Черный цейлонит (джен)

Шпинель, или цейлонит, или плеонаст.

Драгоценный камень. Один из излюбленных камней Фортуны, очень сильный энергетически. Считается, что он способен приносить счастье в жизни. Шпинель ограняют подобно бриллиантам либо изготавливают из нее кабошоны. Второй вид обработки является предпочтительным, так как высокая хрупкость кристалла не позволяет получать правильные грани. Черная шпинель — одна из самых дешевых разновидностей минерала. Несмотря на большую редкость, самоцвет не обладает ярко выраженными ювелирными свойствами и мало пригоден для обработки.

Черная шпинель способна наделить человека невероятной силой. Но если человек по характеру слаб, то черный камень ему противопоказан. Его свойство — усиливать как и силу, так и слабость в удвоенном режиме...

* * *

Разговор, который состоялся в Лютном переулке, через несколько дней после смерти Волдеморта в 1981 году.

Мужчина, закутанный в черный плащ, зябко ежился на осеннем ветру, прижимаясь спиной к камням какого-то серого здания. В ответе на письмо с просьбой о встрече, отправить которое по нужному адресу стоило немалых усилий, было лишь два слова: «Я приду». Он ждал уже полчаса и успел накрутить себя до невозможности. Причины, по которым старая знакомая — про себя не хотелось называть ее иначе — могла задержаться, обрастали все более ужасающими подробностями. Казалось, еще минута — и он сам сорвется и побежит на ее поиски. Впрочем пока он только ниже натягивал капюшон, скрываясь от колючей мороси.

В тот момент, когда фантазия мужчины вовсю рисовала до абсурдного кровавые сцены, его плеча коснулась женская ладонь, заставив вздрогнуть и стремительно выбросить руку с палочкой вперед, столкнувшись взглядом с внимательным прищуром голубых глаз, мелькнувших под капюшоном.

— Теряешь хватку, — издевательски произнесла женщина. В ее голосе было слышно неприкрытое довольство тем, что она смогла застать мужчину врасплох.

— Почему так долго?! — прошипел он вместо приветствия. Дама лишь пожала плечами и проигнорировала вопрос.

— Тут холодно, — пожаловалась она и, оглядевшись, направилась к заведению с вывеской «Белая виверна». Мужчина раздраженно вздохнул: у него не было того времени, которое его визави столь беспечно тратила, но приходилось это терпеть, стиснув зубы. В конце концов, она была, пожалуй, единственным человеком, который мог бы ему помочь.

Тихо звякнул колокольчик входной двери, и двое людей, по самые носы укутанные в безликие черные мантии, зашли в помещение. Хозяин заведения бросил хмурый осторожный взгляд в сторону незнакомцев, но успокоился сразу же, как только женщина показала ему какой-то маленький блестящий предмет, который мужчина разглядеть не успел — женщина одним стремительным движением тут же спрятала его обратно. Вместо этого мужчина беглым взглядом прошелся по заведению. Паб был… плох. В нем царили холод и запустение, как и по всему Лютному переулку — многочисленные облавы и обыски сразу после смерти Волдеморта прошлись по нему разрушительной волной. Министерство потеряло совершенно всякий страх, почувствовало себя всесильным и принялось наводить порядок. Но почему-то не там, где это требовалось, а в Лютном. Где было это бесшабашное бесстрашие еще неделю назад, мужчина даже не спрашивал. И так ясно. Но большая часть темного бизнеса, шестым чувством уловив надвигающиеся неприятности, все равно смогла утечь в многочисленные щели и затаиться, уйти в глубокое подполье. Потому преимущественно, когда авроры врывались в очередной из магазинов, тот уже светил пустыми витринами и полками, а по углам собиралась паутина и пыль. Это приводило благородное министерство в бешенство, что тоже отнюдь не положительно сказывалось на общем состоянии Лютного. Этот паб, пожалуй, был одним из немногих мест, которые еще оставались открыты. Впрочем, вряд ли надолго, если хозяин этого места — не законченный идиот.

— Итак, — начала женщина, присаживаясь за один из столиков. — У меня мало времени, у тебя, смею думать, тоже, а потому обойдемся без предисловий: чего ты от меня хочешь?

Мужчина глубоко вздохнул, собираясь с духом, понимая, что его просьба вызовет отнюдь не восторг.

— Долг. Я прошу вернуть мне долг жизни.

Женские руки, до этого преувеличенно-расслабленно лежавшие на столе, напряглись и сжались, проведя наманикюренными ногтями по деревянной поверхности. Под капюшоном, скрывавшим лицо до подбородка, ничего не было видно, но мужчина абсолютно точно знал, что женщина скривилась.

— Если ты думаешь, что мой долг жизни способен отмазать тебя от Азкабана… — презрительно зашипела женщина, — ты глубоко ошибаешься! Ползи к своему Дамблдору!

— Какие выражения я слышу от благородной леди, — нервно хмыкнул мужчина. Да, где-то такой реакции и следовало ожидать. — Не думал, что ты настолько плохого обо мне мнения.

— Время не то. — Категорично отрезала женщина. — Ты думаешь, мне легко? Каких усилий мне стоило бросить мужа, сына, поместье и примчаться к тебе — к тебе! — когда мы все на грани! Чуть что — и в пропасть! Ладно Люциус, идиот, но ведь и я…

— Нарцисса, достаточно. — Устало вздохнул мужчина. Действие зелий уже начинало постепенно спадать и надо было быстрее со всем этим заканчивать. Выслушивать женскую истерику у него времени не было.

Женщина отвернула голову и сцепила руки в замок.

«Обиделась», — обреченно подумал мужчина. Но у него действительно не было времени.

В самом деле он даже не надеялся хоть каким-то образом выкрутиться из создавшейся ситуации. Его от Азкабана сейчас не спасет и сам Мерлин, сподобься тот явиться на слушание в суде. Впрочем, мужчина сильно сомневался, что таковое вообще будет. Авроры уже пятые сутки плотно сидели у него на хвосте, вынуждая практически не спать и не есть. То, что он оторвался от них на целых шесть часов, было подобно чуду. Если так можно назвать то, что он сейчас совершенно не мог колдовать и держался на ногах только благодаря галлонам стимулирующих зелий. Зато за это драгоценное время, пока авроры пытаются отследить все его перемещения, он успел отправить запрос в Гринготтс на блокировку семейных счетов и закрыть поместье. И сейчас, когда у него осталось менее двух часов, надо закончить еще одно важное дело. Всего одно дело.

— Я хочу, чтобы ты позаботилась о моем крестнике. — Мужчина устало потер лоб и продолжил. — Взяла его под опеку, вырастила, воспитала, дала достойное образование и сделала из него достойного мага. А в одиннадцать он, как и все нормальные дети, должен отправиться в Хогвартс. А еще я хочу чтобы ты защитила его от Волдеморта. И от Дамблдора.

— С-сириус… — Вкрадчиво произнесла женщина, кажется, даже забыв об обиде. — Ты понимаешь, чего ты просишь и у кого ты это просишь?

— Мне больше не к кому обратиться.

— Даже если мы предположим, только предположим, что ребенок действительно жив… — женщина устало потерла переносицу, так не закончив. Деваться ей было некуда, но подобная просьба, похоже совершенно не вписывалась в рамки ее мироощущения. Блэк ее понимал. — Ладно, другой вопрос: «От Дамблдора?» Серьезно?

Он только кивнул.

Женщина издала обреченный вздох, интерпретировать который Блэк не смог.

— Растешь… Понимаешь ведь уже, с чьего молчаливого согласия за тобой гоняется весь аврорат, да? Было бы глупо предположить, что Дамблдор не успел еще спрятать мальчика. Сириус, я ведь не смогу…

— Мне больше не к кому обратиться.

— Ладно, даже если смогу найти, забрать, ты думаешь, в моем доме ему действительно будет хорошо? Как я мужу это объясню, ты не подумал?

— Мне больше не к кому обратиться. — Упрямо повторил Блэк. — Объяснишь как-нибудь. Хватит, я уже все решил. И в оплату долга жизни я требую.

— Как-нибудь… Легко тебе сказать: «Как нибудь». — Отозвалась женщина, но Блэк уже знал, что выиграл. — Упрямый, как мул. Я же все равно не могу отказаться. Да будет так…

Мужчина встал из-за стола, кивнул, прощаясь, и быстрым шагом покинул заведение. Оставаться здесь дольше было бессмысленно. Данное самому себе обещание позаботиться о благополучной — относительно благополучной, ведь выбирать не приходилось — жизни крестника было выполнено. Теперь можно со спокойной совестью позволить себя поймать через пару часов. Все равно на зельях он дольше не продержится.

* * *

— Тьфу, р-родственичек! — пробормотала Нарцисса, глядя, как за Сириусом схлопывается воронка портала сразу же, как он вышел из паба. — Чтоб тебе в Азкабане икалось… — Нарцисса потерла плечо, на котором теперь красовалась тонкая белая полоска.

Она тоже поднялась из-за стола и положила на него серебряный сикль. Ей тоже было пора. Надо было еще обдумать, как объяснить сложившуюся ситуацию мужу… или как эту ситуацию от него скрыть. Она вышла на улицу и достойно держалась вплоть до узенького тупика, из которого собиралась аппарировать. И только здесь, где ее никто не видел, она вцепилась руками в капюшон и зашептала:

— Не смей, слышишь, не смей умирать, идиот.

* * *

Литтл Уингинг, шесть лет спустя.

— Противный, противный мальчишка! Что ты наделал! — раздавался из распахнутых окон визгливый женский голос, которому вторил рассерженный мужской.

— Ты будешь наказан! Ты…

— Выставь его за дверь! Пусть спит на пороге! Вон!

В это мгновение дверь дома распахнулась, и на пороге появился неприятный толстый мужчина, держащий за шкирку худющего зареванного ребенка в растянутом свитере, старающегося подняться на цыпочках как можно выше, чтобы воротник не так сильно передавливал горло. Небрежно качнув рукой, мужчина отпустил воротник, и мальчик, не ожидавший подобного, не удержав равновесие с удивленным вскриком свалился прямо на брусчатку перед порогом.

— Это послужит тебе хорошим уроком, — гневно бросил мужчина и, громко хлопнув дверью, оставил мальчика, утирающего рукавом сопли, одного. Мальчик, которому было от силы семь, еще раз всхлипнул и сел, прислонившись спиной к двери.

Поняв, что открывать дверь до следующего утра ему и правда не собираются он тихо заревел, уткнувшись носом в колени.

Выгнали его за очередную «странность». Мальчик правда не понимал, почему телевизор сломался именно тогда, когда показывал очередную новостную сводку, где незнакомая тетя рассказывала о чем-то на фоне громких выстрелов и криков. Мальчик не любил эту программу и всегда пытался сбежать, если вдруг начинались такие новости, но в этот раз ему запретили отходить от плиты до того, как ужин будет готов, а телевизор звучал очень громко, и мальчик просто очень сильно хотел, чтобы эта передача наконец закончилась. А телевизор вдруг сломался. И вот.

Долго плакать не получилось, солнце уже давно село, и сидеть на холодном каменном пороге было неприятно, пусть на улице и было лето. Поежившись мальчик натянул растянутый свитер на голову, словно капюшон, отчего тот даже не стал меньше, и тоскливо побрел по улице, все еще несчастно шмыгая носом. Тихие пустые улочки внушали некоторое умиротворение и чувство безопасности. Хотя присутствовала и малая доля нервозности от незнакомой ситуации: это был первый раз, когда его не заперли в чулане, как обычно, а вот так вот выкинули на улицу. Хотя честно говоря, это был еще и первый раз, когда он вообще вышел на улицу в одиночку. На глаза снова навернулись слезы, которые мальчишка принялся яростно вытирать.

Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, а заодно и от холода, он решил разглядывать дома, мимо которых шел. В свете уличных фонарей они смотрелись не так серо и однообразно, как из окна. В желтом свете они выглядели мягко и очень красиво. И самую капельку даже волшебно. Мальчик забыл про свою обиду и зудящие ладони, которые он разодрал, когда падал. Увлекшись разглядыванием домов, он все петлял и петлял по улицам, пока вдруг не заметил, что стоит посреди дороги, а вокруг только незнакомые дома, освещаемые неровным мягким светом, и ни единой живой души. На мальчика внезапно накатила паника — он потерялся. А дядя и тетя наверняка не станут его искать, может быть, даже устроят праздник по этому поводу. Как же — они ведь наконец избавились от него. Нужно было срочно возвращаться, и мальчик заметался по улицам в попытках найти знакомый забор.

Выдохся он очень быстро — нетренированные детские легкие не могли выдержать такой нагрузки длительное время. Остановившись у какого-то забора, он судорожно хватал ртом воздух и оглядывался. Кажется, его занесло еще дальше. Глаза предательски защипало, и мальчик чуть опять не разревелся. Он, как и стоял, цепляясь одной рукой забор и глотая слезы, так и опустился под ним, почти провалившись в тяжелую дрему.

* * *

Вырвал мальчика из этого состояния чей-то злобный рык. На улице все еще было темно и, наверное, он не проспал и получаса. Взвившись пружиной, он круглыми, все еще сонными и мокрыми от слез глазами уставился на постороннее существо. На него, вздыбив загривок и злобно оскалив клыки, смотрела большая лохматая собака. По крайней мере, он надеялся, что это все-таки собака, а не какой-нибудь волк. Видимо, она там жила, а мальчик оказался в опасной близости от чужой территории, но кто бы ему об этом сказал. Мальчик замер, боясь даже вдохнуть. На самом деле собака была не из самых крупных, но выглядела очень лохматой, хотя все-таки для мальчика и этого было достаточно, чтобы душа ушла в пятки. Он стоял, вжавшись в забор и не знал, какой человек выпускает это чудовище свободно разгуливать по ночам, но почему-то был уверен, что оно питается детьми. Собака не нападала, но и уходить, похоже, не собиралась, все еще злобно скалясь на постороннего. Мальчик же, затолкав глубоко внутрь все инстинкты, вопящие о том, что нужно прикинуться ветошью и переждать, а лучше вообще провалиться в обморок, принялся тихонько отступать от страшного зверя.

— Хорошая собачка, милая собачка, добрая собачка… — неслушающимися губами шептал он, маленькими шажками вдоль забора отодвигаясь все дальше. Почуяв неладное, зверь только шире ощерился и зарычал еще громче. — Добрая собачка… т-ты же м-меня не скушаешь, п-правда? Ты же очень в-воспитанная, п-правда? Милая, добрая собачка…

Возможно, он был не слишком убедителен, поскольку собака разразилась яростным лаем, от которого мальчишка вздрогнул и пустился наутек. Ведь никто и никогда не рассказывал ему, что убегать от собак очень опасно, что они обязательно погонятся за теми, кто от них бежит. И наверняка догонят.

Мальчик бежал изо всех сил. Кричать в голос он боялся и поэтому делал это только мысленно. За спиной слышался собачий лай, а в голове мальчика неистово билась мысль: «Уйди! Уйди! Не хочу умирать! Помогите! Помогите кто-нибудь! Помогите мне!!!». Внезапно земля ушла у мальчика из-под ног, мир завертелся, а сознание, покидая своего обладателя, уловило удаляющийся собачий скулеж.

* * *

Сознание вернулось так же внезапно, как и ушло. Резко распахнув глаза, мальчик тут же сощурился от яркого света, принял сидячее положение и принялся их сильно тереть. Проморгавшись, он бездумно уставился в темно-серую металлическую стенку, отходя от пережитого ужаса. В ушах все еще гулом отзывался собачий лай.

— Пришел в себя? — мальчик резко дернулся на звук чужого сиплого голоса, выныривая из омута собственных воспоминаний, испуганно уставившись на незнакомого старого мужчину. Мужчина был сравнительно небольшого роста, в видавшей виды, местами порванной кожаной куртке и синих спортивных штанах. Говоря о лице — за кустистыми бровями и короткой всклокоченной бородой, которую прекрасно дополняли такие-же всклокоченные волосы, было видно только глаза и бледный морщинистый лоб. В целом человек напоминал одного из бомжей, которых мальчик никогда не наблюдал вживую, но иногда видел по телевизору.

Заметив страх в глазах мальчишки, человек судорожно замахал руками и торопливо заговорил:

— Ты это, не надо бояться. Я здесь сторожем… был. Раньше. Меня Фил зовут. Звали… Я это, ты меня, в общем… хотя не важно. Только вот ты меня того и ну как бы потом… Я тебе там царапины перекисью промыл… — Сдался Фил, очевидно не уловив в глазах собеседника проблеска понимания. Он с кряхтеньем встал и прошаркал в сторону стола. Потрогав рукой электрический чайник и пробормотав «вроде достаточно остыл», сторож Фил налил в огромную кружку кипятка, кинул туда чайный пакетик и несколько ложек сахара и подал мальчику.

— Вот. Тебе, наверное, согреться надо бы. Тебя как зовут-то, кстати?

— Гарри, — ответил мальчик, цепкими пальцами вцепившись в кружку.

— Гарри так Гарри. Хорошее имя.

Фил великодушно разрешил Гарри остаться у него на какое-то время, долил еще чая и даже накормил слегка уже подсушенными галетами. Но был категорически против чаевничать в тишине, а потому расспрашивал мальчика о его жизни и сам рассказывал о своей. Отвечал Гарри неохотно и односложно, но слушать был не против. Так что за какие-то полтора часа он очень многое узнал о Филе. Фил есть, а точнее Фил был, но внятно объяснить, что это значит, отказывался. И был он ночным сторожем на кладбище. Жил в сторожке, в которую и притащил мальчика, которого нашел без сознания лежащим возле обрыва на пустыре. Было так же поведано, как этот пустырь образовался, но это мальчик пропустил мимо ушей, изучая окружавшую его обстановку, уловив только что-то про «аварийное здание». Сторожка была прямоугольной и очень маленькой. Мальчику, наверное, хватило бы шести шагов для того, чтобы дойти из одного конца в другой и еще четырех, если повернуть. В одном конце сторожки, едва умещаясь между стенками, стоял потрепанный жесткий диван. На нем, собственно, и сидел сейчас мальчик. Тут же у дивана стоял белый, а точнее уже не очень белый стол из непонятного материала. Свободного места на столе почти не было — его полностью покрывали: небольшой телевизор, электрический чайник, куча виртуозно разбросанных бумажек, скрепки, карандаши, таблетки, кружка, книжки, всяческие цветастые обертки… И в общем, на этом обстановка небольшого помещения заканчивалась, если не считать большой пластмассовой щетки, стоящей в углу, которой расчищали осенью тротуар от листьев. Мальчик грустно подумал, что жизнь этого человека мало отличается от той, которой живет он в своем чулане.

— Вот, — наконец выдохся бывший сторож, которого мальчик давно уже не слушал, всецело поглощенный своими мыслями, — Давно уже собеседников не было, вот и разговорился чего-то.

Но Гарри не слушал и это, клюя носом и отчаянно зевая. Сторож на это только вздохнул и накрыл пацана одеялом. Подождав, пока он уснет, сторож посидел еще немного, после чего аккуратно поднялся и, легко скрипнув дверью, вышел и направился по адресу, который был подписан на бумажке, вшитой в шов свитера. Как бы что бы там ни было, а ребенка надо было возвращать.

* * *

— Ты… да как у тебя ума хватило! Куда тебя вообще понесло на ночь глядя? Этот ребенок меня в могилу сведет! Ох, мне плохо… Это все ты виноват! — причитала тетя, брезгливо поджимая губы и бормоча постоянно «органы опеки, как бы мы им это объясняли…». Мальчик мялся посреди комнаты, уперев глаза в пол и предпочитая не напоминать, что это была именно тетина идея.

Утром он проснулся от громкого грохота на том самом диване в сторожке, укрытый тонкой простыней — это оказался дядя Вернон, который своим тяжелым кулаком стучал по столу, на котором, звеня, подпрыгивала вся та мелочь, что его покрывала. Даже не дав мальчику проморгаться, он схватил его за руку и вывел из сторожки, сухо поблагодарив сторожа Фила, на которого мальчик смотрел, как на предателя: ему совсем не хотелось возвращаться к Дурслям.

— Ты меня вообще слушаешь?!

Мальчик вздрогнул и поднял глаза на тетю, которая все еще смотрела на мальчика поджав губы. Не дождавшись ответа, она всплеснула руками и повернулась к дяде Вернону.

— Ну что ты молчишь?! — Дядя Вернон пожевал усы и недовольно перенял воспитательную эстафету.

— Иди в чулан. Никакой еды до вечера. И чтобы я тебя до этого момента не слышал и не видел. Хоть раз на глаза попадешься — запру, так и знай! — Гарри кивнул, выскользнул из комнаты и направился к себе в чулан.

За спиной раздался голос тети, которая, похоже, чем-то все еще была не слишком довольна.