Мой сын - волшебник (джен)

— Ради всего святого… — пробормотал Алекс Локхарт, раздраженно отпихивая в сторону наполовину готовый чертеж. Еще утром идея поработать дома казалась весьма заманчивой, но разразившийся внизу скандал свел на нет все его грандиозные планы: пронзительный голос дражайшей супруги обладал поистине магическим свойством просачиваться через этажные перекрытия и теперь, подобно фосгену, струился через щель под дверью, мешая Алексу сосредоточиться.

Выбравшись из удобного рабочего кресла, мистер Локхарт шагнул к двери с твердым намерением если не прекратить это безобразие, то хотя бы выяснить, что творится в его собственном доме. Однако ему помешали — спасаясь от убойной силы материнских воплей, в комнату влетела Сара.

— Пап, ну хоть ты ей скажи! — с порога выпалила она, лихорадочно сверкая голубыми глазами. — Она Анжело сейчас на ноль помножит! Мы с Эммой пытались ее успокоить, а она…

— Стоп, — Алекс решительно выставил вперед ладонь, отгораживаясь от торопливых словоизлияний младшей дочери. — Я ничего не понял, а если ты будешь так тараторить, то и не пойму. Что случилось, и при чем тут Анжело?

Впрочем, Анжело всегда был «при чем». Хотя бы косвенно. Никто, кроме него, не мог довести миссис Локхарт до такого истерического состояния.

— Пришли результаты экзаменов, — чуть сбавив обороты, сообщила Сара. — Он переведен в старшую школу. Мы надеялись, что она не увидит, но Анжело, придурок, сам ей все рассказал, а еще заявил, что в Хогвартс больше не поедет.

— Ааааа… — глубокомысленно протянул Алекс, мысленно измерив масштаб катастрофы. Даже по беглым его прикидкам дело медленно, но верно шло к апокалипсису. — Что ж, мы знали, что раньше или позже этот день настанет, так?

— Так, — сочувственно поддакнула Сара и скорбно погладила отца по плечу: в конце концов, именно Алексу предстояло иметь дело с разъяренной супругой и, учитывая тот факт, что Урсула Локхарт помимо вспыльчивого нрава обладала еще и магической силой, за результат противостояния поручиться не мог никто.

Если бы Алекса Локхарта спросили, каково это — жить с ведьмой, он бы ответил, что большую часть времени она ничем не отличалась от обычной женщины, или, как принято это было называть у волшебников, «магглы». Урсула Локхарт, в девичестве Баррет, была прекрасно воспитана, умна, начитана и по-своему эксцентрична, что в свое время и очаровало спокойного и до кончиков волос «обыкновенного» Алекса. У нее был звонкий смех, прекрасные зеленые глаза, и ей было откровенно плевать на то, что он всего лишь нищий, не так давно закончивший университет архитектор.

Колдовала Урсула редко, в повседневной жизни предпочитая «маггловские» способы ведения хозяйства, шабашей в ночь на пятницу, тринадцатое не учиняла и даже со своими друзьями-волшебниками предпочитала встречаться вне дома. Алекса это полностью устраивало: он с легкостью принял заявление жены о том, что она предпочитает маггловсую жизнь и не видит смысла разбрасываться заклинаниями направо и налево там, где можно обойтись элементарным физическим трудом.

Они поженились в пятьдесят восьмом и прожили в браке без малого двадцать лет, пять из которых они жили счастливо, а оставшиеся четырнадцать — долго. И причина семейного коллапса сейчас обреталась внизу, выслушивая разгневанные отповеди собственной матери.

Старшие дочери четы Локхартов родились полностью лишенными магических способностей, и ни острый ум, ни недюжинные таланты, коими природа одарила девочек взамен магии, утешить Урсулу не могли.

И пускай Эмма, пошедшая по стопам отца, перешла на второй курс Шеффилдского университета, где уже сейчас ей прочили прекрасное будущее, пускай Сара, обладающая феноменальными способностями к точным наукам, активно готовилась к поступлению в Кембридж — в глазах Урсулы Локхарт их достижения были не более чем пеплом несбывшихся надежд. И весь этот пепел не стоил даже крохотного проблеска магической силы.

Где-то в глубине души Алекс мог ее понять: Урсула, технически являясь волшебницей и закончив школу магии, на деле оказалась носительницей крайне скромного дара. Способная лишь на простенькое волшебство, в обществе магов она не пользовалась особенным уважением. И именно этим, как позднее понял Алекс — а вовсе не любовью к маггловской культуре — объяснялось ее редкое колдовство и упорное нежелание вводить мужа в свой круг общения.

После рождения Сары Урсула отчаялась и как будто примирилась с собой и своей гордостью — Алекс деликатно старался поддерживать супругу, уверенный, что вместе они сумеют пережить и это.

А потом родился Анжело.

Впрочем, это имя он так и не получил — еще будучи на седьмом месяце, Урсула, отметив у себя всплеск магической активности, твердо уверилась, что находящийся в ее утробе ребенок будет волшебником. Так что вместо запланированной Анжелы или Анжело младенец обзавелся громоздким и вычурным именем Гилдерой, как бы заранее отсекающим всякую возможность нормальной жизни в мире магглов.

Тем не менее, это нисколько не мешало Алексу, Эмме и Саре упорно называть его Анжело, тем более, что природа, будто бы в память о первоначальном имени, одарила Гилдероя соответственной внешностью: со своими золотистыми локонами, голубыми глазами, фарфоровым румянцем на щеках и пухлыми губами он с младенчества походил на фресочных ангелов работы Рафаэля Санти.

Вот с появлением Анжело в семье и начались проблемы: воспрявшая духом и словно помолодевшая разом на десяток лет Урсула с энтузиазмом, подозрительно напоминающим маниакальную одержимость, взялась за воспитание сына-волшебника, отодвинув на второй план и мужа, и дочерей.

Именно на его сторону вставала Урсула во всех спорах. Малейшее его требование исполнялось незамедлительно, и Алекс со все возрастающим страхом взирал на свое ангелоподобное чадо, заранее ужасаясь, что из него вырастет. Никакие попытки урезонить Урсулу эффекта не оказывали, а чадо тем временем, со свойственной всем маленьким детям чувствительностью, наглело не по дням, а по часам.

Первый стихийный выброс магии, с помощью которого Анжело отобрал приглянувшегося ему плюшевого кролика у четырехлетней Сары, был встречен слезами восторга со стороны Урсулы, обиженным ревом со стороны самой Сары и мрачной решимостью со стороны Алекса.

Именно после этого случая в семействе Локхартов разгорелся первый по-настоящему страшный скандал, по итогам которого Алекс отстоял свое право влиять на воспитание сына в той же степени, что и сама Урсула.

И пускай характер Анжело по-прежнему нельзя было назвать идеальным, превращения в окончательное, до невменяемости залюбленное матерью чудовище совместными усилиями семьи все же удалось избежать. Анжело вырос самолюбивым, амбициозным, несколько капризным, но добрым и сообразительным парнем, к тому же обладавшим харизмой такого уровня, что обижаться на него было практически невозможно — его искренняя, светлая улыбка способна была обезоружить кого угодно, так что даже в собственной семье он довольно быстро превратился во всеобщего любимца.

К тому же с ранних лет в нем проявилась все та же талантливость, что была свойственна и старшим дочерям мистера Локхарта: он писал весьма недурные стихи, прекрасно рисовал и без особого труда блестяще учился в маггловской начальной школе, в которую он был определен по настоянию Алекса.

Вся беда заключалась в том, что Урсула категорически не поощряла «маггловских» увлечений сына, который должен был поступить в Хогвартс: именно там, по ее словам, для него должна была начаться настоящая жизнь, и именно там был мир, который бедняге Анжело предстояло покорить своим выдающимся талантом. А в том, что магические его таланты беспрецедентны, сомневаться не разрешалось никому, под угрозой скандала. Включая самого Анжело.

Тем не менее, по достижении восьмилетнего возраста будущий великий волшебник был зачислен в среднюю школу с последующим правом на заочное обучение и сдачу переводных экзаменов. А поскольку поступлению в заветный Хогвартс эта «блажь» не угрожала, Урсула спокойно отмела ее, как нечто незначительное, уверенная, что после знакомства сына с магическим миром он и сам не захочет тратить силы на маггловскую учебу.

И, похоже, только что ее иллюзия грубейшим образом была разрушена и разбита вдребезги.

— Пап, ну хотя бы ты скажи ей! — почти дословно повторяя фразу Сары, воскликнул стоящий посреди гостиной Анжело, в отчаянии оборачиваясь к отцу. — Неужели я заключен в рабство в своей же семье?! Могу я сам решать, как мне жить, или не могу!?

Он непримиримо скрестил руки на груди и, прикусив губу, виновато покосился на Урсулу, которая, кажется, от собственных воплей выбилась из сил и теперь, упав в кресло, безутешно рыдала, закрывая лицо ладонями. На низком журнальном столике перед ней валялись злосчастные бланки — результаты переводных экзаменов.

— Можешь, конечно, — согласился Алекс, тоже поглядывая на супругу. — Но с мамой скандалить совершенно не обязательно, и такими громкими обвинениями бросаться тоже ни к чему, молодой человек.

— А как еще это назвать!? — Анжело шумно вздохнул. — Я не хочу возвращаться в Хогвартс! У меня вообще почти ничего не получается, пап. У меня магии хватает только на то, чтобы волосы укладывать. Ты хоть знаешь, сколько трудов мне приходится прилагать, чтобы надо мной элементарно не смеялись однокурсники? Не знаешь! И она не знает! И ради чего я должен мучиться, создавать себе репутацию, улыбаться и делать вид, что я прекрасный волшебник? Это череда вранья и унижений, с которой я мирюсь вот уже три года! — пафосно заявил он, заломив руки и страдальчески сведя брови. — А я не хочу, понимаешь? Я не могу так жить! Почему, ну почему я не могу делать то, в чем я хорош!? Я хочу нормально доучиться в старшей школе и поступить в Манчестерскую школу искусств! Я мог бы быть прекрасным модельером, ты ведь сам говорил, что у меня хорошие эскизы. Или актером! Я выступал бы на сцене! Хотя лучше все же модельером… почему я должен быть магом!?

— Потому что это твоя судьба, — отнимая, наконец, руки от лица, убежденно проговорила Урсула. — Ты талантливый маг, и твой талант завоюет сердца миллионов! Они еще поймут, как жестоко ошибались, недооценивая тебя, Гилдерой! И ты сам со временем поймешь, что тебе не нужен этот маггловский мир и эта маггловская жизнь! Все это недостойно тебя, и я не позволю тебе, слышишь, не позволю разменивать свой дар на какую-то там школу искусств!

В глазах супруги Алекс явственно видел тот, всегда немного пугавший его фанатичный блеск, который появлялся всякий раз, стоило ей заговорить о сыне. И тем не менее, он попытался вмешаться:

— Урсула, ну если ему там не нравится, зачем его неволить? Пусть будет тем, кем хочет, что в этом такого? Не мучай ребенка.

— Да! — горячо поддержал его Анжело. — Это не судьба, это клетка, клетка, мама! А я хочу быть свободным. И буду! Буду, так и знай!

В огромных и прекрасных глазах предполагаемого модельера стояли слезы, готовые вот-вот потечь по фарфорово-розовым щекам, и Алекс подумал, что на актерский факультет сына бы, пожалуй, зачислили без вступительных.

— Помолчи! — резко и зло сказала Урсула, обращаясь у мужу. — Я не мешала тебе воспитывать твоих маггловских дочерей, а ты не лезь в дела волшебников. Это ты испортил моего мальчика! Если бы не эти твои идеи и не твое влияние, он бы не стоял сейчас на грани катастрофы, которая сломает всю его жизнь! Гилдерой, милый, — заговорила она совсем иным, мягким тоном, и на лице ее появилось несчастное, какое-то беспомощное выражение. — Ты не представляешь себе, какую ошибку совершаешь. Магия — это великий дар, который достается лишь избранным, и не обращай внимания на тех, кто сейчас смеется над тобой, они только и способны завидовать твоему уму, твоей красоте, твоему таланту. Они поймут со временем, поймут и будут восхищаться тобой. Гилдерой… ты моя единственная надежда, ты единственная моя гордость! Я так мечтала о том, что, если не я, то хотя бы мои дети…. Я столько вложила в тебя, я так на тебя надеюсь, тебе уготована судьба быть великим, верь мне, просто верь, я знаю. Ну не жалеешь ты себя, хотя бы меня пожалей!

Урсулу, пожалуй, тоже приняли бы без вступительных — к такому выводу пришел Алекс, вслушиваясь в полный тоски монолог супруги. Впрочем, именно здесь и сейчас она не играла — все ее мечты, униженная гордость, все ее амбиции и все надежды выплескивались наружу неконтролируемым потоком, и от этой искренности в груди у Алекса Локхарта неприятно сжималось сердце. Сам того не замечая, он опустился на подлокотник урсулиного кресла, бережно приобняв жену за плечи, и та в ответ доверчиво прильнула к нему, живо воскрешая в памяти Алекса те времена, когда они были беззаботно счастливы друг с другом.

Анжело смотрел на мать, опустив руки, пораженный, кажется, до глубины души не столько ее речью, сколько той страстной мольбой, которая звучала в каждом слове. Губы его подрагивали и он, похоже, сам с трудом сдерживал уже непритворные слезы. Когда Урсула, наконец, замолчала, уткнувшись носом в рубашку мужа, Анжело приблизился к креслу и, присев перед ним на корточки, некоторое время рассеянно и осторожно гладил ее безвольно лежащую на колене руку, а потом крепко сжал ее своими пальцами.

— Не плачь, мам, — тихо и необычайно серьезно сказал он, отчего-то хмурясь. — Я все понял и… ты только не плачь. Я стану великим волшебником, я обещаю. Я что-нибудь придумаю, и ты… я тебе даю слово, ты будешь мной гордиться.

Урсула в ответ тускло улыбнулась и зарылась свободной рукой в золотистые волосы сына, а Алекс Локхарт вздохнул, пытаясь убедить себя, что ничего страшного не произошло, скандал исчерпал себя, и все стороны так или иначе пришли к мирному соглашению. На душе у него отчего-то было неспокойно, словно та самая катастрофа, о которой говорила Урсула, все-таки случилась.

* * *

Палаты в магической клинике больше всего напоминали Алексу номера в трехзвездочном отеле из числа тех, которые ему не раз доводилось проектировать. По крайней мере, эта палата.

В ней было светло, чисто, и в воздухе витал запах благовоний. Красивая, добротная мебель и кровать, застеленная дорогим покрывалом с кистями. Всюду расставлены какие-то безделушки и вазы с цветами. Их сыну, должно быть, уютно жилось в этих апартаментах.

Алекс заставил себя отвернуться от Урсулы, безутешно всхлипывающей на груди Анжело, который с немного растерянным выражением лица осторожно гладил ее по плечу в попытках успокоить. Он и не понимал, кто эта женщина, от горя превратившаяся почти в старуху за считанные недели, не понимал ее отчаяния, но все равно пытался утешить и поддержать.

Смотреть на эту беспомощную полуулыбку на губах сына Алекс просто физически не мог, поэтому принялся изучать предметы интерьера. Наткнувшись на кипу глянцевых, новеньких книжек, он горько усмехнулся: популярный писатель, герой, борец со злом — Анжело выполнил все данные матери обещания, он стал знаменит, люди восхищались им и выстраивались в очередь всего лишь за его подписью на титульном листе книги. Будучи магом столь же посредственным, как и Урсула, он нашел способ прославиться, и последние десять лет миссис Локхарт с гордостью делилась с подругами грандиозными достижениями сына.

Урсула не знала — и Алекс, со своей стороны, приложит все усилия, чтобы она никогда не узнала — Анжело по-настоящему хорошо владел лишь одним заклинанием, и все его подвиги, совершаемые ради нее, были лишь хорошо продуманной иллюзией.

Мистер Локхарт был уверен — этого известия Урсула попросту не переживет, и надеялся, что всю оставшуюся жизнь она проживет, уверенная в том, что сын оправдал все ее самые смелые ожидания.

Сам Алекс прекрасно знал — знал, с каким трудом Анжело создавал свою репутацию среди магов, знал о страхе разоблачения, который терзал его с того самого дня, как он начал свою карьеру героя — знал все. И никогда никому не говорил — не мог обмануть доверия своего непутевого чада, которое всю жизнь отчаянно нуждалось в ком-то, кто способен был просто выслушать, и не осуждать.

Остановившись возле роскошного письменного стола, Алекс рассеянно скользнул взглядом по разбросанным на нем бумагам — обрывки записей, витиеватые росчерки подписей, поставленных скорее машинально, чем осознанно. И рисунки.

Десятки схематических фигурок мужчин и женщин в ярких, ассиметричных, роскошных нарядах, каждая деталь которых была выписана с невероятной тщательностью и любовью.

Проглотив застрявший в горле ком, Алекс Локхарт торопливо отошел прочь.

Некоторые мечты Анжело оказались неподвластны ни времени, ни забвению.