Trinity (гет)

Амелия всегда была примерной девочкой, фальшивой скромницей, аккуратной и рассудительной во всём. Если травка — то в укромном месте, если секс — то в постели, при закрытых дверях, а не в машине или грязном номерке дешёвого мотеля, если вечеринка — то в двухэтажном доме, свободном от взрослых и полностью предоставленном веселящимся подросткам. Словом, ни в каких сомнительных мероприятиях и порочащих репутацию действиях она не была замечена. Она предпочитала разыгрывать роль хорошей девочки, наслаждаясь всеми прелестями жизни тайно.

Вот и сегодня она отправилась на закрытую мини-вечеринку у Люси Согбет, оторве с розовыми волосами и чувством юмора запредельной пошлости, сказав родителям, что идёт готовиться к семинару. Бывало, что Амелия уставала обижаться на подколы подруги и начинала пошлить в ответ, но лишь изредка. В остальном она была примерной девочкой.

Она уже предвкушала уютные посиделки с домашним вином, пряным дымом и, решив сократить путь, свернула в парк. Ничего не случится, если она быстро пробежит пару миль в темноте; маньяков и хулиганов их элитный район не интересовал — слишком много частной охраны и камер слежения.

Амелия уже почти вышла из парка — до дома Люси оставалось всего сотня шагов, — как почувствовала знакомый запах. Принюхавшись, поняла, что так пахнет её любимое мыло — миндаль с мёдом. Амелия осмотрелась, но так и не поняла, откуда может идти этот запах. Если только под парком Тайм Брейкер не спрятан подпольный парфюмерный магазин. Она хихикнула, представив себе земляные стены, пронизанные толстыми корнями, и старые прогибающиеся полки, заставленные всевозможными бутыльками и разноцветными брусками мыла. А за высоким прилавком из настоящего красного дерева или мощного дуба — древний старик. Он, конечно же, будет похотливо пялиться на неё. Они все пялятся.

Позади зашелестели кусты — как будто кто-то рукой по листьям провёл, и Амелия обернулась, но никого не увидела. На всякий случай она ускорила шаг. Однако выйти из парка не успела.

Её сбили с ног, зажали рот. Тяжёлое тело навалилось на неё, лишив возможности сопротивляться. Амелия слабо извивалась, но толку от её трепыханий было мало. Аромат миндаля усилился, вытеснил все остальные — и сырую вонь земли, и запах мужского пота.

Когда Амелия пришла в себя, то не смогла пошевелиться. Она была намертво приклеена к земле, даже головой не могла вертеть. Она открыла рот, но закричать не смогла — из горла вырвалось только хриплое дыхание, когда над ней нависла тень.

У тени были руки — холодные, цепкие и потные. Её долго рассматривали, мяли, тискали за подбородок, щипали за щёки. Заставили раскрыть рот, сначала нежно надавливая на уголки губ. Потом большой палец нетерпеливо упёрся в подбородок, Амелия почувствовала себя на приёме у дантиста. Но у этого парня на уме было совсем другое.

Зазвенела пряжка ремня. Невидящим взглядом Амелия смотрела в темноту, пока к её губам не прижался возбуждённый член. Уж этот запах она не спутает ни с чем. Она не могла отвернуться — что-то надёжно фиксировало её шею и голову. Амелия забилась, как бабочка в паутине, но твёрдая плоть ткнулась ей в рот, погладила нёбо и проскользнула дальше. Амелия беззвучно заплакала от унижения и страха, почувствовав, как член шевелится и извивается, заползая ей глубже в горло, как что-то скребёт её рот изнутри. По вискам стекали слёзы, во рту пересохло, зато подбородок был весь в слюне. В голове была одна только мысль — почему от таких манипуляций, а особенно от омерзения, съеденный ужин не просится наружу? Ведь Амелия чётко знала — если сунуть два пальца в рот, то человека вырвет. А тут такая огромная штука — и ничего. Никакой реакции, кроме осознания странности происходящего. И обильного слюнотечения.

Она уже была в полуобморочном состоянии, когда почувствовала, как чудовищный член пульсирует, исторгая в раздражённое горло жгучую сперму.

Амелия не понаслышке была знакома с минетом, случалось ей и глотать добытое с усердием, но никогда сперма её дружков не вела себя так нагло. Судя по ощущениям, сперматозоиды ввинчивались в пересохшую слизистую нёба и горла, а не шли в желудок, как полагается всякой уважающей себя жидкости, попавшей в рот. Теперь это не вызывало у неё страха, как будто было естественным жизненным процессом. Мозг механически отмечал всё то, что происходило, фиксировал, как на плёнку, но не делал никаких выводов.

Парень отвалился от неё, вытащил член и встал. Двигался он как пьяный или смертельно уставший, но как только он застегнул штаны, то резво бросился в кусты, оставив её на земле.

Амелия полежала ещё немного, глотая слёзы, и почувствовала, что свободна. Пошевелила затёкшими руками, выбрала из волос листья, ощупала порванные джинсы и зашипела, ткнув сломанным ногтем оцарапанную коленку.

Она огляделась и увидела тонкие белые нити, веером лежавшие вокруг неё. Осторожно потрогав их, Амелия удивлённо фыркнула. Она оказалась права — её действительно удерживало нечто вроде паутины.

Конечно, ни о какой вечеринке не могло быть и речи — настроение было безнадёжно испорчено. Самым неприятным было то, что, несмотря на весь свой ум, Амелия не смогла решить — изнасиловали её или же она подверглась какому-то другому страшному издевательству, названия которого не знала.

Горячая ванна смысла все позорные следы. Амелия долго наслаждалась ароматными холмами пены и постепенно успокоилась. Ну, ничего, бывает и не такое. Зато не покалечили, не убили, в конце концов.

На следующий день она проснулась в плохом настроении. Болело горло, и, полная дурных предчувствий, Амелия закрылась в ванной и внимательно осмотрела свою шею. Внешне не было никаких изменений, никакой опухоли, кожа выглядела как обычно — здоровая, розовая, и Амелия утешила себя тем, что после глубокого и вынужденного минета это естественная реакция. Она решила вести себя так, будто ничего не произошло. Намотала на шею новый шёлковый шарф — белый с крупными красными цветами — и отправилась в колледж.

Ночью она проснулась от странных ощущений. Спина горела и нестерпимо чесалась, Амелия завела руку за спину, осторожно ощупала её, повела к позвоночнику, и вдруг один из пальцев провалился. В испуге она вскочила и, включив свет, бросилась к зеркалу, висящему на стене. Посмотрела на своё отражение секунду-другую и нервно захихикала.

В детстве она читала про суринамскую пипу — лягушку, у которой потомство растёт на спине, точнее, внутри неё. Нечто подобное происходило и с ней. Её прекрасная бледно-розовая кожа покрылась прозрачными полукруглыми наростами, в которых пульсировала жидкость. Амелия в замешательстве одёрнула майку и потёрла глаза. Постояла немного и задрала снова. Наросты никуда не исчезли.

Нужно было показаться врачу. И начать следует, наверное, с психиатра.

Но к врачу Амелия так и не пошла. Ей было страшно.

Через три дня зуд под кожей усилился — личинки, или что там было внутри, выбирались на свободу. Амелия, как зачарованная, задрав майку, смотрела, как беззвучно и безболезненно лопается её кожа и наружу показываются белые полупрозрачные детёныши. В этот день в колледж она не пошла — весь день просидела в наушниках, повторяя за Майли Сайрус: «I came in like a wrecking ball, I never hit so hard in love…». Она всегда старалась беречь себя от сильных потрясений.

А на следующий день Амелия в ужасе закрылась в своей комнате. Червеобразные существа затеяли драку. Проворно перебирая двумя лапками, они ползали по всему телу, оставляя склизкие дорожки, ныряли в размягчившуюся кожу и ползали под ней, как паразиты. Ходы сразу же затягивались, боли не было, и Амелия благодарила бога хотя бы за это. Она пробовала их стряхивать, но они с упорством лезли обратно, как будто её близость была для них жизненно важна.

Ночью она проснулась в слезах. Ее терзало странное беспокойство. Личинки затихли и не шевелились, вся кровать была усеяна их неподвижными телами. Амелия сгребла их в кучу и долго лежала, положив голову на ворох мягких тонких тел.

Едва занялось утро, Амелия проснулась и обнаружила, что тела исчезли, подушка мокрая и пахнет миндалём. Ещё немного — и её начнёт выворачивать от этого запаха. Из всех порождённых её телом существ осталось только одно. За ночь оно выросло до величины ладони и теперь лежало под письменным столом, прячась от света. Амелия встала с кровати и на цыпочках подкралась к нему. Существо зашевелилось, пискнуло и поползло к ней.

Все сомнения разом испарились. Амелия потянулась вперёд. На ощупь маленькое создание было гладким и нежным и благодарно заурчало, стоило ей провести рукой по белой спинке. Тельце у него было сегментарным, как у червя, но тёплым и сухим. Амелия подставила руки, оно заползло ей на грудь и положило головку с чёрными точками глаз на плечо. Порывисто вздохнув, Амелия прижала его к сердцу и принялась убаюкивать. В груди разлилось тепло, а голова закружилась от внезапно нахлынувших чувств. Каким бы оно ни было, это её дитя. Пусть оно было похоже на личинку, пусть вылезло у неё из спины.

И тут её осенило. Амелия осторожно положила его обратно в спасительную тень от стола и встала. У её ребёнка был отец, и его нужно найти.

Память у Амелии всегда была хорошей, не зря же её считали умницей. Но только не в этот раз. Пришлось напрячься, чтобы вспомнить внешность того, кто её оплодотворил. Воспоминания приходили с большим трудом, как будто удерживались в черепной коробке отдельно от мозга в коконах из паутины и с трудом отлеплялись, соединяясь с памятью. Кажется, он был светловолосый. Худой? Амелия вспомнила тощие руки, сжимающие её подбородок. Худой. Высокий?

Она в отчаянии разрыдалась. Как найти его теперь?

— Милая? — В комнату, стукнув для приличия, зашла мать. — Чем это пахнет? — наморщила она нос.

Амелия с трудом могла себе представить реакцию других людей на существо под столом. Матери точно не стоит видеть своего внука. Или внучку? Она опустилась на кровать и наморщила лоб:

— Я ничего не чувствую.

— Ты в порядке? Что-то ты какая-то бледная.

Миссис Эндрюс озабоченно пощупала дочери лоб. Амелия скривилась, как будто до неё дотронулся гигантский слизень, хотя рука была тёплой, а голос полон искреннего беспокойства.

— Я беспокоюсь за тебя. Давай сходим к доктору?

Амелия представила, как их семейный доктор, мистер Крендл, человек с мягкими руками и большими залысинами, будет её трогать, и вздрогнула.

— Нет. Я в порядке. Просто хочу побыть одна.

Миссис Эндрюс качнула головой, и её тугие кудри цвета мягкий блонд подпрыгнули.

— Как хочешь, моя девочка. Если будут проблемы — я всегда тебя выслушаю.

И ушла.

Амелия заглянула под стол. Существо дёргало ножками во сне, и она улыбнулась. Её дитя.

Визит миссис Эндрюс в её комнату не был напрасным — она подсказала способ найти её мужчину.

Запах.

Перед началом поисков Амелия тщательно вымылась. Никакого мыла, никакого шампуня и крема — ничто не должно сбивать её с поисков.

Парень наверняка жил в их районе, если только он не забрёл в парк из другого района и не просидел в кустах до темноты. Амелия надеялась, что это не так, иначе всё пропало.

Начала она с центральной улицы, Смол-сквер. Неторопливо шла и принюхивалась, делая вид, что просто прогуливается. Навстречу шли люди, занятые своими делами, погодой, друг другом. Все они знали, куда идут и чего хотят, и только она одна бродила неприкаянная, без своего мужчины. Он был ей нужен.

Амелия дошла почти до самого конца улицы, повернула назад и, пройдя несколько шагов, осознала, что уже несколько минут чувствует запах миндаля в воздухе. Она заозиралась по сторонам, нервно теребя в руках рыжую прядь.

Миндалём несло от дома номер 17. Амелия скривилась.

Грязно-жёлтая, меловая постройка в окружении запущенного сада.

Аккуратно подстриженная лужайка.

Брошенный садовый гном с облупившейся красной шляпой.

Амелия бесстрашно ступила на крыльцо, которое приветственно скрипнуло.

Дверь открыл худосочный долговязый подросток с жиденькими светлыми волосами, зачесанными набок. Амелия с тоской посмотрела на тонкий острый, как клюв птицы, нос, потом невольно перевела взгляд ниже пояса, и ей показалось, что ширинка затёртых джинсов приветственно шевельнулась. Парень застенчиво улыбнулся, сияя красными глазами, и вытер кровавый потёк со щеки.

— Заходи. — Он приглашающее распахнул дверь. — Я — Адриан.