Крысиные сказки (джен)

Старый крыс задумчиво смотрел на пламя небольшого костра, которое грело подвешенное над ним ведро с водой. Картошка-то сама неплохо в углях испечётся. А вот чай сырой водой да из речки заваривать не стоило.

— Дед... Ты обещал рассказать что-нибудь, — осторожно напомнил молодой крыс старику.

— Обещал... Расскажу, — сварливо ответил он, пошевелив усами, и замер, словно прислушавшись к чему-то.

Молодой крысёнок некоторое время смотрел на него, стараясь даже лишний раз не пискнуть. Он знал: деда лучше не торопить. И в самом деле, слово отмерев, тот начал без всякой предыстории. Да и не было по сути её в этой сказке.

— Однажды Богу стало неуютно. Да и кому будет уютно, если ничего нет? Даже тебя самого. Даже холода не придумали, чтоб морозил.

— И сыра?

— И сыра, — сурово кивнул старый крыс. — Ничего, говорят тебе, не было. Да так это Бога расстроило, что оторвал он кусок пустоты да запалил взглядом своим. И появился огонь. А где огонь — там тепло. И огонь тот не простой был. Горела пустота. А там, где пламя прошло, там вместо пепла сам Бог и получался. Понравилось ему...

— Что огонь по нему идёт? — уточнил молодой.

— Быть ему понравилось! — сварливо ответил старый. — Не было раньше. Да и раньше-то, строго говоря, до того момента не было. А тут раз — и появился. И вообще, не перебивай... Обормот...

Он почесал лапой за ухом, вспоминая.

— Так, о чём это я? Ага... Так ему понравилось, что он и продолжил отрывать куски пустоты и кидать её в огонь, себя створяя. Так и творит до сих пор.

— Ужас какой. А где ж этот огонь? — уточнил молодой.

— Да мы он и есть... Вообще всё, что есть — Бог это и есть, — досадливо пояснил старый. — Ты чем слушал?

— И... Он... То есть, мы часть его... То есть, мы — он?

— Ага...

— И всё, что вокруг, это тоже он?

— Ага...

— И как ему молиться?

— Да до звезды ему молитвы, — грубо пояснил старый. — Лучше давай картошку доставай да листья кидай. А то одно спалишь, другое выпаришь... И вообще, чего ты такой болтливый?

Молодой хихикнул, слушая несерьёзное ворчание старика. Шаманы у крыс учатся сказками. И ученику нужно узнать их немало...

То было на берегу забытых времён, где безумный Гончар лепил игрушки. Он брал глину из-под ног и обжигал он её в своём горне. И, вложив душу, давал жизнь. И когда очередная игрушка ломалась, она превращалась в прах, который снова зачёрпывал Гончар.

И в один из дней он слепил ящера, изящного и вёрткого. Он даровал ему рога и уши, а чешую украсил узорами. Понравился ящер Гончару. И даровал Гончар ему крылья, чтобы мог он не касаться земли.

Хотел он сотворить ему душу из воды. Но она показалась ему слишком ускользающий. Потянулся он к ветру. Но тот был слишком неверен. И поймал Гончар искру из горна и вложил её в ящера. И кинул он его наземь, и ожил дракон. На земле из костей и праха лежал он. В небе вместо облаков роились души тех, кто был до него. И падал дождь на бесчисленные грани, что заменяли глаза Гончару, и скатывался по его броне.

— Зачем ты сотворил меня, мастер? — спросил дракон.

— Затем, чтобы играть с тобой, пока ты не умрёшь, — ответил он. И потянулся к нему.

Но сбежал от него дракон, взлетев под небеса. Лишь тень и осталась на острове.

Рассердился Гончар. И слепил из тени смерть. И послал за ним следом, как посылал за всеми, кто уходил от него.

Увидел это дракон и полетел как можно быстрее. И чем больше желал он улететь от смерти, тем сильнее разгорался его дух, бывший искрой из великого горна. И откликнулся на мольбу дракона Мастер Всех Желаний. И предложил ему пройти дорогу.

В самом начале был берег его царства, где волны были ласковы, а песок мягок. Там было спокойно. И можно было дать отдых крыльям.

Но знал дракон: догонит там его смерть, хоть и не отнимет покоя.

Полетел он дальше. Обрадовался мастер.

Увидел дракон лес. За каждым деревом был целый мир, а быть может, тайна. Каждое указывало свою дорогу. Шептали они дракону забытые знания и загадки. Каждая из них манила к себе. За каждым листом скрывалось что-то интересное. Но верил дракон лишь тем, что указывали дорогу к Мастеру.

И оказался он на горе. Отсюда был виден весь лес. И мог дракон менять его по своему усмотрению, меняя пути тех, кто шёл по нему. Но оставил он все как есть и вошёл в гору. Ибо не интересна была ему власть, и шла за ним его тень.

И увидел он Хозяина Желаний.

— Так что ты хочешь?

— Тень идёт за мной... И она убьёт меня, как только коснётся.

Рассмеялся тогда Хозяин Желаний.

— Не бойся тени. Ведь сделал её Гончар. И коснётся она тебя не раньше, чем ты перестанешь меняться. Ведь тому, что навсегда прекратило меняться уже необходимо её касание, чтобы Гончар вылепил всё заново.

— Но я не хочу прекращать меняться! — воскликнул дракон.

И подарил Хозяин Желаний драконам дорогу истинную. И сказал им пройти её. Но обманул их Хозяин Желаний. Та дорога, которую можно пройти — не истинна. И суть её есть желание. Истинную же дорогу невозможно пройти. И суть её есть воля.

Желание, лишённое цели, но наделённое направлением.

И увидел дракон Гончара, идущего по той дороге. И Хозяина Желаний. И многих других. А тень отстала от него, когда он увидел их.

А дело было так.

Боги, как и люди, любят играть в игры. Да вот беда... Проигрывать не любят, а выигрывать у заведомо слабых им не интересно. От того их игры и редки. Но здесь и сейчас сошлись двое.

Точь-в-точь, как случайные путники у костерка поговорить присели.

Один всё про ночь рассказывал. Про свободу и сотни возможных путей. Другой отвечал ему, что из путей лишь один должен быть истинный, а решение должно быть одно. Верное.

Не сошлись они характерами. Потянулись к оружию. Да вспомнили, что встретились друзьями, и сели они играть. Сотворили целый мир с реками и озёрами. Сотворили деревья и зверьё. Много чего там сделали. Когда место для игры было готово, оговорили они и правила. Каждый сотворяет народ, и коль другой не сможет его изменить — за ним и правда!

И сотворил светлый бог драконов. Мудрых. Честных. Справедливых. Да тёмный предложил им выбор. И многие вместо мудрости силу взяли. Вместо честности — золото. Вместо справедливости — право. Сотворил тёмный бог демонов. Но светлый дал им долг, и часть из них стала хранителями лесов, вод и многого другого.

Долго боги соревновались, но всякий раз каждый из народов изменял своей правде, пока сгоряча не решили они сотворить что-то вместе и попытаться перетянуть на свою сторону.

Для этого поймали крыса и крысу. И дали им руки. Дали им ноги. Дали им разум и голос.

Но тут тёмный бог дал им интуицию, а светлый удачу. И почуяли крыс с крысой, что сейчас смогут бежать. И повезло им. Тёмный бог отвлёкся раздумьями, а Светлый делами. И когда посмотрели они перед собой, не нашли они своих творений. Долго искали их боги, и нашли в норе меж холмов.

— Почему вы сбежали? — спросил Тёмный бог.

— Потому, что вы сотворили нас свободными, — ответили крысы.

— Тогда я победил! — обрадовался он. — Ими двигала свобода!

Но Светлый бог был не согласен.

— Ради чего вы сбежали? — спросил он.

— Ради друг друга, — сказали крысы.

— Тогда я победил! — обрадовался Светлый бог. — Они шли ради любви!

Снова затеяли спор боги. И снова сбежали крысы, но их не стали искать. И посему шкура крыс не стала чёрной или белой, а так и осталась серой.

То было давно. Так давно, что камни, которые стали песком под вашими ногами, ещё не родились в земляной толще.

Дракона звали Симфил. Синей и чёрной была его чешуя. И родился он в древней ледяной бездне на самом дне миров, не знавших света. Его взор был спокоен и пронзителен. Его путь лежал средь существ, для которых нет слов, ибо во Тьме нет нужды в словах. Лёд, из которого те были сотканы, их просто не знал, ибо появился задолго раньше первого звука.

Но однажды под чёрным бездонным небом его встретил Старик.

— Я знаю твоего врага, — молвил он.

— Ты ошибаешься, — ответил дракон. — У меня нет врагов.

Но Старик упрямо повторил:

— Он смерть твоя. Разве смерть не есть враг?

— Это интересно, — решил дракон.

И Старик показал ему путь.

То было давно. Так давно, что капли первого дождя ещё не пали на ту землю, что была до той, что теперь под вашими ногами.

Дракона звали Лифмис. Красной и жёлтой была его чешуя. И родился он в бездне лавы и огня. Был он счастлив и светел. Каждый миг его пути не был похож на тот, что был до него. Ибо существа, коих он встречал на своём пути, были под стать богам.

Но однажды на раскалённой твёрди под ослепительным небом его встретил Старик.

— Я знаю твоего врага, — молвил он.

— Ты ошибаешься, — ответил дракон. — У меня нет врагов.

Но Старик упрямо повторил:

— Он смерть твоя. Разве смерть не есть враг?

— Это интересно, — решил дракон.

И Старик показал ему путь.

То был пустой и чуждый им мир. И едва они шагнули в него, как почуяли друг друга. Правда и жизнь одного были Ложью и смертью другого. И поняли они слова Старика о враге. И пошли в бой. Ибо не важно, где и как родился дракон. Ведь живёт он до тех пор, пока за ним стоит его Правда. И грянул бой. И пали сражённый в том бою Симфил и Лимсиф.

И пришёл Старик. Которого звали ещё и Резчиком, ибо вырезал он судьбы существ, как узор на дереве. И подобрал он кости падших, ибо те могли сгодиться ему в работе. Ибо был он, кроме прочего, северным шакалом.

И не осталось от великих драконов даже тени. Лишь Правда, за которую те погибли. И спросил Резчик ученика:

— А нужны ли Правде те кости, что я подобрал, если она продолжает жить и без них?

В одной очень жаркой стране на берегу тёплого моря появился странный гость.

Он не приплыл на корабле, не приехал на лошади, а прилетел по воздуху. И был до жути странным. Во-первых, он не был человеком. Но в углу его часто улыбающийся пасти была зажата неизменная трубка, которую он тут же наполнил выменянным на принесённое им золото табаком. Во-вторых, его всё радовало. Проснулся, увидел море — счастлив. Поговорил с кем-то — повеселел. Казалось, даже засыпал он, словно бы с сожалением уходя с большого праздника.

И хотя поначалу мужчины из деревни ходили рядом с ним, не забывая дома луки, в какой-то момент с ним стали говорить и женщины. А потом и дети. Не веяло от него опасностью.

Вот и сейчас он лежал на золотом песке под безоблачным небом и, глубоко затягиваясь, выпускал из ноздрей дым, любуясь полётом прибрежных птиц.

Анника, девочка из деревни, старательно делала вид, что пришла вовсе не к нему, а собирает опустевшие ракушки для бус. Хотя ей очень хотелось посмотреть, что он прячет в небольших мешочках, сейчас накрытых крыльями. И главное — откуда он прилетел

Наконец девочка не выдержала и спросила:

— А как тебя зовут? — она невольно сжала собранные раковины, ведь говорить первой со взрослыми было невежливо.

Но ведь большая крылатая ящерица не совсем взрослый. Правда?

Дракон отвлёкся от птиц и сделал большую затяжку, отчего трубка затрещала, а уголёк в ней чуть разгорелся, и выдохнул клуб крепкого дыма.

— А какое имя дашь — такое и будет, — улыбнулся он. — Здорово, правда?

— Шутишь... — надулась девочка. — Вот и назову Шутником!

Шутник, придерживая трубку, медленно кивнул.

— Значит, им и буду, — легко согласился он. — Ну, а тебя как зовут?

Девочка сначала хотела передразнить его, а потом испугалась, что он по случайности назовёт как-нибудь обидно, и тогда поговорить не получится.

— Анника! — быстро ответила она. — А теперь твой ответ. Откуда ты?

— Из прошлого, — не раздумывая сказал дракон. Девочка непонимающе посмотрела на него.

— Откуда? — переспросила она.

— Вот смотри, — он поднял хвост свечкой. — Отметь камешком, где мой хвост.

Анника подобрала камешек и старательно вдавила его в песок там, где кончалась тень от хвоста.

— А теперь что? — уточнила она, недоверчиво смотря на это.

— А теперь покидаем камешки, у кого больше по воде подпрыгнет? — предложил дракон.

Играть с Шутником оказалось интересно. Сколько бы ни прыгнул камешек девочки по воде — столько же и у него. Ни разом больше или меньше. Но в какой-то момент, расправив крыло, дракон остановил игру и кивнул на хвост.

— Видишь тень? — спросил Шутник.

— Вижу... — подумав, сказала Анника. — Она ушла от камешка!

Дракон кивнул.

— Она прошла расстояние, — пояснил он. — Вот так и со мной. Я прошёл то время, потому оно для меня и прошлое, где я всё оставил.

— Всё-всё? — не поверила девочка.

Дракон кивнул:

— Всё, — и положил камешек на новое место, где кончалась сейчас тень. — А вот здесь камешек сейчас.

— Поня-ятно... — протянула девочка и заметила, что на песке рядом с драконом есть ещё камешки. — А это?

Дракон покосился на них и улыбнулся.

— А это то прошлое, что было раньше... — он положил камешек на то место, куда потом переместится тень. — А вот здесь то время, где наше настоящее станет прошлым.

— Здесь лежит будущее? — заворожено сказала Анника, смотря на камешек.

Дракон загадочно улыбнулся и кивнул.

— А... Когда солнце зайдёт? — осторожно спросила она. — Время кончится?

— Вовсе нет... Просто нужно будет подождать следующего дня, чтобы снова появилась тень и полезла по этим камешкам, — пояснил дракон. — Это мой подарок тебе за имя.

Девочка неверяще смотрела на дракона. Он прямо на пляже разложил перед ней прошлое, настоящее и будущее, как горсть камушков.

Быстро встав, она побежала домой. Вдруг он уйдёт и некому будет объяснить взрослым, что он дал? Но когда Анника привела деревню, на земле в центре каменного круга был лишь пепел из трубки да воткнутый на месте драконьего хвоста шест. Сам же Шутник улетел, унося с острова новое имя взамен старого, которое он потерял где-то в прошлом.

Те, кто старше, а значит повидали больше рассветов, чем я… да и ты, собственно, рассказывают, что, когда вековечные дубы были пониже; они помоложе; а молодёжь была не такой дурной, как нынче, боги изобрели азартные игры. Уж зачем им это надо было — не признаются. А настаивать никто как бы и не решается. Тут и молнией получить можно.

А поскольку играть обычными фишками богам не пристало, каждый выбирал под это дело зверя. И только у самого молодого, как водится, ничего путного не получалось. Сидел. Кручинился. Мало что море своими слезами не засолил. Оно в ту пору, кстати, мельче было… Как увидел ящерку, что его-то слезами с берега, где родной лес был, и смыло вместе с веточкой.

— А ты будешь моей фишкой в игре? — спросил молодой бог.

— А почему бы и нет? — подумав, сказала ящерица. Видать почуяла, что где-то внизу рыбины большие плавают.

— Ну тогда иди ко мне! — сказал бог и протянул с небес ладонь.

— Ну куда же я такая пойду? — удивилась она. — Из красоты только хвост… Да и тот отбрасываю. А так ни зубов, ни рогов.

Удивился бог и дал ей зубы да рога.

— Теперь пойдёшь? — спросил он.

— Да как я пойду? — вздохнула она. — Тут крылья нужны, чтобы с ветки до тебя долететь!

И дал бог ей крылья. Взлетела ящерка ему на ладонь.

— Ну а теперь правила учи! — радостно крикнул молодой бог.

— Да как я выучу? — сказала ящерка. — Я же глупая совсем. Ничего запомнить не могу.

И дал бог ей мудрость великую.

Уж что за игра была — мало кто знает. Но та ящерка ещё до встречи кладку положить хотела. А бог по молодости это проспал. И, как она в лес с небес вернулась, так и отложила. Да не обычные яйца, а с каменной коркой, как у драконов принято. И пошёл род драконий по божьему недосмотру.

А кто не верит, тем говорю: если правильно дракона напугать, то он хвост и отбросит. Честное слово!

Спешить было некуда. От слова совсем.

Немного сыра. Достаточно уютная нора.

Старый крыс косился на ученика, завороженно глядящего на вид, открывающийся из выбранного ими на ночь убежища.

— Большой... — наконец заметил ученик.

— Кто? — навострил уши учитель. — Мир?

Ученик быстро кивнул, прижав уши. Учитель невольно хмыкнул.

— Знаешь... Когда-то, давным-давно, были времена великанов, — не спеша начал он, — всё было иным. И земля и небеса. Мир был юн, совсем как ты, и ему казалось, что слова «великий» и «большой» обозначают одно и то же. Никто не помнит, как выглядели великаны, и каждый придаёт им в памяти свою форму. Сходятся лишь в одном: когда мир осознал свою ошибку, великаны уснули и стали горами. А в мире появились боги... Нет бы миру взять и самому себе сознаться, что не знает, что творит. Так нет же. Как любой юноша, начал лепить что ни попадя, с умным притом видом. Так и боги враждовали и ссорились, свергая друг друга, пока не достигли равновесия, кое нарекли благом...

— А где боги сейчас? — осторожно уточнил ученик.

Крыс дёргал хвостом, словно боясь, что неведомое божество схватит за упомянутую часть тела из-за неуважения к собственной персоне.

— Уснули в своих владениях. Ведь что им делать, мир не сказал. А без приказа ни до чего лучшего, чем равновесие, они додуматься-то и не смогли. Вот и спят. Кто в каждом языке пламени, кто в каждом дуновении ветра... И придумал мир тогда героев. И роздал им правды, кои велел защищать. Поднаторел мир тогда. Но не определился. Решил, пусть лучшая выиграет. Одна краше другой была. Да вот только промахнулся мир. Не любили друг друга разные правды. Началась такая война, что, говорят, где-то даже горы зашевелились. Но ничего. Обошлось. Расстроился мир, ведь героев не осталось. Лишь семя их в виде народов, больших да малых. Расстроился мир, опечалился и посуровел. Потерял сам к себе интерес... Пока не понял, что произошло то, чего и не ждал.

— Что, учитель? — осторожно уточнил ученик.

Учитель разломил сыр пополам и, протянув половинку крысёнку, откусил немного от своей.

— Крысы... Нас не благословляли ни размерами, ни силой, ни героизмом. За нами не следили и не посылали знамения. Не ставили великих задач, а ветер не пел о нас песен. Но вот что сделали — то и получили. До чего добрались — до того и добрались. Говорят, сильно удивился мир тогда, увидев, что кто-то без его ведома да на то благословения что-то строит. Поначалу даже гневаться пытался. Подул холодным ветром — крысы вырыли норы. Начал воду лить — мы лодки строить. Так и попривык. Говорят, даже ветер теплеть стал. И одеяло снежное поприбрал, — учитель замолчал, пошевелил усами.

— Небось, обрадовался, — проворчал наконец он.