Под водой (джен)

Было холодно.

Струи дождя хлестали по лицу и лились по волосам за шиворот куртки. С носа капало. Джинсы вымокли полностью, ботинки противно чавкали. Ноги запинались, цепляясь за высокую мокрую траву, руки, засунутые в рукава куртки, замерзли настолько, что пальцы онемели. Очень хотелось в душ. Встать под горячую воду, растереть себя мочалкой. Потом обернуться в пушистое полотенце, высушить феном волосы, надеть пижаму и залезть под одеяло.

Не получится. Квартиру уже сдали кому-то другому. Идти было больше некуда. Холод, темнота, ливень и промозглый октябрьский ветер, из-за которого казалось, что дождь идет горизонтально. Бьет наотмашь прямо в лицо.

Что-то полностью чуждое этому миру, из соображений практического удобства решившее продолжать называть себя тем же именем и считать тем же человеком, спотыкаясь, шло по обочине. И, стуча зубами, размышляло, что сейчас было бы самое то еще и заплакать от обиды и чувства несправедливости. Но плакать не хотелось. Обида осознавалась, но не ощущалась. Хотелось одного: согреться.

Он помнил, как все началось. Если раскрутить пленку назад, сначала тоже было очень много воды. Вода внутри, раздирающая легкие и не дающая дышать. Вода снаружи, заливающаяся внутрь. Он толком не умел плавать. Непонятно, почему его понесло в озеро. Да еще и прыгать с трамплина.

Все смотрели на его однокурсника. Красивого парня. Действительно красивого, умного и популярного парня. Из тех, что всем нравятся. Не потому, что он милый, наоборот. Холодный, язвительный. Грациозный, как кот. Сильный, успешный. Все смотрели на этого потрясающего парня. Как он ныряет. А другой, обычный, подождал, пока все отвлекутся, — и решил прыгнуть.

Прыжок, удар животом об воду. Вдох — и вода сомкнулась снаружи и изнутри, закрывая мир. А потом, осенью, открылась, как занавес. Прямо посреди этой дороги. Холод, темнота, вода. Не стоило тогда прыгать. Нужно было остаться на берегу со всеми. Отвернуться от красивого однокурсника, раз уж так не хотелось на него смотреть. Остаться на берегу. Читать.

Красивый однокурсник. Брайан. Острое надменное лицо, длинная шея, чувственные губы. Презрительная медленная речь.

Его образ как всплыл в голове, так и застрял, будто попсовая песенка. Иди, дескать, к нему. Ты же знаешь, где он живет. Странно, он не был другом. Даже, наверное, наоборот. А ведь тогда, до границы между воздухом и водой, друзья были. Но почему-то оказалось непросто их вспомнить. Они как-то не удерживались перед внутренним взором. Еще была семья: мать и сестра. Но не возвращаться же к друзьям и семье... таким.

Это ведь мать, кто же еще. Заставила надежду семьи, любимого мальчика, вынырнуть из той воды в эту. Просила вернуться. Не подумала, каково ему теперь — быть. Существовать между мирами, пока жандармы не схватят и не вернут его обратно. Мертвым нечего делать среди живых. У мертвого нет своей жизни, он приходит, чтобы забрать ее у того, кто его позвал. Или попадается жандармам, и те убивают его снова. Целая профессия: выслеживать и уничтожать живых мертвецов. О чем думала мать? Нет, к ней идти не хотелось совсем.

А близкие друзья... Им тоже не стоило больше его видеть. Да и ему не хотелось снова с ними встретиться. Он не скучал, не чувствовал к ним тепла. Честно говоря, он никак не мог вспомнить, как их зовут. Того однокурсника определенно звали Брайаном. И жил он на этой самой улице. Точно, в этом доме. Нужно было зайти. На минутку хотя бы. Согреться. Чтобы перестало трясти. А потом хоть опять в дождь.

Нечто, чуждое этому миру, решившее продолжать называть себя Тедом из соображений практического удобства, открыло дверь подъезда и стало подниматься по лестнице.

Если уж на то пошло, именно Брайан его убил.

* * *

Теду тяжело было вспомнить, почему он принял решение отдать свою жизнь в руки Брайана. Там было очень много эмоций. Зависть, злость, обида, какая-то ревность. К кому, почему и как — теперь было непонятно. Тед уже ничего не чувствовал по этому поводу. Формально: мать не смогла бы отключить Теда от аппарата искусственного кровообращения. Другие приятели тоже не смогли бы. Лучший друг (это с ним была связана та ревность?..) расстроился бы слишком сильно. Кажется, Тед считал, что Брайану будет все равно. Или хотел наказать за что-то. Не то его, не то самого себя. Злился вроде бы. И конечно, не верил на самом деле, что все закончится так быстро.

Двадцать два стукнуло только этой зимой, через полгода было бы двадцать три. В конце концов, последняя воля — такая штука, хоть каждый месяц переписывай, пока тебе не исполнятся твои положенные девяносто. Составляешь свое дурацкое завещание, уверенный, что оно не пригодится. И как «лицо, принимающее решения в отношении застрахованного лица в случаях, когда застрахованный сам на это не способен», указываешь самого неприятного парня. Думаешь: «Бессердечное он говно, вынет вилку и не заплачет». Жалеешь себя.

Завещание пригодилось. Все закончилось в двадцать два. Брайан мог злиться. Никто же не скажет, легко ему было выключить Теда из этого мира или он все-таки переживал. Выглядел Брайан как человек, который переживать не будет. Рациональный, практичный и равнодушный. Но такие заботы — это же всегда неприятно. Больницы, врачи, родственники.

Тед снова попытался вспомнить друзей. Своего лучшего друга, человека, в которого был влюблен с самых вступительных экзаменов, с первого взгляда и, получается, на всю жизнь. Но никак не мог восстановить не то что образ, а даже имя.

Что-то такое всплывало в памяти, много раз повторенное про себя обещание в смертный час вспоминать лицо этого человека, унести с собой эту картинку за грань. Но в смертный час как-то было не до того. И картинка потерялась, как старая фотография. Теду ужасно захотелось почувствовать что-то по этому поводу. Хотя бы расстроиться. Расстраиваться было привычно. Но не ощущалось ничего, кроме холода. А от напряжения заболела голова.

Нужно было хотя бы вспомнить имя. Но имя не вспоминалось.

Тед нацепил на лицо что-то вроде улыбки и позвонил в дверь. Брайан сразу открыл. Несколько раз моргнул. Ссутулился.

— Я без зонта, — Тед размазал по лицу воду мокрым рукавом.

— Проходи, — и Брайан пошире открыл дверь.

И сразу что-то изменилось. Стало неловко: с куртки лилась вода. С волос капало на пол, а из носа текло, и явно не только небесное. А тут Брайан, всеобщий кумир, практически божество. В поношенных домашних джинсах и майке он выглядел так, будто только что снимался для обложки журнала «Вестник онаниста». Тед почувствовал себя куском говна, который пошел против природы и затонул.

— Я, наверное, не вовремя? — спросил он.

— Немного, — Брайан все-таки взял мокрую куртку и повесил на спинку стула.

Он сильно побледнел. По предплечьям пошли мурашки. А Теда осенило: того парня, лучшего друга, возлюбленного, зовут Майкл. Конечно же, его зовут Майкл! У него черные волосы и застенчивая улыбка. Глаза смешливые, а ресницы пушистые и густые. Он носит футболки с супергероями, любит китайскую еду, заботится обо всех и очень, очень добрый. А еще они дружили с парнем по имени Эмметт. Веселым, шумным и называвшим себя «леди». Локальный гей-парад их колледжа.

— Ты чего-то хотел? — спросил Брайан.

Самым будничным тоном. Очень обыденно.

Такое просто бывает. Мертвые иногда возвращаются. Все знают, что возможность этого существует. Кто-то позвал твоего утонувшего однокурсника, вот он и пришел. Странно, конечно, но что делать. Только если позвонить жандармам и назвать адрес. Тогда они приедут и быстро профессонально его уничтожат. Прямо на месте. Сгребут в совок, и никаких проблем. Дружелюбная утилизация: с заботой о некрогражданах!

Кажется, Брайан не собирался сейчас звонить жандармам.

А Тед понял, что хочет есть. Желудок проснулся и стал задавать вопросы. Где бы взять пиццу? Огромную пиццу, пепперони, на пышном тесте. Чтобы сожрать ее самому, целиком. И кофе, со сливками и ванильным сиропом. Интересно, мертвые толстеют? Если так, это здорово обидно. Вроде как помер, а все равно изволь считать калории. И в зал ходить, небось?! А то выгонят из общества мертвых минетов!

— Я... Пошел сначала к себе, но там живет другой человек, и я… ну… пришел посоветоваться. Я понимаю, что доставляю тебе хлопоты...

Стало ощутимо теплее. Здесь, в квартире, было так уютно! Хотелось остаться. Сесть где-нибудь в уголочке и попытаться прийти в себя. Не мешать никому, просто посидеть тихонько. Как бы вежливо спросить Брайана, нет ли у него в холодильнике чего-нибудь пожевать?

— Это было не мое решение, поверь… — продолжил Тед. — Я сам не понимаю, как так вышло… Видимо, кто-то меня призвал, я не знаю, кто...

Брайан молчал. Губы у него приняли синюшный оттенок, руки дрожали. А Тед оправдывался. Говорил, что пойти ему больше некуда. Не пугать же своей мертвецкой рожей ближайших родственников или друзей, по которым и так плачет психиатр.

— Ну, ты сам понимаешь... — закончил Тед речь, а Брайан неожиданно заорал:

— Нет, не понимаю! Почему опять я должен решать?!

Да, Тед снова требовал слишком много внимания. Заставлял о себе заботиться. Кто он, в конце концов, такой, особенно теперь. Нужно было схватить свою куртку и идти обратно на улицу. Голодным, под этот ледяной дождь. По крайней мере, пневмонии бояться было уже поздно, у всего есть светлая сторона. В животе громко забурчало.

Брайан велел Теду сесть за стол. Налил виски, сначала себе, потом и ему. Выпил. Тед тоже выпил и прислушался к ощущениям. Вот сейчас действительно очень похоже на то, что было раньше. Алкоголь обжег горло, голова сразу немного закружилась, к щекам хлынула кровь. А Брайан устроил что-то типа экзамена: задавал вопросы, о прошлом, об учебе. Тед отвечал и понимал, что прекрасно все помнит. Почему только что он не мог восстановить в памяти элементарные вещи? Вот оно все. Отметки, любимые книжки, болтовня с друзьями. Наконец, Брайан спросил, чувствует ли Тед себя как-то по-другому, не так, как раньше. И Тед ответил, что не замечает особой разницы.

Это была неправда. Едва ли они могли раньше просто так сидеть вдвоем с Брайаном за одним столом и пить дешевый виски. Болтать, как нормальные люди, без унылого морального садо-мазо. Теперь Брайан не глумился и не язвил. Вел себя, будто и правда был другом.

Тед все еще не понимал, куда ему отправиться дальше. Просто лечь на тротуар и разложиться, как и подобает благопристойному покойнику, уже не хотелось. Набрался смелости и спросил у Брайана, как теперь быть. Тот предложил снять Теду комнату в мотеле. Отвез на окраину города, зашел в супермаркет купить еды на несколько дней, расплатился за номер, оставил немного наличных.

А Тед наконец поел и залез под душ. Но даже когда вода стала почти обжигающей, а кожа покраснела и начала чесаться, теплее не стало.

Брайан вернулся через пару дней, привез одежды, книг и пару упаковок пива. Посидел немного, выпил, рассказал о делах в колледже и уехал. Без него снова стало пусто, скучно и холодно. Выйти из мотеля Тед не мог: жандармы шарились по городу в поисках таких вот вернувшихся. Казнили на месте — за нарушение естественного порядка вещей. Оставалось только сидеть в комнате, читать и пытаться понять хоть что-то. Осознать себя нового, придумать, что делать дальше.

Тед помнил, что ненавидел чувствовать себя бесполезным. Наверное, раньше это бессмысленное торчание в мотеле, да еще и за чужой счет, сводило бы его с ума. Сейчас было безразлично. Вот этим все и отличается. Похрен. Полутемный номер. Грязный, и убираться не хотелось. Книжки не особенно интересные. Еда безвкусная. Когда Брайан ушел, Тед решил сесть и вспомнить колледж и вообще значимые события своей жизни. Отметить основные вехи получилось, но эмоций не вызвало ничего. Через пару дней Тед перечитал дневник, но написанное не узнавал: все моментально забывалось. Будто бы слой воды вокруг становился все толще и отодвигал прошлое.

Думать тоже было тяжело, но необходимо. Среди принесенных Брайаном книг оказалось несколько учебников по математике, и Тед стал решать уравнения. Вроде бы навыки восстанавливались быстро. Но если раньше правильный ответ вызывал радость, то сейчас тоже было все равно.

Важно было вспомнить, как ощущается хоть что-то. Хотя бы страх. Эмоция, которую в этих обстоятельствах получить проще всего. Достаточно покинуть комнату, всюду можно было наткнуться на жандармов. Тед собрался было уже попробовать, как в дверь снова постучал Брайан.

Он привез свой старый ноутбук и жесткий диск, набитый фильмами. Открыл бутылку пива, сел на край кровати. Кино это Тед смотрел, Франсуа Озон. И, попивая с Брайаном пиво, вдруг вспомнил, как его поразило когда-то "Летнее платье". Каким возбуждающим показался главный герой, несмотря на все пляжные глупости. Как легко было посочувствовать его бойфренду. Поймав за хвост эту маленькую эмоцию, отголосок, тень эмоции, Тед даже засмеялся.

Герой был хоть и очень отдаленно, но похож на Майкла. Если Брайан оставит ноутбук, можно войти в интернет и найти фото в соцсетях. Майкл. Его яркие темные глаза, крепкие плечи. Человек, с которым всегда легко, который никогда не осуждает. Можно было ляпнуть какую-то глупость, и ничего. Посмеяться вместе и забыть. С Брайаном было не так. С ним было страшно лишний раз открыть рот. Небезопасно. Обидно. И постоянно стыдно. Раньше.

А сейчас Брайан потер висок и зажмурился. Пришлось отвлечься от воспоминаний и спросить, не болит ли у него голова. Ответил: есть немного — и начал собираться. И мысль о Майкле сразу потерялась. Захотелось, чтобы Брайан остался хотя бы еще ненадолго.

Снова вот она! Настоящая эмоция! Пусть Брайан останется!

Конечно, Тед промолчал, и однокурсник ушел. Ноутбук оставил. Поймав вай-фай, Тед скачал анонимайзер в браузер и нашел страничку Майкла. Рассматривал фото, наверное, час. Но так и не смог ничего почувствовать. А стоило выключить компьютер, образ Майкла сразу стерся из головы.

Совершенно измученный, Тед допил пиво и уснул.

* * *

За два месяца Тед и Брайан пересмотрели, наверное, все гейские фильмы, снятые человечеством. Заценив очередное кино, пили пиво и обсуждали увиденное. Увлекались, спорили, смеялись. Было и в самом деле весело.

Пока Тед был жив, он не находил с Брайаном общего языка. Однокурсник язвительно отвечал на его шутки, высмеивал вид и поведение, постоянно норовил сказать какую-то гадость со своей особой, полной ленивого отвращения интонацией. Если бы не Майкл, Тед к такому снобу на километр бы не подошел. Но так уж вышло, что Майкл близко дружил с ними обоими. Эмметт, четвертый участник голубого квартета, тоже Брайана терпеть не мог. Вот так они и таскались вчетвером: трое — поплевывая друг в друга ядом, а посередине Майкл, следящий, чтобы обмен колкостями не перешел в поножовщину. Милая компания друзей!

Теперь Брайан стал для Теда самым драгоценным человеком. Каждый его визит становился событием. Даже не потому, что Брайан был в этом мотельном номере единственным гостем. Тед с детства привык к одиночеству и всегда легко его переносил. Просто оказалось, дружеский вдумчивый диалог с этим высокомерным засранцем может быть настоящим сокровищем. Шутки вызывали искренний смех. Дискуссии увлекали. Находиться рядом было удивительно приятно. Захотелось прибираться к его приходу, готовить что-то вкусное.

Единственное, что Тед никогда не обсуждал с Брайаном, — так это собственную смерть. Хотя в часы бессмысленного сидения в комнате думал о ней постоянно. Покойники не возвращаются сами, кто-то их призывает. И понимает ли мать, что ее водоплавающий сын находится рядом? Хотелось надеяться, что нет. Всем известно, мертвые забирают жизнь у тех, кто их призвал. Для этого и откликаются, приходят обратно из-за грани. Но скорее всего, если держаться подальше, с матерью все будет в порядке. Правда, тогда у Теда кончатся силы, и он снова канет в небытие — ну, так уж тому и быть. Зато кто может похвастать, что после смерти успел прочитать полное собрание сочинений Кьеркегора. Или найти нового лучшего друга.

Но делиться с ним посмертными размышлениями на экзистенциальные темы не хотелось. Это вывело бы на разговор о том пункте завещания, где именно на Брайана, постороннего, в общем, человека, была возложена обязанность решать, жить Теду или нет. Это был ужасно нечестный, злой ход. Даже если Тед не предполагал умирать, все равно Брайан не заслуживал такого. Хотя а кто заслуживал? Мать? Майкл? Эмметт? Никто не заслуживал.

Получилось, что получилось. Раз Брайан приходил, не так уж сильно он и разозлился. А с ним было здорово.

Чтобы не напрягать никого слишком сильно, да и себя как-то занять, Тед попросил Брайана открыть дополнительный счет в банке — и стал брать фрилансы. Вспомнил итальянский, который учил в музыкальной студии, начал переводить статьи и оперные обзоры. Наконец-то появились какие-то свои собственные деньги. Первым делом заказал диски: Верди, Пуччини, Бизе.

Но оказалось, что музыка перестала цеплять.

Ужасное открытие: при жизни сильнее музыки Тед любил разве что Майкла. И, кстати, это второе ужасное открытие — первым было полное отсутствие эрекции. Правда, как следует расстроиться или разозлиться все равно не получалось. С музыкой или в тишине, с порно или без него — было одинаково скучно.

Пока не приходил Брайан.

Тед был уверен, что снова влюбился. Это отчасти объясняло и потерю интереса к Майклу. Правда, на Брайана тело тоже никак не реагировало — видимо, мертвым радости либидо были уже недоступны. Хотелось разве что раздеться и прижаться грудью к спине Брайана, чтобы наконец стало тепло. Конечно, такого рода желания Тед привычно держал при себе. Скрывал же он свои чувства к Майклу столько лет. Но не мог не отметить удовольствие, с которым представлял, будто снимает с Брайана футболку и прикасается к его теплой коже. Обнимает крепко-крепко и наконец хотя бы ненадолго перестает чувствовать пронизывающий холод.

Даже хорошо, что больше не нужно было скрывать эрекцию, это и с Майклом было мучительно, глупо и неловко. А вот с музыкой по-настоящему погано. Хотя бы потому, что это не вписывалось ни в идею бесплодности, ни в идею любви (странное сочетание, если подумать).

Но главное, Брайан, Брайан приходил! Каждый понедельник и четверг, в районе семи часов. Приходил и приносил с собой праздник. Пиво, фильмы, игры-стратегии, разговоры. А самое важное — ощущение жизни. Клевый, интересный, веселый Брайан. Человек, рядом с которым было гораздо теплее и совсем не скучно. Рядом с которым даже забываешь, что больше не живешь.

Пока однажды не случилась вещь, изменившая все.

В конце осени друзья здорово напились. Смотрели новозеландский артхаус, а на трезвую голову эту чудовищную муть воспринимать все равно невозможно. Выпили черт знает сколько, ржали. Обсуждали, что тоже могли бы снять фильм и прославиться. В этот момент почти верилось, что и правда могли бы. Написать сценарий, взять камеру и снять ну вот ничуть не хуже. Если алкоголь не поможет, есть куча других вспомогательных средств. Эти-то чуваки, небось, употребили их все! Отсмеявшись, Брайан встал и вышел отлить.

Спустя минуту из ванной раздался жуткий грохот.

Тед вломился в дверь, выдрав щеколду. Брайан сидел на полу, облокотившись о ванну, ощупывал затылок и смотрел на свои пальцы. Они были в крови. Волосы слиплись, угол раковины — в красных потеках. Сбегав за замороженным супом, Тед попытался приложить его к голове друга. Тот отмахнулся. Не вставая с пола, качал головой, прикрыв рукой глаза, и тихо матерился. Тед сел рядом и потрогал пол. Плитка сухая, не поскользнешься. Конечно, Брайан был пьян — но не настолько же, чтобы рухнуть на пол.

Стало страшно. Стало действительно до мурашек жутко, сердце стучало в ушах. Теда даже трясло от ужаса, сочувствия, тревоги. Сначала — потому что друг поранился. Господи, бедняга! Наверняка сотрясение мозга! Кровь! Потом сердце сжалось: вдруг теперь Брайан перестанет приходить? Лишит единственного источника радости. И Боже... Он ведь подумает, что это Тед подстроил. Все ведь знают, увидел мертвяка — точно приперся высосать тебе мозг через задницу. Но Тед ничего такого не делал! Зачем бы! Мотель снят на имя Брайана, документов нет, да и жандармов сюда вызвать ничего не стоит. И еще, было же действительно весело! Они так круто проводили время! Больше Теду пойти было бы не к кому. Не мог же он заявиться домой, дать волю этим своим мертвецким инстинктам и убить собственную мать! Без друга он оставался один, против смыкающейся вокруг воды.

Тед попытался убедить Брайана, и тот вроде бы поверил.

А когда он ушел, почувствовал себя так, будто находился все это время в клубе — и резко выключили сначала звук, потом стробоскопы. Исчез ужас, чуть позже — жалость. Тревога и чувство потери. Беспокойство. Сначала за Брайана, потом и за себя. Снова стало пусто и холодно.

Контраст был невероятным.

Тед вымыл раковину и пол в ванной. Постоял под душем. Залез под одеяло. Подробно изложил в дневнике произошедшее. Несколько раз перечитал, чувствуя, как с каждой минутой теряет связь с написанным. И с удивительным равнодушием понял, что изначально ошибся. Более логичная картинка складывалась в голове.

Брайан не был другом Теда, пока тот был жив. Не хотел проводить с ним время. Не хотел разговаривать. И самому Теду никогда не нравился. С чего вдруг после смерти захотелось пойти именно к нему? Почему он открыл дверь? Почему он снял номер в мотеле? Почему он бывал здесь так часто? Почему считал себя ответственным за Теда в этой ситуации? Почему упал в ванной? И почему, когда он упал и разбил голову, стало настолько... шумно?

«Это ведь был ты? — спросил Тед. — Но зачем? Зачем ты это сделал?»

Утром Тед перевел рекордное количество статей и стал ждать денег. На этот раз нужно было много.

Необходимо было выяснить, что происходит. Настолько детально, насколько это возможно. Собрать всю доступную информацию, взять на себя всю доступную ответственность. В дурацких книжках о мертвых пишут чушь. И в детских сказках чушь, и в статьях чушь, и в фильмах чушь. Серьезные исследования засекречены, а те, что нет, — чушь в квадрате. Пропаганда. Виден один посыл: не зовите, детки, покойную бабушку, вернется, сделает бо-бо. Испечет пирожки из ваших маленьких паршивых мозгов.

Удивительно, но ни в одной из соцсетей не было групп, созданных теми, кто столкнулся с вернувшимися. Только несколько страшилок о злых мертвецах, откусывающих головы возлюбленным в перерывах между пинанием котят. Сами покойники или взаимодействовать не стремились, или, что гораздо вероятнее, их попытки блокировались.

Раз поиски в интернете ничего не дали, Тед начал ставить эксперименты над собой, исследуя собственные ощущения. Образы людей из прошлого расплывались, выцветали и терялись полностью, стоило Брайану выйти за дверь. Зато на нем самом удавалось сконцентрироваться в любой момент — и голова начинала работать значительно быстрее. Когнитивные навыки возвращались к почти прижизненному уровню. Брайан был чем-то вроде сервера, оставалось только подключиться.

А вот эмоции ощущались только рядом с ним. Судя по всему, от этого Брайан сильно уставал и начинал чувствовать себя хуже. Но все равно приезжал два раза в неделю. Сложно было сказать, из потусторонних соображений или все-таки ему на самом деле нравилось проводить время со своим покойным другом. Скорее всего, и то, и другое. Постепенно Тед научился сознательно регулировать процесс подпитки. Не брать слишком много, контролировать ситуацию.

Еще более-менее удавалось вспомнить мать. Ее нервное лицо с вечно будто бы испуганными глазами вызывало слабенький проблеск нежности и тоски. Видимо, она тоже звала Теда, просто умела вовремя себя остановить. Связь существовала, и в случае острой необходимости можно было ей воспользоваться. Но когда Брайан приходил и восприятие переключалось, Тед начинал действительно скучать по маме и понимал, что никогда больше не покажется ей на глаза.

К самому Брайану Тед испытывал целую гамму противоречивых чувств. Главными были влечение и злость.

Какого хрена этот мудак вытащил себе из-за грани интерактивную игрушку?! Что им двигало? Чувство вины из-за отключения Теда от АИК? Одиночество? Что бы это ни было, он здорово подгадил этим обоим. Призвал сюда, заставил торчать в эмоциональном вакууме, холоде, бездействии, в полной зависимости. И теперь заслужил быть системой жизнеобеспечения. Едой, черт возьми! Это была его ответственность и его выбор.

А с другой стороны, он ведь позвал сюда Теда не со зла! Наоборот, им двигали какие-то теплые чувства. Не уедешь тут на одной вине, была симпатия, именно к нему, к Теду. И теперь Брайан действительно заботился о своем мертвом друге. Делал все, чтобы облегчить его существование. Да и сам он оказался очень неплохим человеком. Веселым, внимательным, теплым. Кто бы подумал, что Брайан так может.

Но выйти из-под его контроля было необходимо.

Раздобыть пару поддельных удостоверений личности оказалось проще простого. Отныне Теда звали Энтони Кавер и Питер Оливерс. Номер в мотеле числился теперь за Энтони, а Питер присмотрел себе маленькую квартиру на другом конце города. Там не задавали вопросов, и въехать можно было в любой момент.

Вечность торчать в мотеле не получилось бы. Рано или поздно должны были прийти жандармы.

Они пришли под Новый год.

Совпало удачно: как раз был четверг и приехал Брайан. Тед, давно уже взломавший компьютер на ресепшене и подключившийся к камере наблюдения, знал, что жандармы осматривают первый этаж. Успел собрать вещи. Оставалось только сесть в машину к другу и сказать адрес. Удостоверение Энтони Кавера свое отработало и сгорело в пламени зажигалки.

Брайан сильно удивился. Он не ждал от своего домашнего покойничка такого своеволия и прыти. Удалось убедить его, что Теду не хотелось подставлять друга. Доля правды в этом была: что бы Тед ни решил в итоге, укрывание живого мертвеца влекло за собой административную ответственность.

Получив ключи от квартиры, друзья перенесли в нее вещи. Тед нервничал. Он ненавидел смену обстановки. Еще при жизни любые перемены надолго выбивали его из колеи. Смена постельного белья — еще туда-сюда, но такой внезапный переезд — это уж слишком. Квартирка на пятом этаже засранного кирпичного домика была еще более грязной и темной, чем номер в мотеле. Раскладной диван пах кошками. Обои на стене отходили. А выбрать что-то другое, нанять агента, посмотреть варианты Тед не мог.

Он ничего больше не мог. Он был нежитью. Незаконным лазутчиком загробного мира. Его вытащили сюда, после двадцати двух лет неуютной жизни в неуютное посмертие. Сделали зависимым, как домашнее животное. Только вот к собаке отношение было бы лучше. С ней гуляли бы два раза в день, играли бы в мяч. Собаку обнимали бы, гладили, чесали за ухом.

А тут несколько часов общения в неделю — и потом холод, холод, холод, скука, одиночество. Выгоревшие цвета, пропадающие воспоминания. Пока Тед был жив, больше всего на свете он мечтал о бойфренде. Настоящем бойфренде, любимом и любящем человеке. И ладно бы утонул, так и не осуществив мечты, даже не узнал бы об этом. Но теперь надежды на бойфренда не было. Надежды работать, стать кем-то действительно ценным и полезным не было. Надежды наконец научиться петь и играть на фортепиано не было. Не то что любить, работать, петь, Тед не мог даже подрочить в свое удовольствие!

Он мог только замерзать на диване в четырех стенах, пялясь или на пятно на обоях, или в учебник математики — и ждать, когда Брайан наконец приедет напоминать, чего в жизни Теда никогда не будет. Тед посмотрел на Брайана. Хотелось прижать его к себе, поцеловать, укусить, вобрать в себя его тепло. Но кто Тед такой! Кем он был, кто он сейчас! Никто! Пустое место! Есть ли правда эта долбаная разница?!

Брайан съязвил что-то, дескать, склеп точно под стать хозяину. И Тед ударил.

Направил волю, пробил все защиты, перестал себя сдерживать и взял столько энергии, сколько смог, разом. Брайану стало плохо, он уехал, забыв даже надеть свою куртку.

А Тед улыбался. Ему было так классно! Он рухнул на диван, включил ноутбук, вставил в уши наушники и слушал, слушал музыку — наконец-то погружаясь в совершенство гармонии, в выверенную математическую красоту. Слушал волшебные голоса и мечтал о будущем, которого никогда не будет. О том, как встретит самого красивого парня на свете, с темными смешливыми глазами и пушистыми ресницами, — и тот, конечно, полюбит его. Они поженятся и поедут в чудесную теплую Италию, где цветет миндаль и абрикосы растут прямо на деревьях. Будут купаться в море, целоваться, а вечером сидеть в маленьких ресторанчиках и дегустировать вина. И ходить в оперу, вместе. Потому что этот парень сильнее музыки любит разве что самого Теда.

Прекрасное невозможное будущее, для них двоих. Живых.

* * *

Брайан тогда серьезно заболел. Попал в стационар. Сначала грипп, потом осложнения.

Тед купил десяток сим-карт и звонил почти каждый день. Чем хуже было Брайану, тем острее Тед мог ему сочувствовать. И тем сильнее тосковал. В тот злополучный день переезда сорвало какой-то предохранитель, и прекратить бесконтрольно вытягивать энергию друга Тед был не в состоянии. Это было мучительно. Тед проводил часы, стараясь абстрагироваться, отключить эмоции, закрыть канал. Удалось где-то через три недели. Брайан почти сразу оклемался. Выписался из больницы — и уже через неделю приехал.

Лучше бы он не приезжал.

Тед почувствовал его еще за несколько километров: появилось желание слушать музыку. Контакт восстановился сразу. Настоящая радость, любовь, тепло. Друг, хороший, милый! Захотелось позаботиться о нем, принести пиво, убраться тут хоть немного, рассказать что-то смешное.

Было понятно: лучшее, что можно сделать, — просто выставить Брайана вон. Сесть в угол, усилием воли выключиться. Прекратить поток. Но Тед не смог заставить себя это сделать.

Когда Брайан уехал, Теда словно сунули в карцер. Вся система разболталась. Будто сидел на строгой диете, а потом вдруг увидел огромный шоколадный торт. И торт был самой вкусной вещью на свете. Тело человека запрограммировано любить жир и сахар. Тело нежити — любить чистую энергию человеческой жизни. Держаться было просто невозможно.

Два раза в неделю. Брайан продолжил проводить с Тедом вечера понедельника и четверга. И когда он приходил... Это чувство во много раз превосходило влюбленность. Теду хотелось схватить своего дорогого, драгоценного человека за плечи, встряхнуть его и закричать: "Неужели ты не понимаешь, что происходит?! Пожалуйста, сделай что-нибудь! Спасай себя!". Но быть рядом, чувствовать, радоваться хотелось неизмеримо больше.

Потому что без Брайана — холод, беспомощное равнодушие, тоска. Единственное, что оставалось, — ждать, пока он вернется. В дневнике пропала необходимость. В структурировании информации пропала необходимость. В решении задач пропала необходимость. В чем бы то ни было пропала необходимость. Кроме Брайана. Он был необходим абсолютно.

Так не могло продолжаться вечно. Осталось признать очевидное. Все эти нелепые страшилки про замогильные инстинкты мертвецов — правда. Нельзя ничего сделать. Нельзя сохранить контроль и разделить одну жизнь пополам. Кто-то должен был умереть.

Брайан свой выбор сделал. Не уехал, когда было можно. Игнорировал все, что происходило прямо у него перед носом. Закрывал глаза.

И, в конце концов, именно он убил Теда. А потом не выдержал этого и вернул.

* * *

Брайан имел обыкновение выходить покурить на маленький балкончик. Тед приделал туда пепельницу и периодически вытряхивал окурки. Когда Брайан курил, он облокачивался о перила. Это ведь Кастанеда писал: вредные привычки опасны для вашего здоровья? Стоило взять ножовку и подпилить кое-где, и перила не выдержали бы вес человека. Этаж пятый. Внизу асфальт. До понедельника три дня.

И вот все было готово. Курить Брайан пойдет практически сразу. Первая сигарета, а потом уже фильм. Главное было не позволить себе расчувствоваться слишком быстро, поменять решение, предупредить его. Можно думать о чем-то другом. О чем угодно, кроме мамы, о ней думать нельзя больше никогда.

Зато когда все закончится, можно будет действительно слушать и слышать музыку. Есть сыр и чувствовать разницу во вкусе. Может, даже член наконец встанет. Да, Брайан упадет вниз, в снег, сам застрянет в этом вечном холоде, а Тед залезет в ванну, включит оперу, будет есть бри, горгонзолу, камамбер — и мечтать о Майкле. О нем можно, с ним нет связи, он благоразумный и своих мертвецов хоронит. Неважно, насколько хватит этой чужой, украденной жизни. Хотя бы на час, но действительно почувствовать себя настоящим.

Брайан позвонил в дверь. Пожаловался на какого-то козла-преподавателя. Отпил пива из бутылки. И пошел курить.

Тед закрыл глаза.

Грохот, короткий вскрик.

Но Брайан не упал вниз. Он поскользнулся на обледенелом полу балкона, ноги его уехали вбок, голова ударилась о стену, оставив кровавый след. И он повис, вцепившись в полуобвалившиеся перила, пытался подтянуться, зацепиться ногой за бетонную конструкцию, втащить себя назад.

И в этот момент до Теда дошло: это ведь его лучший друг! Умный, добрый, веселый парень! Должен вот-вот сорваться! Рухнуть вниз и расплескать по асфальту мозги. Чтобы дать возможность какому-то из зада восставшему педику последний раз насладиться радостями чревоугодия и онанизма? Так, что ли?!

Тед бросился к Брайану, схватил его и втащил обратно. Игра была закончена. Ставки слишком высоки. Невозможно принять такой выигрыш.

Брайан забился в угол комнаты и трясся, зажав ладони между колен и уткнувшись в них лицом. Тед принес ему пиво, дотронулся до плеча. Брайан шарахнулся и смотрел теперь на Теда круглыми от ужаса глазами.

И тут, впервые за все это дурацкое, нелепое, тягостное посмертие, Тед почувствовал себя уверенно. Наконец не было никаких сомнений. Никакой неопределенности. Даже никакой жажды. Не нужно было разбираться, выяснять, контролировать. Стало легко.

— Поговорим начистоту, — сказал он и достал телефон. Медленно, чтобы Брайан не подумал, будто это еще какой-нибудь фокус. — Сейчас я вызываю тебе такси. Видишь приложение? У нас минут пять. Потом пусть тебя отвезут в больницу.

Брайан попытался спорить, но Тед прервал его. И наконец рассказал. Что никто не выдает мертвым красочный буклет, как им теперь быть дальше, приходится разбираться по ходу. Что его не обрадовало ни одно из открытий. Что выбор был небогатый, и свою часть Брайан делал каждый раз, когда плевал на очевидные вещи. И что если бы существовал какой-то другой путь, если бы не нужно было решать, не жизнь была бы, а пастораль Ватто. Но это реальность. И за все приходится нести ответственность.

Телефон пискнул, приехало такси.

— Прости меня, если можешь, — попросил Тед. — Наверное, можно было как-то по-другому. Если бы знать...

— Ты меня прости, — перебил Брайан. — Мне же казалось, я делаю как лучше. Я не понимал. Ни черта не понимал.

— Не понимал, — покачал головой Тед. — И не все знал. Это ничего. Мы неплохо… прожили эти месяцы. Ну, мне так кажется. Хотя ты наверняка так не считаешь.

— Считаю, — Брайан кивнул. — Мне… жаль, что мы больше не увидимся. Мне будет тебя не хватать. Я очень привык.

Он обнял Теда одной рукой, вторая, кажется, была сломана. И стал спускаться по лестнице.

А Тед включил Моцарта, свою самую любимую оперу — "Милосердие Тита". Нарезал сыр. Налил себе вина. Поставил наполняться ванну. И, пока кровь Брайана на стене и полу не свернулась, пока оставалось в сердце настоящее, человеческое, живое, — позвонил в жандармерию.

Залез в ванну, слушал музыку, ел бри, горгонзолу и камамбер, дирижируя вилкой. Пока не позвонили в дверь.