Зло всегда проигрывает (джен)

Шорох осыпающейся каменной крошки, раздавшийся за спиной, заставил Данасиль резко обернуться. Каждый мускул ее тела напрягся, а глаза начали выискивать среди серых камней и щелей угрозу, наверняка зубастую и злую, собирающуюся полакомиться телом феи. Здешние места слыли опасными, но Дана все же покинула лес, чтобы набрать трав, не водившихся в родных краях. Травы ей потребовались для одного интересного ритуала, найденного в осыпающемся от старости свитке, что она обнаружила в кладовой. Росли нужные ингредиенты лишь в горах. Жесткие, с колючими цветками, они ранили нежные ладони феи, когда та крепко обхватывала их, вытягивая из каменистой почвы.

Никто никогда не говорил, что именно за опасности здесь поджидают, Дана слышала лишь сплошные предостережения от более старших сестер. Но они, в конце концов, могут быть и в корне не правы. Они так далеки от мира за пределами леса Шероттар. Не покидают дом десятилетиям, и никого не пускают внутрь.

Данасиль замахала крылышками, поднимаясь в воздух — самое безопасное место. Боец из нее никакой, да она никогда бы и не взяла в руки оружие и не напала бы ни на кого. Лучше уйти. Но вслед за шорохами послышался писк. Даже нет, подобие тонкоголосого воя, так напоминающего плач. Спустя минуту фея вновь ощутила босыми ногами землю, потому что из-за валунов, на маленькую поляну, где росла одна колючая трава, вывалился дракончик. Он доставал Дане до колена, смешной, черный с ржавыми подпалинами. На спине — крылья, больше похожие на два черных листа лопуха. Дракончик вытягивал шею и пищал, золотистые глаза, почти светящиеся на фоне темной шкуры, смотрели испуганно. Но вместе с тем разумно. Данасиль замерла. Дракон — настоящий дракон! Так вот какие страшные тайны хранит в себе гора. Древних ящеров она никогда не видела, лишь слышала истории, давно превратившиеся в сказки. Говаривали, что крылатые монстры когда-то выжигали королевства, превращали в огонь небо. Существа из ночных кошмаров. Десятки тысяч лет назад им поклонялись как богам, а теперь лишь мифы об их величии витали в воздухе, путешествуя по устам сказителей. Она замерла, сжав руки в замок у самой груди. Но разве перед ней чудовище? Нет, всего лишь напуганный, потерявшийся ребенок. Легонько, как она обычно кралась по веткам деревьев, она подошла к дракончику. Тот притих, подняв морду на странное существо, такое высокое и тонкое, вдруг оказавшееся перед ним. Большие глаза изучали Дану.

— Не бойся, — прошептала она, делая шаг вперед и плавно поднимая ладонь, в попытке сделать успокаивающий жест. — Ты потерялся? Я помогу.

Жесткая земля вновь впилась в худые коленки. Не дыша, Данасиль протянула руку, и дракончик позволил ей прикоснуться к его мордочке. Их взгляды встретились: золотистый на черном и сиреневый. Чешуя оказалась мягкой и теплой на ощупь, Дана словно бы прикасалась к нежным лепесткам цветов в родном лесу. Маленькие рожки, совсем как у молодых оленей, терлись об ее ладонь. Дракончик фыркнул. Данасиль, неожиданно для себя, рассмеялась. Никто не поверит ей, если она вздумает рассказать. Существо из старых сказок, крохотное, размером с лисицу, совсем рядом с ней. Обнюхивает руки, издает глухое урчание.

— Откуда ты взялся? — Дракончик обернулся кругом и издал похожий на пыхтение звук. Страх давно исчез из его глаз. — Я — Данасиль. Фея из леса Шероттар, знать бы, есть ли имя у тебя, — она покачала головой. Зверь открыл красную пасть и издал тонкий рев, будто бы пытаясь что-то сказать. Но Дана, конечно же, не могла понять его. Она притянула к себе букетик жесткой травы, с таким трудом собранной. Поудобнее устроилась на твердой земле, наблюдая за юркими движениями покрытых блестящей чешуей драконьих лапок и хвоста. Зверь вовсю носился по каменистой полянке, а Дана начала чувствовать себя его нянькой. Но рев, раздавшийся неподалеку, почти над самым ухом, прервал идиллию. От утробного рычания задрожала вековая громадина — гора. Дракончик задумчиво повертел хвостом, а затем снова принялся пищать, но совсем по-другому — радостно. Данасиль же поспешила развернуть крылья и вспорхнуть повыше. Мать пришла на помощь плачущему ребенку, и для нее воздух точно не был помехой.

— Прощай, — шепнула она, улыбнувшись маленькому созданию, только недавно вступившему в этот мир, — быть может, еще увидимся.

Она приходила в его сны почти раз в вечность — светлыми бликами и переливающимся смехом, теплыми касаниями рук и сиреневыми глазами. Одна из рода фей — злобных затворниц, обитающих в лесах, куда никого не пускали. Так говорили о них все вокруг. Кэхалион не мог сказать, отличалась ли его давняя знакомая от остальных своих соплеменниц, ведь он видел ее всего два раза. Две короткие встречи посреди скал. В первую ее прогнало появление матери Кэхалиона. Во вторую же фея задержалась подольше. Кэхалион тогда уже научился принимать человеческую форму, которая выглядела соответственно его тогдашнему возрасту — мальчишка с еще не огрубелым голосом, растрепанными рыжими волосами и пятнами сажи на лице, которую он выкашливал периодически, пытаясь создать огонь. Она (а звали ее, кажется, Дана, Кэхалион не мог сказать точно) рассказывала ему о лесе, где жила, о цветах и травах. Ее речь завораживала, в то время как на внешность феи он даже в детстве не мог смотреть без отвращения. Бледная кожа и тонкие руки-ноги делали ее похожей на крылатое насекомое, от которого отмахнуться, да прихлопнуть.

Этой ночью он увидел ее во сне впервые за десятилетие. А днем отправился сюда, желая поскорее прогнать сновидение из головы. В этих краях погибла его мать. Драконы не хоронили соплеменников; где их сестры и братья в последний раз закрывают глаза, там и их могила. Существовали целые погосты — каменные, снежные или песочные пустыни. Их укрывали огромные, по человеческим меркам кости, в которых прятались ночами волки и койоты, и редко — строили алтари для жертвоприношений сумасшедшие фанатики. Здесь, на закрытой от солнечного света высокими деревьями поляне, лежал всего один скелет. С костей свисала давно иссохшая плоть, которую все еще продолжали объедать насекомые. Круглые пустые глазницы смотрели безразлично. Кэхалион не бывал здесь ранее, но инстинкты подсказали ему, куда лететь. Вид разлагающегося трупа члена клана не внушал ему ужаса и отвращения. Все когда-нибудь уйдет в землю — естественный процесс. Он не помнил мать, из детства до настоящего донесся лишь ее размытый строгий образ. Ее свирепый рык, и в то же время — мудрый спокойный взгляд. Ее шкура по цвету напоминала переспелый персик. Об отце Кэхалион ничего не знал, а у матери спросить не решался. Они вдвоем жили в таком уединении, что иногда ему казалось, что кроме них драконов не осталось. Лишь повзрослев и покинув родной дом, он встретил других, всего чуть больше десятка драконов за все времена своих странствий. Они провожали его взглядом или бросали приветственный клич, а затем улетали. Древнее царство драконов давно пало, век их правления, когда каждая земная тварь боялась их, прошел. Люди, проклятые люди, все время находили способ победить даже самого сильного из сородичей Кэхалиона. Невероятно, что все они проигрывали, да как вообще у дракона может существовать слабое место? Наверняка, говорил он сам себе, они были глупы. Он не такой: его пламя может сжечь все, что угодно, чешуя лучше самой крепкой брони, а ум остер.

Его судьба — править. Превратить в прах жалкие потуги людей подчинить себе природу, отомстить за тех, чьи кости разбиты и перемолоты.

Скелет матери по-прежнему смотрел на него глазницами, полными равнодушия. Она никогда не говорила ему того, о чем он размышлял. Положение дел ее устраивало. Наверное, поэтому, ее смерть стала такой незаметной для Кэхалиона, поэтому он не ощущал никакого одиночества, когда она ушла. Кэхалион выгнул шею, набирая в легкие воздуха. Внутри заклокотало, жар наполнил грудь, из горла полился продолжительный поток пламени, обдавая упрямо глядящий прямо в лицо скелет, что лежал на поляне. Всего лишь одна из глав прошлого, что стала не нужна, как отмершая конечность. Огонь охватил кости, траву и деревья, мгновенно закрашивая черным пространство. Когда Кэхалион прекратил извергать пламя, поляна была заполнена одной золой и мельчайшими остатками. Дракон взмыл в небо. Ему еще много всего предстояло сжечь.

Птица с подбитым крылом рухнула прямо ей под ноги. Она ворочалась в траве и слабо чирикала, обессиленная коротким, причиняющим боль полетом, который ей пришлось совершить, чтобы оторваться от охотников. Данасиль, гулявшая до этого у самой границы леса, тут же нагнулась к раненной. Кто же мог совершить такое, все задавала она себе вопрос, пока осторожно брала птицу на руки. Не могли же охотники осмелиться подходить так близко к лесу, в конце концов! Данасиль поднялась в воздух и полетела в сторону своего жилища. Птица притихла у груди. Едва появившись у себя дома, она уложила пострадавшую в корзину, а сама начала рыться в многочисленных баночках со снадобьями, что аккуратно стояли на полках. Пыльца синелистника — то, что надо! Она нанесла несколько крупиц на бинты и начала обматывать крылышко. Птичка дрожала, Данасиль сама словно чувствовала боль живого существа, что сейчас безропотно доверилось ее рукам.

— Чшш, — бормотала она, — скоро боль пройдет.

Она оставила птичку отдыхать все в той же корзинке, а сама уселась в гамак, уставившись на маленькую пациентку. Что же такое происходит? Видимо, ее все же подстрелили люди, охотившиеся прямо возле древесных стен Шероттара. Внешний мир просачивается сюда, в нем снова все трясется. Нечто плохое творится, быть может, пара королей начала войну? Так всегда обычно и бывает: люди теряются в хаосе собственных конфликтов. Одно противостояние может окончиться за несколько дней, другое — длиться десятилетиями. Но все они завершаются, в конце концов, и каждое служит уроком для будущих поколений. Жизнь людей — такая же неразбериха, как когда кто-то сносит верхушку муравейника. Но феи остаются вдалеке от нее, век за веком. У них — своя жизнь, свои законы, они не знают ничего из того, что происходит снаружи. Люди боятся их и правильно делают: многих слишком дерзких представителей рода человеческого феи заставили так заплутать в лесах, что те умерли с голоду. Данасиль, правда, не знала, правильно ли они поступали. Ей не нравилось, когда-то кто-то умирал.

Пока она смотрела на птицу и предавалась нахлынувшим как плавные теплые волны размышлениям, вокруг что-то изменилось. Воздух дрогнул, стал резким и неприятным. Железо, пыль и грубая, душащая сила — так пах воздух снаружи, где жили люди, где возвышались их города и скакали по дорогам всадники. Кто-то пронес частичку этого воздуха сюда. Бросив взгляд на птичку, Данасиль взлетела и, лавируя между деревьями, полетела туда, где ступали на траву чужеземцы. Их она увидела издалека: парочка солдат и их предводитель — светловолосый, высокий, в блестящих доспехах. Наверняка в его жилах текли капли крови давно вымерших эльфов. Позади него опирался на посох угрюмый старик в длинном балахоне. Но с компании странных гостей внимание Данасиль сразу же переключилось на ту, чья прямая тонкая фигура казалась рядом с чужеземцами будто нарисованной одним росчерком кисти. Дана узнала в ней старшую из сестер — Талсиану. Та кивнула людям, а затем, воспарив над землей, жестом пригласила следовать за собой. Дана спряталась за деревом, неотрывно следя за происходящим. Чтобы сама Талсиана, презирающая людей, открыла им вход в Шероттар! Да она лучше бы уничтожила лес, чем позволила людям осквернить его. За спиной раздался шорох раздвигаемой листвы. Дана не обернулась, зная, что это всего лишь одна из сестер.

— Почему здесь люди? Куда Талсиана ведет их? — поспешила спросить она у феи, так же, как и она, наблюдавшей за разворачивающейся сценой. Правда, ее лицо не выглядело столь удивленным.

— Ты не слышала? Королевства к западу отсюда безуспешно воюют с драконом, захватившим Алмазную гору. Никто не может его одолеть, а он все сжигает на своем пути! Те люди пришли за священным мечом, которым тысячи лет назад эльфийский король побеждал драконов. Талсиана прятала его под храмом богини воздуха.

— А ты откуда все это узнала? — Данасиль нахмурилась, мысли спутались в один большой клубок. Посреди него зарождалось тупое непонимание и возмущение.

— Подслушала, и вот только не нужно этого обвиняющего взгляда! — фея хихикнула и улетела восвояси.

Дракон. Столько лет никто не видел ужасных, извергающих пламя тварей и вот один из них вновь объявился. Алмазная гора — та самая, где добывали драгоценные металлы, и больше всего, конечно же, алмазы. Значит, люди пришли сюда в поисках помощи. Помощи в совершении убийства, пусть и из благих намерений. Люди чаще других считали, что вправе решать, кому жить, а кому умереть, будто бы боги наградили их этим правом! Данасиль мысленно вознесла короткую молитву за душу дракона и людей, что отправились в поход на него. Кого-то из них настигнет смерть, так пусть они спокойно примут ее ласковые объятия. Мысли возвратились к Талсиане. Дракон-не дракон, какое феям дело? Им он, в конце концов, не угрожал, наверняка даже не рыкнул в сторону их леса. Но Талсиана перешагнула через себя, через многовековые законы. Пустила в лес людей, да еще и отдала им столь редкую реликвию, о которой, сказать по правде, Данасиль слышала лишь мимоходом. Она неслышно распахнула тонкие, как ледяные корочки на воде в легкие холода, крылья и отправилась в ту сторону, куда ушла людская процессия. Когда она подлетела к храму, то увидела воочию, как Талсиана передала меч в руки рыцаря, и тот спрятал оружие в украшенные синими драгоценными камнями ножны. Человек и его спутники поклонились, выражая благодарность. Лицо Талсианы осталось непроницаемым. Через несколько минут люди скрылись за деревьями, сопровождаемые несколькими феями-стражницами. Данасиль немедля подлетела к Талсиане, собравшейся зайти в храм, и без прелюдий начала:

— Я не понимаю, почему в Шероттаре люди? Ваше Величество, почему мы вмешиваемся в дела людей?

Взгляд Талсианы, впившийся в Дану из-под изогнутых острых, будто кинжалы, бровей, заставил ту замолчать и сжаться как испуганный котенок. Она прикусила губу, исподлобья глядя на королеву. Хорошо, если та после такого просто пошлет ее вон.

— Во-первых, — королева, и без того стройная и прямая, как молодое деревце, распрямила плечи еще больше. — Я не обязана отчитываться перед подданными за свои решения, пока они идут во благо всем нам. Но раз уж ты так яро хочешь все узнать, то я объясню. Ты ведь уже знаешь про дракона? — она скорее утверждала, а не спрашивала, причем кинула на Данасиль такой взгляд, будто она подслушивала и выуживала сплетни по углам. — Он начал войну с людьми, и когда победит, то не остановится на достигнутом. Из всех живых существ лишь драконы могут ненавидеть все живое. Неужели ты желаешь, чтобы этот вторгся в наш лес, сжег священные деревья, осквернил землю? Этот дракон… Кэхалион — горделив и жесток, его не остановят обычные пики и мечи. Иногда нам нужно вмешаться, изредка каждому приходится поступиться принципами, верой или законом.

Данасиль замерла на месте, ее взгляд давно переместился с королевы на неопределенную точку посреди деревьям. В словах Талсианы мелькнуло нечто знакомое, прямиком из далекого прошлого — кусочек земли, рокот скалы и смешной писк детеныша дракона. Кэхалион — так звали того вечно пребывавшего в мечтаниях неизвестно о чем рыжего мальчишку, на лице которого блуждала странная, не детская полуулыбка. Черный дракончик с подпалинами персикового цвета на лапах и крыльях. Он и тот, что занял Алмазную гору, осталось ли у них хоть одна общая черта?

— А теперь, иди, — королева резко отвернулась, взмахивая прозрачным одеянием длиной до самой земли. Поклонившись вслед уходящей спине, Данасиль взмыла в воздух.

Вначале они приходили каждую неделю, теперь же радовали визитами, быть может, раз в месяц. Безмозглые куски мяса, запечатанные в тяжелые латы, они размахивали тонкими прутиками и железными зубочистками. Кэхалион давно перестал ждать от них чего-то нового. Бесконечные рыцари, дурачки с одними мечами, а иногда и колдуны. Нападали на него в открытую или исподтишка, размахивая оружием или выкрикивая заклинания. Когда он выпускал пламя из легких — забавно прикрывались щитом, надеясь, что тот их спасет. Идиоты. Драконий огонь плавит металл и это не тайна, большинство из них, наверняка, не прочли ни одной книжки в своей жизни! Кэхалион закатывал глаза, снова завидев на горизонте аляповатые штандарты, или учуяв дым костра. Снова пополнение на разрастающемся кладбище вповалку лежащих тел, которые ему было даже лень сжигать до конца. Пускай радуют своим видом остальных, решивших попытать удачу.

Алмазная гора принадлежала ему, и все самоцветы тоже, он прилетел сюда и оказался сильнее, чем людишки, добывающие камни. Так что, все честно.

Но ведь нет, им так совсем не казалось.

Гора принадлежала ему, Кэхалион выжег землю вокруг нее, желая напугать людишек. Он сжег даже несколько деревень дотла, до самых последних старухи, младенца и коровы и покусился на половину одного из ближайших королевств. Только половину. Вторую же оставил стоять: выглядело так, словно кто-то съел пол праздничного пирога. Жители не оценили, жаль. Кэхалион похищал людей, а иногда даже и доморощенных принцесс, которых ему полагалось похищать, следуя многочисленным придуманным людьми сказкам и былинам. Вызволять их всегда шли так охотно, совершенно не подозревая, что их кости давно перемолоты драконьими зубами. Глупые, бесконечно глупые людишки. Сложив голову на лапы, Кэхалион наблюдал за их беспокойной, бессмысленной жизнью, словно за рыбами в пруду. Они так же носились по кругу, столь беззащитные перед окружающим миром, перед болезнями, перед оружием, что сами же и создавали. Но в отличие от рыб, они с самого начала своих жизней уверились, что сильнее всех. Что мир принадлежит им. Из всех существ на планете, мир мог принадлежать лишь Кэхалиону ну или другому из его рода, столь же сильному. Хотя в действительности он вовсе не желал его захватывать. Нутро грело знание, что он может сделать — сжечь все дотла или же оставить всего горстку разумных существ, что тряслась бы всю жизнь от страха перед ним. В когтистых лапах он держал судьбу каждой травинки, живой души и кусочка неба. Хоть на одну десятую, но каждый из них ощутит вину за то, что когда-то люди истребили стольких драконов. Тех, что не могли дать отпор. Тех, которых они не боялись.

Но он заставил бояться.

Его трон возвышался в конце каменистой тропы в самом сердце горы. Кэхалион сидел на нем в человеческом обличии, отдыхая после ежедневного облета владений. В воздухе раздался звон. Дракон сначала махнул головой, украшенной парочкой ветвистых рогов, пытаясь вытряхнуть звук из уха. Но тот не желал пропадать — еле слышный, но назойливый, он отражался эхом от высоких сводов и проникал в каждый уголок. Вверху засверкала точка, и Кэхалион поднял голову. Она парила прямо перед ним — до чего храбрая дура. Он мог бы выдохнуть пламя в ее сторону всего через те несколько секунд, которых бы ему хватило, чтобы из спины взметнулись крылья. Блестящее насекомое, тощее и уродливое.

— Кэхалион… — отвратительный звон вместо голоса. Будто колокольчики на лошадях. Она парила так высоко, боясь спуститься. Глупая, он может обхватить ее хрупкое тельце лапой в любое мгновение.

— Глупая маленькая фея, старшие не рассказывали тебе, как опасно входить в логово дракона? — насмешливо прошипел он, склонив голову набок.

— Я никогда не боялась тебя, — и она спустилась ниже. — Я пришла предупредить.

— О чем же? — Кэхалион изменил позу, наклонившись вперед, больше не вслушиваясь в слова феи, а разглядывая ее.

— Рыцарь с волшебным клинком идет убить тебя, — он откинулся назад. Изо рта вырвался презрительный смешок. Хотя, на самом деле, это даже не смешно. Бред умалишенного.

— Никто не может меня убить! Выгляни наружу — возле горы я приметил отличное местечко, куда сбрасываю кости рыцарей, которые идут меня убить. Из их костей скоро можно будет возвести вторую гору. — Зачем она пришла сюда? Феи — хитрые горделивые стервы. Наверное, затеяли очередную игру, но он совсем не так глуп, чтобы поверить их словам.

— Кэхалион, — она опустилась почти на самую землю. Сейчас он убьет ее, — помнишь, как давно, мы с тобой… — она замялась, а он увидел ее лицо. Большие сиреневые глаза, полные света и омерзительной любви ко всему живому. Та, кто рассказывала ему о мире. Он встречал ее всего два раза — разве они что-то значат в череде событий, что он пережил, среди того, что он видел и того, что сгорело в его пламени? Он было открыл рот чтобы оскорбить ее или нагрубить, но не нашел слов. Дабы не потерять лицо, он скривился.

— Убирайся, — бросил он. — Думаешь, какая-то магическая штуковина может убить меня? Я сегодня же сожгу самое большое королевство к югу отсюда. Наверняка оттуда как раз твой храбрый рыцарь, тамошние правители постоянно кого-нибудь ко мне да засылают. Увидишь, что магия мне не страшна. Мне ничего не страшно.

Фея согнулась, как будто ее ударили в живот, а затем выпрямилась и закрыла руками лицо. Кэхалион фыркнул, щуря глаза. До чего ущербное создание, начала ныть прямо перед противником.

Она говорила, что все живое — часть единого целого. Его разум надежно запечатал эту фразу и пронес через десятилетия. Если она верна, то зачем же мироздание породило его — умеющего лишь губить? Она говорила так много. Размахивала руками, улыбалась, и крылья, будто сплетенные из солнечных лучей, притягивали взгляд тогдашнего ребенка, завороженного частицей незнакомого мира.

— Ты погибнешь, — эхом ее шепот прошелся по внутренностям пещеры, прежде чем фея испарилась, так быстро, что ее не настигло все же выдохнутое им пламя.

Город пах помоями, потом и гарью. Жареным мясом и капающим с него густым жиром. Возносились кверху, как тонкие цветы, ароматы духов, обильно смазывающих толстые шеи богатых дам. Пахло навозом и лошадьми, свежим сеном и вином из огромных бочек. Каменные стены наполнял шум: смех, разговоры, выкрики, забористая ругань. В одно мгновение, когда огромная тень из небес легла на город, все звуки превратилось в крики ужаса. На драконьей морде расплылся оскал. Их вопли заливались в уши сладчайшей музыкой, предвкушение наполнило каждую клеточку тела, в груди, как в печке разгорался жар, способный обратить все в пепел. Кэхалион выгнул шею вниз, и его дыхание пробороздило пылающую полосу в несколько улиц. Затем он дыхнул еще. Пламенные раны открывались тут и там, королевство вопило тысячей голосов и сотрясалось в агонии.

— Дракон! Кэхалион! Спускайся сюда, если ты не трус! — какие легкие нужно иметь, чтобы так кричать. Он повел головой в сторону оклика, ища взглядом очередного глупца, что осмелился бросить ему вызов. Сжечь, разодрать на части. Он раздробит каждую его косточку. Кэхалион, сметя пару повозок, приземлился на узкую улочку. Человек перед ним, в таких блестящих доспехах, словно их полировали целыми днями, сжимал серебристый меч, больше похожий на иголку.

— Собрался победить меня с этим? — Кэхалион хохотнул. — Твоя храбрость, может, и достойна уважения, но, вот же какая жалость, скоро от нее ничего не останется, так же, как и от тебя.

— Ты ответишь за всех мужчин, женщин и детей, которых погубил, — светловолосый рыцарь до скрипа сжимал зубы. Меч в его руках странно сверкал, но Кэхалион списал все на отблески пламени. — Справедливое возмездие, наконец, нашло тебя.

— Идиот! Нужно было бежать, пока мог! — Кэхалион бросился на человека, выпуская огонь в его сторону, на и без того заполненную оранжевыми всплесками улицу. Рядом с треском обвалилась деревянная хибара. Воин умудрился проскользнуть под его животом и исчезнуть в огненном вихре, захватившем пространство. Где он? Где же он? Кэхалиона никому не победить. Это королевство станет монументом его силе и могуществу. Выжженная земля и черные стены, после этого никто не осмелится даже бросить взгляд в сторону Алмазной горы. Он сильнее всех, он абсолютен и непобедим.

— Где же ты? — рявкнул он. — Ну и кто из нас трус, жалкое насекомое?

— Я здесь, — раздался уверенный голос совсем рядом, Кэхалион опустил голову, тонкое сияние, будто наполненное светом звезд, бросилось ему в глаза. Чешуя треснула под его напором, как карамель. Глаза дракона расширились, вместо жара в груди зародилась боль, а рев, потрясший округу, показался ему чужим. Кэхалион взмыл в небо, подальше от сияния, дальше от боли, но последняя впилась в его тело пиявкой, она разъедала все больше и добралась до самого мозга. Она прошептала ему на ухо: «ты проиграл». Он улетал прочь от горящего королевства, он покидал поле битвы. Нет, такого не может происходить с ним, это кошмарный сон!

Боль извивалась в груди, не желая отпускать. Но Кэхалион продолжал лететь; крылья держали его в воздухе, а значит, он еще жив. Фея предупреждала его, феи виноваты во всем, значит, они знают, как излечить рану, нанесенную проклятым мечом. Они дадут ему то, что он хочет, а после сгорят вместе со своим лесом!

То ли минуты, то ли часы полета проносились в его голове. Впереди стала видна роща, покрытая темной дымкой. Земля, по которой летела тень Кэхалиона, все приближалась, как бы он не старался подняться выше. Он ворвался в древесные заросли, и те словно глухо зароптали. Священный лес Шероттар — неприкосновенный, неприступный. Но вот он, Кэхалион, проник сюда так легко. Под лапами хлюпала прозрачная вода, плавали цветастые листья, то расплывающимся единым аляповатом пятном, то вновь становящиеся кусочками лесной мозаики.

Потяжелевшая голова дракона опускалась все больше с каждым шагом, он упорно делал один глубокий вдох за другим. Сверкающие точки по бокам, с панически бьющимися сердечками, бросались от него во все стороны. Кажется, он все же не смог победить. Сила выливалась из него крупными темно-красными, почти черными каплями и падала в воду, растерявшую все чистоту и прозрачность. Сейчас бы он точно не смог удержать власть. Как могла тонкая светящаяся иголка лишить его заслуженного трона? Нет, он не найдет здесь спасения. С каждой болезненной пульсацией в ране возвращались слова рыцаря: «Возмездие нашло тебя». На протяжении жизни, изредка в глубине разума всплывали мысли о том, что однажды все закончится, но Кэхалион никогда не верил в них по-настоящему.

Ему ничего не оставалось, кроме как идти вперед. Лапы дрожали, и каждый шаг давался все с большим трудом. В лесу фей стояла тишина, даже птицы и звери замолчали, наблюдая его шествие. Кэхалион упорно шел мимо мелких островков твердой земли, оголяющихся посреди водянистой местности. Все вокруг заскользило в темноту, и тяжелое тело дракона опустилось на землю. Вверху зазвенела точка лучистого света. Единственная, кто не убежал. Кэхалион бы прогнал ее сам, но огонь в груди давно угас, и разум отчего-то отказывался поднять когтистую лапу на крошечную, слабо сияющую фигурку. Фея приземлилась рядом с ним и обхватила его голову тощими белыми руками, обнимая, будто ребенка. Вдалеке тихонько запела птица, и боль в груди растворилась в ее пении, как растворялись в воде крупные капли крови. Дракон опустил веки, переставая быть чем-то отдельным от мира, становясь единым со всем, что окружало его: высоким лесом, благоухающими травами и небом, расцветающим звездами.