Архивариус (джен)

Работу в архиве традиционно считали одной из самых скучных. Все равно ничего особенного в подвале старинного здания не хранилось. Мало-мальски ценные документы нужно охранять соответствующим образом, а мы... Мало что можем. Шеф — второй уровень, оперативники — четвертый-пятый. Но область маленькая, работы немного, так что справляемся.

Справляются. Я-то так, для галочки.

По диплому моя профессия обозначалась некрасивым словосочетанием «специалист архива». Название это мне не нравилось, веяло от него новомодными дурацкими терминами типа «оператор уборочной техники», но вот смысл! Например, расшифровать дневник современницы Лермонтова и прочитать на пожелтевших страничках что-то вроде «Не понимаю, отчего все в таком восторге от стихов Михаила? Посредственность!» Ради таких моментов стоило дышать древней пылью и каталогизировать бесконечные документы...

Я планировала аспирантуру, собиралась писать диссертацию... Но дозорные встретили меня раньше, чем я успела хотя бы выбрать направление научных интересов, так сказать.

Обнаружила меня Леночка, одна из оперативниц. Совершенно случайно — очень уж у меня настроение было хорошее, когда мы столкнулись в магазинчике возле дома. Небывалое дело — тётя Клава не стала обсчитывать меня на традиционные два рубля «за пакет». Потом выяснилось, что я случайно реморализовала её своим хорошим настроением, совсем чуть-чуть и ненадолго. Но этого хватило, чтобы Леночка меня заметила и «повела».

И не успела я оглянуться, как уже была Светлой Иной шестого уровня. Трехмесячное обучение в Москве, стипендия, в четыре раза превышающая заработок родителей, стажировка в Хельсинки. В аспирантуру я, конечно, не пошла, хотя мама причитала будь здоров. Что моя «удачная работа» временная, а степень кандидатская — всю жизнь кормить будет. Ох, мамочка, если бы ты только знала...

В Ночной дозор я напросилась сама. И именно в Псковский, именно архивариусом, хотя предлагали остаться в Москве... Сейчас-то я понимала, что шестой уровень — ерунда по меркам Москвы или даже Нижнего, все было продумано заранее: и мои сомнения, и предложения шефа Московского дозора, и вообще — всё.

Никакой особенной надобности в архивариусе отделение Ночного дозора Пскова и Псковской области не испытывало. Но когда на всю область всего-то тридцать два зарегистрированных Иных, и семнадцать из них — Тёмные, дозорные начинают ценить каждого потенциального помощника. Ведь даже слабенького архивариуса можно быстро подтянуть на пару уровней, накачать энергией, а если понадобится — вооружить заряженными более опытными людьми... Иными... амулетами.

Если бы мне сказали это напрямую сразу, я бы ни за что не согласилась. Но круги по воде порой движутся крайне медленно, и только один за другим. К моменту, когда мне всё стало ясно, я уже стала своей в старинном особняке на улице со звучным названием, что есть в каждом городе как пережиток советского времени. И весьма плохо представляла себе, что значит быть Иной, не работая в Дозоре. Ведь даже никчёмный архивариус имеет право на большее, чем одно воздействие седьмой степени раз в год.

Лена говорила, что я просто ещё слишком маленькая. Слишком человек. И просто пока ещё не понимаю, что никакая магия не заменит тихой обычной жизни.

Наверное, Ленка права. Она перевёртыш и начала работать в псковском Дозоре за сто лет до моего рождения.

* * *

Как таковой архивной работы в нашем Дозоре было мало. По сути, я занималась этим пару дней в месяц от силы. В остальном же — статистика, отчёты для московского офиса, работа с шаром... Я умела многое по чуть-чуть, как и все в нашем небольшом отделении. Когда дозорных мало, любой старается быть полезным во всем. Любой Светлый.

С Тёмными я за эти два года сталкивалась полтора раза.

В первый раз я встретила недалеко от дома вампира. Никакого криминала, законопослушный, зарегистрированный вампир, с готовностью показавший мне метку, светившуюся в Сумраке синим.

Во второй — когда мы с Ленкой проводили стандартный рейд по выявлению потенциальных Иных и нашли девчонку лет десяти. Одновременно с Тёмными. Анна, ведьма из Дневного Дозора, настаивала, что первыми Лизу заметили именно они, кроме того в родственниках у нее значился вампир. Шеф тогда почти собрался писать официальный протест в Москву — аура у Лизы была чётко Светлая, — но Тёмные внезапно дали обратный ход. Подозрительно, конечно, но отказываться мы не стали. Не в том положении.

Жаль, что просчитать последствия этой мелкой уступки наш аналитический отдел в лице хорошего, но немного безалаберного мага Андрея, был не в состоянии. А ведь Тёмные никогда и ничего не делают без выгоды.

Сегодня был третий раз.

Шефа Дневного Дозора я видела и раньше — Иван Сергеевич работал в экскурсионном отделе Псковского крома, как бы странно это не звучало. А вот женщина рядом с ним не показалась мне знакомой. На казённом жёстком стуле она восседала с таким видом, словно на голове у неё красовалась корона Англии как минимум. Красивое лицо, шикарные волосы. Хотя что это я, даже мне под силу навести такой морок, что все парни влюбляться будут!

Смотреть сквозь Сумрак без разрешения я не любила, но нужно же знать, с кем имеешь дело! Ведьма. Аура у неё была интересная, никогда не видела ничего подобного. Впрочем, не так уж много ведьм я встречала, тем более — такой силы. Первый уровень, никак не меньше. А если она ещё и маскируется... Ого! И что же Высшей Ведьме могло понадобиться в заштатном Дозоре?

— Присядь, Ира, — наконец соизволил проснуться шеф. — Иван Сергеевич просит оказать небольшую помощь Марье... Э…

— Андреевне, — подсказала ведьма ледяным тоном.

Странно, вроде бы она не настроена враждебно. Привыкла со всеми разговаривать как со слугами?

Смысл слов дошёл до меня позже. Дневной Дозор просит о помощи. Меня. И шеф считает это нормальным?! Очевидно, что считает, иначе даже звать бы меня не стал! Он всё обдумал и согласен!

— То есть я должна...

— Вы лично никому ничего не должны, Ирина, — перебил меня Иван Сергеевич. — Ваш Дозор — должен. Мы допустили, чтобы вы повернули Елизавету Тищенко к Свету.

— Разумеется, лишь потому, что её потолок — седьмой уровень, — вставил шеф.

Иван Сергеевич сделал вид, что ничего не услышал и продолжил:

— Ваш Дозор получил уступку. И мы просим расчёта. Никаких ужасов. Ни дополнительных лицензий, ни чего-то ещё в таком духе. Всего лишь небольшая консультация. По вопросам литературы, так сказать.

То есть, по специальности. Круто. Ничего не скажешь.

— А подробнее можно? — вышло жалобно, но ничего не попишешь.

— А подробнее вы услышите, если согласитесь, — произнесла Марья Андреевна, глядя прямо на меня.

«Боишься, волшебница?»

«Боюсь, — вскинула я подбородок. — А ты бы на моем месте не боялась?»

«Нет. Но ты правильно боишься».

Ведьма на мгновение закрыла глаза. Мне показалось, будто за окном мелькнуло чёрное крыло. Ворона, что ли?

— А что, если вы?..

— Клянусь, что не причиню никакого вреда сотруднице Ночного Дозора Ирине Кривошейко, — скучным голосом сказала Марья Андреевна. — Клянусь, что мне нужна лишь консультация по личному вопросу. Клянусь, что не замышляю никаких действий в пользу Дневного Дозора и Тьмы в целом. Клянусь, что необходимая мне информация не способна принести в мир зла. Да будет Тьма свидетелем моих слов.

— А... — я закашлялась. Я слышала о том, как призывают изначальные силы, но никогда до этого не видела, как эти самые силы откликаются на зов. Что я должна сделать? Поклясться Светом? Но в чём?

Чёрный сгусток Тьмы над раскрытой ладонью ведьмы ждал, чуть заметно шевелясь.

— Достаточно сказать: «Пусть Свет будет свидетелем твоих слов», — тихо подсказал шеф.

— Пусть Свет будет свидетелем твоих слов, — послушно повторила я. Над моей ладонью появился лепесток белого огня. Ведьма протянула мне руку.

— Спасибо, Светлая Ирина, — без тени улыбки сказала Марья Андреевна.

И совсем не больно! Ни капельки!

Вот же чёрт.

* * *

— Холодно тут у тебя, — зябко повела плечами ведьма. — Почему заклинание не наложишь?

Об этом спрашивали все, кто впервые спускался в архив, с таким искренним изумлением, что мне даже не хотелось ехидничать.

— Документы должны храниться при определенной температуре и влажности. Не слишком холодно, не слишком жарко, — отрапортовала я. — Плюс бумага и клей реагируют на перепады температурного режима, а это значит...

— Не темней тебя, — усмехнулась ведьма: и моей лекции, и двусмысленности собственных слов. — Знаю, что это значит. Но на себя-то заклинание наложить можно?

Я пожала плечами. Этот вопрос задавал каждый второй.

— Предпочитаю тепло одеваться, пить горячий чай и почаще подниматься наверх. Это же не простой архив. Многие документы реагируют и на магию тоже.

Марья Андреевна на мгновение задумалась, прежде чем согласно кивнуть:

— Разумно. Я буду черный с сахаром.

Поймала мой недоумённый взгляд и пояснила:

— Я не читала твои мысли. Просто было понятно, что ты рано или поздно предложишь чай. Ты же Светлая.

Отчего-то последние слова прозвучали совсем не обидно, хотя из уст Тёмной должны были казаться чуть ли не диагнозом. Психиатрическим.

— Объясните сначала, что вам нужно?

Она посмотрела на меня с легкой полуулыбкой. У ведьмы были странные, хотя и очень красивые глаза: вроде бы зелёные, а вроде и жёлтые. Но ведь жёлтых глаз не бывает?

Ага. А ещё не бывает ведьм, оборотней и магов. И Сумрака.

— Мне нужны черновики Пушкина.

— Тогда вы не по адресу, — ответила я с облегчением: вот как всё хорошо и быстро разрешилось. — Большинство из них хранится в Ленинской библиотеке, в Москве.

— Я была там, — мягко ответила ведьма. — Чтобы сэкономить время, скажу, что я была также в Российской национальной библиотеке в Питере, а также в РГАДА. И везде, где хранятся рукописи поэта, я была. Я не первый день этим занимаюсь. Я посетила всё, кроме Михайловской усадьбы.

— Но там нет литературного архива как такового, это музей-заповедник, главная его ценность — природа, дома, аллея Керн, — запротестовала я. — Там практически нет...

— Вы мыслите, как человек, — оборвала меня Марья Андреевна. — Иногда это полезно, ведь мы живем на этом свете так долго, что забываем даже свои истинные имена. Но сейчас мне нужно, чтобы вы подумали, как Иная. Мне нужны черновики, которых нет в этом мире.

Теперь я поняла, о чем говорит ведьма. Сумрак хранит мысли, чувства. В Сумраке можно прочесть газету, увидев при этом настоящие заголовки, то, что на самом деле хотел сказать журналист. В Сумраке можно посмотреть кино без спецэффектов и грима, только зачем?

Я никогда не пробовала вытащить из Сумрака то, что он хранил — настоящие эмоции творцов, истинный смысл их сюжетов. Это тяжело. И бессмысленно, представляет интерес только для тех Иных, кто жизнь положил на изучение какого-нибудь Образа Прекрасной Дамы или истинных мотивов Гитлера, например. Таких мало.

Логично, что ведьма приехала именно сюда. Здесь поэт родился, здесь провёл много лет — и по собственной воле, и по воле вышестоящих. И именно здесь он был похоронен — колоссальный приток энергии. Если и искать где-то сумрачные черновики Пушкина — то только здесь, в Псковской области. Даже жаль, что я-то не любитель. Такую диссертацию можно было бы написать! Всем на зависть.

Если бы меня ещё волновали эти бессмысленные человеческие игры, конечно.

— Зачем я вам? — задала я закономерный вопрос. — Я волшебница шестой категории, я почти ничего не умею.

— Тебя хвалят как хорошего архивариуса, — и бровью не повела ведьма. — У тебя талант к систематизации. И ты Светлая. Это ключевой фактор, если честно.

— Почему? — не поняла я.

— Для патриотки своей области ты поразительно мало знаешь о Пушкине, — усмехнулась Марья Андреевна. — Вопрос на миллион: кто жил в Михайловской усадьбе практически безвылазно, ожидая появления блудного поэта?

— Арина Родионовна, — на автомате ответила я. — И что с того?

— Ты действительно не в курсе? — удивилась ведьма. — Няня поэта была Светлая. Слабенькая, седьмого ранга. Но её сил хватило, чтобы поставить на усадьбу защиту. Тёмный может попасть туда только по приглашению Светлого.

Ах, вот оно что. Интересно, каково простым законопослушным Тёмным, что просто хотят побывать на родине поэта? Ведь есть же и такие? Подают прошение в Дозор, просят сопровождающего? Вряд ли. Скорее всего, отказываются от экскурсии и уходят прочь, стараясь побыстрее забыть о своем глупом желании.

— Поэтому вам нужна я.

— Поэтому мне нужна ты, — без тени улыбки подтвердила Марья Андреевна. И, прежде чем я успела обидеться, добавила: — И потому что у тебя талант к систематизации.

* * *

До Михайловской усадьбы можно было добраться на автобусе, но шеф, с чего-то расщедрившись, выдал мне машину. Водить меня учили как обычного человека, поэтому за рулем я до сих пор чувствовала себя, словно пресловутая обезьяна с гранатой. Вдобавок, присутствие рядом незнакомого и очень опасного человека, то есть Иного, очень меня напрягало, несмотря на клятву. Все-таки, Тёмные весьма и весьма преуспевают в хитростях и обмане на протяжении всей истории наших отношений.

Почти всю дорогу Марья Андреевна молчала, уставившись в свой блокнот. Я никогда не читала чужие записи, но, даже мельком бросив взгляд, заметила, что писала она не по-русски.

Впрочем, стоило догадаться, что имя вымышленное. Ведьма такого уровня наверняка живет на земле не одну сотню лет, есть время на то, чтобы выучить какой угодно язык, научиться притворяться кем угодно. Может быть, через сто лет я смогу говорить на финском или английском без малейшего акцента, хотя всю стажировку мучилась — в Сумраке не важно, знаешь ли ты другой язык, но если все время заходить в Сумрак, чтобы задать простой вопрос преподавателю или сокурснику, силы быстро иссякнут.

Сумрак любит новичков, не умеющих правильно расходовать энергию. Как паук любит муху, которая дёргается в паутине снова и снова, не умея ни спастись, ни умереть быстро.

Ведьма впервые открыла рот, когда мы парковались.

— Ты же здесь наверняка была?

— Да, — коротко ответила я.

«Лет пятнадцать назад, на школьной экскурсии».

— У вас, у русских, есть много забавных особенностей, — тонко улыбнулась Марья. — Например, вы можете чаще бывать в другом городе, чем в окрестностях собственного.

И после этого она утверждает, что не читает мои мысли!

— Вероятно, дело в огромных пространствах, — пожала я плечами. — Или в национальном менталитете. Или всё потому, что Венера во втором доме.

— А это действительно так? — развеселилась ведьма.

— Понятия не имею. Никогда не любила астрологию, — подытожила я и направилась к кассе. Я ожидала, что Марья предложит пойти через Сумрак и не тратить время попусту, но она промолчала.

Когда я вернулась, она что-то говорила в пустоту, слегка склонив голову на плечо.

— Не говори мне о надежде. Я слишком хорошо знаю, что такое надеяться впустую, ведь... — она увидела меня и осеклась.

— Я... я не подслушивала! — вырвалось у меня помимо воли.

Ведьма смотрела на меня со злостью, слегка прищурившись, но, вроде бы, не плела никаких заклинаний, чтобы рассеять меня по ветру. Впрочем, колдовство ведьмы тем и опасно, что она может использовать для него даже собственные волосы. Поэтому то, что она не тянула силу из Сумрака, ни о чем не говорило.

Я прокашлялась.

— Вы знаете, как снять защиту? Что я должна сделать?

Марья моргнула. Жёсткое выражение ее лица исчезло, словно и не было его. Она глубоко вздохнула и ответила:

— Просто иди рядом. Должно сработать.

И мы пошли. Я ругала себя предпоследними словами, последние оставив для шефа и этой ситуации в целом. Лучше бы я сегодня заболела. На неделю. На месяц. Лучше бы я ногу сломала!

Марья резко остановилась, дёрнув меня за руку.

— Никогда, никогда не говори таких вещей. Даже в мыслях!

Теперь она выглядела ещё страшнее. Глаза её отчетливо блестели жёлтым. Это выглядело... пугающе. Но вместо того, чтобы испугаться, я возмутилась:

— Вы всё-таки читаете мои мысли!

— Не специально, — ответила Марья без малейшего раскаяния. — Но ты должна понять, что каждое слово Иного, даже не произнесённое вслух, обладает огромной силой.

— Да какая там сила! — отмахнулась я. — Шестой уровень...

— Еще одно «никогда», — менторским тоном сказала ведьма, — никогда не умаляй собственных возможностей.

— Но...

— Я всё сказала, умному достаточно. Пойдём, — отрезала она.

* * *

Неделя прошла на редкость однообразно. Каждое утро в одно и то же время Марья Андреевна приходила к зданию Дозора, идеально одетая и удручающе прекрасная. Я честно старалась не опаздывать, а поспать любила, поэтому рядом с ней выглядела по меньшей мере нелепо в потёртых джинсах и с традиционным пучком. Странное дело, никогда раньше меня не смущал собственный внешний вид: важно были только то, насколько хорошо я учусь или работаю.

Кофе я по старой студенческой привычке брала с собой в термосе. Марья неизменно отказывалась, я не настаивала, но на следующий день снова предлагала. На пятый она не просто согласилась, но и вынула пачку печенья. Жизнь, взбаламученная появлением странной Тёмной, налаживалась, но понятнее оттого не становилась.

За неделю мы успели обойти Михайловскую усадьбу по третьему кругу, исключая только самые новые административные постройки. Разумеется, по большей части в Сумраке, но работники и экскурсоводы начали на третий же день задавать вопросы. Разные и много.

Разрешения даже на минимальное воздействие шеф не давал, так что я старалась улыбаться как можно идиотичнее, чтобы как-то скомпенсировать холодность своей спутницы. Сказку о выборе темы для диплома сотрудники вроде бы скушали, но смотреть странно продолжали. Наверное, потому, что мы не делали ни черта полезного, на их взгляд — ходили и таращились вокруг. Усадьба была пропитана эмоциями, памятью, впечатлениями огромного количества людей, живших здесь когда-то, приезжавших в гости, пришедших на экскурсию. Вычленить из этого потока нужное было трудно, но невероятно интересно. Я вообще всегда любила скучную, однообразную работу, с каждый разом выполняя пассы все лучше и точнее. Уже к концу первого дня у меня получалось быстрее, чем у Марьи.

Черновиков, да и просто знаний о Пушкине и усадьбе, мы нашли столько, что хватило бы уже не на одну диссертацию: первоначальный финал «Евгения Онегина», откуда на самом деле Пушкин взял идею «Капитанской дочки», что и в каком году построили, какие помещения действительно сохранились со времен поэта, а какие — были построены уже его сыном, память о пожарах, рождениях и смерти. И так далее, и так далее, и так далее…

Я описывала каждую находку, Марья слушала с интересом и горящими глазами, но по ее лицу я понимала — не то, всё не то.

Не то на пятый, не то на шестой день я спросила:

— Возможно, если вы расскажите мне, что именно нужно, дело пойдет быстрее?

Она задумалась. Ей-богу, действительно задумалась! Но не ответила, только блеснули ее странные, нечеловеческие глаза.

* * *

На седьмой день я увидела, как Марья, закрыв глаза, ощупывает один из стульев, что-то бормоча себе под нос. Стул был хорош, как и всякая истинно качественная вещь, он пережил пожары, войны и смену власти с достоинством. Он отлично просматривался и в Сумраке в почти неизменном виде — на нём, вероятно, частенько сидела Арина Родионовна, или кто-то еще из Иных. Дерево очень хорошо аккумулирует магию.

— И что ты предлагаешь? — донесся до меня её шёпот. — У меня просто не осталось больше вариантов… В Болдино пусто, здесь — пусто. Такое ощущение, что он вообще не думал, сел и написал. Талант…

Я поскорее отошла подальше, чтобы Марья снова не заподозрила меня в том, что я нарочно подслушиваю. Хотя я-то тут была совершенно не причём! Говорить надо тише, с кем бы она там ни общалась.

Болдино. Значит, там она тоже была, а я только созрела предложить ей посетить другое родовое имение Пушкиных. Что бы ведьма ни искала, кажется, она уже поняла, что здесь этого нет. Просто не хотела отступать. Или терять надежду?

Надежда — штука эфемерная. Для Марьи очень важно было найти предысторию одного из произведений поэта, это было понятно. Но какого именно, для чего — об этом она умолчала. Чего боялась — непонятно. Её ума хватит на то, чтобы заморочить мне мозги без магии, особенно теперь, когда мы вроде бы выстроили более-менее хорошие рабочие отношения.

И эта её привычка разговаривать сама с собой. Для ведьмы такого уровня это можно было объяснить или тем, что у неё потихоньку ехала крыша — у старых Иных такое случается чаще, чем можно было бы предположить — или тем, что на плече у Марьи был советчик или слуга, скрытый от чужих глаз и чужой магии. Что-то подсказывало, что второй вариант был вероятнее. Но сколько же энергии она тратила! Долго удерживать в Сумраке живое существо не под силу даже Великим... Разве что этот советчик тоже Иной... Но зачем тогда скрываться?

Одни «зачем» и «почему», а ответов, как водится, нет.

За спиной раздался всхлип. Я обернулась, всё ещё не веря в происходящее.

Марья, прекрасная и самоуверенная Тёмная ведьма первого уровня, прожившая на свете не одну сотню лет, не могла плакать, обнимая старый деревянный стул. Я искренне сомневалась, что она это вообще когда-либо умела. Тем не менее, она плакала — тихо, почти беззвучно, торопливо вытирая слезы.

Плакать в Сумраке — ужасная идея. Лучше способа отдать Сумраку больше, чем у тебя есть, не придумаешь. Разве что перерезать себе вены. Прямая дорога с развоплощению.

Всё это я додумывала, уже творя Сферу Отрицания. Она получилась будто сама собой, накрывая нас, как большой пузырь из тончайшего хрусталя. С плеча Марьи с карканьем слетел ворон. «Всё-таки на втором слое прятался», — успела подумать я, и тут он превратился в человека. Совсем не как перевёртыш, тот менял бы облик долго и мучительно, выламывая кости и отбрасывая перья. Он же просто стал человеком, в мгновение ока. Такое превращение я видела впервые.

Как мне показалось, сфера сомкнулась с тихим чавканьем, хотя в Сумраке не должно было быть звуков. Не таких звуков, во всяком случае. На меня темноволосый Иной и не взглянул — не до того. Он бросился к плачущей Марье, попытался взять её ладони, вытереть слёзы, что-то сказать.

Она внезапно притихла сама, как по волшебству. Отёрла глаза, глубоко вдохнула. Что-то шёпотом сказала оборотню, отчего он тоже успокоился. Подняла нечеловеческие, жёлто-зелёные глаза, поймала мой обеспокоенный взгляд и вздохнула:

— Пожалуй, я должна объяснить.

— Да, — отозвалась я деревянным голосом. — Было бы здорово.

* * *

Наверное, чего-то подобного я ждала с того самого дня, как впервые вошла в Сумрак. Ведь и на курсах, и на стажировке нам говорили о том, что человеческие сказки не возникают на пустом месте. В университете я слышала тоже самое, но там напирали на то, что человеку просто нужно было как-то объяснить самому себе всё то странное, что происходило вокруг. Наверное, где-то в подсознании моём давно гнездилась мысль, что если существуют на самом деле Фома Лермонт, Пресветлый Гесер и прочие герои человеческого эпоса, должны быть и другие. Фея, подарившая Золушке туфельки, хотя в первоначальной версии сказки это, вроде бы, были очень красивые перчатки или что-то похожее на носки. Домовой. Не важно.

Наверное, нам всем очень хочется, чтобы сказки оживали.

Дозорные перестают верить в волшебство после первого же дежурства. Смеются над описаниями магических битв в книгах и фильмах. Читают своим детям сказочные истории, но с трудом избавляются от легкого привкуса презрения. Они-то знают, что всё на самом деле совсем не так …

Откуда что берётся и куда что девается, да?

Передо мной сидела ведьма, прожившая сотни лет. Ведьма, существование которой породило столько сказок и легенд в разных странах. Ведьма, имевшая сотни имён, но больше всех любившая одно — Малефисента. Спокойно (по крайней мере, внешне) пила чай — чёрный с одним кусочком сахара. И неторопливо рассказывала, периодически уточняя, в чём именно ошибались сказочники в разное время.

Да, когда-то у неё действительно были крылья. Да, когда-то она и впрямь заколдовывала неурочных путников — сначала, чтобы защитить свои Топи, потом — от злости или даже со скуки.

Да, однажды она наложила проклятье на новорожденное дитя.

Она родилась Иной, хотя тогда и слов таких не было. Фея — и достаточно. Вокруг не было ни одного Иного, чтобы объяснить ей силу Сумрака, научить не только отдавать, но и брать. Были древесные духи, не особенно умные феечки, какие-то водяные, лешие и так далее, и так далее, и так далее…

У неё не было наставника. Зато был друг. Всего один, но настоящий. Возлюбленный. До того момента, как он стал предателем, лишив её крыльев.

— И тогда я вошла в Сумрак. Впервые.

— И стала Тёмной, — зачарованно сказала я.

Малефисента со стуком поставила на стол чашку с остатками чая — у неё ощутимо тряслись руки — и посмотрела мне прямо в глаза:

— Да. Я стала Тёмной именно тогда, когда оказалась вдруг одна, без крыльев, уничтоженная и преданная. А ты бы смогла удержаться, Светлая?

Я покачала головой:

— Никто бы не смог.

Мой ответ её удовлетворил. По крайней мере, она вполне спокойно взяла ломтик лимона с блюдца.

— Хорошее место, — тихо сказал перевёртыш, до этой секунды упорно молчавший. — Приятное.

Конечно, я не могла пустить их к себе домой. Мой дом — моя крепость. А для дозорного дом — действительно крепость, куда никому постороннему хода нет. Но кафе неподалеку от офиса Ночного Дозора было вполне подходящим для спокойного разговора — уютное, тихое и почти домашнее.

— Сумрак тогда и Сумрак сейчас — не одно и то же, — веско сказала ведьма. — Возможно, случись все в нынешнее время, я бы сумела удержаться. Но тогда… Тогда всё, о чём я думала — месть. Я жила одной надеждой, не забывая ни на секунду, не успокаиваясь ни на миг.

Тень пробежала по её лицу.

— И я прокляла его дочь… Когда я узнала, что у него появился ребёнок, я просто не смогла удержаться. Я… — она осеклась и замолчала.

Перевёртыш осторожно накрыл её руку своей. Она ощутимо дёрнулась, но убирать ладонь не стала. Подняла на меня окончательно ставшие золотыми глаза:

— Она росла в глуши с тремя совершенными идиотками, которые не умели ни ухаживать за ребёнком, ни воспитывать. Чудо, что она вообще выжила. Порой я… помогала, если можно так выразиться. Сначала я хотела посмотреть, как она вырастет, как проклятье вступит в силу… И как это убьёт короля. А потом я поняла, что… Что эта замечательная девушка не виновата в том, что её отец когда-то оказался слишком слаб. Я попыталась снять проклятие. И не смогла.

Малефисента поджала губы и замолчала.

— Я… Я не понимаю, — нерешительно сказала я. — То есть я всё понимаю и сочувствую, честно, но… Причем тут Пушкин-то? И ведь это было так давно… И…

— Она заснула мёртвым сном. Юноша, которого она встретила в лесу, не смог её разбудить — я поставила ограничение, что помочь сможет лишь поцелуй истинной любви, а они едва успели перекинуться парой слов, прежде чем… — она снова замолчала.

Официантка, которую никто из нас не звал, принесла ещё чайничек и какие-то даже с виду восхитительные пирожные. От чайничка шёл пар, но никто из нас не шевелился.

— Мы перепробовали всё. Её поцеловал принц. Диаваль, который полюбил её как родную. Половина придворных, множество знатных господ… Всё было тщетно. И тогда я легла в спячку, окружив замок барьером. И погрузила в длительный Морфей всех, кого могла. Мы проснулись через пятьсот лет, но не все. Сказка о девице, уколовшей руку веретеном и уснувшей на сто лет, разлетелась по свету, обросла подробностями. И всегда, всегда девица просыпалась — или от поцелуя принца, или оттого, что из пальца выскальзывала заноза… Или оттого, что с пальца красавицы снимали заколдованное кольцо — у людей много таких сказок.

— А у Пушкина она просто ожила… — вдруг вспомнила я.

— Именно, — горько улыбнулась Малефисента. — Я ищу ответы в сказках и легендах. Ведь она всё ещё жива. Она всё еще спит. Мы — последние, кто сумел пережить все эти годы без ущерба для себя. Наверное, потому что именно я наложила проклятье, не знаю… Мы ищем — и не находим.

Чай был вкусный. В меру горячий, в меру настоявшийся.

— Королевич разбил гроб, — вспомнила я. — Он разбил хрустальный гроб, и царевна ожила.

— Да, но этот вариант нам не подходит, — терпеливо отозвалась ведьма. — Гроба нет, а значит, и разбивать нечего. Я надеялась, что он что-то слышал, знал, понимал… Просто не включил в сказку. Может, в ритм не попало. Я надеялась найти что-то… Хоть что-то…

Мне хотелось чем-то ей помочь, но чем — я не знала. В голове не осталось ни одной, даже самой завалящей мыслишки.

И вдруг я поняла.

— Вы сказали, что её поцеловали все, — осторожно начала я, чтобы не спугнуть собственную идею. — А вы?

Малефисента изменилась в лице.

— Это должен быть поцелуй истинной любви! — возмутилась она. — О чём ты вообще! Она мне стала как дочь!

— Вот именно, — не отступила я, какое-то шестое чувство подсказывало мне, что я права. — Какая же любовь может быть более истинной, чем материнская? Или ты…

«Боишься, Тёмная?»

«Боюсь, Светлая. Боюсь, что не простит…»

«А ты попробуй».

Я никогда не видела порталов, но как-то сразу догадалась, что странная дверь, чьи контуры серебристым сиянием осветили Сумрак — именно портал.

— Пойдём с нами! — властно сказала Малефисента. — Клянусь, я верну тебя обратно при любом исходе!

И я пошла.

* * *

Портал привёл нас в маленькую комнату, светлую и чистую. Занавески на окне были задёрнуты, но не в спешке, а как-то с любовью, что ли.

Малефисента и перевёртыш Диаваль безмолвно прошли к закрытым дверям.

Внезапно мне стало очень, очень страшно. Я всего лишь светлая шестого уровня, я почти ничего не знаю о магии и плохо разбираюсь в людях. С чего я решила, что моя идея кому-то поможет?! Не получит ли Тёмная очередной удар, с которым не сможет справиться?!

Двери вели в большую залу, очень красивую, хотя потолок был низковат. Первое, что бросалось в глаза — кровать. Большая и красивая кровать, на которой лежала девушка. Светлые волосы, тёмные брови, сложенные на груди руки. И тихое, едва различимое дыхание.

Малефисента замерла на мгновение, потом решительно тряхнула головой, словно отрекаясь от всех сомнений, сделала несколько шагов к спящей девушке и поцеловала её в лоб.

Воцарилась тишина, воистину мёртвая. Я боялась дышать. Очень хотелось зажмуриться, но…

Девушка не шевелилась.

Малефисента смахнула едва заметные слёзы и срывающимся голосом сказала:

— Ты ошибалась… Я обещала вернуть тебя, сейчас, одну минуту — и я смогу открыть портал.

Диаваль шумно вздохнул и вдруг неуверенно улыбнулся. Я проследила за его взглядом.

Аврора открыла глаза.

* * *

— Ира! Поднимись, к тебе посетители! — крикнула Леночка с первого этажа.

— Иду! — отозвалась я, сбрасывая тёплую шаль.

Но подняться я не успела — навстречу мне осторожно спускалась Малефисента, тонкой рукой вцепившись в шаткие перила.

— Ну здравствуй, Светлая, — сказала она. Жёлтые глаза её в полумраке архива казались сияющими озёрами.

— Здравствуй, Марья, — отозвалась я.

Она улыбнулась в ответ.

— Я принесла тебе вот это, — ведьма протянула раскрытую ладонь, на которой лежал маленький прозрачный камушек на простенькой серебряной цепочке.

«У Тёмных не бери ничего!» — всплыла в голове фраза из первого инструктажа шефа.

Я заколебалась всего на мгновение, но Малефисента заметила и, вопреки моим ожиданиям, широко улыбнулась:

— А ты сквозь Сумрак посмотри, Светлая.

Я слышала о том, что Высшие маги порой могут менять цвет. Я знала, что Мерлин, например, был сначала Великим Светлым, но после того, как решил убить угрожающего владычеству Артура младенца, стал Тёмным.

Но я никогда не видела этого своими глазами.

— Рада? — насмешливо спросила Малефисента.

— Да, — ответила я и без колебаний взяла цепочку.

— Простенький амулет, — пожала она плечами. — Теперь тебе не будет холодно или жарко. Если ты его наденешь, разумеется.

— Прощай, любимая шаль, — пошутила я, застегивая замочек. — Спасибо.

— Тебе спасибо, — ответила Светлая волшебница Малефисента. — Если будет нужна помощь — позовёшь. За мной долг.

Она давно ушла, а я сидела в кресле, рассматривала при свете лампы камушек, подозрительно напоминавший как минимум фианит, а как максимум — алмаз. Тени плясали по стенам архива, складываясь в причудливые фигуры.

Отчего-то мне виделись то девушка в бальном платье, то ворон, всплескивающий крыльями, но тонкий силуэт прекрасной женщины с витыми рогами и огромными крыльями за спиной…

— Я же говорила, что у тебя талант к систематизации, архивариус… — прошелестело из угла напоследок.

Я улыбнулась и выключила лампу.