Благими намерениями (джен)

Вот почему писать книги о нетривиальных вещах постоянно берутся те, кто ни объяснять, ни писать нормально не умеет? Ведь можно же по-другому, Ансварт Гартвиг, студент шестого курса Института Магии Дурмстранг, точно знал, что можно. Без вот этих ненужных уточнений, без пропусков по-настоящему важной информации, без словесных завитушек и введения громоздких терминов. Можно ведь было написать всё это так, чтобы не приходилось продираться через каждую страницу, как через первозданные джунгли, про которые он, честно говоря, только слышал. Но нет, в кругу солидных исследователей писать просто и понятно не принято, особенно когда речь заходит о тёмных искусствах. О тёмных искусствах, будь они неладны, вообще писать можно исключительно так, чтобы случайно заглянувший в книгу непосвящённый ничего не понял, но зато сильно впечатлился. Это же искусства, это же не для каждого… Но тогда что они делают в обязательной программе, если не для каждого?

По-хорошему, стоило бы уже признать, что ещё пару отобранных у сна часов никакой пользы не принесут, отложить книгу и постараться уснуть, а завтра — будь что будет. Но синдром отличника не отпускал. Честный с собой Ансварт объективно оценивал свои знания по предмету как неудовлетворительные и пытался срочно залатать прорехи. Впрочем, особого успеха так и не добился. Он уже даже, отчаявшись, ушёл из большой и удобной гостиной в одну из крошечных спален, в которых студенты Дурмстранга жили по двое, уже переоделся в пижаму и лёг в кровать. Но книга не отпускала, и он продолжал разбирать ужасающие своей громоздкостью словесные конструкции. Полярный день уже вступил в свои права, но потемневшее с наступлением ночи зачарованное окно не пускало солнечный свет, и читать приходилось при свете палочки.

Его сосед, тоже сменивший школьную форму на удобную пижаму, лежал поверх одеяла и равнодушно гонял по комнате сотворённую из листа бумаги светящуюся бабочку. Хотелось бы верить, что на том листе не было ничего важного, хотя опыт и напоминал, что рассчитывать на это не стоило бы. Но бабочка была красивой. Она плавно меняла цвет и форму, завораживая игрой красок и оставляя в воздухе быстро таящий светящийся след. В конце концов, полыхая пунцово-оранжевым, она уселась на корешок книги и требовательно затрепетала крыльями. Ансварт попытался смахнуть её и тут же отдёрнул руку.

— Геллерт, она жжётся!

— Точно, — охотно подтвердил однокурсник, — и если ты сейчас же не закроешь Аргенхоффа, то можешь неожиданно его лишиться. Спи давай.

— Легко тебе говорить, не ты завтра СОВ сдаёшь… — протянул Ансварт.

— Я его сдаю послезавтра, — пожал плечами Гриндевальд. — И не кому-нибудь, а Медвецкому.

Противостояние Геллерта и декана Фламмы тянулось ещё с первого курса. Будь это только его дело, Ансварт бы уже давно нашёл пути к примирению, но ни Геллерт, ни Медвецкий не желали уступать, а Гартвиг оказался втянут в эту войну вроде как за компанию. Хорошо хоть, у него искусства не были профильными.

— И ты всё равно сдашь, — с ноткой зависти протянул Ансварт.

— Конечно, — уверенно подтвердил Геллерт. — Но он так забавно каждый раз пытается меня завалить…

Корешок в том месте, где его касалась бабочка, отчётливо потемнел. Принюхавшись, Ансварт ощутил запах палёного.

— Геллерт, убери своего монстра! — потребовал он.

— Сначала ты убери своего Аргенхоффа, — откликнулся Гриндевальд. — Зачем ты за него вообще взялся? Это не ваша программа.

— Он у нас в списке, — с сомнением в голосе возразил Гартвиг.

— Значит, кто-то неудачно пошутил, — Геллерт со вздохом сел на кровати и быстрым взмахом палочки заставил своё творение исчезнуть в стремительном всполохе. Запах жжёной бумаги окончательно захватил комнату. — Да брось ты, — Геллерт склонил голову набок, наблюдая за скептическим выражением на лице однокурсника. — Никто у вас всё равно такого спрашивать не будет. Погоняют по основам и отпустят на все четыре стороны.

— С чего ты взял? — подозрительно осведомился Ансварт. Геллерт вроде бы говорил со знанием дела, но с другой стороны, ему вообще было не свойственно сомнение в собственных словах, так что попробуй разберись, серьёзно он говорит или просто выдаёт свои догадки за факты.

— Ты же знаешь, кто у вас принимает? — вопрос был задан с интонацией, не допускавшей ответа «Нет», и Ансварт кивнул с лёгкой усмешкой.

Знать имена принимающих СОВ и ЖАБА волшебников заранее студентам не полагалось, но в Дурмстранге всегда были проблемы с министерскими тайнами. Особенно среди ветарцев, считавших хорошим тоном делиться друг с другом информацией, которую они получали от высокопоставленных родственников. Ансварт был типичным представителем воздушного факультета, и значит, в свои пятнадцать лет уже неплохо разбирался в расстановке сил в Европе, ну а выяснить фамилии людей, которым ему предстоит сдавать СОВ, и вовсе было чем-то само собой разумеющимся.

— Ну и? — Геллерт явно считал, что он уже всё объяснил.

— Что «ну и»?

Гриндевальд ещё раз вздохнул, дивясь непонятливости друга, деловито пристроил подушку под спину и сел, опираясь о стену и скрестив ноги. Весь его вид говорил, что он предпочёл бы заняться чем-нибудь ещё, но, так и быть, успокоит нервы школьного приятеля.

— Из норвежцев у вас Айнар Кьергор, — начал Геллерт.

— Он датчанин, — педантично поправил его Ансварт.

— Да какая разница? — отмахнулся Гриндевальд. — В общем, с ним всё понятно, надеюсь?

Ансварт фыркнул и кивнул. Да, конечно, сомнений в том, что герр Кьергор, нередко гостивший в их доме, благосклонно отнесётся к единственному сыну своего давнего друга, у Гартвига не возникало.

— Дальше, у вас мадам Бушерес. Шарм-ба-тон, — название школы Геллерт произнёс по слогам и с нескрываемым пренебрежением. Он думает, что волшебница из французской школы по определению не может быть серьёзным экзаменатором?

Ансварт покачал головой, пусть даже он искренне считал Дурмстранг лучшей школой Европы, а может, и мира. В конце концов, это именно дурмстрангцы начинают сдавать ЖАБА в полном соответствии с самыми строгими мировыми стандартами за два, а то и за два с половиной года до выпуска. Это выпускников Дурмстранга во многих странах Европы принимают на ответственные должности без стажировки или после минимальной практики на месте, чем, кстати, и объясняется присутствие иностранцев, как например, мадам Бушерес во время экзаменов. Ни Шармбатон, ни Хогвартс таким признанием похвастаться не могут.

Да, Дурмстранг — объективно — давал своим ученикам больше знаний и умений, чем любая другая школа, но это отнюдь не значило, что студент-шестикурсник окажется умнее преподавателя из Шармбатона.

Гриндевальд молчал, и Ансварт понял, что одним только жестом он тут не отделается.

— Геллерт, Шармбатон — это, конечно, не Дурмстранг, но и они там не такие уж…

— Да я не об этом! — перебил его однокурсник. — То есть я бы с тобой поспорил, но не в этом суть. В Шармбатоне не проходят тёмные искусства, только защиту от них, а с этим у тебя проблем нет. От моих хомячков ты неплохо отбивался.

— Это были полёвки, — машинально уточнил Ансварт и, не удержавшись, прыснул от смеха.

— Да какая разница? — теперь уже и Геллерт довольно улыбался.

Да уж, рождественские хомячки-инферналы — шутка в духе Гриндевальда. Ансварт не знал, сколько друг возился с ритуалом и где достал исходный материал, но результат получился забавным. Две дюжины маленьких грызунов, многие из которых ещё были милыми и пушистыми, слепо тыкались друг в друга в огороженной магией части уединённой пещеры, находившейся за территорией школы. В свете палочки Ансварт долго не мог понять, что это за комки такие, а вот полёвки быстро разобрались, что к ним пожаловала потенциальная добыча, и с равнодушным остервенением живых мертвецов принялись бросаться на магический барьер, разевая крошечные пасти. Прямо там, под аккомпанемент непрекращающейся возни, они с Геллертом умудрились затеять спор о том, необходимо ли изучать тёмные искусства хотя бы для того, чтобы уметь от них защититься. Приводя в пример своих монстриков, Гриндевальд утверждал, что тёмная магия позволяет наиболее эффективно уничтожать инферналов, а Гартвиг считал, что то же самое можно проделать и без неё. Обстоятельства располагали к практической проверке, но её пришлось отложить, потому что немедленно продемонстрировать заявленные нетемномагические способы борьбы с инферналами Ансварт не мог. В пещеру вернулись через две недели, в последний день каникул. Пушистых среди хомячков уже не осталось. Хоть мороз и должен был затормозить процессы разложения, но то ли в пещере было недостаточно холодно, то ли магия вносила свои коррективы. В любом случае, запах там стоял такой, что хотелось покончить со спором как можно быстрее. Так что Геллерт не придумал ничего лучше, чем просто одним махом убрать барьер, отделявший тварей от свободы и добычи.

Это была плохая идея. Очень.

Как оказалось, хомячки у Геллерта получились на редкость резвые, а ещё их было много, и в тусклом свете они прекрасно сливались с полом и стенами. Кроме того, обоим спорщикам заклинания, которые они собирались применить, были знакомы только в теории, так что ни скорости, ни точности, ни уверенности.

В общем, было весело.

То есть это потом Ансварт решил, что было весело, а тогда он много кричал, говорил, что Геллерт окончательно свихнулся, утверждал, что больше никогда не позволит себя во что-либо втянуть. Много чего говорил. Потом до него дошло, какой нелепой, но вполне реальной смерти они только что избежали, и он долго лежал на холодных камнях перед входом в пещеру и истерически смеялся, глядя в тёмное, уже месяц не знавшее солнца северное небо. Геллерт молча ждал, деловито поддерживая действие согревающего заклятия для них обоих. Уже в тёплом и как-то резко ставшем уютнее Дурмастранге Гриндевальд проявил чудеса заботливости и каким-то образом раздобыл им две больших кружки с разбавленным, но всё равно ощутимо бьющим в голову горячим глёгом.

— Думаешь, меня станут спрашивать про методы уничтожения инферналов? — наконец отвлёкшись от воспоминаний, с сомнением спросил Ансварт.

Геллерт пожал плечами.

— Кто их знает? Может, и спросят… — в голосе друга Ансварту почудилась странная задумчивость, но уже со следующими словами наваждение ушло. — Чего ты переживаешь? Ты этой Бушерес своего патронуса покажи, и она тебе в приступе умиления тут же «Превосходно» влепит.

Ансварт зеркально отразил пожатие плеч однокурсника. С одной стороны, продемонстрировать владение таким сложным заклинанием на экзамене было бы действительно неплохо. С другой же, Гартвигу очень не хотелось кому-нибудь потом объяснять, зачем он изучал такую магию и при каких обстоятельствах закрепил навыки. Геллерт вряд ли бы поддержал его опасения, так что Ансварт быстро перевёл разговор к главной проблеме завтрашнего дня:

— А Йонницэ?

Никакого другого профессора дурмстрангцы не боялись так, как Аурела Йонницэ. Преподаватель боевой магии походя доводил до нервного тика бесстрашных фламмавцев, о его требовательности и о бесчисленных провальных попыток ему что-нибудь сдать по школе бродили легенды. К счастью, знакомство с ним для трёх из четырёх факультетов заканчивалось сразу после распределения, но то впечатление, которое он успевал произвести на младшекурсников за три года предмета, издевательски именуемого в расписании «Полётами», оставалось с ними навсегда. Фламмовцам-то, наверно, даже легче — у них просто выбора не было, кроме как научиться взаимодействовать со вздорным профессором, а вот для Рунзы, Эрды и Ветара Йонницэ становился чем-то вроде страшного мифического монстра. И теперь этому монстру нужно было как-то сдать СОВ.

Геллерт так внимательно следил за изменением выражения на его лице, что в какой-то момент Ансварту почудилось присутствие чужого разума в своём сознании. А может, и не почудилось. С Гриндевальда станется.

— Зря вы его боитесь, — заявил однокурсник, отводя взгляд.

Ансварт шумно выдохнул. Он и сам не понял, когда задержал дыхание. Ну точно, Геллерт со свойственной ему бесцеремонностью баловался легилименцией! За шесть лет знакомства Ансварт уже даже обижаться на подобные выходки разучился.

— Хочешь сказать, что всё, что про него говорят, ерунда?

— Большей частью, не ерунда, — после секундной задумчивости покачал головой Геллерт.

Гриндевальд принадлежал к числу тех немногих, кто, имея законное право больше никогда не пересекаться с Йонницэ, этим правом не воспользовался и стал посещать дополнительные занятия по дуэлям. Говорят, Йонницэ даже пару раз назвал Геллерта сносным бойцом, отчего авторитет однокурсника сразу взлетел до небес. По менее правдоподобным слухам, Йонницэ кроме того ещё и разругался с Медвецким из-за того, что декан Фламмы не захотел видеть такого толкового студента на своём факультете. Вообще-то, хоть и совсем из других соображений, Ансварт был согласен с Медвецким, прямым текстом запретившим Геллерту поступать на Фламму. Страшно подумать, во что превратил бы пугающе одарённого Гриндевальда факультет, на половине профильных предметов которого учили драться, а вторая половина Геллерта раздражала. Вот точно делить спальню с таким однокурсником Гартвиг бы не захотел. Рунза же подходила Геллерту как нельзя лучше. Факультет, учивший студентов погружаться в самую суть магии и выпускавший лучших учёных Европы, ставил интересные и нетривиальные задачи, которые Гриндевальд не мог решить с наскока, так что у него оставалось меньше времени и сил для опасных экспериментов. Правда вот для хомячков-инферналов он нашёл и то, и другое, и если бы только для них…

— Тогда почему зря?

— Потому что Йонницэ считает, что на Эрде и Ветаре учатся сплошь девчонки и остолопы, на которых не стоит даже время тратить, — охотно объяснил Геллерт.

Ансварт непонимающе мотнул головой.

— И это повод для радости? — недоверчиво спросил он.

— Если знать, как им правильно воспользоваться, — улыбнулся Гриндевальд. — Просто покажи ему, что не совсем дурак и кое на что способен. Фламмовца он бы спрашивал в деталях и по всему курсу, потому Медвецкий его к своим и не пускает, а о вас будет делать выводы по первому же впечатлению. Покажи, что знаешь, и промолчи о том, чего не знаешь, и он решит, что для Ветара ты не совсем безнадёжен. Только и всего.

Ансварт задумчиво потёр подбородок. Звучало разумно. Но он уже прекрасно знал, что многое из того, что в теории звучит разумно, на практике оказывается совершенно бесполезно. Может, и тут?.. Всё ещё сомневаясь, он снова потянулся к Аргенхоффу, которого, оказывается, уже успел отложить, и дёрнулся от резкого окрика Геллерта:

— Ансварт, ну зачем?

И чего он прицепился-то? Нельзя, что ли?

— Затем, что я собираюсь готовиться к экзамену, — терпеливо, но с нажимом объяснил Гартвиг. — Может, ты и прав и мне это не понадобится, но так я буду чувствовать себя спокойнее.

— Да, действительно, — неожиданно легко согласился Геллерт, но тут же подался вперёд, и по зажёгшемуся блеску в его глазах Ансварт понял, что не всё так просто. — Раз так, то пошли во двор. Я тебя погоняю по всей вашей программе. И по нашей заодно, — он скептически кивнул на книгу в руках у Гартвига.

— Сейчас? — опешил Ансварт.

— А когда ещё? — демонстративно удивился Гриндевальд. — Сам сказал, что хочешь готовиться. А основные проблемы у тебя с практикой, а не с теорией. Да и Аргенхоффа так проще объяснять, уж поверь мне.

Гартвиг скептически покосился на Геллерта и с удивлением обнаружил, что тот совершенно серьёзен. Он уже спустил ноги с кровати и вообще всем своим видом показывал, что, если бы не откровенное замешательство соседа, уже начал бы сноровисто переодеваться. Вообще-то Геллерт был кругом прав. Именно практика была слабым местом Ансварта, в особенности когда дело касалось тёмных искусств. И объяснять Геллерт умел получше многих преподавателей, не говоря уж об авторах заумных книжек. Да и то, о чём писал Аргенхофф, следовало пробовать и наблюдать, а не пытаться представить. Да, предложение было правильным, но Ансварту так не хотелось выбираться из-под одеяла и тащиться в зябкую и мокрую северную весну.

— Так что, идём? — нетерпеливо подзадорил его Гриндевальд.

И когда они вернутся обратно? Геллерт — существо увлекающееся, когда дело касается тренировок, да и сам Ансварт горазд его поддерживать. Как бы они наступление утра не пропустили.

Гартвиг молчал, понимая, что Геллерт подло загнал его в угол, и друг не преминул воспользоваться своей победой:

— Ну раз ты перехотел готовиться, то давай уже спать, — с наигранным разочарованием заявил он. Ансварт хмыкнул и погасил палочку.

* * *

Ну наконец-то! Геллерт уже начинал прикидывать, как бы так половчее запустить в приятеля усыпляющим заклинанием, чтобы тот с утра не слишком возмущался, но Ансварт всё-таки сам смирился с неизбежным и прекратил попытки усвоить за ночь то, с чем даже Геллерт не смог бы разобраться за такой срок. Правда, от Consopire в спину это его не спасло, потому что не хватало ещё тратить время на то, чтобы дожидаться, пока он заснёт, а потом гадать, а точно ли заснул или сейчас прицепится с ненужными вопросами. Ночь гораздо короче, чем хотелось бы, а сделать предстоит много, пусть даже большая часть работы уже закончена. В своей способности контролировать силу заклинания Геллерт был уверен и знал, что экзамен Гартвиг не проспит. Он его ещё поблагодарить бы должен за крепкий и здоровый сон.

При свете палочки Геллерт быстро оделся и вышел в коридор. Кивнул проходившему мимо дежурному и получил такой же кивок в ответ. Сегодня ночных гуляк в этой части жилого крыла караулил Марко Бежански, восьмикурсник Рунзы, и это было хорошо, потому что реакция у Марко, как знал Геллерт, была абсолютно никакая.

— Obliviate, — шепнул Гриндевальд, прежде чем скрыться за поворотом, и Марко ожидаемо даже не понял, что произошло.

Вообще-то, так поступать было не принято. Негласные правила Дурмстранга разрешали нападать на дежурных, которые, подчиняясь правилам официальным, решали сдать пойманного с поличным студента или же просто отправить его в спальню, а вот пропустившие нарушителя считались неприкосновенными. Но какая разница, если Марко всё равно ничего не вспомнит?

Геллерт сегодня хотел подстраховаться. Кажется, его нынешний замысел относился к числу уголовно наказуемых. Или не уголовно. Или не наказуемых. У него всегда были сложности с магическим правом. Надо было у Ансварта спросить, он-то наверняка знал. Хотя, конечно, посвящать Гартвига в свои планы Геллерт бы не стал. Во-первых, приятель бы не одобрил, разнервничался, может даже попытался бы помешать. А во-вторых, это лишило бы затею доброй половины очарования.

Без приключений Геллерт добрался до тайного хода и привычно скользнул в тёмный лаз, ведущий прочь из замка. Строго говоря, ход был тайным только лишь по замыслу архитектора. Фактически же про него было известно большей части учащихся и преподавателям, которые когда-то тоже учились в Дурмстранге и тоже им пользовались. Но прикрывать лазейку никто не пытался, и это было ещё одно из многочисленных негласных уложений, насквозь пронизывавших Дурмстранг и позволявших ученикам чувствовать себя хозяевами в собственной школе. К слову, несмотря на общеизвестность, пользоваться ходом открыто, в дневное время и при многочисленных свидетелях было нельзя — посягнувшего на школьные традиции ждала неизбежная и унизительная выволочка от старшекурсников.

Понятие дисциплины в Дурмстранге удивительно переплеталось с представлениями о самостоятельности и ответственности, рождая неповторимую и притягательную атмосферу. Здесь не декларировали во всеуслышанье громкие и светлые слова про дружбу и верность, но ставили учеников в условия, где они сами учились сотрудничеству и взаимовыручке. Здесь юных магов окружали десятками строгих запретов, многие из которых были откровенно глупыми, и они учились самостоятельности, учились думать своей головой и понимать, когда стоит подчиниться правилам, а когда — поступить по-своему. Дурмстранг не разжёвывал прописные истины и не окружал своих обитателей показной заботой о подрастающем поколении. Он выбрасывал учеников на середину мощного потока, не оставляя им иного выбора, кроме как научиться плавать. И может, ничего бы толкового из этого не вышло, но старшие не забывали страховать младших, помня, что когда-то протянули руку и им самим.

После темноты лаза свет поглотившего ночь дня показался ослепительным. Геллерт пару секунд неподвижно стоял на пороге, привыкая, а потом уверенно направился к приземистому каменному зданию на берегу озера. Ему не нравился Дурмстранг весной. Вечный день, чахлый, подтаявший снежок в проплешинах, в которых уже что-то торопилось зазеленеть — всё это не подходило его школе, как легкомысленное платьишко — солидной даме. И пусть в любом другом месте Геллерт бы предпочёл тёплый солнечный день ночной снежной буре, но эта земля исконно принадлежала зиме, и вторгшаяся весна казалась наглым чужаком.

На вспышку заклинания он отреагировал раньше, чем осознал, что на него напали. Палочка в доли секунды оказалась в руках, без промедления выписав пасс Protego.

Что ж, очевидно, ещё один дежурный оказался, в отличие от Марко, решительно настроен пресекать и не допускать, но то ли узнал Геллерта, то ли заранее был неуверен в своих силах. Да, здесь вам не Хогвартс какой-нибудь, здесь застигнутые врасплох нарушители не спешат испуганно скрываться или, тем более, покаянно ждать заслуженного наказания.

Очередная попытка атаки, и Геллерт наконец разглядел нападавшего, прятавшегося за углом нужного ему здания. Ну теперь точно всё понятно. Он улыбнулся и спокойно пошёл вперёд, как будто не замечая всё более и более панических атак, отбивая их мимоходом, как что-то назойливое и неопасное. Йонницэ его за такое поведение в бою обругал бы последними словами, но так ведь это и боем не было. Именно это Геллерт и хотел напомнить возомнившему о себе слишком много семикурснику. Он наглядно демонстрировал Сульбергу, что тот не просто был более слабым или менее умелым — он вообще не был противником для Геллерта. И Элиас Сульберг, конечно же, запаниковал. Вместо того, чтобы пытаться подловить Гриндевальда на самоуверенности, он начал с выражением едва ли не ужаса на лице пятиться от неотвратимо надвигающегося Геллерта.

И только оказавшись в десяти шагах от Элиаса, Гриндевальд впервые поднял палочку не для защиты. Сульберг пискнул и резко отпрыгнул назад, выставляя щит. То есть сделал то, что как раз и ждал от него Геллерт, переместивший здоровенный валун ему под ноги. Элиас ойкнул и опрокинулся на спину, нелепо взмахнув руками, его палочка откатилась куда-то в сторону озера.

— Тебе это просто так с рук не сойдёт, — постанывая, выдал Сульберг наибанальнейшую из всех угроз.

Геллерт сочувственно вздохнул, глядя как ветарец неловко возится, пытаясь подняться. Наверно, головой ударился, бедолага. Угрожать вот ему удумал. Пожалуй, в другое время Гриндевальд бы проучил его, но сейчас он торопился, а значит, придётся просто ограничиться чисткой памяти.

Но кое от чего Геллерт всё же не удержался.

Магия подняла Сульберга в воздух и поставила прямо перед Гриндевальдом, толкнув вперёд так, что не состоявшийся блюститель порядка упал на колени.

— Зачем обещать то, о чём ты потом и не вспомнишь? — пожал плечами Геллерт.

Торжество, внезапно появившееся на лице Элиаса, озадачивало. С чего бы ему вдруг радоваться?

— Ну попробуй! — с вызовом бросил Сульберг, даже не пытаясь встать.

Неужто окклюменцией занялся? Надо же, а с виду такой бестолковый… Опять же, в другое время Геллерт бы с удовольствием проверил ментальные щиты любимого школьного врага на прочность, но другим время не было и приходилось выбирать что-нибудь более эффективное.

— Непременно, — улыбнулся Гриндевальд.

Следующее заклинание лишило Элиаса возможности двигаться и, что важнее, кричать. Не хватало ещё, чтобы сюда кто-нибудь заявился.

— Crucio, — почти мурлыкнул Геллерт.

Удивительно, какие яркие эмоции могут проступить на лице парализованного человека. Выражение ещё хранило остатки застывшего вызова, но в глазах плескалась только боль. Очень много боли. Золотое правило Дурмстранга: никогда не заступай дорогу тому, с кем заведомо не сможешь справиться. Даже жаль, что Сульберг не запомнит этот урок.

Геллерт прекратил действие заклинания и тут же, не давая жертве и одного удара бешено колотящегося сердца, чтобы опомниться, произнёс другое:

— Obliviate.

А ведь и правда там что-то было. Какая-то защита, может даже, достойная внимания, но боль разрушительным селем смыла её, оставив только жалкие остатки.

И наконец:

— Stupefy, — как только Геллерт почувствовал, что чужое сознание поддалось.

Вот и всё.

В этом каменном домике Йонницэ хранил инвентарь для так называемых «Полётов», но мётлы там тоже были, и Геллерт уже давно повадился заимствовать их для своих нужд. Одну уже искренне считал своей, пусть даже кроме него об этом никто и не знал. Вот и сейчас он привычно подхватил любимицу, но перед тем, как улететь, проявил чудеса человеколюбия и перенёс бессознательного Сульберга в кладовую. А то ведь замёрзнет, умник недобитый. Человеколюбие на этом закончилось, и дверь он, ухмыляясь, запер снаружи.

А его самого ждала пещера, где пару месяцев назад они с Ансвартом доблестно сражались с мёртвыми хомячками. Ну, или с полёвками. Разницы всё равно никакой.

* * *

Когда, проснувшись утром, Ансварт не обнаружил в спальне Геллерта, неприятным комочком в груди зародилось подозрение. Примятая подушка так и лежала у стены, а значит, друг не просто проснулся раньше и ушёл, а вообще не ложился. Нет, какое там подозрение? Ансварт был абсолютно уверен, что без сюрпризов сегодня не обойдётся. Вопрос лишь, где и когда их ждать.

За завтраком Геллерт не появился, зато Гартвиг узнал, что кто-то напал на дежурившего этой ночью Элиаса Сульберга. Ничего серьёзного. Сульберг отделался парой ушибов и долгим сидением в кладовой Йонницэ, где его и нашёл сменщик. Преподавателям об инциденте традиционно не сообщили, а ушибы Элиасу, посмеиваясь, обработала разбуженная Стела. Сам Сульберг вроде как с замалчиванием был категорически не согласен, но ябедничать ему было не на кого: злоумышленник не преминул подчистить дежурному память.

Что ж, картина начинала проясняться, и, вернувшись в спальню, Ансварт на всякий случай привёл постель Геллерта в порядок, чтобы не бросалась в глаза своим помятым, но явно не использованным по назначению видом.

И дальше забивать голову затеявшим что-то Гриндевальдом, когда на носу экзамен по тёмным искусствам, было непозволительной роскошью. Так что Ансварт потратил ещё около часа на вялые попытки проникнуть в дебри мыслей давно почившего Аргенхоффа и наконец отправился навстречу судьбе и Йонницэ. И кто знает, как первая, но последний сегодня явно встал не с той ноги. То есть ещё более не с той, чем обычно. Ветарцы-шестикурсники выскакивали из аудитории один за другим и ни одного не то что довольного, но хотя бы спокойного лица. Обычно сдержанная Кайя Лехтонен так и вовсе после тревожного вопрос подруги «Ну как?» раздрыдалась как первокурсница. Подружка бросилась её успокаивать и вроде бы даже преуспела в этом, но потом пришёл её черёд демонстрировать свои знания, и спустя минут десять рыдали уже обе. Девчонок сдали на попечение проходившим мимо фламмавцам, чтоб не нервировали тех, у кого встреча с Йонницэ была ещё впереди. Что ж, хотя бы в одном Геллерт был прав: Йонницэ расправлялся со студентами быстро и безжалостно. Очень хотелось верить, что и в остальном он не ошибся.

От оглушительного стука распахнувшейся двери об стену разом подскочили все столпившиеся у аудитории ветарцы и едва успели уступить дорогу вихрем вылетевшему Йонницэ, который непрерывно ругался себе под нос по-румынски. Ансварт разобрал только что-то про бестолочей. Стараниями Аурела Йонницэ многие в Дурмстранге знали ругательный румынский. Особенно в этом по понятным причинам преуспели студенты Фламмы, но и ветарцы кое-что понимали.

Опасливо выглянул и потянул на себя треснувшую дверь ассистент-девятикурсник, и приём экзамена временно прекратился. Студенты шумно строили теории и гадали, перенесут ли сдачу или Йонницэ скоро вернётся ещё злее прежнего. Ансварт тоже принимал участие в обсуждениях, хотя своей уверенностью в том, что внезапный уход Йонницэ как-то связан с прижатой к стене подушкой Геллерта на мятой, но расстеленной постели, делиться не спешил. Прошло около получаса или даже больше, когда показавшийся из-за двери ассистент вызвал Ансварта.

Судя по завистливым взглядам сокурсников, его сейчас считали самым везучим человеком во всём Дурмстранге. Ещё бы, Бушерес и Кьергор явно решили продолжать без взбалмашного коллеги, и Ансварт сможет сдать СОВ без нервотрёпки. Может, ещё кто-нибудь после него успеет воспользоваться ситуацией. Кто знает, как долго будет занимать Йонницэ выходка Геллерта. А может, именно этого Геллерт и добивался? Нет, вряд ли, слишком сложно даже для него. Но всё равно Ансварт был благодарен другу.

Кьергор и Бушерес о чём-то негромко переговаривались на французском. Должно быть, всё ещё не были уверены, могут ли продолжить экзамен без Йонницэ. Точнее француженка сомневалась, а Айнар объяснял ей, что всё в порядке. Ансварт скромно стоял в сторонке и вежливо делал вид, что не прислушивается к разговору на плохо, но всё-таки знакомом языке.

И как же наивно было полагать, что неожиданности этого дня ограничатся лишь уходом Йонницэ!

С надсадным звоном разлетелось осколками окно, и в него полезло угрожающе хрипящее и ворчащее нечто. Несколько вязких секунд Ансварт осознавал, что монстр на самом деле не один, что это четыре человекообразных существа лезут внутрь, неестественно выгибаясь, толкаясь и оставляя на торчащих из оконного проёма стёклах куски плоти и истлевшей одежды. Инферналы? Настоящие инферналы?

Нечто, когда-то бывшее женщиной, перевалилось через подоконник и на четвереньках потрусило к Ансварту, который ближе всех стоял к окну. Вскочил, стискивая палочку Кьергор. Тонко завизжала мадам Бушерес, зачем-то запрыгнув на стол. Ассистент-девятикурсник ломанулся к двери, и Ансварт машинально отскочил от него, совершив чудовищную ошибку. Теперь его самого от двери отделяли четыре инфернала, которых в первую очередь заинтересовала ближайшая добыча.

Огненная струя ударила из палочки Кьергора в одного из мертвецов. Пламя занималось плохо, а монстр, кажется, даже не заметил того, что горит.

Огонь может помочь, отстранённо вспомнил Ансварт, но по опыту с полёвками знал, что гореть даже крошечные инферналы могут около тридцати секунд, всё это время оставаясь смертельно опасными. А эти, наверно, и минуту протянут, если не больше. Минуты у него не было.

Ансварт попятился, отступая в угол. Он держал палочку наготове, но в голове почему-то было пусто. Он вглядывался в омерзительные, тронутые разложением лица и не мог оторваться. Наверно, так кролик смотрит в глаза нависшего над ним удава. Кролик, который знает, что нужно бежать, спасаться, делать хоть что-нибудь, но лишь трусливо прижимает уши, стараясь стать как можно меньше и незаметнее.

«От моих хомячков ты неплохо отбивался».

«Думаешь, меня станут спрашивать про методы уничтожения инферналов?» — «Кто их знает? Может, и спросят…»

Он понял. И накативший приступ злости и обиды помог ему опомниться. Он должен был справиться. Не ради того, чтобы выжить — тьфу, ерунда-то какая! — а чтобы утереть нос этому, так сказать, другу, который считает, что устраивать такое в порядке вещей. Наверно, именно поэтому Ансварт не подумал о такой простой возможности, как огородить себя магическим барьером и позволить более умелым магам разобраться с инферналами. Нет, он должен был справиться сам.

— Lux occidere mortis, — короткая формула всплыла в памяти словно сама собой. Порождённая обидой решимость дала необходимую сосредоточенность. И всё-таки он опоздал.

Передвигавшаяся на четвереньках бывшая женщина прыгнула вперёд и вцепилась неожиданно острыми зубами в его ногу. И до того, как Ансварт успел закричать от боли, сверху на него навалился всё ещё горящий мертвец и впился в плечо.

Кажется, это был конец. Как глупо.

Но заклинание сработало. Потоки света вытекали из палочки, которую Ансварт продолжал судорожно сжимать в ладони, окутывали инферналов сияющим коконом, обращая их в прах. Надо же, с хомячками это заклинание выходило у него намного хуже…

— Ансварт! — наконец опомнился Кьергор. Впрочем, почему «наконец»? Прошло ведь не более пяти секунд… Или десяти?

Он безо всякой магии, голыми руками вытащил теряющего сознание ученика из-под догорающих остатков инфернала, но то ли не сообразил, что делать дальше, то ли переоценил свои силы, и уложил его на чистый участок пола.

— Ансварт, ты жив?

— Я его убью, — тихо, но внятно пообещал Гартвиг, прежде чем провалиться в забытье.

* * *

Перед тем, как зайти в кабинет директора, Геллерт шутливо подмигнул висевшим на стене в коридоре портретам. Те, как обычно, возмутились.

— Итак? — голосом, предвещающим очень много очень серьёзных неприятностей, начал разговор профессор Эгеланн.

— Вы хотели меня видеть, профессор? — очень натурально изобразил недоумение Геллерт. Он стоял на самом пороге кабинета, как будто был уверен, что разговор не затянется надолго.

— Герр Гриндевальд, будьте добры, объяснить своё поведение, — грозно сдвинул брови директор.

Ну когда же он поймёт, что эти его штучки на него уже года четыре не действуют? Да-да, ещё со второго курса, если не с первого.

— Что именно вас интересует, профессор? — невинно уточнил Геллерт.

— Зачем вы создали и провели в школу инферналов?

Он действительно верит, что всё будет так просто? Геллерт знал, что не оставил следов, а значит, директор мог догадываться о чём угодно, но пока Гриндевальд не признается сам, обвинить его не в чем.

— Я этого не делал, профессор, — смиренно пожал плечами шестикурсник.

— И вы не знаете, почему герр Сульберг обвиняет вас в нападении на него сегодня ночью, как раз перед инцидентом? — кажется, директор решил взять его на испуг. Мол, они уже всё знают, лучше сам признайся.

— Почему же? Знаю, — ещё раз пожал плечами Геллерт и пояснил: — Герр Сульберг обвиняет меня всегда и во всём. Привычка у него такая.

Директор явно сбился с мысли. Геллерт уже давно понял, что лучше всего в разговоре с ним использовать ответы, которые он не ожидает услышать. Даже если они не несут никакой информации или могут показаться бессмысленным бредом.

— То есть вы на него не нападали?

— Нет, профессор.

— И если я попрошу вас отдать мне палочку для проверки, то ничего, противоречащего вашим словам, не обнаружу?

Нет, не обнаружит. Геллерт не был таким уж дураком и успел позаботиться об этом. Но вслух он ответил другое:

— А вы попросите? — в этом вопросе звучало откровенное подначивание.

Захочет ли директор получить доказательства своей правоты? Ведь тогда пути назад не будет. Придётся признать, что один из студентов действительно создал инферналов и с их помощью сорвал проведение экзамена. В присутствии иностранных экспертов, между прочим. Очень громко визжащих иностранных экспертов. Репутация у Дурмстранга и без того весьма своеобразная, и захочет ли директор собственноручно нанести по ней очередной удар?

— Нет, это, пожалуй, лишнее, — неуверенно произнёс профессор Эгеланн.

Что ж, не захочет. Ожидаемо.

— Тогда к чему этот разговор? — дерзко спросил Геллерт.

Конечно, директор понял, что имеет в виду его ученик. Как раз поэтому и не ответил. Потом напомнил себе, кто здесь директор школы, а кто — провинившийся ученик, и снова пошёл в наступление.

— Тогда объясните, пожалуйста, чем вы были заняты этой ночью?

Неужели Ансварт его выдал? Это было бы ударом, к которому Гелелерт не был готов. Приятель так сильно на него зол, что сдал директору?

— Я спал, профессор, — толика напряжения в голос всё же проскочила. Конечно, ничего особо не изменится, даже если директор и поймает его на лжи — доказательств у них ведь нет и, как только что дал понять Эгеланн, они и не горят желанием ими обзавестись, но всё равно… Всё равно, что?

Директор только вздохнул.

— У вас очень преданные друзья, герр Гриндевальд. И мне порой неясно, чем вы заслужили такую верность.

Геллерт сжал кулаки и шумно выдохнул. Он и сам не понял, чем его задело замечание директора, но желание запустить в него каким-нибудь Круциатусом было очевидным и неоспоримым.

— У вас ещё есть вопросы ко мне, профессор? — выдавил Геллерт. — Видите ли, мой друг сейчас находится в больничном крыле, и я бы хотел его навестить.

Директор долго и испытующе смотрел на него, а потом коротко разрешил:

— Идите.

В его голосе Геллерту почудилась усталость.

* * *

Ансварт равнодушно скользнул взглядом по вошедшему Геллерту и снова уставился в потолок. Геллерт же как ни в чём не бывало подошёл, уселся на стоявший рядом с кроватью стул, взял с прикроватного столика яблоко и с довольным хрустом впился в него зубами.

Ансварт молчал, Геллерт тоже, занятый яблоком.

— Тебя ещё не исключили? — продолжая изучать потолок, ровным голосом поинтересовался Гартвиг.

— Вот ещё, — фыркнул Гриндевальд. — И не надейся.

И снова захрустел яблоком.

— Обычно люди заглядывают в больничное крыло, чтобы, помимо прочего, поделиться угощением, — назидательно заметил Ансварт, всё-таки повернувшись, чтобы заглянуть в глаза однокурснику. — А не чтобы брать без спроса принесённое другими.

— Как будто ты сам всё это съешь, — пожал плечами Геллерт. Потом вдруг растянул губы в довольной улыбке и лёгким движением палочки призвал здоровенное блюдо с румяным и ароматным яблочным штруделем.

Ансварт легко узнал творение любимой пекарни в Вене. Чтобы принести сюда этот пирог Геллерт должен был или раздобыть незарегистрированный портал, или уговорить кого-то из старшекурсников аппарировать в Вену и обратно. В любом случае, ему пришлось постараться.

Гриндевальд внимательно следил за его реакцией, даже яблоко замерло на полпути ко рту. Ансварт снова перевёл взгляд на потолок, на этот раз чтобы проверить, не лезет ли Геллерт снова в его мысли. Если бы лез… Если бы лез, то это стало бы окончательным и непоправимым ударом по их дружбе. Но нет. Характерного для легилименции усилия, необходимого, чтобы разорвать зрительный контакт, не было.

А зачем ему вообще эта дружба? Геллерт — самоуверенный эгоист, в принципе не признающий существование каких-либо моральных норм. Да если придётся, он по трупам пойдёт, не моргнув глазом! С чего он вообще взял, что сам не может оказаться в числе этих трупов? Почему он решил, что в глазах Гриндевальда чем-то отличается от всех тех, кого Геллерт без зазрения совести использует и бросает разбираться с последствиями?

— Ну не думал я, что так получится! — наконец перестав вести себя так, будто ничего не произошло, заявил Геллерт, прерывая поток неприятных мыслей, от которых на глаза наворачивались слёзы обиды. — Я сигналку задел, когда мертвяков через школьную защиту проводил. Медвецкий сначала сам разобраться хотел, но потом понял, что не справляется, и вызвал Йонницэ. Я же не знал, что его нет в аудитории, а эта дура Бушерес только визжать горазда. Да если бы Йонницэ не ушёл, он бы с моими инферналами враз разобрался, ты бы даже испугаться не успел. А потом предложил бы тебе их добить. Он всегда так делает, понимаешь?

Какие-то непривычные интонации звучали в этой тираде. Геллерт оправдывался? Или даже более того, признавал ошибку? Когда Ансварт взглянул на него, тот всё так же сидел с зажатым в поднятой руке яблоком, не отводя взгляда от Гартвига. И выражение лица было таким незнакомым, таким… виноватым? Он как будто сказал всё, что мог, и теперь просто ждал очень важного для него решения. Важного ли?

А ведь были и другие воспоминания. О том, как Геллерт без колебаний и уговоров рисковал жизнью ради него. Может, если покопаться, можно было бы найти и другие мотивы для тех поступков, но Ансварт не хотел искать. Он помнил, с чего началась их дружба и как Геллерт потом с выражением искреннего недоумения спросил: «Ты что, не хочешь знать, кто это сделал?» И ведь выяснили, вместе проделали такое, что никто никогда бы не поверил, что это дело рук двух мальчишек-младшекурсников. Вместе.

И сейчас… Он же искренне хотел помочь. Пусть наворотил невесть что, но хотел-то помочь, сильно при этом подставляясь. Ведь если бы его поймали с поличным, простым выговором он бы наверняка не отделался.

Ансварт улыбнулся, сел в постели и, пачкая пальцы, отломал большой кусок штруделя.

Геллерт облегчённо вздохнул.

— Прости, — очень тихо, почти на грани слышимости.

Ансварт чуть не подавился пирогом, глянул на друга недоверчиво. Кажется, это был первый раз, когда он слышал это слово из уст Геллерта. Буквально — первый.

— Кьергор сказал по-секрету, что мне «Превосходно» поставят, — похвастался он, чтобы спрятать удивление.

— Ещё бы, ты же справился лучше, чем уважаемые господа экзаменаторы, — хмыкнул Геллерт, быстро возвращаясь к тому настроению, с которым и пришёл в больничное крыло.

Всё-таки его однокурсник — странный человек. И Ансварт вдруг понял, что по-настоящему верит, что эта его странность вкупе с незаурядным талантом позволит ему добиться многого. Ведь только те, кто не признают границ, способны их перекраивать на свой лад. Просто нужно, чтобы рядом был кто-то, кто сумел бы остановить в нужный момент, чтобы самого реформатора не похоронило под обломками рухнувших устоев. Кто-то, кто одёрнет заигравшегося, словно мальчишка, Гриндевальда и направит его энергию в нужное русло. Кажется, Ансварт уже знал, кому судьба отвела эту роль.