Merry Frickin' Christmas (джен)

«Есть установка весело встретить Новый год».

товарищ Огурцов, «Карнавальная ночь».

Какие же они странные, эти дни, в которые положено радоваться согласно календарю.

Марк Леви. «Где ты?»

Рождество в семействе Дурслей никогда не было Рождеством в истинном его понимании. Для дяди Вернона это был очередной повод посидеть перед телевизором с кружечкой грога. Рождество для Дадли, впрочем, как и любой другой праздник, сулило гору подарков. Для тёти Петуньи это была праздничная порция сплетен с небольшим бонусом в виде поездки в Лондон за подарками. Истинно английский, столь прославленный Диккенсом дух Рождества был Дурслям попросту непонятен.

Тёте Петунье нравилось объяснять это тем, что она не верит в сказки. Сказки, чудеса, волшебство... какой нормальный человек в это поверит? А миссис Дурсль считала себя нормальной от макушки до пят. Возможно, именно поэтому тётя Петунья никогда никому не признавалась, что она и в самом деле тётя.

С другой стороны, Рождество было отличным поводом похвастаться перед соседями да и переплюнуть их в чем-нибудь заодно. И тётя Петунья понимала это как никто другой. Она могла целый день провести в Харродсе, выискивая дорогой, красивый и, что самое важное, неповторимый рождественский венок, не скупилась на открытки ручной работы для родственников и соседей, где вместо обычного «С рождеством!» так и хотелось написать: «Что, съели?» А уж как они наряжали ель перед домом! Если бы в Литтл Уингинге была своя собственная газета, рождественское дерево Дурслей всенепременно попало бы на первую полосу, по крайней мере, именно так всегда говорила Петунья мужу, подсмотрев, как украшены елки в соседних домах.

Этот Сочельник ничем не отличался от других — горе-племянник, имя которого в доме было под запретом, оставался на каникулы в своей школе, Дадлик проводил весь день у друзей и возвращался домой лишь к позднему вечеру, Вернон принимал поздравления от коллег, а тётя Петунья ходила по магазинам.

Вместо хрустящего свежего снега под ногами хлюпала серая жижа, с неба сыпалось нечто, в лучшем случае напоминающее прошлогодние снежинки, цены во всех магазинах взлетели до небес — современный Лондон разительно отличался от Диккенсовского. Из Харродса Петунья вышла с ног до головы увешанная сумками, кулечками, пакетами и пакетиками, ей оставалось только зайти в магазин тканей Беннисона: нужно было купить несколько метров красной байки — в прошлом году все подарки для Дадли не уместились в обычный рождественский носок.

И только запасшись всем необходимым, включая бутылку прекрасного рома, миссис Дурсль поняла, как опрометчиво поступила, оставив машину в Гилдфорде. Никакая экономия от поездки в общественном транспорте не могла сравниться с необходимостью тащить на себе сумки и трястись почти час в переполненном автобусе. А ведь его еще надо было дождаться!

— Мадам, не подскажете, который час? — раздался вдруг глубокий голос, и единственный намек на зимнее солнце заслонила тень. — А вы случайно не знаете, как проехать в Британскую библиотеку? Мы с вами раньше не встречались? Постойте! Я определенно должен вам помочь — женщине не пристало носить тяжести. Хотите, я вас подвезу? Вы только скажите куда, домчу в мгновение ока, — всё не унимался незнакомец.

Мужчина был высок, строен, красив и молод — всё то, о чем Вернон мог лишь мечтать.

«Маньяк, определенно», — подумала Петунья, когда незнакомец попытался выхватить у неё сумки. Автобус уже выворачивал из-за угла, и она начала тихонечко пятиться в сторону остановки. — «Или просто какой-нибудь извращенец, вон как осклабился — точно что-то задумал. А вдруг он меня сейчас убьет? Или еще хуже…» — Петунья крепче прижала сумку с кошельком к груди. — «На меня напал опасный преступник! У Миссис Томпсон стащили газету из почтового ящика, а меня пытались убить и обокрасть почти в центре Лондона! Весь Литтл Уингинг будет знать Петунью Дурсль!»

Автобус уже призывно пыхтел, и все хорошие места наверняка были заняты, пока тетя Петунья придумывала сенсационную сплетню. Незнакомец, однако, не терял времени даром, и большая часть пакетов уже была в его руках, оставалось только схватить женщину, и его миссия выполнена. И только он приготовился произнести самую покоряющую и сногсшибательную речь за всю его жизнь, как миссис Дурсль заехала ему сумочкой по лицу и со всех ног побежала к автобусу.

«Поправка: весь Литтл Уингинг будет знать Петунью Дурсль как героиню, не побоявшуюся дать маньяку должный отпор!» — она гордо прошествовала по салону, совсем забыв о том, что её покупки всё же достались преступнику.

«Преступник» задумчиво потер покрытый трехдневной седеющей щетиной подбородок и, никем не замеченный, испарился в воздухе. Первая попытка Рабастана Лестрейнджа захватить в плен маггловскую тётку Поттера провалилась.

* * *

Прямо с порога, не раздеваясь и не думая о пропавших подарках, — в конце концов, Вернон не заметит, если ему подарить тот же набор отверток, что и в прошлом году, а большая часть подарков Дадлика была приготовлена заранее, — тётя Петунья рысью метнулась в комнату племянника, где её уже ждал ОН.

Рождественский пудинг.

Приготовленный по сложнейшему рецепту, вкуснейший, ароматный, настаивающийся уже почти месяц и все это время надежно спрятанный под кроватью в комнате Гарри. Петунья могла не верить в Рождество, Отца Рождества и все к нему прилагающееся, но приготовление и утаивание от семьи рождественского пудинга было её собственной традицией, и посягательство на угощение она считала святотатством.

Лишь только убедившись, что раньше срока до пудинга никто не доберется, она смогла расслабиться. Впрочем, и переживать-то особо не стоило — Дадлечка в комнату кузена не зашел бы и под страхом лишения ужина. Петунья улыбнулась, представляя, как обрадуется её маленький мальчик, когда они с папочкой подарят ему превосходные боксерские перчатки. И грушу. И новый компьютер. И приставку, и ящерицу, и абонемент в кино на полгода, и мешок конфет, и…

В дверь позвонили.

«Странно, Вернон никогда не возвращался с корпоративных вечеринок так рано», — думала она, спускаясь по лестнице и расстегивая попутно пальто. — «А может это миссис Томпсон? Наверняка уже слышала, что на меня напали, и жаждет подробностей…»

На крыльце она обнаружила двух высоких мужчин в черных балахонах и белых масках, вид у них был довольно комичный. Тётя Петунья неодобрительно нахмурилась и сказала:

— Совсем обнаглела детвора, и куда ваши родители смотрят? — на всякий случай взглянула на календарь, висящий в прихожей, и добавила: — Шли бы вы отсюда, мальчики, Хэллоуин был почти два месяца назад.

Мальчики, оба превосходившие её ростом дюймов на десять, дружно подхватили её под руки и аппарировали.

«Какой там Литтл Уингинг — весь Суррей!» — только и успела подумать тётя Петунья.

* * *

— Ни за что! — пронзительно крикнула какая-то женщина. — Меня это не касается, делайте с ней, что хотите!

— Но, Белла, в подземельях…

— Вот именно, Рудольфус! В подземельях я прячу пудинг! — голос стал ближе. — Околдуй её, запри где-нибудь в другом месте, но в подземелья я никого не пущу!

Петунья осторожно открыла глаза и осмотрелась — она лежала на кушетке в какой-то странной комнате с каменными стенами, а над ней громко спорили какие-то странные люди. Мужчина был в черном балахоне, вроде тех, что носит её племянник, на женщине было старомодное черное платье, и её черные волосы развевались, словно в комнате был ветер.

— Беллатрикс! Лорд приказал доставить магглу живой и невредимой, мне что, запереть её в спальне Люциуса и Нарциссы?

Женщина, которую и звали Беллатрикс, как успела догадаться Петунья, зарычала. Рудольфус весь вдруг как-то сжался и посерел.

— Белла, любимая… Дорогая, пожалуйста… — рычание не прекращалось. — Ангелочек…

Назвать эту странную особу ангелочком, пожалуй, мог лишь сумасшедший, и тут тетю Петунью осенило. Да она же в психушке! А те увальни в масках, наверное, были санитарами. Они попросту перепутали дом Дурслей с домом Томпсонов и забрали не ту! Именно поэтому все так странно одеты — боятся напугать особо буйных пациентов белыми халатами.

«Надо объяснить, что они ошиблись», — решила она и попыталась встать, но после нескольких безуспешных попыток поняла, что не может ни двигаться, ни разговаривать. — «Да они уже и рубашку смирительную на меня надели! Надо же, сколько предосторожностей из-за полоумной Томпсон».

— Я могу её посторожить, — сказал кто-то слева знакомым бархатистым голосом.

А гнев доктора Беллатрикс — Петунья сразу поняла, кто в этой лечебнице главный — только нарастал.

— Никто не посмеет испортить моё Рождество, понятно? Даже Лорду, — главврачу, очевидно, — не позволено спускаться в подземелья! Не хочешь околдовывать, — вкалывать успокаивающее? — сторожи её сам!

— Отлично! — живо отозвался Рудольфус. — Я сторожу пленницу, а ты следишь за детьми.

«О, какая многопрофильная лечебница, у них еще и детская психиатрия есть? Может, сдать туда Гарри?»

— Давайте я посторожу, — снова сказал знакомый голос, но на него никто не обратил внимания.

— Почему всегда я слежу за детьми? — возмутилась Беллатрикс, скрестив руки на груди, вид у неё был более чем пугающий. — Ужин в Сочельник готовлю я, пудинг готовлю я, пленников пытаю я, за детьми слежу я…

— Но, Белла, дорогая, дети слушаются только тебя, ты же знаешь, — слабо улыбнулся Рудольфус.

— Ну может все-таки я смогу посторожить?

— Заткнись, Рабастан! — крикнули Беллатрикс и Рудольфус одновременно.

— А я бы посторожил…

«Не надо меня сторожить, я нормальный здоровый человек в трезвом уме и доброй памяти»,— возмутилась про себя Петунья.

— Хорошо, — неожиданно согласилась Белла. — Я сижу с детьми, а ты сбриваешь бороду.

Рудольфус инстинктивно поднял руки к лицу и любовно погладил небольшую черную с проседью бородку. Мысль о расставании с ней явно была для него ужасающей. Хотя из того, что могла видеть Петунья боковым зрением, без бородки он был бы куда краше. Не то чтобы ей не нравилась легкая небритость вроде той, что была у её маньяка, но бородка… это уже слишком.

— Это несправедливо, — решительно заявил он, всё еще прикрывая подбородок рукой. — Я растил её два месяца, а с детьми сидеть всего пару часов!

— Вот и посиди с ними сам, — очаровательно улыбнулась Беллатрикс, хотя Петунье её улыбка показалась жутковатой.

— Ну... может, я её просто подстригу немного?

— Сбреешь, Рудольфус, до последней волосинки сбреешь, или я это сделаю.

— Белла, мне кажется, без бороды братишка будет выглядеть очень женственно, — ехидно пропел голос. — Я всегда знал, что ты играешь на две стороны.

— Заткнись, Рабастан!

Беллатрикс возмущенно фыркнула и вылетела из комнаты, каким-то образом умудрившись хлопнуть тяжелой дубовой дверью, обшитой металлическими пластинами. Рудольфус обреченно вздохнул и куда-то сел, пропав из поля зрения Петуньи.

— Да не убивайся ты так, отрастишь новую, — попытался поддержать его брат. — Хочешь, я сейчас сделаю твою колдографию, чтобы ты знал, к чему стремиться в будущем?

— Заткнись, Рабастан!

На месте загадочного Рабастана тётя Петунья уже давно бы обиделась, но додумать эту мысль ей не удалось, потому что её тело внезапно зависло над кушеткой и поплыло в сторону кресел. Ничьих рук она не чувствовала, и в голову закралась подлая мысль, что санитары все-таки не ошиблись домом. Теперь, неподвижно сидя в кресле, она видела всю комнату и обоих мужчин.

«Меня проверяли!» — ужаснулась Петунья, узнав в младшем из них своего маньяка.

Тем временем Рудольфус достал откуда-то доску для Скрабла и положил её на столик перед диваном. И уже через несколько минут братья (а заметив их сходство, Петунья перестала в этом сомневаться) были настолько поглощены игрой, что отвлечь их смогло бы разве что стихийное бедствие. Чем больше проходило времени и чем больше незнакомых и непонятных слов она слышала, тем больше подозрений закрадывалось в её голову.

«Либо я и в самом деле сошла с ума, и меня заперли в психушке, либо…» — и тут миссис Дурсль поняла, что впору начинать бояться за свою жизнь.

О Пожирателях Смерти Лили, её некогда любимая, когда-то ненавистная и ныне покойная сестра, рассказывала Петунье не раз. И каждый «не раз» был страшнее предыдущего. Например, Петунья точно знала, что все без исключения Пожиратели магглов предпочитают в вареном или жареном виде, ну, или горячего копчения, на худой конец. Вдобавок ко всему эти люди боялись света, в особенности зеленого, не отражались в зеркале и выходили на улицу только ночью.

Многое в рассказах сестры казалось Петунье наигранным — в конце концов, она только сегодня видела одного из Пожирателей при свете дня, и ничего странного с ним не произошло. Он не растекся лужицей, не загорелся, не испарился, даже не засиял, как бриллиант! Лили определенно всё это выдумала. Однако перспектива занять место индейки на рождественском столе её не прельщала.

Рабастан вдруг посмотрел на Петунью, по-мальчишески усмехнулся (в этот момент миссис Дурсль расхотелось быть миссис) и выложил буквы на доску.

— Маггла.

— Ладно, — Рудольфус погладил бороду, отчаянно обыскал глазами всю комнату, нахмурился, заметив Петунью, и довольно усмехнулся: — Грязнокровка.

— Женщина.

— Ведьма.

— Баба.

— Су…

В этот момент дверь с грохотом врезалась в стену, и в комнату влетел упитанный мальчишка возраста Дадли, в вытянутой руке он за хвост держал ящерицу и орал, как резаный:

— Она умерла! Она умерла! Она умерла!

Вслед за ним влетела Беллатрикс и, закатив глаза, спокойно, насколько это было возможно, сказала:

— Тише, тише, Грегори, тётя Белла пошутила, она не умерла — она просто спит.

Грегори остановился на мгновение, потряс ящерицу, как копилку, и выбежал за дверь с новым криком:

— Пацаны, она не сдохла! Давайте теперь метлой попробуем!

— Подарочный набор для мальчиков «Юный Пожиратель», серьезно, Рудольфус? Нарцисса убьет, когда узнает, — рявкнула Беллатрикс, вылетая вслед за мальчиком.

— Так я это… на будущее, — задумчиво пробормотал горе-дядюшка и отправился просить прощения и спасать ящерицу, по мере возможности и необходимости.

Теперь Петунья точно знала, что попала не в лечебницу. И тот факт, что она не сумасшедшая, не мог не радовать. Оставалось только надеяться, что на роль индейки уже кого-то нашли. Пока она предавалась размышлениям, Рабастан высыпал на стол с десяток черных свечек и начал украшать их серо-зелеными ленточками с узором из мелких черепов по краю. Цветовая гамма была немного не в её вкусе, но выглядело очень ничего, даже стильно.

«Надо будет в следующем году так сделать, Томпсоны позеленеют», — подумала тетя Петунья, надеясь, что доживет до следующего Рождества.

Закончив со свечками, Рабастан заскучал. Ему бы на коня да в поле… или хотя бы на метлу и вокруг особняка, но нет, надо стеречь пленницу. И почему у Поттера не могло быть сногсшибательно красивой, чистокровной и поддерживающей Темного Лорда тётки? Эта, конечно, тоже была ничего, а если бы не поджимала губы, была бы даже очень ничего. Такую бы на пару часов в руки Нарциссы. Хотя и так сойдет. Рабастан вытащил из рукава палочку и направил её на Петунью.

«Ой-ой-ой, я умру и не успею рассказать старухе Томпсон про нападение», — если бы она могла, зажмурилась бы, а так ей приходилось смотреть на тонкую деревяшку, с помощью которой из неё вскоре сделают какое-нибудь блюдо. Возможно, даже рождественское.

— Фините.

Вместо жара сковородки и запаха приправ Петунья вновь почувствовала свое тело. Руки и ноги занемели, глаза защипало, но в данный момент все это мало ее волновало.

— Не ешьте меня, я невкусная!

Рабастан озадаченно вскинул бровь и осмотрел её с головы до пят.

— А по-моему, очень даже ничего, — ей бы грудь побольше да выражение лица попроще, а так маггла была очень аппетитной. Как раз во вкусе младшего Лестрейнджа: высокая, худощавая, темноволосая и зеленоглазая — самое то.

Рабастан стремительно подскочил с дивана, и не успела Петунья повернуть голову, как он уже сидел на подлокотнике её кресла. Еще мгновение, и он уже держит в руках бутылку шампанского и красную розу.

«Сейчас опоит, зарежет и пожарит», — запаниковала Петунья, вжимаясь в спинку кресла.

— А мы ведь с вами так и не познакомились, — в воздухе перед ней из ниоткуда возник бокал, и Рабастан, лихо сорвав пробку, тут же наполнил его до краев. — Я Рабастан, поэт-бродяга, романтик и просто брат своего брата.

— П-Пе-тунья, домо-х-хозяйка.

— Как романтично! — Рабастан соскользнул с кресла и встал перед ней на колени, подталкивая бокал в её сторону. Петунья осторожно взяла его в руки и вымученно улыбнулась: «Живой не дамся!». — А хотите, я вам спою?

— Что, прямо сейчас?

— Ну вот… да.

Теперь уже совершенно ничего не понимая и окончательно запутавшись в происходящем, тётя Петунья кивнула. Возможно, она подумала, что чем дольше её страж будет говорить, тем дольше она проживет. Хочет петь? Пожалуйста, хоть Битлз, хоть Рождественские гимны.

Рабастан взмахнул палочкой, и из-под кушетки прямо ему в руки вылетела гитара. Он снова опустился на одно колено, сунул розу в петлицу своего балахона, откашлялся пару раз…

— А я все чаще замечаю, что меня как будто кто-то… подменил, — затянул он глубоким драматическим баритоном, сопровождая пение сладкозвучными гитарными переливами. — О смертях и не мечтаю — колдовизор мне Круциатус заменил… Что было вчера…

Именно в этот момент по всему дому разнесся зычный мужской бас.

— Заткнись, Рабастан!

Горе-певец понуро опустил голову и вздохнул:

— Ну что за люди, в самом деле? Никакой романтики, сплошь пытки да казни, — он отправил гитару под диван и залпом опрокинул в себя бокал шампанского. — А как же амплуа непонятого героя? Кто, кроме меня, его поддержит? И ни одной женщины на сто миль вокруг. С кем я буду целоваться под омелой?

Петунья немного расхрабрела и сделала пару глотков из своего бокала — вроде ничего. Ну разве что мужчина, сидящий напротив, вдруг стал как-то ближе и красивее. Пожалуй, не будь она замужем… И пусть он Пожиратель — у всех есть недостатки. Зато как он поет, сколько комплиментов знает… можно и на волшебство глаза закрыть.

— А знаете, я сейчас подумал, что я вас люблю! — заявил вдруг Рабастан и схватил Петунью за руки, вытаскивая из кресла. — Давайте найдем самый большой куст омелы и будем целоваться!

— Куст? — пискнула она.

— Куст! — Рабастан потащил её по каким-то темным и мрачным коридорам, и миссис Дурсль оставалось надеяться лишь на то, что пунктом их назначения будет не кухня. — Вот, вот этот сойдет!

Петунья подняла голову и увидела над собой огромный венок из шишек, остролиста и омелы. И тут до неё дошло: целоваться? Нет, она, конечно, целовала Вернона каждое утро перед работой, но так, чтобы именно целоваться? Впрочем, времени подумать об этом у Петуньи не было — Рабастан обхватил её лицо ладонями и начал опускать голову.

— Фу-у! Гадость какая, — раздалось откуда-то справа. — Дядя Рабастан, что ты делаешь?

Дядя Рабастан горестно вздохнул и ответил:

— Стерегу пленницу, малыш Драко, — подумал немного и добавил: — А ты почему не с тетей Беллой?

— Она сказала нам делать домашнее задание, и они с дядей Рудольфусом пошли что-то искать в чулане для метел, — белобрысый мальчишка вытер нос рукавом и нахмурился. — Значит, тетя Белла тоже пленница? Потому что дядя Рудольфус её стерег, очень стерег. А я тоже могу кого-нибудь постеречь? Поттера?

— Нет, Драко, мальчики стерегут только девочек, по крайней мере, нормальные мальчики, — Рабастан изо всех сил пытался не смеяться — кажется, малыш Драко ни разу не ловил своих родителей. И это продвинутая молодежь! С другой стороны, надо было спасать свою шкуру — как только Нарцисса узнает, от кого её драгоценный сынишка такого наслушался, ему не сносить головы. — Но ты еще очень маленький.

— Я не маленький! Мне одиннадцать с половиной! — Драко топнул ногой и скрестил руки на груди. — Вот вернусь в школу и буду стеречь Панси. И Дафну. И Грейнджер, обязательно.

Пока дядя и племянник разговаривали, Петунья рассматривала комнату, в которой оказалась. Это была большая просторная столовая всё с теми же каменными стенами и тяжелыми дверьми. Посреди комнаты стоял длинный стол человек на двадцать, накрытый черной, до пола скатертью. Часть приборов уже была расставлена, но на столе то и дело сами по себе появлялись всё новые и новые блюда. Больше всего её поразил рождественский венок из еловых ветвей, остролиста и посеребренных черепов в центре стола. В воздухе парили те самые черные свечки, которые так заботливо украшал Рабастан.

Часы пробили шесть, и в столовой вдруг стало тесно. Люди появлялись со всех сторон: некоторые из камина, пылающего зеленым огнем, другие входили в двойные двери на другом конце комнаты, третьи просто появлялись в воздухе. Тётя Петунья подумала было, что во всей этой суматохе сумеет незаметно сбежать, но тут в дверях появился высоченный волшебник в развевающейся черной мантии и красной шапке Санта Клауса. Гомон сразу стих.

— Любимые мои друзья! — начал он, осматривая столовую. — Сегодня знаменательный день. День, когда я наконец-то свергну Гарри Поттера, и мы снова станем свободными людьми!

Толпа одобрительно зашумела.

— Наш друг Северус передаст мальчишке, что мы схватили его любимую тетку, — все посмотрели на Петунью. — Так что ждать осталось недолго. А пока прошу всех к столу.

— Да здравствует Темный Лорд! — завопила разноголосая толпа.

Дальше всё происходило очень быстро, смутно и непонятно, тётя Петунья только успела понять, что сидит по левую руку от Лорда напротив блондина с шикарными длинными волосами. Справа от неё расположился Рабастан, рука которого почему-то сжимала её коленку, а за ним — Беллатрикс, торжественно разделывающая огромную индейку.

— Дорогая Петунья, — обратился к ней Темный Лорд, — все мы знаем, как дорог вам племянник, и что его потеря будет большим горем для вашей семьи…

— Постойте, — перебила миссис Дурсль, и весь стол ахнул — ну еще бы, Лорд так долго писал эту речь! — Но я ненавижу Гарри!

Лорд Волдеморт нерешительно потер мышино-серый и лысый, как коленка, подбородок. Его тонкие длинные ноздри задумчиво трепетали, брови исчезли под шапкой, взгляд был устремлен в никуда — в общем, самый страшный и опасный волшебник последнего столетия представлял собой довольно забавное зрелище.

— Интересно, — наконец ответил он. — Очень интересно, это меняет дело. Вина?

Петунья охотно согласилась. Как говорится, твой враг — мой враг. Возможно, совместными усилиями семейству Дурслей и штабу Пожирателей удалось бы избавиться от несносного мальчишки.

— Давайте же выпьем! А потом вы мне расскажете о детстве Гарри, — Лорд наполнил бокал Петуньи вином и положил локти на стол, с нетерпением ожидая рассказа. — Надеюсь, оно было ужасным.

— О, поверьте, мы приложили к этому все усилия…

Через пару часов на другом конце стола кто-то затянул «В лесу родилась ёлочка», хор голосов был нестройным, нетрезвым и не всегда хором, но песня получилась душевной. Тётя Петунья как раз поведала Лорду, как Дадлик тренировался на Гарри пинать футбольный мяч. Волдеморт слушал с живым интересом, порой даже записывал, хотя с каждым бокалом вина его почерк становился все кривее, а красные глаза-щелки — добрее. Порой он отвлекался от беседы и делал замечания собравшимся вроде:

— Рудольфус, ты похож на бабу. Гойл, венок несъедобный. Белла, неси пудинг.

Но самым удивительным было то, что он попросил некоего Люциуса спеть Рождественский гимн.

— Эту давай, про мать и дитя.

Длинноволосый хоть и ужаснулся, но покорно поднялся со стула и запел, фальшивя, высоким голосом.

— Са-айлент найт, хо-оли найт, о-ол из ко-олм, ол из брайт…

На том конце стола подхватили:

— Слип ин хэвенли пи-ис, сли-ип ин хэвенли пис…

И надо же было Гарри выбрать именно этот праздничный момент, чтобы кубарем выкатиться из камина и приземлиться у подножия высокой ёлки, наряженной в истинно пожирательском вкусе. Перемазанный сажей мальчишка в разбитых очках меньше всего ожидал увидеть поющего Люциуса Малфоя, Волдеморта, который с закрытыми глазами раскачивался на стуле в такт пению, и свою тётку, хихикающую и краснеющую, потому что младший Лестрейндж что-то шепчет ей на ухо и держит у них над головами маленькую веточку омелы.

— Га-ар-ри! Друг мой сердешный, — Лорд Волдеморт поправил съехавшую на глаза шапку. — Иди сюд-да, я буду тебя уб-бивать.

Гарри озадаченно поскреб затылок, не зная, смеяться или бояться. Пьяный и радушный Темный Лорд казался страшнее мстительного и собранного. В конце концов, он нерешительно приблизился к столу и подергал Петунью за рукав.

— Чего тебе, Гарри? — недовольно прошипела она. — Ты что, не видишь, я занята. Иди отсюда, не мешай тёте устраивать личную жизнь.

Петунья снова повернулась к Рабастану и кокетливо спросила:

— Так ты и в тюрьме сидел? За что, мой герой?

— Да по мелочи — пара убийств, несколько Непростительных, — Петунья захихикала, а Гарри подумал, что пора просыпаться. — Но я вырос, теперь я ответственный мужчина — больше меня не ловят.

— Тётя Петунья, — Гарри снова дергал её за рукав, — а что сказать дяде Вернону?

Миссис Дурсль призадумалась.

— Рабастан, дорогой, мне срочно надо домой — надо сказать Вернону, что я с ним развожусь.

Дорогой счастливо улыбнулся и, крепко прижав Петунью к широкой груди, аппарировал. Гарри снова поскреб затылок — спасение мира от вселенского зла продвигалось не так, как было запланировано. То ли потому, что он забыл все заклинания, которым его научила Гермиона, то ли потому, что само зло сладко посапывало на плюшевом диванчике у стены, заботливо укрытое желтым клетчатым пледом.

— Мистер Волдеморт?

— Тише, Поттер, ты что, не видишь, Его Злейшество почивают, — прошипел Люциус, отталкивая его к камину. — В другой раз зайдешь, мы сами позовем.

Через минуту Гарри вылетел из камина в гриффиндорской гостиной.

— Ну что? — хором спросили Рон и Гермиона.

— Ничего, — буркнул он, поднимаясь на ноги. — С тётей Петуньей тоже не получилось. Может, отправить ему Навозную бомбу?

* * *

— А-а-а!!! Подарки! Подарки! — с громкими криками в комнату ворвался Дадли. — Просыпайтесь! Подарки! Подарки!

Тётя Петунья неохотно открыла глаза и осмотрелась, она была в их с Верноном спальне, муж спал под боком, а её красавец-сынишка наворачивал круги по комнате. Надо же, какой странный сон. А в том, что это был именно сон, не было никаких сомнений — не могла же она и в самом деле провести прошлый вечер в компании Волдеморта и Пожирателей Смерти?

И то, что она совершенно не помнит вчерашний день, еще ничего не значит.

— Петунья, дорогая, Томпсоны приглашают петь с ними рождественские гимны, что мне им сказать?

В голове крутилась навязчивая «Сайлент найт».

— Нет!