Родной (джен)

Как сказать сыну, что он неродной? И говорить ли?..

Она с мужем столько раз обговаривала этот вопрос, но они так и не решились. Столько лет призрачная тень страха следовала за ней по пятам, что однажды их сын с укоризной спросит: "Так, значит, я не ваш сын? Неродной?" А сердце гулко отбивало "родной", хотя бумаги в шкатулке, похороненной в складках свадебного платья на антресоли, говорили об обратном. Но разве можно сравнивать сухие строчки в документе и материнские чувства?

— ... это ваше решение и принимать его вам двоим. Я понимаю ваше желание не причинять сыну боли признанием. Безусловно, это будет для него ударом. И все же, я бы вам посоветовал не скрывать от него информацию. Это все же касается и его тоже; это часть его жизни, его истории. И рассказав ему, вы покажете, что уважаете его и доверяете ему.

— И в каком возрасте лучше всего открыть сыну правду? — спросил тогда муж у психолога, и этот вопрос все годы никак не покидал её мыслей. Когда ему стоило сказать?

Когда он только начал говорить? Пока не начал в полной мере понимать, что такое усыновление? Чтобы сгладить болезненность признания детской непосредственностью? Они говорили об этом, но сын был так мал, что они решили подождать ещё немного. А когда представился случай, слова застряли в горле.

Они весь день гуляли и любовались цветением майских каштанов — это был замечательный родительский день. А вечером он спросил:

— А почему у той тётеньки, которая дала мне воздушного змея, такой круглый живот?

Они переглянулись, и муж ответил:

— В её животике живёт маленький ребёнок, который скоро родится...

— А я тоже был в твоем животике? — задал ещё один вопрос сын и прижался к ней.

И все объяснения были забыты, она не смогла тогда сказать "нет". Шли годы, а они все не знали как признаться, и каждый раз это "когда" откладывалось на "чуть попозже, пусть подрастёт".

— Дорогая, но когда-нибудь мы должны будем сказать, — обратился к ней муж, а потом, задумавшись, добавил: — Если ты не готова, то можем и не говорить. Ведь от этого он не перестанет быть нашим сыном. Мы его вырастили, воспитали. Мы его родители.

И успокаивающе поцеловал её в лоб. Но успокоения не наступило, все также мелькал на горизонте страх, что сын как-нибудь узнает правду и не от них: найдет бумаги об усыновлении, "добрые люди" подскажут, или понадобятся анализы крови, — и станет упрекать во лжи. С годами этот страх не ушёл, они с мужем поседели, сын стал мужчиной, женился, но усыновление осталось тайной, которую знали только она, муж и гербовая бумага. Возможно, так и стоило поступить. А возможно, следовало поступить как раз наоборот. Кто знает?

Одним осенним вечером, когда беспрерывно шли дожди, напоминавшие ей о прошлом, сын с невесткой пришёл на ужин в родительский дом. Оба были в приподнятом духе и напряжены, и она сразу поняла, что молодые хотят что-то сказать. И когда все наелись, похвалив её стряпню, и разместились в гостиной, сын начал:

— Мама, папа, вы замечательные родители на свете и я вам за это благодарен. Последние пару лет я стал задумываться, какого это было вам быть моими родителями, слушать мои капризы, вовремя давать дельные советы, иногда даже ремня в профилактических целях, быть любящими и добрыми родителями. И какого было бы нам с любимой попробовать себя в этой роли. Но, как вы знаете, диагноз врачей неутешителен. И мы подумали, — он улыбнулся и посмотрел на любимую, — и приняли взвешенное решение... мы бы хотели стать родителями. Вчера нам пришло заключение из органов опеки, что мы можем ими стать.

— Дорогая, — обратился к ней муж, одним взглядом продолжая вопрос, а потом сжал её ладонь в своей и, дождавшись тихого выдоха, достал из шкафа шкатулку.

Сын открыл шкатулку и извлёк оттуда свидетельство об усыновлении.

— Я знал. Я всегда знал, что вы — мои родители, а я — ваш сын.