flamarina

Как я решила не становиться режиссёром
#Статьи #Размышления #Воспоминания

Вуди Аллен шутил, что полчаса музыки Вагнера заставляют его мечтать о захвате Польши. Александр Сергеевич Пушкин всегда пробуждал во мне тягу к славе… и неутомимое желание рифмовать. Получалось посредственно, но ведь и у Аллена с Польшей не сложилось.
В первый раз я заболела «эффектом Пушкина» в девять лет. «Руслан и Людмила» поразили детское воображение видениями храпящей на рассвете богатырской головы, чудесными садами и комнатами Черномора и подло отвергнутой финским чародеем за утрату юной свежести Наиной.
Душа просила сказки и тайны, и, как обычно, творчества. На описаниях моя способность к рифме быстро сдалась, но вот диалоги я победила, создав за несколько неописуемых дней пьесу в двух актах с семейным секретом, старым замком и привидением.
Тогда я ещё не знала, сколь коварны бывают пьесы.
Проза или стих, положенные «в стол», не требуют к себе внимания – лежат и лежат, считая своего автора вполне полноценным читателем.
Но пьеса! Она жгла мне руки и требовала воплощения на сцене. Как угодно, где угодно, но только как можно быстрее.

Уговорить мучившихся от летнего безделья ровесников – родственников и не только – было просто. Ад начался чуть позже.
Вначале отчаянно не хватало реквизита (взрослые редко понимают запросы творческой души). Не было такой тряпочки, стула, палки или кадки для цветов, которые я не пыталась приспособить к делу. Почти неделю моей личной болью была карета. Совершенно необходимая. И абсолютно невозможная. Пока однажды, бессонным и тёплым июльским вечером мне не пришла в голову гениальная идея: в сцене диалога карета должна быть показана не снаружи, а изнутри! А значит двух скамеек и занавески на заднем плане, убедительно изображающей окно, было вполне достаточно.
Затем «актёры» оказались неспособны учить текст. Двое из занятых в спектакле, забыв слова, импровизировали. Трое – нет. И я даже не знала, что хуже. Мне пришлось распихивать написанные крупными буквами шпаргалки у них на виду (но так, чтобы не заметили зрители), а главную роль – с самими длинными репликами – взять на себя.
Потом мои друзья (чуть не ставшие в то лето «бывшими друзьями») упрекали, что я сделала это из тщеславия. И вообще: вначале равнодушные к доставшимся им ролям, потом эти милые дети начали мериться, чей персонаж лучше. И едва не перессорились. Друг с другом? О нет! Со мной.
Тогда я отводила каждого из них куда-нибудь в укромное место и долго, обстоятельно внушала (придумывала, в основном), как именно их роль важна, и что без них пьеса просто рассыплется.
Каждый день приносил что-то новое. То, что вчера казалось идеальным и безупречным, сегодня вызывало вопросы. Я разрывалась между желанием сыграть спектакль как можно быстрее, стремлением учесть всё – и подозрением, что проблемы никогда не устанут появляться, даже если мы будем репетировать сто лет.
Ах, это может показаться смешным и неоригинальным, но мне в то лето исполнилось лишь девять лет, с теорией театра я не знакомилась даже понаслышке, Станиславский был названием театра, а не человеком, а актёры – прекрасными воздушными людьми, сотканными из мастерства и душевных добродетелей. Я «изобретала колесо» на каждом шагу. Но я двигалась к премьере.
И знаете… она даже удалась. По крайней мере, все собравшиеся на «спектакль» дети окрестных дачников, спрашивали меня о продолжении. Ребёнок девяти лет ещё не умеет лицемерить в подобных материях. В школе – да, с родными – случается. Но умение подделать интерес ему ещё не доступно.
А значит, это был успех.
Но на следующий день, когда декорации были разобраны и отзывы получены, я приняла решение никогда больше не ставить спектаклей. Легче решить задачу с двумя неизвестными. Или правильно разобрать сложноподчинённое предложение.
Тогда я решила стать писателем. Играть словами, которые ничего от тебя не требуют, а сложный мир людей оставить другим. Более приспособленным к их капризам.

#про_литературу #про_кино #про_психологию