Происшествие в городе N под Рождество (гет)

___

В городе N стояла такая пора, когда прощальное убранство садов и парков вспыхивает пламенными красками и проливается безутешными вдовьими слезами на мостовые. Пора непромокаемых зонтиков и резиновых сапог до колена.

Прикрываясь зонтиком, Ева Лихтенштейн сошла со ступени трамвая и передала свой багаж брату. Баш привычно подхватил небольшой саквояж подмышку и направился к небольшому домику, отданному сельскому учителю под временное жилище. Его строгий зелёный костюм отдавал военным прошлым, а короткие волосы сестры отдавали дань современной моде.

В доме пахло пылью и стариной, в углу громко тикали большие часы, которые остались от прошлых хозяев, и до сих пор исправно отмеряли время. Книжный шкаф был почти пуст, несколько трудов по философии соседствовали с женскими романами. В кухне было холодно, и Цвингли первым делом пошёл справиться об угле, пока Ева разбирала вещи и прибиралась в комнатах, обживая дом и делая его похожим на прошлый.

Утром они так же вдвоём отправились в школу. Ева в этом году заканчивала своё обучение в пансионе, а Баш учительствовал, преподавая математику и эконометрию.

И так изо дня в день. Школа, уроки, тихие вечера вдвоём.

— Почему твой брат никуда не ходит? — спрашивали её одноклассницы.

Кому дело до брата Евы? Это её брат и ничей больше. Он всегда рядом, защитит и поможет... Что будет делать она, если однажды его не будет рядом? Пропадёт.

— У нас не так много денег, чтобы веселиться по отдельности. Мы экономим и поэтому вечера проводим вдвоём.

— Жалование учителя и впрямь небольшое, но регулярное, к тому же ты получаешь повышенную стипендию...

— У него не так много свободного времени! Баш много работает и продолжает своё образование...

Кажется, всё это легко объяснить, но семя сомнения уже упало на плодородную почву. Всё своё свободное время её брат проводит рядом с ней. Помогает с домашними заданиями, читает возле неё, когда она берётся за свою работу. Ева никогда не чувствует себя в одиночестве. И одна лишь мысль, что он может однажды пойти на прогулку с другой, доводит её до исступления.

Но его, кажется, никто не интересует. Никто и ничто кроме неё и их общих вечеров. Днём сухой и серьёзный учитель вечером становится любящим и заботливым братом.

До Рождества остаётся ещё несколько дней, а в гимназии вовсю идут приготовления к праздничному вечеру. За окном тихо ложится снег, а дворник вдвоём с директором принесли в зал ёлку, и теперь девушки расправляют ветви срубленной утром ели. К вечеру у каждой из воспитанниц приготовлен праздничный наряд.

Ева выбегает из школьной лаборатории, забыв закрыть дверь, чтобы отмыть руки от чернил, впитывающихся в кожу за считанные секунды. Кожа на руках розовеет под струёй холодной воды и не выдерживает долгое взаимодействие с пахучим дегтярным мылом. Вытирая руки о передник, она возвращается к лаборатории и сталкивается в дверях с директором. Людвиг Байльшмидт — высокий статный мужчина пугает её одним своим неожиданным появлением. Ева краснеет и отступает, пытаясь дать ему дорогу, но тот так же вежлив и даёт дорогу ей, с любопытством рассматривая миниатюрную отличницу.

— Это ваша работа? — он бросает взгляд на стол, где расположились инструменты и какой-то столь же миниатюрный прибор, почти погребённый под лентой бумаги.

— Да, господин Байльшмидт. Только он ещё не готов...

___

Вечером гимназия предстаёт освещенной множеством огней, и по окончании занятий никто не уходит домой, предпраздничная суета накрывает маленький школьный мирок. Гимназистки переодеваются, гимназисты волнуются перед встречей с девушками. Учителя и старосты заканчивают последние приготовления, а из зала уже доносится музыка, это репетирует школьный оркестр.

Директор привычно чеканит шаг, он останавливается перед малочисленной семьёй Баша и быстрым кивком приветствует его и сестру.

— Вы позволите мне пригласить вашу сестру на первый танец? — его голос создан для того, чтобы раздавать команды. Ева вздрагивает от резких нот, но приседает в лёгком реверансе и, дождавшись кивка брата, вкладывает свою маленькую руку в ладонь партнёра, который уже обнимает второй рукой её стройную талию, заключённую в тугой корсет.

— Раз-два-три... Раз-два-три... — они кружатся, будто две механические куклы, их движения выверены, но напряжение делает их слишком скованными.

Цвингли не сводит глаз с сестры, не обращая никакого внимания на взгляды и намёки со стороны гимназисток и молоденьких гувернанток, которым не хватило смелых кавалеров.

___

На следующее утро в её потайном кармане позвякивают монеты. Ева Лихтенштейн, лучшая ученица потока сбегает с Права и оказывается в городе одна, задерживается на улице, потому что не может налюбоваться первым снегопадом в этом году, который ложится ровным слоем на грязную мостовую, укрывая усталый от смога город и делает его неузнаваемо чистым.

Одна цель ведёт её в ювелирный магазин, а вечером её брат к собственному изумлению видит на своем столе небольшую зелёную коробочку, обвитую красной лентой и, развернув, обнаруживает в ней золотую цепочку для часов.

— Что это, сестра? — в его зелёных глазах легко читается неудовольствие. Ева вздрагивает и, поймав нотки гнева в голосе, отворачивается, не желая, чтобы он увидел влагу в её глазах

— Это тебе от меня, братик. Эта цепочка идеально подойдёт к твоим часам.

Она никогда не могла дождаться до Рождества, чтобы вручить подарок. Прятать и ждать заветного часа — это не про неё. Нет, купленный или сделанный своими руками, он оказывался в руках брата в тот же вечер.

И теперь она подошла к нему и осторожно поцеловала в щёку.

— Ева, ты хоть помнишь тот день, когда мы встретились? — Баш вздрогнул от поцелуя, будто её губы были ледяными.

— Я всё помню, братик... — опустив голову, она накрыла его руку своей маленькой изящной ладошкой, как у большинства аристократок, не видевших тяжёлой работы. — Я погибала от бедности и голода, тогда ты сказал, что поможешь мне. И с того дня ты мой братик...

— Всё верно... — в голосе Баша сквозит горечь, но он пытается скрыть её за строгостью. — Откуда у тебя деньги на такую дорогую вещь?

— Их мне дал наш директор на хранение, пока я не смогу их вернуть.

Цвингли тяжело опускает ладони на стол и поднимется, набирая воздуха в лёгкие, будто собираясь с мыслями, но замирает, так и не произнося ни слова. Через мгновение он опускается в обратно в кресло и шумно выдыхает.

— Я должен был поговорить с тобой об этом ещё несколько дней назад. Но тогда мне это казалось абсурдом. Сядь, пожалуйста.

Ева садится и складывает руки перед собой на коленях.

— Ты знаешь, что я, как твой брат, являюсь ещё и твоим опекуном до наступления совершеннолетия. Поэтому я должен заботиться о тебе и делаю это с удовольствием, — на его губах проявляется робкая улыбка. — Но это не может длиться вечно. Намедни Людвиг Байльшмидт пришёл ко мне с просьбой.

— С просьбой?

— Да, с просьбой отдать ему тебя в жены. Я... — он остановил сестру жестом. — Я видел, что на вечере в гимназии он ухаживал за тобой. И понимаю, что ты уже почти взрослая и можешь сама решать свою судьбу. Поэтому я сказал ему, что поговорю с тобой, прежде чем дать ответ. Но вот теперь, поскольку я вижу, что ваши отношения вышли на такой уровень, что ты принимаешь от него денежные подарки, я не имею морального права удерживать тебя от выгодной партии.

Тишину можно было взбивать, как перину, есть ложками, густая и вязкая, она обволакивала комнату подобно туману или смогу, но вскоре Ева поднялась и осторожно улыбнулась, не показывая своего удивления и растерянности.

— Ты прав, брат, ты не сможешь изменить нашего с ним соглашения. Поэтому прими, пожалуйста, эту цепочку в знак моей благодарности и любви.

Сказала и выбежала из комнаты, будто её, хрупкую и лёгкую, сдуло порывом сквозняка.

___

Надев очки на нос, Ева выбирала необходимые детали из коробки, которую она только что вытащила из-под своей кровати. Винтики, шайбочки, шестерёнки, магнитики и прочую мелочь. Девушка рассматривала их на свету лампы и бросала обратно, либо оставляла на покрывале.

Стоило ей услышать шаги, как ящик был задвинут обратно, а в руках оказывалась книга. Но дверь в её комнату оставалась закрытой и, немного погодя, девушка снова осторожно выдвигала ящик и расстилала на полу пергамент с эскизами и чертежами собственного производства.

Баш несколько раз подходил к двери в комнату сестры, готовый высказать ей всё, что чувствует, но замирал и возвращался обратно в свой кабинет, пытаясь отвлечься работой. Цепочка для часов так и покоилась в коробке между разбросанных бумаг. Короткие ухоженные ногти впивались в ладони.

Не желал он просто так расставаться с собственной сестрой, которая за столько лет стала ему больше, чем родной, но придумать не мог повода отказать директору.

Дорогая сестра,

Ты знаешь, что я с радостью забочусь о тебе и готов делать это ещё очень и очень долго. Не знаю, насколько твои чувства к нашему общему знакомому глубоки, но уверен, что никто и никогда не будет любить тебя крепче, чем я.

Если бы не суждено было много лет назад стать твоим названным братом, я бы уже сейчас просил твоей руки и был бы счастлив услышать согласие. Но ты свободна и вольна распоряжаться своим сердцем, а я навсегда останусь твоим заботливым старшим братом, даже если другой мужчина примет на себя мои обязанности. Ты можешь быть уверена в моих чувствах...

Скомкав лист пергамента, Баш снова взялся за перо.

Дорогая, любимая Ева,

Я не хотел думать о том, что пройдут какие-то несколько лет, и ты станешь совершеннолетней, а тогда сможешь избрать свой путь самостоятельно, покинешь наш общий дом и станешь чьей-то чужой женой. Умом я понимаю, что это неизбежно, но сердце моё противится этому. Со стыдом признаюсь, что, будь моя воля, я сегодня же собрал вещи, и мы уехали бы из этого города далеко отсюда, где не будет никаких мужчин, которые могли бы тебя забрать.

Что ждёт меня после твоего ухода? Одиночество. Вряд ли я встречу другую такую, как ты, способную понять меня и принять таким, какой я есть, терпеть все мои привычки и полюбить, как сделала ты. Моя трагедия в том, что ты относишься ко мне так, как если бы я был твоим родным братом. И я не знаю, были бы твои чувства такими же, если бы между нами не стояло родство, скрепляя наши судьбы и разъединяя их одновременно.

Не знаю, наберусь ли я смелости высказать тебе мои чувства? Вряд ли это произойдёт. Пергамент всё стерпит, но мне невыносимо будет видеть краску стыда на твоём лице...

___

Утром после Рождества, проведённого в сомнениях, у доски, на которой обычно висело расписание, собралось такое столпотворение, что Баш едва пробился меж галдящих учеников. Объявление было написано рукой Евы. Это он узнал сразу. Но для чего та решила собрать половину школы в большом зале, не мог понять. Неужели его маленькая сестра собирается объявить о помолвке на всю школу?

Актовый зал был на половину пуст, большинство учеников решили посвятить перерыв своим делам, а сюда пришли только самые любопытные, не считая подруг Евы и нескольких учителей. Баш заглянул, делая вид, что проверяет своих студентов, но увидел Еву, мило беседующую с директором, и остался, снедаемый сомнениями.

— Я думаю, что все, кто должен был, собрались, — её голос звучал слабо и не мог заглушить гул небольшой толпы.

Тогда вперёд вышел директор, и первые же звуки его голоса заставили людей замолчать.

— Мы собрали вас здесь, потому что одна из наших учениц хочет продемонстрировать своё изобретение. На мой взгляд, это маленькое чудо.

Он кивнул девушке, и Ева выкатила стол и накрытое белым покрывалом нечто на середину подиума.

Цвингли не мог поверить собственным глазам и ушам. Он знал, что Ева талантлива, но настолько, чтобы поразить всегда серьёзного и резкого немца! Этого он не мог и предположить. И конечно того, что Ева что-то скрывала от своего любимого брата.

Пока он раздумывал, покрывало было сорвано, и удивлённый шёпот пронёсся по залу. Баш вышел вперёд, чтобы разглядеть необыкновенное устройство. Механический человечек будто бы вот-вот должен был сорваться и побежать по лентам двух маленьких конвейеров под его ногами.

Ева задрожала от волнения и подбежала к растерянному брату, сжала его руки, подводя к аппарату. Он не мог поверить что то, что он видит, собрала сестра, но ободряюще сжал хрупкие плечи, и, немного осмелев, она положила ладонь на ручку в форме вытянутой лилии, а потом трижды повернула до характерного щелчка, натягивая пружину, а, когда отпустила, то по залу пронёсся нестройный восхищённый возглас. Механическая кукла побежала по бумаге и, где она ступала одной ногой, на заготовке отпечатывался герб города, а, где другой — герб гимназии со всеми почтовыми отметками.

— Это марки!? — воскликнул кто-то из первого ряда.

Баш оторвал часть ленты с рисунком и взмахнул ею, внимательно рассматривая. Краска быстро сохла и не смазывалась, задняя часть была промазана клеем, как и положено. Маленькие гильотины, которыми, к удивлению всех, управляли такие же маленькие механические куклы, ровно нарезали ленту на стандартные прямоугольные марки.

— Братик... — Ева снова взяла его за руку и вывела из зала, пока собравшиеся обсуждали её изобретение, а за его работой следил директор. — Я хотела сделать тебе сюрприз. Автопримарк — моя собственная разработка, и господин Байльшмидт заплатил мне аванс за будущий сертификат, который по его словам мне вручат в ратуше через несколько дней. Моя автоматическая машина будет усовершенствована, и она будет снабжать школу и весь город почтовыми марками, в этом и была моя договорённость с господином директором. Его предложение руки и сердца я отвергла, и он принял это, как положено благородному господину, — она достала цепочку и пристегнула к его часам, заботливо пристёгивая второй конец к нагрудному карману его пиджака. — Если ты думал, что я могла покинуть тебя, то ты ошибался. Я никогда не променяю тебя, дорогой братик ни на кого в нашем тесном мире. Ни один мужчина в мире не заменит мне тебя.

Сердце Баша пропустило удар. Он заглянул в зелёные глаза сестры и... снова промолчал о своих чувствах, ведь кто знает, что имела в виду Ева.