Еще до Мессии-2 (джен)

Примечание: сиквел трилогии "Поединок", фанфика "Костры" и главы "Высокое доверие" из сборника "Еще до Мессии".

Вокруг царила тьма, ледяная, бездонная, и была я в ней, в той непроницаемой мгле, совсем одна. Я не знала, что со мною, желала вернуться, но не понимала, куда и откуда. Я не могла сдвинуться с места, не знала, где я, как попала в это странное пространство, из которого было не выбраться. Мнилось, будто я потеряла рассудок, но я не могла ни кричать, ни плакать, ни бежать — только впитывать тьму, омывающую меня со всех сторон. Мне было холодно, одиноко и жутко, и не было в той тьме ничего и никого, кроме меня, слепой и замерзшей…

Страдая, я ощутила под темным миром, в коем пребывала, другой — в мрачную бездну пробился свет, и душа моя устремилась к нему, почуяв избавление.

Виделся ли мне кошмар, было то наяву или нет, я не ведала, но когда проснулась, узрела над собою потолок — низкий каменный свод, точно в гробницах, где покоятся древние учителя наши. Пробудившись, я не чувствовала ни удивления, ни мучения, ни радости, ни скорби, ни отчаяния — ничего более. Остался только холод, уже не жестокий, но постоянный, и я отчего-то понимала, что мне не согреться. Опрокинутая навзничь, я неведомо как умудрялась видеть разом всю усыпальницу, в коей лежала: серые стены с затейливой росписью, плиты пола, тусклый свет факелов…

Передо мною была статуя — рыцарь в доспехах. Вдруг она шевельнулась, простерла надо мною длань в стальной перчатке, и я услышала внутренним слухом своим, как знакомый низкий голос произнес:

— С возвращением, сестра.

* * *

В ночь перед посвящением Мерих не остался у меня даже поболтать. После приступа страсти, ненадолго охватившего нас обоих, он уснул рядом со мной, но едва я встал и набросил на себя одежду, как поднялся и он. Быстро облачился в мятое одеяние, сказал: «Увидимся, Сандро», — и ушел.

Я знал, куда он отправится, пока у него еще осталось время. Я проследил за ним до самых покоев той, что давно пришлась ему по вкусу. Он подошел к двери, постучал и, услышав: «Прошу!» — отворил ее.

Дверь осталась полуоткрытой, и я почти все видел. Вряд ли Мерих ожидал застать эту особу бодрствующей (кто знает, что еще он рассчитывал получить в эти последние часы!), но она встретила его с иглой в руках и с платьем, к которому пришивала свежий воротничок. Днем с мечом, ночью с шитьем, «не нагружай прислугу тем, что можешь сделать сама» — показное усердие, которое так всех восхищало, нелепая благотворительность, которую все принимали за скромность и благородство, и та же омерзительная мелочность, что была у моей мачехи. И это они, слепцы, называли чистотой и силой духа. Чего ты хотел от нее, шериф?

— Приветствую тебя, брат Мерих! — она обрадовалась ему и даже отложила работу в сторону.

— Здравствуй, сестра, — неторопливо проговорил он своим густым голосом. Ничто не выдавало его волнения, а оно было, несомненно, было! Я знал его, я понимал.

— Великий день, Мерих! — сказала она. — Владыка Белкет выбрал тебя среди достойнейших! Я счастлива. Позволь мне выразить почтение тебе!

— Прости меня, сестра, — вымолвил он, отчего-то намного тише. — Я не все успел и мало был полезен. Надеюсь, сегодняшний день все изменит.

— Ты всегда был полезен Асхе, Мерих, — ответила она. — И нам, и Аль-Бетилю. Вся твоя жизнь — великое служение. Есть ли в сем мире путь благороднее? Да и не ведаем мы, куда тянутся, где и как сплетаются нити, свитые Прядущей. Ведь мы не расстанемся и продолжим исполнять долг свой, пойдем и далее плечом к плечу, а там… Кто знает? Быть может, именно ты однажды спасешь мою душу и души многих из нас!

— Я подтверждаю свой обет верности, сестра, — Мерих был исполнен решимости. Он словно забыл обо всем, что произошло совсем недавно. Ярость, жадная страсть, горячее дыхание в полумраке — все для него уже исчезло, кануло в пустоту вместе со мной. Перед ним была женщина, некрасивая, неприветливая, стареющая, но женщина — и того было довольно. Невыносимый, лицемерный, неразборчивый Мерих… — Я был покорен Асхе и архонту Белкету и никогда не испытывал колебаний, а с этого дня мое служение станет вечным. Рассчитывай на меня и располагай мною, и да падут все враги.

— Да падут все враги, — повторила она с восхищением, — и да благословит тебя Асха, брат Мерих.

Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в лоб. Я наблюдал за ними со смешанным чувством презрения и невольной зависти. Эти двое, упивающиеся восторгом, поистине стоили друг друга — бывший шериф со своим тяжелым жаром и бешеная фанатичка, внезапно ставшая кроткой, словно ягненок… Кто-то из них толкнул дверь, и она с неожиданным треском захлопнулась. Я удалился, зная, что случится дальше, и не желая этого слышать. У меня были дела поважнее.

Все равно ты уже мертвец, Мерих.

* * *

— Да падут все враги! И да благословит тебя Асха, брат Мерих.

Было очевидно: сестра не спала в ту ночь. Я не знал, пожертвовала она сном ради работы или работала, дабы не задремать. С лицом бледнее обычного, с глазами, под которыми залегли темные тени, она вдруг показалась мне совсем слабой и болезненной. Я не привык видеть ее такой. Грозная защитница архонта, надменная и бесстрашная, исчезла. Передо мною была просто женщина, немолодая, изможденная и печальная. Что она чувствовала, о чем думала в эти часы, которые, в отличие от меня, провела одна?

Я должен был сказать ей то, что лежало на сердце, но меня не покидало чувство, что за мною наблюдают. Странное чувство, возникавшее порой в присутствии Сандро. Мы были одни, и все же я решительно закрыл дверь. Наверное, чересчур решительно — сестра вдруг попятилась на пару шагов, не сводя с меня глаз. Я молчал и чувствовал себя глупцом — драгоценные мгновения уходили впустую, а я не смел отомкнуть уста. Я смотрел на сестру, испытывая почтительное восхищение, близкое к нежности, но при мысли о Сандро на меня нахлынули совсем другие воспоминания… Не знаю, была ли это магия, но они оказались сильнее, перебили хрупкое и трепетное чувство. Обуреваемый раскаянием, пресыщенный и утомленный, я стоял и молчал. И она молчала, глядя на меня в упор, и на ее лице отразилось что-то похожее на вызов. Я принял его — приблизился к ней еще на шаг, пусть и понимал, что это ни к чему не приведет и ничего уже не изменит. Она не отстранилась, но я заметил, как она непроизвольно шевельнула рукой.

— Спрячь нож, сестра, — тихо сказал я. — Я не причиню тебе вреда.

Она посмотрела на свою руку, сжимавшую оружие, с удивлением, будто та не повиновалась ей. С подозрением глядя на меня, снова убрала нож куда-то в рукав. Вздохнув, нерешительно притронулась к моему плечу — и отдернула пальцы, словно обожглась. Лицо ее исказилось болью, она отвела от меня взор, и уголки губ ее разочарованно опустились. Я тоже ощутил боль — такой несчастной и всеми покинутой она внезапно показалась мне. Меня обуревали смешанные чувства: вина, жалость, нежность, мучительное стремление открыться, воспоминания о страсти, сполна утоленной в ту ночь, стыд и превосходство, тоска и бесконечная печаль — все смешалось в одно горько-сладкое зелье, и я пил, пил его и все никак не мог допить до конца.

— Чего ты желаешь, брат Мерих? — спросила она и снова посмотрела мне прямо в глаза. Этот взор никто не любил — не каждый мог его выдержать. А я любил. Она никогда не лгала. — Чего ты хотел просить у меня?

«Сейчас или никогда», — подумал я. Я не мог обмануть ее, оставить ее в полном неведении, одинокую, безнадежно преданную тому, кто никогда не посмел бы ответить ей так, как ответил бы человек, присвоить себе ее душу и плоть и тем нарушить установленный порядок, но вдруг понял, что не могу и сказать ей правду. Что эта правда дала бы ей? Я отказывался от мира, а значит, отказывался от собственного сердца. От Сандро. От нее. От памяти обо всей прежней жизни. Признаться и сразу уйти в смерть означало бы предать ее, внушить надежду и без того измученной страданием душе — и тут же отнять, разорвать последние узы меж нами... Я не мог. Я, предпочитавший всегда расставлять все по своим местам, на сей раз решил молчать, не тревожить сестру, не вызывать в ней колебаний чувств понапрасну.

Голубоглазая, светловолосая, тонкая, так не похожая на большинство моих соплеменниц… Почему я никогда не спрашивал, откуда она родом, как попала сюда, на юг? Я вспомнил наши с нею поединки — она была опасной соперницей, и не было нужды ей поддаваться, но я всегда, даже с риском для жизни, позволял ей победить. Я не давал Сандро глумиться над ее преданностью архонту. Я не разрешал беспокоить ее попусту в редкие часы отдыха…

Я впервые в жизни ощущал, что она боится. Боится не меня, она и не только мне сумела бы дать отпор, — чего-то другого, того, что стало бы возможным сейчас, не будь мы оба так немолоды и изломаны. Если бы она не отдала свою верность Белкету, если бы меня не переполняли воспоминания о Сандро, если бы мне не надобно было уходить на иную сторону…

Я преклонил перед нею колено:

— Сестра, великая служительница Асхи, страж архонта, жрица порядка и пример достойнейший! Я, идущий к смерти по зову долга, прошу твоего благословения. Даруй мне его от имени богини и от себя самой…

Выражение лица сестры смягчилось, она грустно улыбнулась, благословила меня, коснулась моего лба:

— Благословляю тебя, брат Мерих, на великое служение, и да укажет Асха тебе путь во тьме…

Голос ее внезапно сорвался. Она смолкла, а я с почтением поцеловал ее руки и, вдохнув едва ощутимый аромат ее кожи, давно смешавшийся с запахом зелий, которые ей приходилось пить, на миг задержался подле нее, охваченный видением. Видением того, что могло бы произойти… Не единожды я по долгу службы бывал в женских покоях, не единожды получал откровенные предложения — их делали от одиночества, из благодарности, по растерянности, но я не позволял себе неосторожности и не желал пользоваться женской беззащитностью, разве что пару раз, уже после завершения дел, не устоял перед дамами, кои были вольны сами распоряжаться судьбой и телом. Но перед лицом сестры я ощутил нечто совершенно иное — и внутренне дрогнул. Плоть моя была спокойна — быть может, минувшая ночь утомила меня, но дух мой возгорелся так, как никогда раньше. Я вдруг отчетливо представил все то, что мы могли бы отдать друг другу, сложись наша судьба иначе, — лишь на миг, но этот миг наполнил невыразимым наслаждением мое сердце. Я понял, что все-таки мог быть счастлив, если бы не смотрел в другую сторону, если бы осмелился… Мог бы, но у меня уже не осталось времени.

Я поднялся, молча поклонился и вышел. Она так же молча проводила меня и притворила дверь.

Прощай, сестра.

* * *

Воспоминания возвращались медленно и словно кружили надо мной: то одно, то другое приближалось, вспыхивало и делалось отчетливым.

Меч — мои руки помнят его. «Нападай!» — и я нападаю…

Брат Мерих. Стоит передо мной, и глаза его сияют, и лицо его, обыкновенно сумрачное, теперь выражает спокойствие и умиротворение. Он уходит навсегда, верный избранному пути, и нужно отбросить робость и наконец-то сказать ему, что… Но нельзя. Мое сердце принадлежит архонту, и ни к чему сбивать с дороги праведника из-за собственной слабости. Можно лишь прикоснуться к нему на прощание — и ощутить с ужасом и отвращением духовный привкус того, кого ненавидишь, на том, кого почитаешь. Сандро. Проклятый Сандро, он и его, даже его успел запятнать…

И совсем другой брат Мерих — холодный, решительный и бессердечный. Отрывистая речь, ледяной разум, головы нечестивых, летящие с плеч. И нельзя судить его, ибо он сам судья, справедливый и неподкупный, неуклонно исполняющий жестокий долг свой...

Лик, всегда наполовину скрытый. Архонт Белкет, мой господин, моя жизнь. Мой долг — защищать его. Я плачу у его ног, и черные крылья, взметнувшись, опускаются и заслоняют меня, а нечеловечески прекрасная рука тихо гладит меня по голове.

Поле битвы. Крики, тела, звон мечей, пламя и молнии. Черный силуэт, тающий на фоне темного неба. Архонта больше нет. Моей жизни больше нет… Безумной силы удар в грудь — и небеса обваливаются на меня, и наступает чернота...

— Мерих… Где я?

— В Нар-Эрише, сестра. Мы перевезли тебя сюда.

Я поднялась и села. Я не чувствовала ни боли, ни неудобства — вообще ничего, только холод, окружающий меня со всех сторон. Тело слушалось меня, но я смотрела на него как на нечто чужое, не ощущая его голоса, слово оно было мертво.

Оно и было мертво — я поняла это. Поняла, что сделалась той, кем хотела стать многие и многие годы. Но не так…

— Я должен удалиться, сестра. Прощай. Жрицы Матери позаботятся о тебе.

— Мерих… Я благодарю тебя.

— Не стоит. Ты нужна ордену. Теперь ты сможешь служить вечно, отомстить за архонта. Да падут все враги.

— Да падут все враги. Но, Мерих, почему? Ведь это ты спас меня?

— Не только я. Причины просты: ты могущественна, ты желала возродиться, и мы помнили об этом. А еще в этом мире есть нечто, что не должно меняться никогда, сестра. Пока я существую, я не позволю тебе уйти, если это противно твоей воле.

Несколько скупых слов бесплотного духа, заточенного в доспехах, — таким было единственное в моей судьбе признание. Пустые ножны, каменный склеп, холод, мертвая израненная плоть — таким было начало вечности.

Прощай, брат Мерих.