Свободные люди (джен)

У каждого есть секреты, большие или маленькие, но есть обязательно. Павлик свой хранил в старом-престаром сарайчике. Это ветхое, дунь — рассыплется, сооружение пережило все бои за Военные склады и не хранило в своих сумрачных недрах ничего, кроме пыли и паутины. Никто им не интересовался, никто туда не ходил. До определённого момента.

Однажды, отоспавшись после дежурства, Бубен направлялся к пищеблоку за пайкой, но тут обратил внимание, что у сарайчика стоит Миклуха и с живейшим интересом на лице к чему-то прислушивается. Бубен подошёл, постоял, но в сарае было тихо.

— Что? — спросил он.

— Тихо, — прошептал Миклуха. — Слушай, вот сейчас.

Бубен послушно прижался ухом к шершавым доскам, и вдруг до него донеслось еле слышное:

— Ыых… Ыых…

Свободник отскочил и потянулся к пистолету, но Миклуха, давясь от смеха, схватил его за руку и потащил к административному зданию. Они едва успели спрятаться за углом, как дверь сарайчика приоткрылась. В образовавшуюся щель высунулась голова и настороженно осмотрелась. Убедившись, что на горизонте никого, из сарая вышел Павлик, прикрыл дверь и окольными путями направился к казармам.

— Видал? — гоготнул Миклуха.

— Ага, но ничего не понял.

— Иду я к арсеналу, — начал рассказывать Миклуха, — а на охране никого, прикинь.

— Так ведь Павлик сегодня и должен…

— Ну да! Я такой выхожу и охране на улице — что за дела и где этот долбоящер? Говорят, ушёл отлить и уже минут пятнадцать как. Я на поиски, гляжу, а он в сарайчик заходит. Гы…

— И что он там делал? Не отливал же.

— Молился, — серьёзно сказал Миклуха.

— ?!

— Да-да, и не смотри так на меня. Павлик молился всемогущему богу Онану. Причём в рабочее время, бросив ответственный пост на произвол судьбы.

Бубен хотел что-то сказать, но поперхнулся. Потом заржал. Потом ужаснулся. Это каким же надо быть дятлом, чтобы бросить арсенал (!) без присмотра только потому, что эротические фантазии одолели.

— Придётся воспитывать, — сказал Миклуха, — а то с такой охраной мы базу не удержим.

В густых вечерних сумерках утомлённый молитвами Павлик возвратился в казарму, завалился на койку и мгновенно уснул. Спал он так крепко, что не видел и не слышал, как возле койки сгрудилось несколько тёмных силуэтов. Переругиваясь хриплым шёпотом и время от времени хрюкая от смеха, они производили над спящим Павликом какие-то действия. Потом неслышно разошлись.

Утро встретило грозой и ненастьем. Разлёживаться под громовые раскаты и барабанное стаккато дождя было нереально, поэтому все поднялись довольно рано. Проснулся и Павлик. Он смачно потянулся, но вдруг обратил внимание, что все на него пялятся и спросил:

— Что?

— Да ничего, — ответили ему, но Павлик жопой чуял, что что-то не так.

Весь ужас ситуации обрушился на него только в сарайчике. Собравшись приступить, так сказать, к заутрене, Павлик обнаружил, что ладони покрыты жёсткой рыжей шерстью. Осмотрев в скудном свете зажигалки объект поклонения, он увидел неприятную сыпь лилового цвета.

Пару минут Павлик сидел, медленно наливаясь ужасом, потом бросился к единственному на базе человеку, у которого хранились все запасы медицинских препаратов и лечебных артефактов — Миклухе.

Там адепта бога Онана ждал ещё один неприятный сюрприз. У Миклухи сидела целая толпа, а на столе лежал задроченный во всех смыслах журнал «Playboy». Его, Павлика журнал, найденный недавно в рюкзаке убитого наёмника.

Увидев взволнованного, с глазами навыкат Павлика, все разразились обидным ржанием, а кто-то с шутливым поклоном протянул ему бритвенный станок и пузырёк ацетона. Тут только Павлик заметил, что шерсть на ладонях приклеена, а руки некоторых парней обляпаны лиловой краской. Он хотел было убраться с глаз долой подальше, но его остановил Миклуха.

— Ещё раз бросишь пост, пиписоид твой с корнем вырву. Впитал? Ну всё, иди.

Так Павлик стал атеистом и оставался им до тех пор, пока не пришиб его один шустрый одиночка.