Our sins (гет)

Музыка громкая. Даже слишком.

Адриан прищуривает глаза, глядя на колыхающуюся в танце толпу сквозь ресницы. Виновница торжества — мадемуазель Хлоя Буржуа — заливисто хохочет над какой-то девушкой, упавшей на пол в пьяном угаре, и подливает себе искрящегося в неоновом свете шампанского. Хлоя выглядит шикарно, этого у нее не отнять, но Адриан тут же отворачивается. Хлоя выглядит шикарно — и, пожалуй, помимо внешности в ней не осталось уже ничего настоящего. А если верить слухам о предстоящей операции на губы и грудь, то скоро канет в Лету и это.

Шею щекочет чья-то пушистая прядь — очередная девчонка, воспользовавшись ситуацией, положила голову на плечо Адриана и принялась тараторить. Из-за алкоголя ее язык заплетается столь сильно, что невозможно понять ни слова, но парень вежливо кивает на каждую реплику. Ему в любом случае все было прощено заочно — и молчание в ответ на вопросы, и устало прикрытые глаза.

— Мэри Джейн с тобой, ха? — звучит требовательный голос Хлои.

Веет сладковатым душком. Видимо, Сабрина ответила положительно.

Дабстеп сменяется попсовой мелодией — что-то про безответную любовь. Иронично.

Адриан тянется к сумке раз в двадцатый за эти полчаса и с оттенком разочарования убеждается, что в городе тихо. В ином случае Плагг обязательно дал бы знать, а сейчас он спит безмятежным сном. Как можно абстрагироваться от оглушительных звуков музыки и разговоров, Адриан не знает, но бесконечно завидует своему помощнику.

Струя теплого дыма вкупе с запахом шампанского рассеивается по бледному лицу парня, и тот поднимает взгляд на мило улыбающуюся Хлою. Меж тонких пальчиков с идеальным маникюром покоится сигарета с травкой.

Мадемуазель Хлое Буржуа исполняется шестнадцать. Великий праздник для великого города — мэр в честь такого торжества великодушно покинул дом, дабы не мешать своей дочурке развлекаться с друзьями.

Друзья скопились в углу, дружно снимая на телефоны извергающую из себя остатки ужина Аликс.

— Тебе скучно, Адди? — с нотками волнения в голосе спрашивает Хлоя. В ее расширенных зрачках притаились неоновые огоньки.

— Все в порядке, — его улыбка вымученная донельзя, но Хлоя слишком увлечена вечеринкой и слишком под кайфом, чтобы заметить это. Она расслабляется и, грубо отпихнув от Адриана девчонку, занимает ее место.

Шею снова защекотало. Даже после тонны краски волосы Хлои остаются шелковисто-мягкими.

У его Леди волосы жестковатые, как осенняя трава.

У его Леди ресницы не слипшиеся от щедрой порции туши, — они не длинные, но густые.

От его Леди не несет марихуаной и алкоголем. Она пахнет горьковато-нежными ромашками.

Сколько времени он сидит здесь? Час, два?

— Адди, — умоляюще тянет Хлоя, — пойдем танцевать.

— Извини, я немного устал после фотосессии, — пожалуй, слишком быстро отвечает Адриан, радуясь наличию достойной причины для отказа.

Девушка огорченно выпячивает нижнюю губу, но все же поднимается и, покачивая бедрами, направляется в сторону танцпола. Расталкивает одноклассников, изящно двигается в такт музыке. Десятки направленных на нее взглядов — сколько школьников извели целые пачки салфеток, грезя об этой малышке по ночам? Хлоя выгибает спину, проводит руками по тонкой талии — внимание ей определенно нравится.

Хватит.

Адриан резко поднимается на ноги, принимает у назойливой разносчицы напитков бокал коктейля — лишь бы избежать очередной порции хлопанья глазками. Он действительно устал — но не от съемок.

* * *

Париж так прекрасен в ночное время суток.

Маринетт обнимает себя за плечи, бросив задумчивый взгляд на Эйфелеву башню. Та излучает яркий холодный свет, что ореолом стелется по ночному небу, скрывая звезды и затмевая чувство одиночества.

Ладно, откровенно говоря, со второй задачей она справляется не слишком хорошо.

Уголки пухлых губ девушки дергаются вверх. Забавно, но сейчас Маринетт особенно ощущает свое единство с сердцем Франции — обеим удается сделать все правильно лишь наполовину. И пусть порхают ввысь исцеленные бабочки, пусть непонимающе озираются по сторонам спасенные жертвы акум — Ледибаг, наверное, никогда не будет чувствовать себя по-настоящему счастливой.

Эгоизм чистой воды, да? Сколько раз она говорила собственному отражению в ванной, что спасение города уже является великой честью и добродетелью?

Сколько раз отворачивалась от фото Адриана, зажмуриваясь в отчаянии до цветных пятен под веками?

Она устала обманывать саму себя. Никакой Париж ей не нужен, пока рядом нет Адриана — именно рядом, а не где-то в одном помещении.

Бетонные ступени холодные. Легкий ветерок разносит по улицам аромат ночного города, оглаживает тело сквозь тонкую ткань рубашки. Интересно, остался бы у нее хоть дюйм чистой, не очерченной шрамами кожи, не будь Ледибаг столь неуязвимой? Вряд ли.

Потому что даже в состоянии Ледибаг Маринетт сплевывала временами кровавую слюну на обманчиво-чистую брусчатку.

Девушка шмыгает носом, подаваясь вперед и опираясь локтями о колени. Так теплее. По спине скользят мурашки: музыка в доме громкая до безумия, и вибрация чувствуется даже на улице. Хлоя настолько расщедрилась в этот день, что не побрезговала пригласить всех желающих и не желающих в святая святых — особняк Буржуа.

Маринетт до сих пор не может понять, на кой заявилась сюда. Адриан, конечно, здесь — но не рядом. Не терять надежды в любой ситуации — девушка не знала, чем это можно назвать в большей степени: роком или даром.

— Маринетт? — звучит мурлыкающий голос совсем рядом.

Знакомое оцепенение овладевает телом, когда голубые глаза взметаются вверх и встречаются с зелеными.

Дюпэн-Чэн ненавидит чувство замешательства — и в то же время обожает теплоту разливающейся по жилам неги после подбадривающей улыбки Адриана. Тот садится сбоку от девушки, сжимая в пальцах бокал с ярким содержимым. Волосы цвета солнца обрамляют аккуратное лицо, на широких худых плечах покоится светлая футболка.

Собрать волю в кулак, отвести взгляд…

— Кажется, торжество тебе не по душе? — с усмешкой интересуется парень, устремляя взгляд вдаль.

Маринетт мешкает, судорожно размышляя, стоит ли говорить правду, но Адриан облегчает задачу.

— Мне вот не по душе, — выдыхает он. — Совсем.

Девушка нервно сглатывает. Черт, стоит ли расспрашивать? Не будет ли она выглядеть чересчур любопытной? Глупой? А если промолчит, не подумает ли он, что она его игнорирует?

— Ты вся дрожишь. Принести куртку? — Адриан кладет руку ей на плечо, участливо заглядывая в лицо.

Злость на саму себя снова наполняет внутренности вязкой жижей. Как город спасать, так пожалуйста, а сказать жалкие несколько слов не в состоянии?

— С-спасибо, не стоит, — Маринетт благодарно улыбается и смотрит на обтянутое джинсами колено Адриана — куда угодно, лишь бы не встречаться взглядами снова. Видят Боги, она и так едва контролирует себя.

В небе прямо над ними миниатюрной вспышкой сверкает падающая звезда — Маринетт едва заметно мотает головой и не загадывает желание.

* * *

Адриан отстраняется от девушки, подмечая ненароком, как чудесно пахнет от нее ромашками. Иссиня-черные волосы завязаны в два хвостика, пара выбившихся прядей падает на высокие скулы, выдающие азиатскую кровь. Маринетт милая. Очень.

Маринетт — не его Леди. Но почему-то сердце невыносимо щемит при мысли, что его Леди могла бы выглядеть иначе.

Парень смотрит на бокал, отпивает глоток и с отвращением морщится. Коктейль дурманящий, сладкий-сладкий с омерзительным привкусом. На ум невольно приходит Хлоя, но Адриан с тоской вспоминает их детские годы — и привычно отодвигает мысли о блондинке в самый угол сознания. Его близкая подруга осталась в прошлом, там же, где и сны без девушки в алом костюме с вкраплениями черного.

Сны — это все, что остается безнадежно влюбленным.

Ледибаг взяла его лицо в ладони и улыбнулась. Шальные васильковые глаза сверкнули, на щеках притаились милые ямочки.

— Жаль, — прошептала она.

— О чем ты?

— Жаль, что мы не сделали этого давным-давно.

— Почему не по душе?

— А? .. — Адриан выпрямляется и рассеянно смотрит на Маринетт. Та, похоже, смутилась.

— Извини, — кашлянув в кулак, он проводит рукой по волосам. — Просто… у тебя когда-нибудь было чувство, будто ты занимаешься не тем, чем должна?

Брюнетка опускает глаза на свои руки. Аккуратные пальчики покрыты пятнами краски, лак на ногтях облуплен — она часто грызет их.

— Было. Часто.

Нуар прерывисто выдохнул, когда лицо Леди приблизилось к его столь близко, что он мог слышать ее хрипловатое дыхание. Аромат ромашек пьянил, кружил голову и воцарял в сознании густой туман.

Губы Леди на вкус как яблоко — как самый сладкий грех.

Маринетт хорошая. Адриану претит мысль о том, что Ледибаг сейчас может развлекаться среди пьяной толпы позади. Вряд ли он когда-нибудь найдет в себе силы взглянуть в истинное лицо Леди: она может быть кем угодно, даже Хлоей, черт подери. Ядовито-сладкое неведение предпочтительнее горькой правды. Он устал ругать себя за этот выбор.

Маринетт хорошая. Адриан тоже старается быть хорошим изо всех сил или хотя бы казаться им — он уже почти верит, что никогда не пробовал травку, поддавшись уговорам Нино, ни разу не нарушал запретов отца, не выпил пару рюмок виски полчаса назад. Он… хороший.

У Леди тонкая шея, тонкая талия, тонкие ноги. А глаза большущие, обрамленные черными ресницами и сияющие предвкушением.

Адриан невольно сжимает кулаки, царапнув бетон ступени, и один из ногтей окрашивается темно-красным. Сломал.

— Ой, — вздрагивает Маринетт. — Надо принести пластырь, да? А где…

Она оглядывается назад, и в чертах лица сквозит такое неподдельное волнение, что парень улыбается чуть смущенно.

— Все нормально. Правда.

— Но…

— Посиди со мной еще, пожалуйста.

Леди кокетливо щурит глаза, из-за чего они кажутся бархатными, и медленно стягивает с себя алую ткань. За маской лица не видно, но Нуару видятся по-азиатски высокие скулы, и волосы, заплетенные в забавные хвостики.

— Знаешь, — медленно произносит Адриан, покосившись на Маринетт, — ты очень похожа на человека, которого я люблю.

И тут же распахивает глаза в ужасе от самого себя — каким ублюдком нужно быть, чтобы сказать такое? Девушка вздрагивает, смотрит на Адриана своими большими чистыми глазами. Он не в силах встретить ее взгляд.

Несколько секунд утекают сквозь пальцы не песком, но вязкой клейкой жижей.

— П-правда? — Маринетт горько усмехается. — Ты тоже… очень похож на того, кого я люблю.

Агрест поднимает бокал и с нечитаемым выражением протягивает его ей. Как ни странно, она принимает коктейль, делает несколько глотков. Мило морщит носик.

— Ну и гадость, — хихикает, неловко закрыв рот запястьем.

— Это точно, — невольно улыбается Адриан.

Леди судорожно вцепляется в плечи Нуара, садясь ему на колени, — он же едва вспоминает, как дышать, и прикусывает нежную кожу шеи. Очерчивает пальцем выступающие ребра, впалый животик. Леди едва слышно стонет, когда рука Нуара ложится на маленькую грудь.

Девушка выпрямляет спину, придвигается к нему ближе. Маринетт, Мари… Адриан многое бы отдал за то, чтобы Ледибаг была именно такой.

Леди — недосягаемый сон, до которого Адриан едва ли сможет когда-нибудь добраться. А Маринетт — она рядом, здесь, сейчас, и именно ее жестковатые волосы щекочут шею, именно ее голова ощущается на плече приятной тяжестью.

— Если я очень похожа на девушку, которая тебе нравится, — тихо говорит она, — то я рада. Потому что так я смогу сделать тебя счастливым.

Из-за мягкого света Эйфелевой башни и фонарей ночное небо кажется фиолетовым с примесью алого. Из особняка доносятся восторженные крики и дабстеп. По улицам гуляет холод.

Адриан приобнимает Маринетт за плечи и закрывает глаза.

— Только ты и можешь, Мари.

И в этих словах почти нет лжи.