаниям брата, по случайным обмолвкам смогли составить представление о его судьбе в плену. Про это не принято было говорить. Может быть, Рыжики еще и обсуждали Ангбандский плен старшего, но только между собой, остальные молчали.

— Я думал об этом с самого момента, когда Рыжий пропал. Считал дни. Когда эти мерзавцы показали окровавленные волосы Нельо, я понял, что я бы не выдержал. Столько бы я не продержался, — Куруфин закусил губу и невидящими глазами уставился в темноту.

— А я вот знал, что никогда не окажусь в плену. Буду биться до конца, так, чтобы взять меня живьем стало бы врагам слишком дорого. А если и случайно, в беспамятстве захватили бы, то все равно… Все равно, лучше Чертоги Мандоса, чем неволя, — Келегорм сделал нетерпеливое движение плечом, которое показывало, что если бы руки были свободны, он грохнул бы кулаком по шаткой поленнице.

— Я так думал. И вот теперь мы сидим в каком-то морготовом сарае! Со скованными руками!

— Это все-таки не Ангбанд, — тихо заметил Куруфин.

— Да я твержу себе об этом с тех самых пор, как мы выехали из лагеря! — рыкнул Охотник.

Какое-то время братья молчали, думая каждый о своем.

— Тингол не убьет нас, — нарушил тишину Куруфин, то ли следуя ходу своих мыслей, то ли отвечая брату.

Келегорм пожал плечами.

— Кто знает. Все-таки Лютиэн — его дочь. Тебе, пожалуй, видней: если бы Тьелпе был девушкой, и его бы кто-нибудь вот так же…

В подступившей темноте Охотник скользнул взглядом по лицу брата и осекся.

— Ох, прости меня. Я идиот. Я уверен, Тьелпе жалеет о своем решении. При первой же возможности он… — Келегорму показалось, что в темноте глаза брата блеснули, и слова застряли в горле. — Все, молчу.

Он попытался придвинуться ближе к Искуснику, но тот сидел, уставившись в стену. Келегорм тяжело вздохнул и тихо-тихо, будто самому себе, произнес:

— Как низко мы пали, брат. Сдали Аглон, погубив при этом верных нам соратников. С позором изгнаны из Нарготронда, потеряли любовь и верность нашего дорогого Тьелпе. Нам — Перворожденным, видевшим Вечный Свет Амана, принцам и лордам нолдор — надавал тумаков какой-то жалкий смертный оборванец! Меня бросил мой пес, не говоря уже о… Да что там… А теперь мы пленники этого жалкого труса, скрывающегося за юбками Мелиан!

Голос Келегорма звучал все громче, захлебнувшись в конце яростным то ли стоном, то ли всхлипом. Заскрипел выдвигаемый засов, и Охотник встрепенулся, вскочил на ноги. В первый миг свет фонаря ослепил пленников. Когда они присмотрелись, то увидели Маблунга в сопровождении лучников, тут же взявших феанорингов на прицел. Маблунг поставил на поленницу две плошки с похлебкой и достал ключи.

— Я освобожу вам руки, чтобы вы могли поесть, — пояснил командир гвардии. — Только без резких движений. Лучники стреляют без предупреждения.

— А ничего получше этого дырявого сарая для нас не нашлось? — фыркнул Келегорм, потирая запястья. Отхлебнув супа, он демонстративно поморщился. — Не лето, чай, в этом вашем Эру забытом лесу.

— Не обессудь, это ж вам не теплый Нарготронд, — парировал Маблунг, подавая плошку Куруфину, который так и не двинулся с места. — На войне как на войне, господа нолдор. Ваш старший брат вот не жаловался.

Келегорм поперхнулся, ложка стукнулась о глиняный край тарелки.

— Так вы держали раненого Нельо здесь? На этом ветру? — он вскочил, но тут же ему в горло уперся наконечник стрелы. Охотник возмущенно сглотнул. Маблунг знаком отстранил лучника, позволил феанорингу сесть.

— Он никогда не жалуется, — неожиданно подал голос мрачный Куруфин. — Не умеет.

На следующий день сыновей Феанора отправили в Менегрот. За ворота крепости вышел отряд под командованием Маблунга. Белег оставался на границе, а Тингол с небольшой свитой отбыл накануне. Братья оглянулись на поляну, где еще вчера высились шатры Первого Дома. Теперь она была пуста. Каждый из них, украдкой от другого, вздохнул. Маблунг выстроил пару десятков своих воинов так, чтобы и не стеснять движения по лесной дороге, и не дать пленникам ни малейшего шанса сбежать. Келегорм убедился в надежности конвоя на собственном опыте и выяснил, что со скованными руками удрать от синдар затруднительно. Более того, как братья выяснили за последние дни, с руками за спиной многое оказалось делать тяжело, не только бегать из плена, но и просто идти, да и вообще жить. Теперь шедшие за спиной синдар время от времени придерживали братьев, не давая им оступиться на неровной тропе.

— Что же это, у вас так мало лошадей, что даже прославленный тяжестью своих дланей командующий ходит пешком? А как же ваш король — тоже на своих двоих? — едко поинтересовался скучающий в дороге Келегорм. Как бывалый охотник, он вообще слабо представлял себя без своего скакуна.

— В лесу часто пешком быстрее, — безмятежно отвечал Маблунг, — так что мы сегодня немного прогуляемся. Надеюсь, господа аманские лорды не против составить нам компанию?

— Будто наше согласие кого-то интересует. Идем, а то, как я понимаю, до Менегрота путь неблизкий, — буркнул Келегорм.

Ближе к полудню, когда феаноринги уже достаточно устали и начали чаще спотыкаться на извилистой, бугрящейся древесными корнями тропинке, Маблунг предложил освободить им руки. Взамен он потребовал обещания не пытаться бежать, однако Куруфин, в первый раз с самого утра, открыл рот и хмуро произнес: «Хватит с нас обещаний!».

Ко дворцу Элу Тингола прибыли поздним вечером. В густых сумерках пещерный город, освещенный тысячами светильников, выглядел величественно и ошеломляюще. После тяжелого перехода феаноринги уже с трудом держались на ногах и не могли и думать ни о чем, кроме отдыха, однако врата Тысячи Пещер заставили их ахнуть и позабыть обо всем на свете. Они уже видели город, построенный в пещерах, но Нарготронд напоминал Менегрот так же, как дитя похоже на прославленного родителя. Город Фелагунда был юн и нов, несмотря на прошедшие века. Финрод вложил в него столько сияния, сколько смог, словно желая сохранить память о предвечном свете Валинора. Здесь же перед братьями предстала сама древность, будто и не было никогда ни Дерев, ни Солнца и Луны, а только дивные звезды, осеняющие первозданную землю. Работа наугрим в облике Тысячи Пещер была видна более отчетливо, но не потому, что сами синдар не внесли своей лепты в постройку города. В то время как Нарготронд был вершиной нолдорского архитектурного мастерства, Дворец Дориата был воплощенной земной стихией, так же, как и сами дети Ауле. «Нарготронд — это юный сосновый бор, стройные золотые стволы, мачтами взлетающие в небо, свет и солнце. Менегрот — древняя дубрава, полная тайн, узорчатый лиственный шатер, могучие ветви и тишина под кронами. Так, наверное, сказал бы этот остроязыкий синда, Маблунг. Если бы только его король позволил бы ему когда-нибудь покинуть подушечку на ступенях своего трона и посмотреть на великий мир Эндоре», — подумал Куруфин, сам удивляясь причудливому ходу своих мыслей.

Проходя через главные ворота, Атаринке почувствовал легкое дуновение ветерка в лицо, словно перед ним махнула крылом пташка: «И здесь не обошлось без магии Мелиан».

Маблунг передал феанорингов дворцовой охране, отпустил отдыхать свой отряд и сам ушел куда-то, возможно, на доклад к Тинголу. Пленников завели в караульную, следом немедленно зашли двое стражников с алебардами, блокируя выход из помещения. Еще двое остались снаружи. Стоять уже не было сил, ныли руки от оков, спина и ноги. Хотелось осесть на пол и не шевелится, но гордость не позволяла, оставалось лишь в упрямстве своем держать голову высоко поднятой да смотреть с презрением на навязанный эскорт.

Время ползло неспешно, насмехаясь над изможденными путниками, изнеможение, кажется, заполнило каждую клеточку тела. Наконец, возвратился Маблунг. Командир выглядел не лучше: напряженное, усталое лицо, обеспокоенный взгляд. Потирая лоб, как при головной боли, он обратился к братьям:

— Осталось немного: сейчас мы завяжем вам глаза и сопроводим в подземелье, — жестом подзывая охрану.

— Это уже слишком, Моргот вас побери! — взвился Турко, вырываясь из рук синдар.

Куруфинвэ удалось поставить подножку одному из стражников, другой получил чувствительный удар, встретившись с крепким плечом Охотника. Однако потасовка вскоре угасла: несколько ловких подсечек, слаженные действия дориатских воинов — и Келегорм лежал на полу, удерживаемый Маблунгом и двумя охранниками. Младший брат ничем не мог помочь ему, Атаринке стоял, не имея возможности пошевелиться, потому что острие синдарской алебарды опасно упиралось под левую лопатку. Дернись — и будешь наколот, как бабочка на матушкину швейную иглу.

Маблунг отпустил Турко лишь тогда, когда нолдо окончательно выдохся. Сам помог ему подняться. Все так же спокойно произнес:

— Дозвольте напомнить вам, лорды Дома Феанора, что всего несколько суток назад вы хотели штурмовать пограничную крепость нашего королевства, всего несколько часов назад лорд Келегорм пытался совершить побег. А слава о делах идет впереди вас. Что же удивляться и яриться на недоверие.

Туго затянутая повязка на глазах, скованные за спиной руки — все зарождало безотчетный страх, волнами поднимавшийся из глубины души, затопляя сознание. Шатало от усталости, пленники шли спотыкаясь и давно бы упали, если бы подчиненные Маблунга не страховали их, придерживая под руки с двух сторон. Несколько раз они останавливались. Куруфин слышал, как гремят ключи, отодвигаются засовы, скрипят решетки. Сквозь зубы бранился Турко, в голосе брата отчетливо слышались звенящие нотки.

Маблунг буднично сообщил:

— Мы дошли.

Услышав звук открывающейся металлической двери, Тьелкормо последним усилием воли заставил голос не дрожать, тихо позвал:

— Курво?

— Я здесь, брат, — мгновения спустя донесся ответ Искусника.

Еще несколько шагов — остановились, с глаз спала ослабленная повязка. Зрение некоторое время привыкало к слабому освещению. Их привели в небольшую камеру: два топчана, добротный стол, на котором стояли чаша с водой и небольшой светец. Горела только что зажженная лучина.

Один из стражников снял опостылевшие наручники. Братья тут же принялись растирать онемевшие запястья и кисти рук.

— Я распоряжусь, чтобы вам принесли ужин, — обратился к ним Маблунг, — и еще лучин. Отдыхайте.

— Долго мы здесь пробудем? — поинтересовался Келегорм.

— Король послал гонцов за всеми старейшинами. У вас есть в запасе пара дней.

— Что же нас ожидает вслед за этим?

— Будет суд.

Синда вышел из камеры. Послышался звук запираемого замка. Не желая больше сдерживаться, Турко саданул кулаком по двери. Запястье отозвалось пульсирующей болью, нолдо сжал его, сдавленно шипя:

— Лучше бы мы остались в лагере!

Атаринке освободил лучину из железного держальца и подошел вплотную к двери. Внимательно осмотрел ее и сделал неутешительный вывод:

— Добротная работа, явно гномы руку приложили.

Подняв щепку повыше, он обошел помещение: высокий сводчатый потолок, пол и часть стен — скальная порода. Воздух не был спертым, а значит, где-то был спрятан воздухопровод.

Охотник, наблюдавший за действиями брата, насмешливо спросил:

— Что, надежный ларчик?

— Несомненно. Намо позавидует,— не остался в долгу младшенький. Бережно вернул щепу на место, присел на край лежака, давая отдых натруженным ногам. Келегорм опустился напротив.

Замок снова заскрежетал, в дверном проеме показалось несколько вооруженных эльфов, но в камеру зашел только один. Поставил перед пленниками поднос с едой, рядом положил пучок щепок и огниво. Равнодушно обронил:

— Если лучины подойдут к концу, вам принесут еще, но по первому зову никто не явится. Если что, просидите в темноте до следующей кормежки, — охранник неспешно покинул камеру.

До пленных долетел аромат каши, и феаноринги мигом поняли, что не только устали, но и безмерно проголодались. Ели молча. Освободив плошки от каши и запив водой из кувшина, братья почувствовали себя намного лучше.

Атаринке лукаво подмигнул старшему, с напускным довольством произнес: «Пир во дворце короля».

Келегорм восторженно поддержал: «Душевный прием и шикарные покои», — оба, уже не скрываясь, хохотали. Огонек от лучинки трепетал, отражался в чаше с водой, давая неровный свет, по стенам ползали и метались тени.

— Маблунг сказал, что суд будет через два дня. Успеем отоспаться. Нехорошо являться перед нисси с синяками под глазами, — Турко скинул сапоги, устраиваясь удобнее на постели.

Искусник проверил, хорошо ли работает огниво, и потушил догорающую щепку. Тут же воцарилась непроглядная тьма. Спать Куруфину не хотелось. Он сидел, опираясь на холодный камень застенка, и старался дышать размеренно. Догадывался, что Тьелкормо тоже прислушивается к этой темноте. Неизвестно, сколько прошло времени, когда до Мастера долетел едва слышный шепот: «Не Ангбанд». И в нем было столько горечи, что Атаринке закрыл лицо руками.

* * *

Тингол устало отворил дверь в свои покои, на скамье в ожидании вернувшегося супруга сидела Королева Мелиан. В простом черном платье, без каких-либо украшений, она показалась правителю синдар совсем хрупкой. На столе перед Владычицей были разложены ленты для вышивки. Руки придерживали пяльцы, не давая им соскользнуть с колен. Но мысли королевы были заняты чем-то иным: сосредоточенное выражение на светлом лице, пронзительный взгляд — перед ней незримо сплетались нити судьбы.

Эльвэ осторожно вошел в комнату, майэ встрепенулась, перевела взор на мужа. Улыбка тронула ее губы, в глазах отразились радость и облегчение. Плотно закрыв дверь, он подошел к жене, от которой не укрылась тяжкая усталость, что обрушилась на любимого. Походке недоставало привычной легкости, под глазами спрятались тени, на лбу обозначилась морщинка. Он без сил присел у ее ног, говорить не хотелось. Руки словно сами по себе нашли тонкие кисти супруги. Король Огражденного Королевства поцеловал ладонь своей возлюбленной и спустя какое-то время произнес:

— Мелиан, я отдал его.

— Ты поступил мудро.

— Завтра сюда доставят двух феанорингов, они сдались сами. И я намерен их судить!

В покоях воцарилось молчание. Наконец Эльвэ поднял взгляд на лицо жены, оно было, как всегда, спокойно, взор ее отражал глубокую задумчивость.

— Супруг мой, однажды ты уже поддался гневу. Вспомни, сколько бед и скорби пришлось перенести тебе, мне, нашей дочери, нашим подданным. Снова говорю тебе: будь осторожен!

— Подлецы эти дважды покушались на свободу и честь нашей дочери, по их милости погиб любезный нам Финрод — дела Феанорингов лишь умножали зло. Они опасны, а замыслы их темны.

— Но милосердие всегда приносит добрый плод.

Мысли, воспоминания, эмоции смешались в невероятном кружении, в смятении Тингол резко поднялся, подошел к дверям, вернулся обратно. Остановился у стола, взял в руки первую попавшуюся ленту. Погрузившись в свои думы, он снова и снова пропускал голубую ленточку между пальцами, пока Мелиан не остановила его. Майа нежно сжала пальцы супруга и забрала помятый кусочек материи:

— Вам всем нужен отдых.

Будто боясь передумать, Тингол проговорил отрывисто и быстро:

— Я дам им шанс искупить свои злодейства. Однако судьба Фелагунда говорит о многом, и мне должно принять меры.

* * *

Королевский Чертог был воистину прекрасен: колоннады, по виду напоминавшие древа, и капители на них, украшенные листвой, в которой прятались птахи. На стенах висели гобелены с изображениями Валар. В дальнем конце Чертога, на многоступенчатом возвышении, стояли два трона, над ними реяли гербы: Крылатая Луна на черном фоне в окружении звезд и Лунный цветок, помещенный в ромб, а затем в круг, а позади висели два гобелена: Манве и Варда.

В главном чертоге собрались желающие увидеть суд над вероломными отпрысками Первого Дома, казалось, иголку некуда воткнуть. У подножия трона расположились старейшины эльфийского государства и придворные короля. Эльфы беспокоились, постоянно слышались шепотки, какие-то споры. Справа от возвышения стоял Келеборн с супругой, она была бледна, лицо будто застыло или спряталось под маску. Муж время от времени что-то шептал дочери Финарфина, на краткий миг взор ее оживал, но затем вновь становился ледяным.

Двери зала отворились, показался новый герольд Тингола, выбранный на место пропавшего Даэрона. Новичку до прославленного менестреля, безусловно, было далеко, но кое-какие способности у него имелись.

— Его Величество Король Дориата Элу Тингол и Ее Величество Королева Мелиан! — прогремел хорошо поставленный голос герольда. Сиятельные супруги вошли в чертог, где, как по мановению, стало тихо.

Тингол неторопливо шел между своими подданными, уголки губ были приподняты, создавая видимость улыбки. Однако самые внимательные могли заметить характерный прищур глаз Владыки, подсказывающий, что король далек от благодушия. Владычица Мелиан дарила своим подопечным ласковую улыбку, словно обещая, что все разрешится наилучшим образом для всех.

Королевская чета поднялась на возвышение, обратившись лицами к присутствующим в зале. Собравшиеся эльфы поклонились своим Владыкам, те ответили на приветствие, легко склонив головы, воссели на королевское место.

— Начнем же суд, — провозгласил Серый Плащ. — Приведите подсудимых!

Немного погодя в проходе показался конвой, сопровождающий феанорингов. Руки обвиняемых заковали в кандалы. Оба были смертельно бледны. В зале множество голосов слились в неодобрительный гул. Сыновья Феанора шли плечом к плечу, смотрели поверх публики, игнорируя направленные на них враждебные взгляды.

Почти у самого возвышения выдержка все же подвела Келегорма, когда он натолкнулся на знакомое лицо и обжигающий взгляд — Артанис, сестра Финдарато. Он споткнулся и застыл на месте, подталкиваемый конвоирами, первым отвел глаза, больно закусив внутреннюю сторону щеки, чтобы вернуть себе самообладание. Искусник скользнул взглядом по фигуре Нэрвен, дождался брата, и они двинулись дальше. Впрочем, далеко идти не пришлось, десяток шагов — и они остановились у подножия трона властителя Дориата.

Тингол поднялся со своего места, положил правую руку на сердце. Властный голос доносился до каждого в чертоге:

— Призываю Манвэ Сулимо и Намо Мандоса в свидетели, что суд сей будет беспристрастным и справедливым, как велит мне мой долг и моя совесть.

На словах дориатского королька «суд сей будет беспристрастным» Атаринке нестерпимо захотелось засмеяться в голос, но этого нельзя было допустить, оставалось лишь кривить губы в горестной усмешке. Отвечать на вопросы Короля Феаноринги отказались, Келегорм в запале бросил: «Я не буду оправдываться даже перед Намо!», чем заслужил еще один испепеляющий взгляд от Владыки. Слушая свидетелей, Куруфин хмурил брови, иногда в странной для этой ситуации задумчивости прижимал кулак к губам. Глаза Охотника сверкали гневом, видимо, чтобы хоть как-то сдержать себя, он раз за разом закусывал губу до крови. Элу Тингол глядел на братьев холодно и сурово, на лице мелькали то презрение, то отвращение. Когда все высказались, Тингол посмотрел в глаза своей супруги, словно спрашивая последний совет, и поднял руку, дабы произнести приговор:

— Слушайте же! Много горя принесли эти нолдор дочери моей, удерживая ее и желая принудить к браку. Не было на то у них права родства и вольного согласия Лютиен. Покушались они на жизнь зятя моего Берена, бесчестно напав со спины на него. Однако их жизнь и свобода стали выкупом за Сильмарилл, и сыны Феанора пошли на это по своей воле. Посему я буду милостив в своем приговоре. Сыновья Феанора, я дарую вам выбор: принесите присягу мне, Королю Дориата, и Наследникам моим. Делами и трудами сотрите память о ваших злодействах. Если же вы дадите отказ, то будете заключены в темницу моего дворца и останетесь там, пока стоит Менегрот.