Любовь зла (гет)

Я не знаю, когда это всё началось. Скорее всего, в конце третьего курса, когда эта лохматая выскочка посмела врезать мне по носу. Она! Посмела! Поднять! На меня! Руку! Уму непостижимо! Какая-то грязнокровка ударила чистокровного! И не кого-нибудь, а меня — Драко Малфоя! Помню, пришлось тогда брать с Крэбба и Гойла клятву, что они ни одной живой душе не скажут об увиденном. Это было унизительно!

С тех пор я начал ловить себя на том, что постоянно ищу её в толпе. Задевая и провоцируя её гриффиндорского дружка, этого «святого» Поттера, я постоянно краем глаза наблюдал за реакцией лохматой. Её потуги изображать из себя миротворца и квохчущую наседку казались смешными. Она опекала нищеброда Уизли и шрамоголового, как курица своих цыплят. И эти недоумки почти всегда и во всем шли у неё на поводу.

А я не переставал её ненавидеть. Я мечтал отомстить за каждую каплю моей крови, пролитую по вине этой недостойной. Хотелось увидеть, как однажды она опозорится, стремясь казаться умнее и лучше всех.

Каково же было моё удивление… нет, скорее — шок, когда на четвертом курсе она вошла в празднично украшенный к Святочному балу зал под руку с самим Виктором Крамом! Я глазам не поверил, но, к сожалению, это не было обманом зрения: грязнокровка весь вечер мило щебетала с самым знаменитым квиддичным игроком, счастливо сияя глазами. Да, она выглядела на все сто, в шикарном платье и с замысловатой причёской. Но красиво уложенные волосы не изменили её вздорный, невыносимый характер, а нарядная одежда не скрыла отсутствия магических корней. И как бы она ни строила глазки Краму, как бы грациозно ни двигалась в танце, от этого она не переставала быть мерзкой грязнокровкой. Помню, я тогда ушёл с бала, не желая больше наблюдать за разворачивающимся передо мной второсортным спектаклем.

На пятом курсе, с назначением меня старостой и приходом Амбридж, мне наконец-то удалось немного отыграться за своё унижение. Пусть я не мог её ударить — Малфои никогда не бьют женщин! — не мог повлиять, чтобы такие, как она, вылетели из школы, зато я имел право снимать с её факультета баллы, которые она зарабатывала, в поте лица корпя над учебниками. А когда Дамблдора — этого любителя магглов и грязнокровок — попытались арестовать, и он сбежал в неизвестном направлении, радости моей не было границ, ведь она все чаще бывала расстроена и несчастна. Её поникшие плечи, лишенные привычного света глаза, нахмуренные брови и полный вины взгляд ещё долго грели мне душу. Этот образ я частенько вспоминал перед сном, наслаждаясь осознанием, что к её отчаянию и плохому настроению причастен и я.

Но с каждым прожитым днём мне хотелось все сильнее влиять на неё. Хотелось, чтобы она знала, что это я виновник её бед и несчастий, чтобы думала обо мне так же часто, как и я о ней.

Весь шестой курс прошёл как в тумане. Непосильное задание, выданное Тёмным Лордом, не позволяло поднять головы и отвлекаться на лишние мысли. Я никого и ничего не видел. Многие из моих приятелей начали встречаться с девушками, я же не замечал не то что других, я даже на грязнокровку и её неизменных дружков перестал обращать внимание. Но, видимо, подсознание не хотело отпускать её образ, и она начала мне сниться. А сны эти хотелось забыть намного сильнее, чем всё остальное. Там, в другом мире, без войны, без отца, попавшего в Азкабан, без угрозы со стороны Тёмного Лорда и разделения по чистоте крови, мы были с ней вдвоём. Мы гуляли, держась за руки, катались на лошадях, выезжали на пикник и даже целовались… Б-р-р… До сих пор при воспоминании об этих снах возникает желание стереть себе память, чтобы образы не мучили меня моим же, недостойным Малфоев поведением, а ещё эфемерным ощущением её мягких и тёплых губ, всегда немного пахнущих мятой и какими-то экзотическими фруктами.

Лето перед седьмым курсом выдалось тяжелым для всех. Тёмный Лорд словно с цепи сорвался, творя зло и порабощая Британию. Отец уже был не рад, что вступил в ряды Упивающихся, но ничего не мог поделать — семья попала в немилость. Спасало нас только то, что Лорд пользовался нашим «гостеприимством», живя в мэноре на правах хозяина. Однако, некоторые изменения, произошедшие в стране, меня все же радовали. И одно из них — магглорожденные больше не могли учиться в Хогвартсе! Ух, как я был счастлив, когда узнал об этом! Но вот парадокс: садясь в Хогвартс-экспресс первого сентября, я невольно, наверное, больше по привычке, оглядывал толпу учеников и их провожающих, выискивая лохматую каштановую гриву. Только её не было. Внезапно на меня накатили злость и раздражение, и я всю дорогу просидел, смотря в окно и игнорируя приставания Панси и разговоры, которые велись в купе. Я же должен был радоваться, что мерзкой грязнокровке путь в школу отныне заказан, и не понимал, откуда эта странная, разъедающая душу тоска...

Монотонно и серо потекла учеба. Нудные школьные дни больше не скрашивали ссоры с Поттером и наблюдение за лохматой неудачницей. Зато каждый выпуск «Ежедневного пророка» я открывал слегка дрожащими пальцами. Я надеялся и одновременно боялся увидеть в газете фото знаменитой троицы и узнать, что они попали в лапы егерей. Внезапно я понял, что не хочу, чтобы моё многолетнее наваждение схватили прихвостни Тёмного Лорда. Я слишком ненавидел её, чтобы позволить убить другим. Она должна была достаться мне и лишь от моей руки должна была умереть!

Прошло несколько месяцев, но от Поттера и компании не было ни слуху ни духу. Поговаривали, что их уже давно убил Тёмный Лорд, но я не верил этому. Во-первых, потому что тот самый Лорд жил в нашем поместье, и я бы о такой новости узнал одним из первых, а во-вторых, не думаю, что повелитель сохранил бы такое в тайне, ведь поимка Поттера фактически означала конец войне.

Я не хотел ехать домой на пасхальные каникулы, но отец ждал меня, и пришлось повиноваться. Вопреки моим опасениям, Тёмный Лорд практически всё время отсутствовал, где-то мотаясь по своим делам. И вот в один из таких дней, когда его не было в мэноре, явился Сивый с какими-то уродами и сообщил, что поймал Поттера. Естественно я сразу узнал их, хотя шрамоголовый и был обезображен до ужаса. Сердце в моей груди заполошно забилось. Похудевшая, в мятой, несвежей одежде, с грязным пятном на щеке она стояла в гостиной мэнора с таким гордым и независимым видом, словно была гостьей на королевском балу, а не пленницей, которую вскоре ждала верная смерть.

Дура! Несмотря на все свои знания, которыми она так кичилась, какая же она все-таки дура! Понятно же, что её участь будет самой незавидной. Поттера Тёмный Лорд мечтал убить собственноручно и, скорее всего, из-за этого его навязчивого желания произойдет всё практически мгновенно. Уизли, несмотря на нищету, относится к чистокровной семье, поэтому ему не грозят серьёзные испытания — либо быстрая смерть, либо длительный плен с последующим выкупом. А вот грязнокровка… её ждала наихудшая из возможных судьба, если судить по маниакальному блеску в глазах моей сумасшедшей тётушки. И я оказался прав, потому что именно её Белла выбрала своей жертвой.

Не знаю, как я в тот момент выглядел, но мне приходилось буквально бороться с собой, потому что пальцы непроизвольно сжимались на палочке, а рука сама поднималась вверх, чтобы вывести из игры тётку. Крики грязнокровки врезались мне в уши и проникали в кровь, заставляя сердце биться загнанным зайцем. Я до хруста стискивал зубы, чтобы не выдать себя, но не сдержался… Благо, мой порыв совпал с неожиданным появлением нашего бывшего домовика. Он обрушил на тётку люстру. Но за миг до этого её все-таки достало моё заклятие. Руки тряслись, но я делал всё возможное, чтобы помочь уйти этим сумасшедшим гриффиндорцам. В суматохе боя мне казалось, что я действую достаточно незаметно, но стоило этой троице скрыться из мэнора, как отец задал мне один единственный вопрос: «Зачем?»

Что я мог ответить ему? Только несколько дней спустя, отойдя от пыток, которым всех нас подверг Тёмный Лорд за то, что мы упустили Поттера, я вдруг понял, что не хочу её смерти. Я по прежнему ненавидел её, но не желал смотреть, как она сломается под пытками, или же как навсегда погаснет непокорный огонь в её глазах после того, как её отдадут на потеху егерям. Не хотел видеть бессмысленный взгляд, устремленный в небо, когда милосердная Авада все-таки прекратит её мучения. Не хотел! Я лучше сам убью её, чем позволю хоть кому-то прикоснуться к ней пальцем…

Она моя! Моя! И лишь я могу распоряжаться её жизнью и смертью…

А потом была финальная битва и наше поражение. Смерть Тёмного Лорда и нахлынувшая боль от подсмотренного момента, когда моя грязнокровка с упоением целовала этого рыжего нищеброда.

Нескончаемое расследование, арест, допросы, суды… И последнее заседание, на котором, благодаря свидетельским показаниям Поттера, Грейнджер и Уизли, полностью оправдали нашу семью. Отец тогда всего-то лишился палочки на пару лет.

Выйдя из зала суда, я сразу же заметил её. Она стояла чуть в стороне от окружившей нас толпы жадных до сенсаций журналистов. Её взгляд не отрывался от моих глаз. Мне было плевать на то, что там интересно этим писакам, что отвечает на их каверзные вопросы мой отец. Я просто смотрел на неё и старался запомнить этот образ на будущее, ведь вряд ли я смогу когда-нибудь вновь увидеть её так близко. За прошедший год она немного вытянулась, оставшись стройной, с почти мальчишечьей фигурой и густой копной каштановых волос, уложенных в строгую причёску. Высокие скулы, чуть вздернутый носик, правильной формы губы, не пухлые, но и не слишком тонкие… И взгляд. Взгляд, проникающий прямо в душу. Я уверен, что она не применяла легилименцию, но я буквально слышал, как она непрестанно спрашивает: «Почему?» Почему я так ненавижу её? Почему защитил? Почему не встал у них на пути, когда у меня была такая возможность?

Что я мог ответить на это? Я и сам не знал… Единственный известный мне ответ — потому что ненавижу! Но, видимо, я и сам уже не верил в эти слова, которые столько лет твердил как мантру, пытаясь защититься... От чего? И этого я не знал. Наверное, никогда уже и не узнаю. Потому что в момент дуэли наших взглядов меня резко дернули за руку, и мы всем семейством отправились в мэнор, чтобы скрыться от назойливого внимания толпы и журналистов. К сожалению, в магической Британии у нас больше не было будущего, и мы собирались вскоре отбыть на континент, во Францию. Дома уже ждали частично упакованные чемоданы и полуразрушенный после оккупации Тёмным Лордом мэнор.

Как ни странно, авроры не препятствовали нашему выезду. Разрешение было получено без проволочек. Видимо, несмотря на оправдательный приговор, наше присутствие в Британии считалось лишним. Закончив собирать вещи за пару дней, мы перенеслись в Бордо международным порт-ключом, выданным нам наблюдателями из Аврората, а уже оттуда аппарировали в свое поместье, где раньше отдыхали во время каникул. Мы не появлялись здесь три года, и оно пришло в некоторое запустение, хотя домовые эльфы и поддерживали подобие порядка. Теперь этот дом должен был стать нашим постоянным убежищем на неопределённое время.

Отец приобрел в Париже новую палочку, так как приговор британских властей не имел силы на континенте, и тут же отписал Малфой-мэнор в пользу моего будущего сына или дочери. Стало понятно, что он не собирается возвращаться в Британию. А я… Первое время я лишь бесцельно бродил по зелёным аллеям парка и долго сидел на утёсе, любуясь разбивающимися о прибрежные камни морскими волнами, мерно шумящими внизу.

Понемногу ужасы прошедшей войны стали забываться. Отец привлёк меня к ведению дел, готовил управлять наследством. Он настоял, чтобы я на следующий год попытался поступить в Сорбонну, правда, на удивление, не стал выбирать за меня факультет. За всеми хлопотами у меня почти не оставалось свободного времени на переживания и воспоминания. И они вновь стали приходить ко мне во снах. Вернее — она. На этот раз Морфей был более жесток. Я видел руины Хогвартса, разрушенный Малфой-мэнор, побитую войной Британию… и её, идущую с Уизли куда-то подальше от печальных напоминаний о минувшей войне. В какой-то момент она всегда оборачивалась, и в глазах её я замечал странную, необъяснимую тоску. Иногда мне удавалось заметить слезинку, катящуюся по щеке. А вот улыбок больше не было. Она просто уходила за рыжим, бросив на меня прощальный взгляд.

В Сорбонне я, как ни странно, выбрал факультет лекарского дела. Поступить в самый престижный университет магической Европы мне удалось без труда. За несколько месяцев я нагнал упущенную во время военных действий программу и, блестяще сдав специальной комиссии ЖАБА по зельеварению, чарам, рунам и трансфигурации, набрал достаточно высокий балл, позволивший мне без проблем оказаться на желаемом факультете.

Сорбонна славилась тем, что выпускала магов высшей квалификации по всем направлениям. Вскоре должны были начаться занятия, и отец купил мне небольшую, но весьма комфортную квартиру в Париже, в его магическом квартале.

За день до начала обучения, около десяти часов утра, в моей квартире раздался звонок. Я никого не ждал, а потому без особого радушия распахнул дверь. И невольно отступил вглубь коридора, не поверив своим глазам.

Передо мной стояла она…

— Привет, — шагнула она в прихожую. — Я войду?

— Ты уже вошла, — от растерянности буркнул я, совершенно не зная, как себя вести.

— И правда, — усмехнулась она. На щеке её появилась ямочка, и я не мог оторвать от неё взгляда. Кажется, она сказала что-то ещё, но я не расслышал, жадно рассматривая это внезапно явившееся в мою квартиру видение.

Она стала ещё красивее, чем я помнил. Роскошные волосы густой волной спадали ниже точёных плеч. Новая приталенная мантия очень шла ей, подчёркивая достоинства фигуры. Лицо утратило детские черты и теперь притягивало взгляд какой-то интеллигентной правильностью черт. Всё в ней казалось идеальным. Я с жадностью рассматривал её, чтобы запомнить на будущее, и по ночам, страдая от непонятной тоски и привычного одиночества, воспроизводить перед мысленным взором её образ, такой гармоничный каждой своей чёрточкой и при этом такой далёкий… Не мой…

Из прострации меня вывел её голос. Мне показалось, или с её губ слетело моё имя? Не фамилия, не гнусная кличка, которую, я знал это, мне дали её друзья-гриффиндорцы, а имя… И вот опять:

— Драко, с тобой всё в порядке? — В её голосе проскальзывала настороженность, а взгляд взволнованно скользил по моему лицу.

— Что тебе здесь нужно? — Я не нашел слов умнее. — И вообще, как ты узнала мой адрес?

— Нужно… — Повеяло отчётливым разочарованием, но она продолжала с каким-то непонятным мне ожиданием всматриваться в меня. — Да в общем-то… Ну, если ты решил перейти сразу к делу и даже не поинтересуешься, как дела в Британии, то… Ответь мне на один вопрос, и я сразу же уйду. Что же касается того, как я узнала, где ты живёшь, так в твоём деканате мне без проблем выдали адрес. Но все это сейчас уже неважно. Так что, ответишь?

— Что ты хочешь знать? — трусливо отступил я в гостиную, чувствуя, о чём она хочет меня спросить, и не представляя, какой ответ дать, ведь я и сам его не знал.

— Почему? — Она осталась стоять на пороге комнаты, напряженно буравя меня взглядом.

— Что «почему»? — сделал я вид, что не понимаю, при этом стараясь не смотреть на неё.

— Драко, — внезапно её голос раздался совсем рядом, и я резко повернулся, чтобы тут же утонуть в глубине её сияющих глаз, смотрящих на меня с легкой укоризной, — ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ответь, пожалуйста, и я больше никогда не подойду к тебе.

В этот миг я испугался, что она на самом деле выполнит своё обещание. Но мне казалось, если я наконец-то вслух произнесу то, что твердил себе тёмными бессонными ночами во время войны и позже, я и сам поверю в это.

— Ты не могла бы более чётко сформулировать вопрос? — возвращая себе некоторую уверенность, я отступил от неё на шаг и с прежним апломбом вскинул голову. Драко Малфой не может позволить себе бояться и паниковать от присутствия какой-то грязнокровки!

— Хорошо, — покладисто кивнула она и, глубоко вздохнув, уточнила: — Почему ты помог нам? Ты же ненавидел Гарри и Рона все годы учёбы, а меня, наверное, сильнее чем их обоих вместе взятых. Но в самый тяжёлый момент, когда, казалось бы, уже не было выхода, ты взял и помог. Нам. Мне… Я была в сознании и видела, как ты запустил Ступефай в спину своей тётке…

При её словах мы одновременно вздрогнули, наверное, оба вспомнив одно и то же: гостиная Малфой-мэнора, визгливое “Круцио” Беллатрикс и мучительно изгибающееся от боли тело моей… кого?

— Я… — слова не шли.

Я знал, что должен сказать ей, но почему-то не мог. Наконец, напоровшись на её чуть насмешливый взгляд, я почувствовал, как копившаяся все эти годы внутри злость вперемешку с отчаянием поднимается изнутри, чтобы выплеснуться неконтролируемым потоком. И я закричал в ответ:

— Потому что ненавижу! Ненавижу тебя до такой степени, что не могу позволить издеваться никому! Только я! Только мне позволено издеваться над тобой! И если тебе суждено было умереть, я бы хотел, чтобы произошло это от моей руки! Ты моя, понимаешь?! Моя одержимость, мой враг, моя навязчивая идея! Ненавижу твою решительность, смелость и самоотверженность, твое желание помогать другим, не ожидая благодарности. Твоё рвение в учёбе и прекрасную память. Твоё умение даже в драных лохмотьях оставаться девушкой и выглядеть элегантно, словно за спиной у тебя несколько поколений родовитых предков. Твою способность всегда и везде держать себя в руках и твою стойкость в тяжёлое военное время. Ненавижу… — Опустошённый этой эмоциональной вспышкой, я без сил рухнул на диван и, отвернувшись к окну, еле слышно добавил: — А ещё ты целовалась с Уизли…

В комнате повисла тяжёлая тишина. По крайней мере, мне казалось именно так. Я не хотел оборачиваться, не хотел видеть её презрение и жалость. Да, я понимал, как жалок и ничтожен со своими претензиями, но она просила правды, и она её получила. Я прикрыл глаза, невольно прислушиваясь к окружающим звукам, надеясь, что она не станет ничего говорить, а просто соберётся и тихо уйдёт, оставив мне на память свой новый образ. Но ни шагов, ни щелчка закрывшейся двери не последовало...

А вот диван рядом со мной слегка прогнулся, и я невольно повернулся на движение, распахнув глаза.

Она сидела рядом. Так близко, что я видел тонкие светлые прожилки на фоне коричневой радужки.

— Ненавидишь… — пристально рассматривая меня, задумчиво проговорила она. — Странно… Обычно люди это чувство называют совсем иначе. Ты уверен, что ничего не перепутал? Или в обиходе древнего семейства Малфоев нет нужного слова?

Я смотрел на неё испуганно, не в силах отодвинуться. И чем больше я всматривался, тем больше мне казалось что я падаю в таинственную глубину её глаз. Внезапно возникло желание прикоснуться к бледной коже и шелковистым волосам, и я не смог перебороть его. Да, я оказался слаб и вновь пошёл на поводу у своих желаний. Я дотронулся до неё самыми кончиками пальцев и тут же отдернул их: подушечки жгло, словно я ухватился за раскалённую кочергу.

— Что ты сделала? Ты околдовала меня? — растерянно спросил я, с удивлением рассматривая свои руки, которыми только что — впервые наяву — осуществил свою заветную мечту. Но если раньше мне хотелось прикасаться к ней, чтобы причинить боль, то сейчас я отчётливо понял, что хочу дарить наслаждение и получать его взамен.

— Разве ты не защищён от ментального воздействия и всевозможных приворотов? — слегка изогнув губы в полуулыбке, с легким удивлением спросила она.

В её голосе слышался незлой сарказм, и это вернуло мне почву под ногами, придав немного былой уверенности.

— Естественно, — фыркнул я в ответ. — Только вот… Ты… после тех пыток ты не проверялась в Мунго. Ну, знаешь, говорят что от Круцио можно немного…

— Повредиться рассудком? — насмешливо уточнила она. — Да нет, со мной-то как раз все в порядке. А вот ты… Хотя, если ты говоришь, что ненавидишь, то, может, это поможет тебе лучше разобраться в своих чувствах…

Она не договорила. Я хотел поинтересоваться, что имелось в виду, как она приблизилась ко мне практически вплотную и приникла к моим губам своими… мягкими, тёплыми, пахнущими мятой и экзотическими фруктами.

Это было почти так же, как в моём сне, только в сто, нет, в тысячи раз лучше. Опомнился я лишь тогда, когда она отстранилась от меня. Я и не заметил, как во время поцелуя крепко прижал её к себе, и теперь ей не так просто было выбраться из моих объятий.

— Не пущу! — выдохнул я ей прямо в губы. — Ненавижу!

— Т-ц-ц, — улыбнувшись, покачала она головой, — надо говорить — люблю!

Я не стал выслушивать её наставления, зная, что она мастерица в этой сфере, а вновь склонился к её губам, с наслаждением вкушая их терпкость и сладость…

Я смог отпустить её из своих рук только к вечеру. Утомлённые и счастливые, мы лежали на диване, и я с блаженной улыбкой перебирал её пышные волосы. Мне показалось, что она задремала, я наклонился к ней и, наконец, тихо прошептал:

— Люблю тебя, Гермиона.