Немного жизни (джен)

Скучно. Кто бы мог подумать, что перед почти верной смертью Гокудера Хаято будет испытывать не злость, не азарт боя, не боль, а всего лишь скуку. За полуразрушенной стеной пакгауза темно и тихо, боевики Блэк Спеллз затаились, не спешат — ждут подмоги. Знали бы они, что окруженных всего двое, и один из них уже не в силах подняться на ноги. Хотя подниматься ему и не обязательно. Стрелять можно и так.

Сквало ругается вполголоса, это непривычно и странно, лучше бы орал, как всегда. В кромешной тьме он едва угадывается — по волосам. Хочется собрать их в горсть, проверить — хватит ли кулака, чтобы обхватить полностью? Отрастил же.

В горле пересохло адски, воздух сухой и горячий, и все еще разит кислой, едкой гарью. Гокудера лениво думает, что сливший их информатор получит свое, когда Цуна и Занзас узнают о предательстве, но им со Сквало это уже не поможет. Связи нет, вся надежда на то, что их ждали обратно к полуночи. Занзас бесится, когда Сквало опаздывает, а Цуна нервничает, если его люди не возвращаются вовремя с опасных вылазок. Вопрос лишь, надолго ли одному хватит упрямства, а другому — терпения. Может быть, их уже ищут. А может, начнут искать наутро, кто знает.

Время почти остановилось, ночь течет неторопливо и вязко, как горячая смола. А они все — и Гокудера, и Сквало, и окружившие пакгауз Блэк Спеллз — как мошки, застывшие в этой смоле навечно.

— Вода есть? — спрашивает Гокудера.

Сквало мог бы просто ткнуть в его сторону бутылкой, но вместо этого нашаривает в темноте ладонь и лишь тогда передает. В бутылке осталось — Гокудера встряхивает, жадно прислушиваясь, — не больше трети. Он делает два глотка и возвращает: Сквало нужней сейчас, он почти цел и будет драться за двоих. Гокудера подтягивает колени к груди, пристраивает на них раненую руку. Стрелять он сможет. Если раньше не загнется от скуки. Дождь Сквало — слишком сильное обезболивающее. Гокудера не привык ощущать себя настолько заторможенным. У него все проще: или — или. Пока остается в сознании, есть и злость, и силы драться.

Тишина затопляет пакгауз, давит на уши. Гокудере кажется, что он под водой, глубоко, так глубоко, что уже не выплыть. Дышать необязательно, можно лечь и…

Хлесткая пощечина приводит в себя.

— Очнись, — требует Сквало.

Гокудера наугад ловит его руку — сам не знает, как это удается, но почему-то сейчас он точно знает положение Сквало в пространстве. Как будто между ними дрожит тягучая вода, передавая волны от каждого незаметного глазу движения.

— Очнись, — повторяет Сквало, сжимая его пальцы. Гокудера не чувствует боли. Совсем.

«Ты сам перестарался со своим дождем», — хочет сказать он, но язык отказывается шевелиться, и Гокудера прижимает ладонь Сквало к щеке. «У тебя горячие пальцы». Почему-то казалось всегда, что Сквало должен быть прохладным на ощупь. Или это сам Гокудера сейчас такой холодный, что чужие прикосновения почти обжигают? Его не знобит, хотя, наверное, должно было, после таких ран и кровопотери. Ему только по-прежнему кажется, что вязкая вода давит на уши, и перехватывает дыхание.

Мысли плавают в голове лениво, как сонные рыбы, вот-вот перевернутся кверху брюхом. Много ли времени прошло после полуночи, долго ли врагам ждать подкрепления, может быть, Цуна или Занзас успеют раньше… На самом деле все это кажется не таким уж важным. Что будет, то и будет, умирать не страшно, хотя, пожалуй, обидно, а от пальцев Сквало расходится тепло, бежит к шее, растекается по плечам. Сквало едва заметно гладит его щеку, водит пальцами, насколько позволяет ладонь Гокудеры, и эта простая внезапная ласка возвращает ему немного жизни. Ровно столько, чтобы шевельнуть рукой, обхватить запястье Сквало и наконец-то вдохнуть. Толща воды отступает и снова смыкается, но теперь Гокудера может выплыть.

Тишину взрезает рев мотора. Сквало встает, но Гокудера по-прежнему чувствует его. Несколько мгновений тот стоит рядом, вслушиваясь, потом бесшумно делает три шага к трещине в стене. Говорит с едва заметной усмешкой:

— Готовься.

И вдруг возвращается. Обжигает дыханием, целует быстро, едва скользнув языком по сухим губам. Говорит, отстранившись, придерживая горячей ладонью за плечо:

— Не смей сдыхать раньше времени. Ты мне нужен.

— Я не смогу стрелять, — Гокудера едва слышит сам себя, но уже то, что он сумел хоть что-то сказать — достижение. Вот пламя зажечь не сумеет, это плохо. Может стоить жизни обоим.

— Кретин, — беззлобно выдыхает Сквало. Кончик меча чиркает по полу, высекая голубоватые искры.

В темноте за стеной негромко переговариваются — голоса отчетливо слышны, хотя слов не разобрать. Гокудера пытается зажечь пламя, заранее зная, что ничего не получится — он просто не хочет сдаваться. Не хочет умирать. У него куча дел на этом свете, и только что к ним прибавилось еще одно — проверить, не почудился ли ему торопливый поцелуй Сквало. Нихрена не прощальный, скорее обещающий.

Ночь за стеной взрывается огнем и грохотом, и Сквало торжествующе орет. Небо залито пламенем, оранжевые всполохи разгоняют темноту, пляшут на неровном, разбитом в щебень полу, на покрытых копотью стенах. Кажется, на этот раз Цуна и Занзас не выдержали оба. Гокудера думает о том, что Вонгола с Варией, пожалуй, неплохо сработались, хотя на посторонний взгляд между ними не более чем шаткое перемирие. Думает о том, что снова пойдет в бой вместе со Сквало, и тогда уже не даст вывести себя из игры так легко. О прикосновениях и быстром горячем дыхании, которое помнится отчетливей поцелуя.

О том, что они могли бы провести время ожидания иначе, не будь Гокудера ранен. Как обычно — цапаясь без повода, доказывая, что еле терпят друг друга, и уверяя, что напарник только путается под ногами и мешает работать.

«Ты мне нужен», — думает Гокудера. Признаться в этом самому себе не легче, чем сказать вслух. Но Сквало смог, значит и он сможет.