Суза-Муза (джен)

Слуга почти бесшумно закрыл за собой дверь, а Валентин Придд граф Васспард ещё некоторое время стоял неподвижно, привыкая к мысли, что жалкая комната, больше похожая на келью, — его дом на ближайшие полгода. Мысль была неприятной, как и само новое жилище, но Валентин прекрасно понимал, что уже меньше, чем через неделю, она перестанет доставлять беспокойство. Человеку вообще свойственно если не привыкать, то хотя бы мириться с переменами. Даже когда мир вокруг рушится и кажется, что жизнь на руинах уже невозможна, проходит время — и уже новый порядок неожиданно становится точкой отсчета, а прошлое смутным воспоминанием скользит где-то в глубинах сознания. А тут всего лишь убогая комнатушка…

Он ведь уже и не помнил почти встреч с Джастином. То есть их беседы и поступки были по-прежнему живы в его памяти, но то неповторимое чувство, что неизменно охватывало его в обществе брата и заставляло терять голову, ушло. И, наверно, больше не вернётся. После смерти Джастина Валентин окончательно превратился в достойного наследника Повелителей Волн, к вящему удовольствию отца. И в какой-то момент он неожиданно для самого себя понял, что гордится этим. Воспитание не позволяло этой гордости прорваться наружу, чему Валентин был только рад.

* * *

Переступив порог спальни Валентина, Джастин застал брата за весьма странным занятием. Мальчик сосредоточенно и недобро разглядывал собственную кровать. На звук открывшейся двери он обернулся и неуверенно улыбнулся.

— Что там? — понизив голос, заговорщицки поинтересовался Джастин.

— Перстень, — раздосадованно ответил Валентин.

Этот перстень герцог Придд подарил второму сыну ещё только вчера. Не семейная реликвия, конечно, но тем не менее старое дорогое украшение. Валентин не питал привязанности к драгоценностям, но подарком дорожил, хотя бы потому что это была первая серьёзная, взрослая вещь, предоставленная в пользование лично ему. И вот теперь она укатилась под кровать!

— Чей?

— Мой.

— Ты его там хранишь? — удивился граф Васспард. — Необычное выбрал место!

До чего же Джастин непонятливый! Валентин даже слегка поморщился.

— Он упал и закатился под кровать, — терпеливо объяснил он, словно это Джастин был на семь лет младше. — Я думаю, как его достать.

Понимания на лице Джастина так и не появилось. Он бросил оценивающий взгляд на тёмное пространство между полом и кроватью, где скрывался злосчастный перстень, а затем так же внимательно оглядел брата.

— И чего тут думать? — заключил он. — Ты туда пролезешь как нечего делать. Если хочешь, я тебе свечку подержу.

Он что, серьёзно? Или издевается?

— Но там же грязно! — возмутился Валентин.

Джастин только рассмеялся:

— Не поверю, что в этом доме есть места, где пыль ещё не потерпела сокрушительного поражения в борьбе с тряпкой, — проговорил он сквозь смех. — Я сам видел, как несколько слуг в библиотеке протирают каждую книгу. Каждую! А потом ещё и полки под ними. А ты говоришь: «Грязно!»

Валентин недоверчиво, то и дело косясь на брата, присел перед кроватью и аккуратно, так чтобы не задеть пола рукавом, провёл двумя пальцами под ней. На кончиках остался хорошо различимый серый налёт, который был немедленно продемонстрирован графу Васспарду.

— Ну ты и чистюля! — покачал головой Джастин. — Разве это грязь?

«Да, грязь! И ещё какая!» — упрямо билось в голове, но произносить это вслух Валентин не стал. И без того был уверен, что подобная убеждённость сквозила во всём его облике. От одной мысли, что нужно лезть в такое средоточие пыли, его передёргивало. Взгляд упал на шпагу, висящую на боку брата. А ведь это идея! Можно попробовать подцепить кольцо клинком. Рукава рубашки, правда, всё равно окажутся запачканными, но это ещё можно терпеть.

Джастин, словно услышав его мысли, снял перевязь, но на этом не остановился и избавился ещё и от белой унарской куртки.

— Ты чего? — недоумённо спросил Валентин, но Джастин только махнул рукой и скрылся под кроватью.

Мальчик потрясённо разглядывал елозившие по полу ноги, постепенно скрывающиеся из виду, и испуганно вздрогнул от раздавшегося чиха. Судя по звукам, брат активно шарил руками по полу, и Валентину даже представить было страшно, во что превратилась его рубашка. Но самого Джастина это, похоже, не заботило.

— А вот и твоя пропажа, — донёсся из-под кровати довольный голос, и спустя некоторое время Джастин предстал перед младшим братом основательно припорошенным пылью, но с перстнем в руке. — Держи.

— Спасибо, — едва получив назад своё сокровище, Валентин пристроил его на небольшом столике, подальше от края, а то вдруг опять укатится. — Ты бы отряхнулся…

Пару небрежных взмахов, поднявших серое облачко, явно было мало, чтобы привести одежду в хоть сколько-нибудь приличный вид, но настаивать Валентин не стал: всё равно бессмысленно.

Внезапно в глазах брата зажёгся шальной огонёк.

— Придумал! — радостно сообщил он.

Валентин терпеливо ждал продолжения. Ощущение того, что из них двоих старший — именно он, всё глубже проникало в его сознание.

— Я оставлю тебе послание в Лаик. Под кроватью, — поделился идеей Джастин. — А там знаешь, сколько пылищи? Не то что здесь! Будем бороться с твоей чистоплотностью.

Зачем это делать, Валентин не понимал. По его мнению, нелюбовь к грязи и желание выглядеть аккуратно никоим образом не относились к недостаткам.

— А если я окажусь не в той комнате, которую ты сейчас занимаешь? — на всякий случай уточнил он.

— Тогда тебе придётся побывать под кроватями у соседей! — обрадовался непонятно чему Джастин. — Как бы я хотел это увидеть!

— С чего ты вообще взял, что я захочу получить это послание?

— Ты же любопытный. Хоть в чём-то пошел в меня, — как что-то само собой разумеющееся объяснил Джастин.

Мальчик только вздохнул совсем по-взрослому. Какой всё-таки Джастин ребёнок!

* * *

Валентин поймал себя на том, что внимательно, совсем как тогда, когда потерял отцовский подарок, разглядывает неимоверно старую, но добротно сколоченную простую кровать без полога. Вспомнил ли Джастин о своём обещании, когда вернулся в Лаик? И о чём думает он сам? Неужели всерьёз собирается лезть туда, в это кладбище пыли, столетиями не знавшее тряпки? И всё ради какого-то призрака из прошлого, которого, может даже, и нет совсем.

Задаваясь этими вопросами, Валентин уже снимал плащ, перевязь, куртку, как когда-то это делал старший брат.

«Джастин, где бы ты сейчас ни был, смотри на меня! Ты ведь так хотел это увидеть!»

Набрав побольше воздуха, Валентин скользнул в темноту и только потом понял, что следовало бы заранее позаботиться об освещении. Так различить какое угодно послание было невозможно. Первый же вдох вызвал судорожный приступ кашля, и всё равно Валентин упрямо продвинулся дальше. Пыли было очень много, но всё же не столько, сколько ожидал обнаружить граф Васспард. Видимо, слуги в Лаик всё-таки не пренебрегают труднодоступными местами и хоть изредка награждают их своим вниманием.

Видел бы кто его сейчас! Наследник герцогского рода елозит под кроватью в каморке, являющей собой пародию на нормальное жильё. Несомненно, достойное занятие для человека его положения.

Решив прекратить это безобразие, Валентин уже было подался назад, но тут его рука наткнулась на какой-то свёрток.

Разрубленный змей, неужели?! Это и есть то самое послание? Здравый смысл твердил, что таких совпадений не бывает, что шансы того, что здесь когда-то был Джастин, ничтожны, но свёрток был абсолютно реальным. Сердце отчаянно колотилось, а дыхание, наоборот, выравнялось. Вот так с ним всегда: чем сильнее буря внутри, тем спокойнее снаружи.

Выбравшись из-под кровати, Валентин аккуратно, словно пытаясь доказать себе, что ни капли не волнуется, развернул свёрток.

Отмычки, грифели для рисования, пузырёк с, судя по характерному запаху, настойкой кошачьего корня и печать с изображением свиньи на блюде и обеденным ножом в пузе. Ни один из этих предметов, кроме, быть может, отмычек, ни о чём не говорил Валентину. А отмычки… Джастин неплохо ими владел и озаботился обучить этому отнюдь не аристократическому умению младшего брата. Они вдвоём неоднократно предпринимали ночные вылазки по родному дому: при тусклом свете лампы листали книги в библиотеке, таскали оставшуюся после ужина еду с кухни и съедали её за столом в малой гостиной, где отец принимал не слишком важных гостей. Именно в одну из таких вылазок маленький Валентин, подбадриваемый братом, впервые попробовал крепкое неразбавленное вино. Если быть честным, он тогда не только попробовал, но и напился так, что Джастин вынужден был на руках нести его в спальню и укладывать в постель. Наутро он сказался больным. Не пришлось даже притворятся: голова болела так, словно он всю ночь бился ею о стену. Время от времени Джастин устраивал сюрпризы родственникам и, с особым удовольствием, оставшимся на ночь гостям. Навестить последних ночью он и вовсе считал своим священным долгом. Может, и в Лаик Джастин не отказался от своих старых забав? А грифели, настойка и печать в своё время сыграли роль в его шалостях?

Валентин пригляделся к печати. Свинью на ней окружала мелкая, но отчётливо различимая надпись. Прочесть отражённые зеркально буквы не получалось. Что ж, значит, необходимо поставить чернильный оттиск. Валентин методично, с нарочитой аккуратностью разложил свёрток с находками на кровати и, лишь расправив примятое покрывало, отошёл к столу. Достаточно чёткий рисунок получился не сразу. То и дело часть печати оказывалась пропитанной чернилами слишком сильно и обиженно выплёскивала излишек бесформенной кляксой. И хотя уже после четвёртой попытки надпись на печати можно было прочитать, объединив чёткие части разных оттисков, Валентин упрямо пытался снова и снова. Лишь ехидная мыслишка, что не стоит таким образом оттягивать неизбежное понимание, заставила его действовать эффективнее. Он не изменил своему желанию получить безупречный оттиск — это было бы слишком явным признанием собственной слабости. Вместо этого граф Васспард вопиющим образом учинил порчу казённого имущества, оторвав кусок от простыни и использовав её, чтобы равномерно нанести чернила.

«Суза-Муза Лаперуза граф Медуза из Путеллы», — гласила полученная таким трудом надпись.

Граф Медуза? Джастин, как и занявший его место Валентин, носил титул графа, а о его любви к насмешкам над гербом Приддов и титулом Повелителей Волн знали многие. Чего стоило хотя бы то, что всех когда-либо бывших в его распоряжении коней он называл исключительно именами тварей морских! Назваться графом Медузой было бы вполне в его духе.

То, что он никогда не слышал о похождениях какого-то Сузы-Музы в Лаик, Валентина не беспокоило: он не общался с однокорытниками Джастина, а такие рассказы обычно остаются достоянием узкого круга близких знакомых. Сам Джастин мог бы хранить тайну, чтобы потом, если Валентин всё же найдет приготовленное для него послание и спросит брата о личности графа, лучась довольством, поведать о том, какой же примечательной личностью был этот благородный муж из Путеллы. Валентин с удовольствием подыграл бы ему, только вот спрашивать больше некого.

Или Джастин хотел, чтобы младший брат продолжил его дело? Что ж, это было бы по меньшей мере глупо. Достаточно лишь сравнить списки унаров этого года и года, когда впервые проявил себя Суза-Муза, и личность графа будет раскрыта. Вряд ли капитан Арамона способен на подобные сложные изыскания, но кто-нибудь поумнее легко догадается.

Даже хранить все эти предметы в комнате, где невозможно запереться изнутри, было нецелесообразно. Пусть даже — если действительно под забавным именем Суза-Муза когда-то скрывался Джастин — свёрток пролежал нетронутым семь лет, и за это время только Валентину пришло в голову посмотреть, что же у него под кроватью, но врождённая, можно сказать фамильная, осторожность требовала избавиться от сомнительного подарка. И Валентин подчинился ей. На следующий день, когда занятия уже кончились, а слуги ещё не заперли двери на ночь, граф Васспард, небрежно прогуливаясь по парку, спрятал свёрток в приглянувшемся дупле.

* * *

Дни шли за днями, а Валентину казалось, что в его жизни ничего не изменилось. Пусть роскошь родного особняка сменилась тоскливой серостью бывшего аббатства, но суть от этого не поменялась. Раньше традиции и приличия выкраивали из каждого его дня строго определённые часы для того или иного занятия, а теперь их место занял распорядок унара. Раньше он посвящал свободное время чтению книг в домашней библиотеке, теперь он вместо этого слушал менторов. То и дело его мысли возвращались к свёртку в парке, ставшему последней общей тайной старших сыновей Вальтера Придда. Вторая тайна, родившаяся уже после смерти брата.

…Кто бы знал, как тогда ему хотелось забыть, не услышать, проспать, позволить вернувшемуся брату завершить то, зачем он пришёл! Вряд ли в этой жизни ему представится выбор более трудный…

То, что что-то случилось, Валентин, отвлечённый тяжёлыми воспоминаниями, заметил лишь по поглотившей большой зал абсолютной тишине. Конечно, формально тишина стояла и до этого — унары не должны переговариваться за завтраком, — но вряд ли найдётся человек, который считает, что можно собрать вместе двадцать одного молодого дворянина, которые к тому же уже успели узнать друг друга, и заставить их сидеть молча. Источник беспокойства обнаружился сразу. Арамона брезгливо двумя пальцами держал что-то алое, судя по стекавшим каплям, только что выуженное из супницы с бульоном. Нечто полетело в сторону камина, и Валентин успел только понять, что это перчатка, но какая-то неправильная. Слуги принесли другую супницу, и завтрак так и закончился в полной тишине, однако стоило Арамоне скрыться за дверями, как все унары, шумно повскакивав со своих мест, разом бросились к ярко-красному, пропитанному бульоном чуду.

Перчатку, оказавшуюся шестипалой, поднял один из близнецов-бергеров и продемонстрировал сгрудившимся товарищам.

Валентин мог только порадоваться за вбитую воспитанием способность скрывать эмоции. Хотя, если б даже все чувства высвечивались на его лице так же ясно, как это происходит, скажем, у молодого Окделла, никто не заметил бы охватившего Валентина удивления. Перчатка целиком завладела вниманием унаров. Граф Васспард не мог не узнать шутливый герб со свиньёй на блюде, а надпись на краге сообщала, что хозяином перчатки и герба является уже известный ему Суза-Муза, в этот раз назвавшийся благородным и голодным.

Но тогда выходит, что граф Медуза не имеет ничего общего с Джастином?

Ещё долго после этого Валентин, не отдавая себе отчёта, пытался найти объяснение, увязать уже успевшую стать родной и единственно возможной версию происхождения свёртка под его кроватью с сюрпризом в супнице. Джастин мог оставить и несколько посланий в разных комнатах и необязательно одинаковых. Кто-то ещё мог их найти и проникнуться идеей Сузы-Музы. Мог ведь? Но, завидев разрисованный портрет, Валентин уже твёрдо знал: художник орудовал точно такими же грифелями, как и те, что сейчас лежат в парке, а скоро придёт час и для кошачьего корня. Предметы из свёртка были не следами прошлых шалостей, но уликами для будущих, а имя самозваного графа — не безобидная шалость брата, но оскорбительная насмешка врага.

Неведомый шутник с самого начала собирался спихнуть всё на Валентина. Наверняка не по собственному почину, а по совету отца или другого влиятельного родственника. Сам Валентин ещё не успел обзавестись недоброжелателями, готовыми пойти на такую замысловатую пакость, а значит, целью было скомпрометировать семью. Да, конечно, ещё неизвестно, кто выйдет победителем в противостоянии супрема Талига и коменданта Лаик. Даже, вполне возможно, попытавшись избавиться от Валентина, Арамона сам слетит с насиженного места. Но репутация и влияние семьи и без того изрядно пострадали от последнего восстания, и любой скандал обошёлся бы слишком дорого. Один и тот же проступок можно одинаково легко счесть как невинной шалостью, так и вызовом правящей династии. Почти, как заявил Арамона, любующийся своим портретом.

Что ж, замечательный план полетел в Закат, и на этом следовало бы успокоиться и позволить событиям идти своим чередом. Обвинить Валентина больше не в чем. На всякий случай он тщательно осмотрит доставшуюся ему каморку, но вряд ли там обнаружится ещё что-нибудь интересное. Однако тот, кто всё это придумал, сам того не зная, посмеялся над памятью Юстиниана Придда, и Валентин не мог позволить себе сидеть сложа руки.

Для начала он нашёл время прогуляться по парку и забрал из тайника отмычки. Перед тем как уйти, он долго держал в руках печать Сузы-Музы, сживаясь с мыслью, что Джастин никогда даже не знал о ней. Это было так, как если бы брат умер ещё раз. Третий. Если так пойдёт и дальше, он привыкнет и не заметит очередную смерть Джастина. Кривая улыбка на миг исказила лицо, и Валентин поспешно вернул печать к пузырьку и грифелям.

* * *

Шуршание открывшейся двери и осторожные шаги по ковру были едва слышны. Спящего они бы не разбудили, но Валентин ждал этого визита и потому не спал.

— Соня, вставай! — голос брата прозвучал над самым ухом, и мальчик ощутил чужую руку на своём плече.

Валентин мгновенно сел в постели и начал сноровисто одеваться.

— Вот это да! — восхищённо выдохнул Джастин, наблюдая за ним. — Как солдат по тревоге.

Валентин только пожал плечами, вставая и натягивая штаны.

— Что будем делать? — деловито спросил он.

— Увидишь, — загадочно улыбнулся брат. — Пойдём.

Заинтригованный Валентин привычно крался по спящему дому — Джастин уже давно научил его двигаться бесшумно. Они прошли мимо комнат сестёр. Джастин как-то подрезал шнуровку на платье Ирэны, и тесёмка лопнула прямо за завтраком. Ничего страшного не случилось: платье не упало к ногам девушки, как надеялся коварный братец, и даже не сползло с плеч. Валентин не сразу понял, что вообще что-то произошло, но обычно бледная и уравновешенная Ирэна, вдруг залилась краской и молча убежала в свои покои.

Джастин остановился, и Валентин едва не налетел на него: он никак не ожидал, что они направляются к отцовскому кабинету.

— Ты ещё помнишь, как открывать замки? — прошептал на ухо Джастин.

Он определённо сошел с ума, по-другому и быть не может. В кабинет герцога не пускали никого из детей. Заглянуть туда казалось Валентину ещё более недопустимым поступком, чем подглядеть за переодевающимися или купающимися сёстрами, чего он, к слову, никогда не делал. В отличие от брата. А теперь этот самый брат, довольно улыбаясь, спрашивает, не забыл ли он, как открывать замки.

— Но так нельзя! — Валентин попытался донести до брата то, что сам считал очевидным.

— Ну и что? Никто ведь не узнает. Или ты боишься?

Валентин действительно боялся, что их застукают, но не признаваться же в этом так дерзко улыбающемуся брату.

— Просто так нельзя. Это неправильно.

— Вот ещё, — фыркнул Джастин. — Если не хочешь, можешь идти спать. Я сам зайду, но тебе ничегошеньки не расскажу. Неужели тебе не интересно?

И здесь Джастин тоже угадал. Конечно, ему было интересно.

В конце концов любопытство победило.

Из-за запретных дверей дохнуло загадочным полумраком, и Валентин напрягся в ожидании чего-то необычного. На первый взгляд кабинет ничем не выделялся среди других комнат особняка, но мальчик знал: под покровом небрежной роскоши живут тайны, настоящие, вросшие корнями в историю. В таком месте просто не могут не жить тайны. Они появляются как плесень на забытых продуктах или как пыль на нечищеных полках. Ни того, ни другого в доме Повелителей Волн не жаловали — о том, что такое плесень, второй сын герцога и вовсе узнал лишь случайно, когда поспорил с Джастином, что хлеб не может зацвести, — но тайны — налёт иного рода. Валентин был уверен, что отец не из тех, кто небрежно выметает их за порог, а значит, им ничего не остаётся, кроме как накапливаться. Нужно только уметь их находить.

Джастин осторожно прикрыл дверь и сунул отмычку в замочную скважину. Заслышав глухой щелчок, он удовлетворённо кивнул и только тогда засветил предусмотрительно прихваченную лампу. Пока Валентин завороженно разглядывал подсвечник в виде голой женщины с рыбьим хвостом, Джастин небрежно плюхнулся в отцовское кресло и положил ноги на стол. После небольших раздумий ноги он всё-таки опустил, но поза так и осталась раскованной.

— Прекрасная возможность ощутить себя герцогом, — рассмеялся он.

— И зачем для этого так стараться? Рано или поздно это кресло всё рано станет твоим.

— Это ещё неизвестно, — произнёс Джастин, и Валентину показалось, что он сильно напрягся. Но дальше брат продолжал как обычно насмешливо, и мальчик решил, что ему примерещилось. — Чем больше я узнаю отца, тем сильнее мне кажется, что, как только ты войдёшь в возраст, он найдёт способ сделать графом Васспардом тебя. Если, конечно, к тому времени я ещё не успею сделать из тебя нормального человека. Понял теперь, почему я так стараюсь?

Валентин не придумал ничего умнее, чем небрежно отмахнуться:

— Глупости.

— Возможно, — покладисто ответил Джастин. — Если бы отец так не заботился о фамильной чести и не опасался скандалов, я был бы уверен, что меня ждёт судьба Жермона Ариго. Слышал о нём?

Валентин только помотал головой: столичные сплетни его пока не интересовали.

— Это старший сын графа Ариго. Отец лишил его наследства и отправил в Торку. Никто, кроме него, так толком и не знает, за что.

Продолжать этот разговор Валентину не хотелось. Его старший брат станет герцогом, иначе и быть не может! Если бы все отцы лишали наследства сыновей, не перенявших их характер, в Талиге царил бы невероятный бардак. Так что нечего Джастину выдумывать!

— Ты пришёл сюда только чтобы посидеть в отцовском кресле? — Валентин разозлился на брата, и фраза вышла чересчур грубой.

— Нет, я ещё собирался порыться в его бумагах, — беспечно отозвался Джастин и немедленно выдвинул один их ящиков стола.

Присоединяться Валентин не спешил: слишком непристойным казалось ему поведение брата. Вместо этого он вгляделся в украшенные позолоченными буквами корешки полудюжины книг на полке над резным и несомненно очень старым комодом. Наверно, эти книги какие-то особенные, раз отец держит их не в библиотеке.

Только вот полка находилась слишком высоко для маленького Валентина. Ни двигать массивные то ли кресла, то ли стулья, ни просить брата мальчик не пожелал. Вместо этого он решил воспользоваться способом, который отец наверняка бы не одобрил, но какая разница, раз они уже и так без его ведома залезли в кабинет? Завитушки на комоде словно созданы были для того, чтобы служить опорой ногам, и Валентин решил вскарабкаться к своей цели. Труднее всего оказалось уцепиться за полку, не потеряв равновесия. Для этого надо было отпустить комод и некоторое время балансировать без помощи рук. Валентин долго примеривался и наконец решился.

Удалось! Опасно накренившись, он всё же смог ухватиться за полку, но не успел даже обрадоваться этому. Что-то звонко щёлкнуло, и Валентин понял, что падает, хотя всё ещё ощущал под пальцами предательскую полку, ещё мгновение назад казавшуюся прочной и надёжной. Толстый ковёр смягчил удар, но дыхание всё равно перехватило, и некоторое время мальчик оторопело пытался понять, как так вышло, продолжая сжимать в руках бессмысленную деревяшку. Над ним склонился обеспокоенный Джастин:

— Ты в порядке?

Валентин немедленно кивнул, хотя ещё не утихла пробежавшая по позвоночнику вспышка боли, а глаза противно щипало от непрошеных слез. Немного оправившись, он хотел было успокоить брата более убедительно, чем просто кивком, но Джастин приложил палец к его губам:

— Тише.

Несколько долгих минут они настороженно вслушивались в тишину. Дом спал. Падение Валентина не потревожило сон его обитателей.

— Кажется, пронесло, — в конце концов облегчённо выдохнул Джастин. — С тобой точно всё нормально? Встать можешь?

— Да. Всё хорошо, — под внимательным взглядом брата Валентин встал и удивлённо уставился на дощечку у себя в руке. — Только я, похоже, что-то сломал.

Джастин скользнул по ней озабоченным взглядом, явно прикидывая, как бы так всё исправить, чтобы отец не заметил, и вдруг просиял как маршал, которому доложили о полной и безоговорочной победе.

Полка, за которую пытался зацепиться Валентин, оказалась полой. Всё свободное место получившегося небольшого ящичка занимала стопка старых бумаг — те самые тайны, которые оседали в доме Приддов, как песок оседает в воде.

Джастин был потрясен и ещё несколько дней, к удивлению домочадцев, ходил тихий и задумчивый. Ещё бы надменности побольше и получился бы почти настоящий Повелитель Волн. А Валентин был пока слишком мал, чтобы понять всю важность найденных документов. Подумаешь, оказался Эркюль не Раканом, а Приддом! Валентин о его далёком потомке из Агариса только слышал изредка и никаких эмоций по этому поводу не испытывал. То, что Франциск, оказывается, был не узурпатором, а самым настоящим законным королём, было интереснее, но ничего для Валентина не меняло. Он и без этого давно решил, что посвятит свою жизнь служению Талигу, а во главе Талига стоит Оллар. А не Ракан какой-то. Который и не Ракан вовсе к тому же!

Непонятно только было, почему отец хранил эти бумаге в тайне. Особенно завещание Эрнани. Ну ничего, когда-нибудь отец расскажет ему про тайник, тогда и можно будет спросить.

Но он так и не спросил. Вальтер Придд посвятил нового старшего сына в семейные тайны через день после смерти Джастина, когда Валентину не было дела ни до каких интриг всех Золотых Земель. Но почему-то именно это вспомнилось, когда брат вернулся. Те короткие мгновения, на которые выходец становится почти обычным человеком, Валентин заполнил рассказом о разговоре в отцовском кабинете.

— Это хорошо, — печально улыбнулся Джастин. — Значит, ты точно не повторишь моей судьбы. Мне он так ничего и не рассказал.

И исчез.

* * *

Уже третью ночь Валентин пытался заставить себя воспользоваться припасёнными отмычками. Дело было не в опасениях нарваться на ментора или на какого-нибудь мышевидного слугу, которого в темноте еле различишь, а в том, что впервые выйти на ночную прогулку одному — значило бы отодрать от раны присохшую корочку. И неизвестно, что там, под ней: нежная розовая кожица или обросшие гноем края. Суза-Муза тоже никак себя не проявлял. То ли готовился к чему-то грандиозному, то ли отсыпался. И на сторону опасений перешёл здравый смысл. Зачем ему покидать свою комнату? Шансов выследить того, кто заблаговременно оставил улики под его кроватью, практически нет: никто, кроме самого шутника, не знает, когда тот решит послать очередной привет Арамоне. Можно, конечно, присмотреть себе местечко, которое самозваный граф Медуза будет вынужден пройти, и караулить там, но Валентин был уверен, что ночи через четыре постоянного дежурства он попросту заснёт на посту.

Просто прогуляться по дому? Бывшее аббатство Валентину не нравилось и уж тем более не вызывало интереса.

Лучшим решением было бы спокойно уснуть и не забыть выкроить время, чтобы вернуть отмычки ко всем остальным атрибутам голодного и благородного графа, но откуда-то издалека долетал задорный шёпот мёртвого брата: «Ты боишься? И тебе ни капельки не интересно?»

Голос этот плевать хотел на доводы рассудка так же, как когда-то плевал на них его обладатель, и с каждым днём становился всё навязчивей и навязчивей. Заглушить его можно было лишь одним способом.

Валентин резко сел на кровати и прислушался. Аббатство, как положено, безмолвствовало, донимавший графа бесплотный голос удовлетворённо затих. Пусть юноша ещё сам не был уверен в своих планах на эту ночь, но засевший в его мыслях брат уже точно знал, что Валентин поддался настойчивым уговорам. Ни сил, ни желания спорить граф Васспард в себе не нашёл.

Он уже много лет не пользовался отмычками, но оказалось, что это умение не из тех, которые нуждаются в частых тренировках. Замок досадливо щёлкнул, и дверь нехотя приоткрылась, намереваясь надсадным скрипом оповестить всех, кто только мог её услышать, о вопиющем нарушении распорядка Жеребячьего Загона — Валентин едва успел её придержать.

Тёмные коридоры Лаик дышали враждебностью. Ещё когда он делал первый шаг за порог, где-то в глубине души притаилась робкая надежда вновь испытать тот задорный азарт, что рождался от участия в проделках Джастина, но мрачные своды быстро расправились с ней. Если родной особняк походил на ворчливого и вечно пекущегося о приличиях старика, которого так весело раз за разом обводить вокруг пальца, то Лаик был бездушным убийцей, покорившимся обстоятельствам, как будто исправившимся, но ничего не забывшим. Дразнить такого — смертельно опасная игра.

Встретить Сузу-Музу Валентин не рассчитывал, удовольствия прогулка не доставляла, и никакой существенной цели придумать так и не удалось, и всё же он упрямо двигался по переходам и галереям, словно доказывая… Что? Кому?

Валентин резко остановился. Совершать бессмысленные поступки только ради того, чтобы что-то кому-то доказать, было не в его правилах. Так что он, Леворукий его побери, тогда делает?

Следовало немедленно возвращаться, благо бесцельное блуждание вывело его к коридору, ведущему в комнаты унаров, и Валентин бы так и поступил, если бы в этот момент тишину не потревожил едва слышный звук шагов. Тело среагировало немедленно и юркнуло в ближайшую нишу. Подсознательно граф Васспард постоянно ждал встречи с кем бы то ни было и незаметно для самого себя продумывал, где можно при случае затаиться.

Поначалу в скупом свете Валентин смог различить лишь высокую фигуру, уверенно направлявшуюся туда, куда ещё секунды назад собирался пойти сам Валентин: в тупик со спальнями. И лишь когда ещё один любитель ночных прогулок прошёл совсем рядом, чудом не заметив вжавшегося в стену Придда, граф узнал его. Маркиз Эстебан Сабве, наследник герцога Колиньяра. Что ж, ожидаемо. Колиньяры несомненно заинтересованы в том, чтобы дискредитировать Повелителей Волн, а сам Эстебан достаточно нагл и уверен в собственной безнаказанности, чтобы сыграть роль графа Медузы. Вот и ответ, на поиски которого он отправился этой ночью.

Валентин сделал ещё круг по спящему аббатству, чтобы быть уверенным, что маркиз Сабве благополучно вернулся в свою каморку, и только потом последовал его примеру.

Ни удовлетворения, ни разочарования он не ощущал. Просто в тот день у молодого графа Васспарда появился первый личный враг. Валентин не собирался совершать глупости в слепой попытке отомстить за насмешку над памятью брата или тешить себя мысленным перемыванием косточек маркиза. Просто он запомнит сейчас. А действовать станет, когда представится случай.

Больше Валентин ночных вылазок не предпринимал, хотя и не торопился возвращать отмычки в дупло. Упрекал себя за эту слабость, но по-прежнему ничего не делал.

Новые выходки Сузы-Музы, вызывавшие бурные восторги однокорытников, заставляли Валентина лишь раздражённо морщиться. Хотя в определённой изобретательности Эстебану не откажешь. Или не Эстебану? Возможно, ему просто не хотелось признавать за маркизом все те несомненно добрые дела, что совершал Суза-Муза, но с каждой новой выходкой голодного и благородного графа, Валентину всё сильнее казалось, что Эстебан лишь подал идею, которую с энтузиазмом подхватили другие унары. Граф Васспард внимательно вглядывался в лица товарищей, когда обнаруживалась очередная проделка Сузы-Музы, пытаясь понять, для кого из них она не является сюрпризом, но прийти к окончательным выводам не удавалось.

Арамона всё больше бесился и кричал. Скоро, очень скоро настанет день, когда он в ярости потребует обыскать комнаты унаров. А если окажется слишком туп для такого решения, то обязательно отыщется сознательный унар, который видел, как Валентин ночью покидал свою комнату. Сомнительно, что комендант Лаик задумается, что же этой ночью делал сам осведомитель, особенно если под кроватью подозреваемого обнаружат столь очевидные улики. А вот если не обнаружат, то излишняя лояльность и попытка угодить начальству может выйти боком чересчур добросовестному унару. Нет, вряд ли Эстебан станет наушничать. Он заинтересован в том, чтобы оказаться совершенно не при чём во всей этой истории, а значит, станет лишь целенаправленно доводить Арамону до точки кипения. Сделать это отнюдь не сложно.

* * *

Панталоны коменданта Лаик величаво вращались под потолком трапезной, позволяя столпившимся унарам подробно разглядеть пышный алый бант на некоем подобии свиного хвоста, находившемся там, где и положено находиться хвосту. Нет, это не Эстебан. Иначе придётся признать, что он совершенно не разбирается в людях. Маркизу Сабве хватило бы дерзости и на то, чтобы утащить орденскую цепь, и на то, чтобы выставить на всеобщее обозрение Арамоновы панталоны. Но всё это вместе, подвешенное к потолку, излучало недосягаемую для молодого Колиньяра смесь великолепного пренебрежения приличиями и изящной демонстрации собственного видения Арамоны. Если бы кто-нибудь из унаров носил фамилию Алва, Валентин не сомневался бы, кого стоит благодарить за столь прекрасное зрелище.

Все эти мысли прорвались наружу восторженным выдохом:

— Разрубленный Змей, кто же это?

Валентин даже немного удивился звуку собственного голоса. В Лаик он говорил мало и никогда без особой надобности. Надо же, как взволновал его вид начальственных панталон! А уж как на такой шедевр должен отреагировать сам капитан!

И Арамона полностью оправдал возложенные на него надежды.

Пока красный капитан ругался и вопил, брызгая слюной, Валентин пытался представить, чем закончится сегодняшний вечер. Не избавься он от подарка под кроватью, исход был бы очевиден. А что получится теперь? Ясно, что Арамона не может не наказать хоть кого-нибудь, но если наказывать некого? Неужели ограничится лишь тем, что снова лишит их всех ужина?

И тут по подсказке Арно капитан увидел, что именно неведомый шутник сотворил с украденными вещами. Вопль, вырвавшийся из его глотки, не походил ни на что из того, что Валентину доводилось слышать ранее, а последовавший за этим невероятный прыжок и вовсе был достоин занесения в анналы.

Первым не выдержал, рассмеялся, Карл, потом — один из близнецов-бергеров, видимо, Иоганн, затем — Паоло. Волна безудержного, сумасшедшего веселья, прорвав плотину, ворвалась в трапезную, накрыв всех без исключения. Валентин смеялся вместе со всеми. Он не помнил, когда почти забытый звук вырвался из его горла, когда приятная судорога сдавила живот, а губы расползлись в робкой улыбке, чтобы спустя мгновение открыть дорогу хохоту.

Он был уверен, что его смех умер вместе с братом, что ледяная броня, родившаяся, чтобы защитить его от навалившейся чудовищной пустоты, незыблема, но ошибался. И как хорошо, что ошибался!

Безумие угасло с приходом серых слуг, которые, словно сухие половые тряпки, впитали разлитое веселье. Но исчезло не всё. Несмотря на повисшую напряженную тишину, Валентин ощущал необычайную лёгкость и пьянящий азарт — единожды треснув, ледяная броня не могла зарасти мгновенно. Глупая, невозможная уверенность, что за его плечом стоит и лукаво улыбается Джастин, столь окрепла, что юный Придд едва находил в себе силы не обернуться. Сдерживала его только вбитая воспитанием привычка держать эмоции под контролем.

Арамона грузно и даже немного грозно плюхнулся в кресло, унары спешно выстроились перед ним. Валентин догадывался, чего ждёт господин капитан. Сейчас мышевидные слуги шебуршат в комнатах в поисках малейших улик, способных пролить свет на личность графа Медузы. Если бы не минутная слабость, заставившая Валентина в первую же ночь залезть под кровать, через несколько минут наступил бы миг торжества Эстебана Колиньяра. Однако теперь граф Васспард был уверен в собственной безопасности. Выделенную ему каморку он регулярно тщательно осматривал на случай если улики подложат снова, а отмычки — единственная часть памятного свёртка, что не лежала сейчас в парке — приятно оттягивали карман. Скорее всего, Арамона останется ни с чем. Вряд ли Эстебан настолько глуп, чтобы упасть в яму, вырытую другому, а автор сегодняшнего великолепия наверняка из тех, кто учитывает любые мелочи.

Дверь открылась, и к застывшему Арамоне просеменил очередной из неразличимой братии лаикских слуг. Неужели они уже успели закончить? Валентин готовился простоять в испуганно затихшем строю ещё час, а может и больше. Но, судя по исказившемуся довольством лицу капитана, слуга сообщил отнюдь не о безрезультатном обыске. Что-то нашли. Но у кого?

Арамона не спешил делиться открытием. Он грузно прошёлся мимо строя, уперев руки в бока и явно предвкушая грядущую расправу, и остановился рядом с Ричардом и Паоло. Последний вполне мог бы оказаться автором «хроссе потекс», но наверняка не оставил бы следов, а молодому герцогу Окделлу ни за что не хватило бы ни выдержки, ни дерзости, ни фантазии для самой безобидной из проделок Сузы-Музы, но его могли подставить так же, как и Валентина.

— У меня есть основания полагать, — наконец изрек Арамона, подтверждая предположение Придда, — что все преступления так называемого графа Медузы — дело рук унара Ричарда, и ему придется ответить как за свою дерзость, так и за свою ложь и попытку спрятаться за спины товарищей.

Значит, метили сразу в двоих. Что ж, ударить и по Окделлам, и по Приддам вполне в духе Колиньяров. Благо после недавнего восстания Повелителям Скал для окончательного падения много не надо, а проступок Валентина только бы усугубился сотрудничеством со столь явным противником короны и доказал бы связь их домов, наличие которой отцу едва удалось опровергнуть после мятежа герцога Окделла.

— Унар Ричард, — тем временем продолжал Арамона, — выйдите вперёд и взгляните в лицо своим товарищам, которые из-за вас подвергались наказанию.

Достаточно лишь одного взгляда на оторопевшего, ошарашенного Окделла, чтобы понять, что он не имеет ни малейшего представления об истинном Сузе-Музе. Кому угодно достаточно, но не Арамоне, особенно когда он уже упивается своим триумфом. План, невозможный для наследника Дома Волны, которого отец регулярно ставил в пример младшим сыновьям, родился мгновенно. Валентин в один миг понял, что не позволит пятнать имя брата подлостью. Пусть Юстиниан Придд уже погиб к тому моменту, когда впервые дал о себе знать Суза-Муза, но для Валентина благородный и голодный граф из Путеллы навсегда останется воплощением Джастина.

— Унар Ричард, признаёте ли вы себя виновным? — вопросил Арамона. В ответе он явно не нуждался.

— Нет.

— Тогда как вы объясните, что в вашей комнате найдена печать так называемого графа Медузы, уголь для рисования, рыбий клей и… прочие доказательства? — А в его наборе рыбьего клея не было. И что, интересно, скрывается за «прочими доказательствами»? Хотя какое это имеет значение? — Все свободны и могут идти. Унар Ричард остаётся.

Хорошо, что Арамона не стал устраивать показательного разбирательства. Ночь не так длинна, как кажется, а сделать предстоит немало. Валентин готов был немедленно отправиться в свою комнатушку, но унары продолжали стоять, а уходить первым граф Васспард не желал.

— Все свободны, — повторил Арамона.

— Это не есть правильно, — напряжённое молчание унаров вспорол рык младшего из братьев Катершванцев, — хроссе потекс вешаль я.

— Мы, — поправил его старший, за которым Валентин раньше не замечал столь чудовищного акцента, — это есть наш глюпый шутка в традиция дикая Торка…

И началось. Унары один за другим брали вину на себя и спорили за право называться Сузой-Музой.

Пятеро дворян признались в одном и том же проступке, да ещё и Ричард прекратил отрицать обвинения, так что Арамона оказался в тупике. Безродный капитан не мог ничего предпринять практически против любого из них, не рискуя собственным благополучием, а продолжать обвинять одного лишь Окделла, игнорируя столь яростные признания, было затруднительно и, опять же, чревато неприятными последствиями. Колиньяровский замысел с треском провалился. Будь Арамона хоть немного умнее, он нашёл бы способ настоять на своём, но тогда он не был бы Арамоной.

Невидимый Джастин пребывал в восторге и всё время, пока спорили кандидаты на роль графа Медузы, настойчиво подталкивал брата в спину: «Чего стоишь? Присоединяйся!»

Действительно, желай он лишь вытащить Ричарда из ямы, можно было бы уже не беспокоиться: всё сделали за него. Но куда важнее сейчас было очистить имя Сузы-Музы от грязи предательства, а для этого — стать им самому.

Сделать шаг вперёд, поддавшись минутному импульсу, — поступок Джастина, но даже сейчас, когда, казалось, то пьянящее и непонятное, что делало старшего сына Вальтера Придда непохожим на других родственников, переполняло Валентина, он оставался другим.

— Хватит! — в конце концов заорал Арамона. — Вы, шестеро! В Старую галерею! До утра! Остальные — спа-а-а-а-ать!

Валентин едва заметно улыбнулся, внося небольшие изменения в задуманное.

* * *

Ночной Лаик больше не казался пугающим. Валентин оставлял позади тёмные коридоры быстро и уверенно, не забывая, однако, об осторожности. Не так, как когда-то он крался по особняку вслед за старшим братом, то и дело озираясь, но как делал это ведший его Джастин. Где-то в глубине сознания безудержный азарт сражался холодным с расчётом, рождая целеустремленность. Граф Васспард знал, чего хотел, и знал, как этого лучше добиться.

Отыскать дерево с тайником не составило труда. Сегодня ночью ему необходимо не просто стать Сузой-Музой, но и доказать всем, что он и есть настоящий граф Медуза. Значит, нужна печать. Никакая подпись не сравнится с ней в убедительности.

Тёплое отполированное дерево приятно легло в ладонь. Словно ручка двери, ведущей в другой мир, куда до этого он решался ступить лишь вслед за братом. Что ж, пришло время сделать это самому.

Вернувшись в комнату, Валентин сел за составление послания. Слова словно сами собой лились на бумагу. Одинаково непохожие ни на то, как обычно говорил Джастин, ни на привычную манеру письма Валентина, они казались единственно правильными и, более того, родными.

«Глубоконеуважаемый капитан Арамона.

Сим имею сомнительную честь поздравить вас с присвоением вам почётных званий дурака, труса, пьяницы и невежды, соответствующий диплом прилагается. К моему немалому огорчению и, несомненно, к вашей столь же немалой радости, вынужден сообщить, что конец нашего с вами знакомства, увы, неизбежен в связи с моей грядущей безвременной кончиной. Однако я продолжаю надеяться, что среди будущих достойных и не очень молодых дворян найдутся те, кто продолжит моё дело и не позволит памяти обо мне угаснуть, предоставив вам минуты, а возможно и часы или даже дни, полные незабываемых впечатлений. На сим вынужден проститься.

Навеки ваш ночной кошмар,

благородный и голодный Суза-Муза Лаперуза граф Медуза из Путеллы.

Писано в 15-й день Зимних Молний 398 К.С.»

Прилагающийся диплом разошедшийся Валентин написал уже не задумываясь над отдельными словами, словно под диктовку. Следовало приступать к очередной, родившейся совершенно спонтанно части плана. Прихватив диплом и письмо, Валентин отправился в очередной раз злить поместье ночными прогулками. Ничего, потерпит.

Интересные шутки может выкидывать память. До сих пор Валентин был уверен, что его познания Лаик ограничиваются тем, что необходимо унару, но кухня, к этим вещам явно не относившаяся и виденная лишь однажды, во время первой ночной вылазки, нашлась сразу же, будто бы сама выскочила на пути юноши.

Как Валентин и надеялся, слуги в Лаик готовили не только ту гадость, что подавали унарам. В опустевшем царстве тарелок, котлов, половников и прочей утвари Валентина встретили лишь лёгкий дымок дотлевающих углей в очаге да полузабытый аромат настоящей еды. И, конечно, сама еда. Не слишком впечатляющее разнообразие: всё-таки ужин уже закончился, а к завтраку готовить пока не начинали, но те, кто должен был бы лечь спать натощак, вряд ли станут воротить носы.

В кладовке нашлись ветчина и сыр. Валентин выбрал куски получше, отложил на стол и тут же обнаружил неподалёку несколько пирогов. Что ж, вполне достаточно. Решив, что подвиги должны совершать сытые герои, граф Васспард и сам не побрезговал перекусить из капитанских запасов и в порыве неожиданного вдохновения оставил после себя благодарственную записку. Джастин, наблюдавший за братом с порога кухни, одобрительно хихикнул.

Осталось лишь сложить подарок для узников Старой Галереи в прихваченный тут же мешок. Валентин ещё раз критично оглядел набор продуктов, раздумывая, чего не хватает. Разрубленный Змей, как он мог забыть! Какое же застолье без бутылки хорошего вина! Вопрос только, где Арамона его держит. После непродолжительных поисков оказалось, что запасы спиртного Арамона хранит в отдельной кладовой, но, к глубокому неудовольствию Валентина, в том, что касается выпивки, капитан отличался поразительным однообразием и хранил одну лишь тинту. Ладно, северяне наверняка будут в восторге, а южане пусть и на том спасибо скажут. Завершающим штрихом стали закинутые в мешок перед самым уходом свечи и огниво.

Теперь предстояло самое сложное — пройтись по крыше до Старой Галереи с увесистым мешком в руках. Осложнялось это ещё и тем, что Валентин никогда не задумывался, где в Лаик можно безопасно вылезти на крышу и залезть обратно. Но сегодня с ним были Джастин и его безрассудная уверенность. Сегодня ничего не стоило воплотить в жизнь самую абсурдную, невозможную идею, которая только Джастину и могла бы прийти в голову.

До самой каминной трубы Валентин ни разу не обернулся, боясь не увидеть там брата и зная, что не увидит. Да, самообман, такой же, как и то, что Джастин имеет какое-то отношение к Сузе-Музе, но как же тяжело отказаться от того, что даёт силы, что заставляет по-новому взглянуть на утратившую краски жизнь. И стоит ли?

Через трубу доносились отголоски чужих разговоров. Кажется, там спорили, но прислушиваться Валентин не стал.

— Ричард! — позвал он.

Ответа не последовало, но голоса внизу затихли.

— Ричард Окделл! Ты что, умер, что ли? — чужие слова. Так мог бы говорить Суза-Муза, так говорил Джастин, но такой манеры речи никогда не придерживался Валентин Придд.

Может, рождённая цеплявшимся за сладкую ложь разумом идея о том, что граф Медуза не что иное, как воплощение унара Юстиниана, не лишена смысла? Или дело лишь в том, что сам Валентин в это верит? Отчаянно цепляется за выдуманную соломинку, чтобы не сорваться в бездонную пустоту.

— Нет, он не умер, а ты где? — крикнули из Галереи.

Судя по голосу, Паоло.

— В камине, — ответил Валентин, сообразил, какую глупость сморозил, и немедленно поправился: — То есть не совсем, а наверху… Как вы там?

Слова лились сами, как при написании послания Арамоне. Только если тогда в манере речи ещё можно было, хоть и с трудом, распознать Валентина, то сейчас он не узнавал сам себя. А ведь так правильно, это он и есть! Словно тяжёлый груз, который он таскал с собой едва ли не с самого рождения, свалился с плеч, давая возможность вздохнуть полной грудью. Подняться из глубин.

— Кто ты есть? — явно кто-то из близнецов-бергеров. — Мы не знаем.

И никаких идей? Впрочем, действительно. Все возможные Сузы-Музы сидят внизу.

— Суза-Муза. Только я ничего Дику не подбрасывал, — и то, и другое — чистая правда. В некотором смысле. — Сейчас я явлю Свину доказательство того, что я на свободе, а потом объявлю о своей безвременной кончине.

— Ты кто? — крикнул снизу Паоло. — Скажи, интересно же!

— В день святого Фабиана! — неожиданно для самого себя хихикнул Валентин. Признаться однокорытникам в содеянном, когда загон останется позади? Джастин ликовал и уже сейчас в нетерпении потирал руки, а Валентин засомневался, едва слова слетели с губ. Впрочем, год он не уточнял, а значит, не обязательно забивать себе этим голову сейчас. И тут же спросил, уходя от опасной темы: — Холодно там у вас?

— Тебя б сюда!

Ладно, пора заканчивать пустую болтовню.

— Я тут вам ужин собрал. С Арамонова стола. Выпейте за упокой моей души, и капитанской заодно! Дикон, лови, спускаю. Осторожно только. Там бутылка, тяжёлая, собака… — слова вырывались наружу ещё до того, как Валентин успевал их обдумать. Волшебная ночь — в неё возможно всё, даже искренность. — Учти, это всё тебе за причинённые неприятности. А уж ты там дели, как хочешь.

Тяжёлый и неудобный мешок с трудом проходил в трубу, а отпустить его следовало не раньше, чем Ричард его перехватит. С едой ничего не случится, если она вдруг упадёт, а вот бутылки жалко.

…Любопытная луна заглядывала в окна спящего дома. Валентин, ёрзая в слишком большом для него кресле, задорно ей подмигнул — луна сделала вид, что ничего не заметила. Ну и ладно. Приглушенные шаги заставили мальчика испуганно вздрогнуть, но тревога оказалась ложной. Это всего лишь довольный Джастин вернулся после визита на кухню и гордо продемонстрировал брату импровизированный мешок, некогда бывший скатертью. Валентин собрался было спросить, зачем Джастин набрал так много еды, как один из углов скатерти выскользнул из рук брата и всё содержимое мешка с громким стеклянным звоном оказалось на полу. Бутылка белого вина истекала кровью или, точнее, слезами, стыдливо прикрывшись пирогом…

Валентин с головой окунулся в холодный мрак трубы, мысленно выговорив себе за отсутствие верёвки. А вдруг сумка так и не дотянется до унара внизу? Ясно представилась разбитая бутылка из прошлого.

— Осторожней, — повторил Валентин, а мешок тем временем словно стал легче: значит, всё-таки дотянулся. — Порядок? — на всякий случай спросил он, хотя тишина внизу сама по себе служила ответом.

— Порядок, спасибо!

— Всё, безвинные узники, пошёл я. Полночь на носу, а у меня дел невпроворот. Счастливо оставаться…

Сегодня Юстиниан Придд снова ходит среди живых, пусть и в теле младшего брата, иначе откуда взяться чужим словам и чужим идеям? Чужим, но таким до боли родным…

Валентин словно бы наблюдал за собой со стороны. Разве мог в его голове родиться план, так сильно основанный на удаче? Он мог попасться в любой момент… «Но ведь не попался же», — довольно хихикал Джастин в его сознании.

Уже в своей каморке Валентин подробно перебирал события прошедшей ночи, пытаясь понять, как и когда он мог стать настолько другим. Когда нынешний граф Васспард отошёл в сторону, уступив место предшественнику? А пальцы невольно поглаживали тёплое дерево печати, которую Валентин, вопреки всем доводам рассудка, повременил возвращать в тайник.

Покидая Лаик, он прихватил с собой и её — ручку от двери, ведущей к Джастину.