По-моему (гет)

— Сириус, а ты меня любишь? — у Беллатрисы волосы — заросший кустарник, и он путается стереотипностью аристократичных пальцев в этом буреломе.

— Конечно, Белл, — за их спинами нефтяным пятном разливается ночь приема дома Блэков; но они предпочитают не облучаться, избегая интоксикации под защитным куполом дырявого звездами неба.

— Нет, нет, — она задыхается на полуслоге; прямые ресницы с визжанием со взлетной полосы взлетают и приземляются, а темные круги глазных колодцев пытаются утянуть на гулкое дно. — По-нашему.

Сириус едва и лениво улыбается; белая резь ровных зубов стоит у Беллы перед глазами, даже когда она их прикрывает, спасаясь.

— Белл, ты же понимаешь…

Она бросается на него, как лесная взбешенная кошка, цепко и больно хватая за руки, едва успевшие найти выход из ее зачарованного злого леса спутанных прядей.

— Чистокровок мало, у нас не редки браки между родственниками, а мы даже двоюродные…

— Всего двоюродные, — и ей хочется содрать аккуратными ногтями его улыбку.

Руки у нее ледяные, но в глазах полыхает дикий огонь.

Сириус слегка сжимает ее ладони и уходит, жмурясь и выкусывая неозвученный ответ на нижней губе.

Зря он трогал ее волосы.

* * *

Он снова уходит — на этот раз под красно-золотой флаг, а Белла взлетает взъерошенной вороной со скамьи, желая послать Лакарнум Инфламаре в эти ненавистные тряпки; чтобы все вокруг горело, как у нее внутри.

— Предатель! — кричит она, и эхо обидными осколками, ранящим крошевом оседает на его мантии; Сириус вздрагивает, но позволяет Джеймсу ободряюще бить его по спине.

Внутри что-то бьется ощутимее.

* * *

Белла не смотрит на него в коридорных плоскостях — с пространственными представлениями у них всегда были общие проблемы, но взгляд леди Блэк уходит в даль едва левее его плеча.

Ровно настолько, чтобы Андромеда в свои одиннадцать не понимала чуть больше нужного, вычисляя по пунктирным смаргиваниям на его мятую рубашку; ей не нужны ночные пытки с намерением залезть в холодильную камеру души.

* * *

Сириус дурачится, вырастая слишком быстро. Ладонь становится больше, удлиняясь, но не теряя пленительной крепкой тонкости.

Пальцы на переменах теребят в руках кричащий глупой гордостью галстук, вымучивая правильный узел; девушки едва не вливаются в линию, желая случайно царапнуть бледную кожу на остром кадыке, справляясь с такой сложной задачей.

Беллатриса сжимает палочку под мантией и готова поклясться, что слышит хруст дерева.

В конце концов, он смеется всей толпе, небрежно комкая и отправляя столь важный объект гриффиндорской культуры в карман брюк.

— Позер, — выцеживает она сквозь зубы, сталкиваясь через несколько секунд в поперечно-плечевом столкновении.

Ранен.

— Люблю тебя, Белл, — обдавая висок горячей сладкой ложью; слова бьют наотмашь.

Убита.

* * *

— Белл?.. — Нарци заглядывает, робко отодвигая палантин кровати; разобранный на художественные пылинки свет от лампы проникает в изолированное кроватное царство.

Не достигая темного сгустка сплошной злобы, он исчезает — в первокурсницу летит статуэтка с прикроватного столика; в составе меди ни грамма заботы о попадании.

— Не называй меня так!

* * *

Начиная с тринадцати лет, у Сириуса беспрерывная вереница блондинок, брюнеток и даже медно-рыжих, с ужасными вкраплениями веснушек на пухлых щеках — что еще хуже, ведь у настоящих аристократок должны быть скулы.

У нее же, черт возьми, скулы.

Беллатриса смешивает их в одну презираемую густую массу, стараясь не выделять; но масляным пятном на общем фоне проявляется МакКиннон.

Пушистые, даже на глаз мягкие светлые волосы превращаются в послушный шелк, когда он гладит Марлин по голове. Она смеется, и миндалевидные светлые глаза истончаются в счастливые полуколечки блестящего солнца.

Она не видит, как на нее смотрит в этот момент Сириус.

Но это видит Беллатриса.

* * *

— Мама правда выжгла меня с гобелена? — слышит она в коридоре, куда загнан младший звереныш мужских Блэков, Регулус; тот мнется, поглядывая за плечо старшего брата и натыкаясь вдруг на ухмылку темных губ.

— Да, — скомканно, жалостливо, скоропостижно.

Смех Сириуса пружинит от стен, отскакивает от камня, и боль бьет тощее тело Регулуса. Белле не смешно — ухмылка стекает, превращаясь в озлобленный оскал.

Один из упругих мячиков попадает в нее, в самую грудину; она отшатывается, а потом рычит.

Сириус вполоборота видит, как рывок останавливается — ей слишком неприятно трогать его.

Волосы колючими пружинами по-прежнему притягивают взгляд, и он делает вид, что тянется к ним.

— Конечно, — хмыкает, любуясь оттеняемой ненавистью на бледном лице; точно дьяволица. — Там самое место только таким Горгонам.

* * *

Последний год шумит обсуждением скорой свадьбы; внутричерепным давлением овладевают лордовские идеи. Белла даже рада — это так по-взрослому жестоко и правильно, что она готова даже пожертвовать чистотой запястья для метки.

И она почти подавляет в себе все ненужное, когда слышит насмешливо-завистливое нарциссино:

— Надо же, шестой курс, а как целуется...

У Беллы и правда исчезает ровный мрамор кожи ниже локтя.

Она режет его поперек.

Полосы складываются в С и р и у с.

* * *

— Эй, брат, — зареванное кровавыми слезами лицо Беллатрисы возникает в дверях Большого зала накануне Хэллуина; но грим не смазывается чужими прикосновениями.

Она в черном, ведь траур по умерщвленной насильно любви носится пожизненно.

— Братишка, — голос взлетает в оглушающей тишине под потолок, вспархивая надломанной высотой; начинка гнилая насквозь. — Так ведь я больше похожа на нее, да?

Стол Гриффиндора замирает в оцепенении, когда Сириус встает из-за скамьи; Белла почти не видит оттираемые с его бедер руки Марлин.

Вырезанные царапины от внешних углов искусственно, но безыскусно меняют форму глаз, налезая ужасающей подводкой на виски. По срезам скул течет липкая соленая краснота.

Пальцы Сириуса греют чужим теплом, не прикасаясь и замирая у лица, а в серости глаз читается способная убить ее жалость.

— Зачем? — одними губами, но она научилась многое читать в нем за эти годы.

— Может быть, ослепну наконец.

У Беллы же смех не пружинит, а бьет кинжалом в самое сердце.

Белл понимает — он был прав в тот вечер.

Ты не мог меня любить по-нашему, когда я требовала по-моему.