Какого цвета? (гет)

Панси Паркинсон было десять и немного больно. Она ободрала коленки до крови, до щекотного покалывания и до причитаний мамы. Мама сказала, что ей стоило родиться мальчиком, и помазала коленки зельем, от которого их защипало.

Панси обиделась.

— Я отменная девочка.

Смешно вздёрнула носом.

А всё потому, что Блейз бегает быстрее и не носит дурацкие сандалии, за которые цепляешься и падаешь носом в гравий. А ещё хочется заплакать, потому что он смеётся с этого. Но Панси не плачет, а зло топает со сцепленными зубами, ведь иначе обязательно заревёшь. Панси только клянет всё, на чем свет стоит. И Блейза тоже. Особенно Блейза.

— Вот упадёшь ты, умрёшь и будешь знать! А я буду смеяться.

— Я не упаду, — самодовольно ответил Блейз, лениво пиная камень. Так лениво, как будто тянучка.

— Упадёшь. Я тебе подножку подставлю.

Панси смотрела на свои уже неободранные коленки. Ноги у Панси толстые-толстые. По крайней мере мама так говорит. Толстые-толстые, и ей нужно меньше жрать. А она ест мало. И забыла даже, когда шоколадную лягушку последний раз в рот брала. Мама её не любит.

И коленки у неё уродские.

Блейз глубокомысленно заявил:

— От девчонок проку мало.

Панси не обижалась, привыкла уже. Сорвала с дерева яблоко и повертела в руках. Такое красное и аппетитное.

— Какого цвета? — она чуть ли под нос не сунула ему это яблоко.

— Красного.

— Неправда!

Радость источалась из Панси, как гной из бубонтюбера. Радость была скользкой.

А яблоко зелёным.

— Забини!

* * *

В гостиной почти пусто. Завтра квиддич, принципиальное противостояние между Слизерином и Гриффиндором. Первый матч в учебном году и многие разошлись по койкам, а Малфой наверняка трясётся под одеялом. Он, конечно, не хочет выдавать то, что жуть как боится проиграть этому-дурацкому-Поттеру. Малфоя никто не отпиздит, ведь все знают кто-его-отец.

Но Панси знает, что ночью он вряд ли будет спать.

Блейз всё так же лениво оборачивается.

— Что?

— Ты такой дурак.

Панси упала на диван и мечтательно смотрит в потолок.

Панси пятнадцать, и коленки целы, что уже не так важно, потому что мама не будет докучать в любом случае, ведь есть мадам Помфри (а на крайний случай ещё и Снейп). И ещё она похудела. А корова Милиссента — нет.

Блейз молча делает эссе для Макгонагалл, получается плохо. Потому что прошлый урок провалялся в больничном крыле.

У Панси туго завязанный галстук, удушливый такой, словно змея вокруг шеи вьётся. Всё вьётся и вьётся, а тебе нипочём. А ещё шея у Панси тонкая, и ключицы видно. Волосы она сегодня обрезала, и теперь они едва прикрывали уши. Волосы густые и поэтому мешали. А теперь просто лезут в рот. И неровные такие.

— Акцио, зеркальце! — торжественно говорит Панси. — Вот бы знать, каково отражение, когда зеркало смотрится в зеркало.

— А ты проверь, — буркнул недовольный Блейз. Как ему всё надоело. И Панси, которая говорит глупости, и Драко этот, и Поттер, и Инспекционная Дружина, куда ходят эти Панси и Драко. Почему вообще она за ним бегает? А ещё и эссе дописывать… Он посмотрел на часы. Половина двенадцатого.

— Ты что, я же ничего не увижу. Нужно поставить зеркало напротив зеркала. И ни на градус… ? Панси пыталась подобрать слово, но слово не подбиралось. Она оставила фразу незавершённой.

— У тебя СОВ скоро, а в голове ерунда.

Жизнерадостная Панси не ответила. Потому что СОВ должны быть в конце года, а сейчас гнилой октябрь, и дождь барабанит, отбивает чёткий ритм. А может, это секундная стрелка.

* * *

Панси зло трёт какой-то никому не нужный кубок в Зале Славы, полирует его усердно, одновременно на радость и зло Филчу. Кубок пыльный, и, кажется, пыль въелась в него, в этот холодный металл и никак не хочет выковыриваться оттуда. Старая тряпка уже почернела от натуги. А Панси — покраснела.

А ещё Панси семнадцать, и у неё лиловый синяк на бедре, чуть выше колена, где юбка надёжно скрывает его от любопытных глаз. И Паркинсон не даёт никаким озабоченным придуркам поднять подол. Ни чарами левитации, ни грязными руками.

Такими же грязными, как и этот кубок.

— Тук-тук.

— Кто там? — Панси задаёт этот вопрос, заранее зная на него ответ. В Зал Славы входит Забини, походкой-вразвалочку и с кислой миной. — Отвали.

Блейз садится на пол, рядом со входом и облокачивается о косяк. Взгляд блуждает и не останавливается ни на чём. И взгляд обходит стороной Панси, будто она была чем-то неприятным. Кишками навыворот или гнойным прыщем.

Замок устал от детишек и хотел выгнать их прочь. Поэтому стали чаще попадаться ложные ступеньки, лестницы меняли направление каждый раз, когда ты на них ступал, а преподаватели стали более чем озлобленными. И, кажется, боялись. Боялись замка или учеников? Замок нагнетал тоску и даже пейзаж стал серым-серым. Или просто окна стали такими мутными, что через них солнце перестало пробиваться.

— Как ты думаешь, — голос у Блейза немного охрипший, а губы сухие, и рот сухой, без слюны. Слова царапали горло, выкарабкиваясь наружу неуклюже и иногда толкали друг друга. Запинались на выходе. — Если мы вылетим из окна на метле, мы вылетим из школы?

— Как из трубы.

Панси бурчала. И неудивительно. Пальцы уже онемели тереть дурацкий кубок. А другие награды и не думали заканчиваться. Зачем вообще награды и кубки? Чтобы давать ученикам задание отполировывать их до блеска блядского золота?

Никому никуда не надо, потому что идти некуда, кроме как в спальню к мальчикам. Иногда Панси кажется, что девчачьи лестницы перестанут пропускать её. Мама была права. Она никудышная девочка.

Панси тоже сидела на полу. И ей всё время чудилась, что её тощую задницу не оторвёшь больше от холодного камня. Так она и пустит здесь корни.

— Какого цвета? — она внезапно бросила кубок и тряпицу. Подняла плотную ткань юбки.

— Фиолетового.

— Завтра будет жёлтого. А потом наверняка какого-то зелёного, или цвета рвоты.

В голову к ней роем пчёл залетели мысли о Малфое, который сегодня утром блевал в мужском туалете вчерашним ужином. Запашок стоял ещё тот. А ещё запах не только стоял, но и залезал в нос, а туда прямиком в мозговую коробку и не хотел уходить.

— Не бери в голову, Панси.

Она пробурчала что-то неразборчивое, очень похоже на «херов придурок». И опять принялась полировать кубок.

— Я хочу домой.

— Я тоже.

— Интересно, попадём ли мы обратно.

* * *

— Как в воду глядела, — заметил всёпонимающий Блейз.

— Что?

Панси ничего не понимала, потому что ей было семнадцать, а голос Тёмного Лорда — везде. В дымоходах и в чулане для мётел, в стакане из-под сливочного пива и под кроватью, где пряталась мышь.

У Панси коленки опять содраны, как в десять. А всё потому, что толпа толкается и каждый норовит выползти первым, будто в «Кабаньей Голове» их не достанут. Если захотят убить, или чего похуже, так с того света за пятку притянут. По крайней мере так думала Панси.

— Не попадём мы домой. Не было и нету нихуя. Нету и не будет ничего.

Панси хихикнула. На нервной почве, видимо.

— Когда я это тебе говорила?

— Когда завтра будет жёлтого цвета. А потом цвета рвоты.