Демоны (джен)

С рассветом и первыми солнечными лучами всё вокруг погружается в сероватую пыльную дымку — этим домом редко кто-то пользуется. Так всегда бывает: как только дом пустеет, откуда ни возьмись появляется эта вездесущая пыль, и даже случайные постояльцы, вроде меня самой, пытающиеся навести порядок, не спасают положение вещей. Пыль будто чувствует, что ты здесь не хозяин, и моментально возвращается после любой уборки, покрывая ровным слоем полы и оставшуюся мебель, танцуя на солнце в пустующих комнатах.

Я не особенно расстраиваюсь по этому поводу — мне нравится этот пыльный запах, который ни с чем не спутаешь. Он напоминает мне о большом зале школьной библиотеки, о хрустящих страницах старых книг, об уютных вечерах моего ученичества, позволяя ненадолго вернуться, хотя бы мысленно, туда, где было безопасно и хорошо. В Хогвартсе было безопасно и хорошо.

Знали ли мы тогда, что за суетой каждодневных проблем не замечали самого главного? Не замечали, какими мы были счастливыми.

Глупо дальше пытаться уснуть, — решаю я и перебираюсь на кухню. Она не кажется такой заброшенной, как остальные комнаты, — это потому, что если тебе надо скоротать в убежище пару часов, ты, скорее всего, проведёшь их на кухне.

Стараясь стряхнуть с себя сонное оцепенение, я умываюсь холодной водой, а затем наполняю ею пузатый чайничек с отломанной ручкой. Газа в доме давно нет, и Бойлио приходит мне на помощь. Уже через пару секунд из широкого носика с шипением вырывается густой пар, обдавая теплом и делая кухню чуточку уютнее.

Помешивая чай, я замечаю свежую бордовую ссадину на руке, видимо, ускользнувшую от моего взора ночью, когда я приводила себя в порядок после очередной вылазки на передовую. Наша засада удалась, и нескольких пленных Пожирателей сейчас, вероятно, уже закончили допрашивать. Хотя я сомневаюсь, что у них были полезные сведения — совсем «зелёные» новички, завербованные, готова поспорить, месяц-два назад. Их старший — вот это была бы добыча, но он исхитрился попасть в Симуса Бомбардой, за что получил сразу несколько смертельных в грудь. Симус теперь на пару месяцев останется в одном из медкорпусов, спасая изодранную в лохмотья ногу, и это будет для нас потерей — сейчас далеко не каждый готов рисковать своей жизнью в этих мелких стычках, не дающих Пожирателям снова расправить плечи. А они, Мерлин бы их побрал, неустанно пытаются, будто и не было бойни в стенах Хогвартса, будто не был повержен их Тёмный хозяин.

Сперва, помню, от безысходности хотелось кричать на каждом шагу, что это просто нечестно. Ведь Гарри исполнил пророчество: была и кровавая битва, было противостояние двух волшебников, когда никто не знал, чем всё закончится. И мы победили! Дорогой, надо сказать, ценой. Самое меньшее, что должны были сделать Пожиратели — это склонить головы в стыде и страхе перед справедливым возмездием. А не сбежать, продолжая эту чёртову войну.

Ума не приложу, как им удаётся по-прежнему набирать сторонников. Оказывается, тех, кто поддерживал политику чистоты волшебной крови, было значительно больше, чем я думала. Впрочем, сейчас уже преимущество давно на нашей стороне. Гарри говорит, всё должно закончиться через полгода или около того. Но всё равно, должен же быть кто-то, кто организовывает эти разношёрстные группы в полноценное войско даже сейчас.

Когда-то ходил слух, будто бы во главе их стоял Люциус Малфой, примерив роль нового Тёмного Лорда. Я даже хотела сперва в это поверить, вот только безжизненные тела Малфоя и его жены через год после Хогвартской битвы нашли изувеченными до неузнаваемости — расплата за попытку отойти в сторону после смерти Волдеморта.

Малфоя-младшего ещё долго потом таскали по убежищам, передавая под ответственность то одного, то другого, не зная, что с ним ещё поделать. На свободе ему угрожала опасность повторить судьбу родителей, но полноценного союзника в нём не видели, и никто не соглашался вверить ему свою жизнь на поле боя или даже оставить его без присмотра в тылу.

Однажды он мне достался на пару дней, когда я залечивала раны в Голден Холле. Убежище Голден Холл всегда было полно народа, потому что там разместили медкорпус. Я в тот момент ещё не знала, что Малфой потерял родителей, и не могла взять в толк, почему должна терпеть его столько времени вместо того, чтобы спокойно отдохнуть. Но вместе с Драко Малфоем незнакомый молодой аврор передал мне записку от Гарри, и пришлось подчиниться.

Впрочем, мой узник не доставил мне хлопот. Он не выражал недовольства своей новой надсмотрщицей, без вопросов исполнял указания и большую часть времени просто сидел где-нибудь подальше от суеты. Я решила, что произошедшее окончательно сорвало ему крышу. Это было не так уж заметно, но я была свободна и потому, наверное, присмотрелась к нему чуть внимательнее, чем могла бы.

А он глядел вокруг затравленно, будто не понимая вообще, что происходит, и молчал, то и дело потирая своё левое запястье. Когда-то блестящие локоны его волос посерели и лежали невпопад, и сам он весь словно стал серым и почти прозрачным, исхудавшим до костей. Насколько я знала, он лишился всего, что только у него было: фамильного дома, всех своих вещей, комфорта, богатств и просто средств к существованию, привычной власти, гордости; потерявший родителей, не имеющий будущего, окружённый людьми, которым до него нет никакого дела...

И я, беззастенчиво его разглядывая, пыталась наскрести в своей душе достаточно злорадства, чтобы как следует насладиться этим зрелищем. Я не отводила от него торжествующего взгляда, взывая к самым тёмным своим демонам, давно и прочно обосновавшимся в моём сердце за годы изнуряющей войны.

О, я помнила, как когда-то в школе желала увидеть моего врага вот таким, сломленным, низвергнутым с его высокого пьедестала! Я мечтала об этом, об этой справедливой для него каре.

А потом, после Хогвартской битвы, всё завертелось с новой силой, не давая возможности оправиться, и я, откровенно говоря, напрочь о Малфоях забыла. Не представляла, что с ними и где они, пока Гарри не рассказал об их убийстве.

В те дни в Голден Холле я не пошевелила даже пальцем, чтобы как-то облегчить участь их избалованного сына. Мои кровожадные демоны хвалили меня и помогали гнать мысли о том, что, возможно, Драко Малфой уже расплатился за грехи сполна — за себя и за своих родителей в том числе. Впрочем, как я подозреваю сейчас, в тот момент он, наверное, даже не замечал моего нарочитого безразличия.

И всё же толика сочувствия невесть как проскользнула в мою душу, когда я передавала указания вместе с безмолвным подопечным моему сменщику — Оливеру Вуду. «Пошевеливайся, Малфой, я не буду тебя весь день ждать!» — гаркнул тот, бросив на Драко взгляд, в котором я с изумлением узнала свой собственный. И вдруг совершенно точно я поняла, что все мы — все, кто доставался Малфою в провожатые — вели себя с ним одинаково.

— Эй, Вуд! Гарри сказал, что он «свой». Будь с ним помягче, ему тоже досталось, — бросила я напоследок, перед тем, как аппарировать прочь.

Мои демоны шипели в исступлении, но... Я же Гермиона Грейнджер, ради всего святого.

В следующий раз я увидела его примерно через месяц.

Вместе с сопровождающим его Деннисом Криви Малфой пережидал февральские метели на Лимонной Вилле.

Он выглядел намного лучше — будто бы ярче, реальней. Не знаю, помогало ли Малфою время, или просто Деннис существенно скрасил его одиночество. Криви всегда был немного невосприимчив к ужасам войны, словно всё это было в порядке вещей, хотя сам потерял старшего брата в той памятной битве. Так или иначе, Малфой больше не был похож на собственного призрака, и мне вдруг на секунду стало легче на душе, за что я тут же поплатилась возникшим в воображении ярким образом бескровных тел Люпина и Тонкс, лежащих рядом на грязном каменном полу.

После нашей первой встречи мои мысли часто возвращались к Малфою и к тому, что я осталась практически безучастна, наблюдая его в таком состоянии. У меня было на это право, видит Мерлин. Мои демоны никогда не позволяют мне забывать об этом. Но что за радость мстить и наказывать, если объект отмщения не осознаёт, что его наказывают?

Мне хотелось, чтобы он заметил, чтобы укорил меня в бессердечности, и вот тогда бы я в ответ спросила его, знает ли он, что именно он совершил. Понимает ли, через что пришлось пройти сотням волшебников из-за таких, как он. «Ошибившихся» в этот раз или в прошлый, двадцать лет назад. Начавших и «кормивших» эту войну.

Я бы сказала, что из-за таких, как он, я узнала о том, о чём знать никогда не должна была.

Например, о том, как больно терять друзей и родных, и как может эта боль сломать самых сильных из нас, даже таких, как Джордж Уизли.

Или о том, как же хочется жить, когда пора идти в бой, и как трудно идти в бой тогда, когда все лозунги уже отзвучали, а рисковать жизнью — ежедневная рутина, которой никого не удивишь.

Я бы рассказала, как страшно кричат раненые, и как они тяжелы, когда надо их тащить.

Как мало значит жизнь на поле боя. Любая. Даже моя.

Я бы рассказала о том, как пугает та немая пустота, что приходит вместо боли с потерей самых близких, и о том, как быстро мы с Гарри привыкли к тому, что Рона больше нет с нами.

Я не должна была всего этого узнать, но я узнала — из-за людей вроде Малфоев, и это было несправедливо, потому что теперь мы должны были помогать их сыну выжить. И мне хотелось, чтобы он знал, почему не заслуживает ничего другого, кроме презрения и безразличия.

И вот, когда я вновь увидела выздоровевшего Малфоя на Лимонной Вилле, то поняла, что мои демоны никогда не позволят мне его простить.

«Грейнджер», — кивнул он, встретив мой взгляд. Я молча кивнула в ответ, так, как если бы это был просто один из обитателей убежища. Так, в общем-то, и было.

А вечером на предрейдовом собрании нам сообщили, что по решению руководства Малфой примет участие в операции в одной из групп. Многие удивлённо переглянулись. Криви же улыбался во все зубы, так что не было сомнений в том, что он имел к этому решению руководства непосредственное отношение. Иногда он умел вытрясти что-то из Гарри лучше любого из нас.

В ту ночь Деннис погиб. Мои безжалостные демоны сухо заметили, что лучше бы вместо него погиб Малфой, потому что он больше этого заслуживал, и я даже не отчитала себя за эти мысли. Я не вернулась на Виллу тогда, и уже многим позже в медкрыле Голден Холла Чанг пересказывала мне последние сплетни о том, как Малфой, вернувшись, напился до беспамятства и устроил, якобы, истерику, подняв на уши всю Виллу и собираясь «пойти перебить их всех до одного». Поговаривали, что с момента смерти Криви Малфой не пропускал ни одной операции.

Я смогла убедиться в этом воочию спустя несколько недель. Оранжерея встречала нашу разношёрстную команду битыми мутными витражами, как и всегда.

— Привет, Грейнджер, — поздоровался он, неожиданно появившись в числе тех, кого выслали нам на подмогу.

— Привет, Малфой, — откликнулась я, распихивая по карманам упаковки крекеров. Предстоящая засада обещала затянуться.

— Слушай, я так и не успел поблагодарить тебя. Спасибо.

— Ты о чём?

— О том, что ты замолвила за меня словечко тогда, перед Вудом.

— Пожалуйста. Но... знаешь, Малфой, не думай, что это что-то меняет. Для меня, я имею в виду. Можешь сколько угодно теперь играть в героя, но ты никогда не искупишь свою вину.

— Я знаю.

Я снова скормила своим демонам приличный кусок ненависти, и они сыто заурчали.

Весь оставшийся вечер я намеренно не замечала его, чтобы подкрепить действиями свои слова. И при распределении выбрала ту группу, которую не выбрал он.

А затем, словно в насмешку надо мной, Драко Малфой спас мою жизнь на поле боя, рискуя своей собственной, буквально выдернув меня из-под шквала вражеских заклятий.

— Привет, Грейнджер, — сказал он, едва я пришла в себя в медкорпусе. Он полулежал на соседней койке, читая книгу.

— Привет, Малфой. Что-то я слишком часто стала тебя видеть в последнее время. Мне это не нравится.

Он усмехнулся, совсем как раньше, на миг становясь призраком себя прошлого и вытягивая на поверхность моей памяти другие, крайне нежелательные образы. Образы людей, которых давно уже не было рядом. Я с трудом отогнала наваждение и, вздохнув, добавила:

— Спасибо. Я обязана тебе своей жизнью.

— Пожалуйста. Но не думай, что это что-то меняет. Для тебя, я имею в виду. Я могу играть в героя сколько угодно, но я никогда не искуплю свою вину.

Я промолчала, не собираясь оспаривать его слова.

— Поттер передавал тебе привет, — неожиданно добавил Малфой.

— Ты виделся с Гарри? — изумилась я, с трудом скрывая обиду. Мой лучший и единственный теперь друг обычно был так занят, что не мог найти время даже для меня. А тут — Малфой.

— Конечно, как же он оставит без внимания такое событие. Он появился здесь, едва тебя принесли. Ты была без сознания. Ушёл, как только его заверили, что твоей жизни ничего не угрожает. Не беспокойся, Грейнджер, ты по-прежнему занимаешь почётное первое место в его приоритетах.

— А тебя это, похоже, раздражает? Что есть вокруг тебя люди, преданные друг другу до такой степени, несмотря ни на что.

Он молчал довольно долго, а затем, когда я уже начала снова засыпать, пробормотал:

— Нет, Грейнджер. Кажется, мне этого недостаёт.

Он выписался через день, просто собрав свои вещи и бросив мне на прощание сухое «Увидимся».

После того случая я довольно долго не видела его, однако слышать о нём стала гораздо чаще. Он героически спас ещё нескольких волшебников, постоянно был на передовой, и вот уже я ловила мечтательно-благоговейные нотки в голосе Патил, рассказывающей о новых подвигах «Драко». В довершение всего в своём очередном письме Гарри сообщал, что Малфой — один из лучших наших бойцов, которому теперь можно безоговорочно доверять, и что, якобы, Гарри сам поговорил с ним лично и уверился в этом.

Мои демоны лишь презрительно фыркнули в ответ, унося меня к подножию тёмного замка, на траву, щедро залитую кровью Дамблдора. Есть вещи, которые не прощают.

Я помогала колдомедикам справляться с ранеными после одного неожиданного набега Пожирателей, когда Малфой поступил к нам в числе пострадавших. Иногда медкорпус запрашивал подмогу, и тех, кто был обучен основам колдомедицины, перебрасывали туда на недельку-другую.

— Он прямо герой — вытащил Оливера буквально из огня, никто не взялся бы за такое, — с воодушевлением и благодарностью в голосе заметил молодой волшебник, притащивший обгорелого Малфоя на себе.

Я хотела предложить ему рассказать эту историю Лаванде Браун, которую мы нашли в руинах Хогвартса с разодранной шеей. Может, ей интересно было бы послушать, каким героем стал Малфой после того, как позволил своему соратнику оборотню-Грейбеку загрызть её насмерть.

Но я тогда промолчала. В конце концов, мои демоны — это только мои демоны.

Впрочем, в тот раз Малфоя действительно неплохо потрепало. Из-за ожогов его мучили сильные боли, и он пару дней провалялся в бреду. Когда он пришёл в себя, я позаботилась о том, чтобы помогать в самом дальнем от его кровати отсеке медкрыла, но ещё через несколько дней мне всё же пришлось остаться там на ночное дежурство.

Конечно же, он не мог не привлечь к себе внимание, поэтому я не удивилась, когда при обходе обнаружила его на подоконнике в коридоре с невесть где раздобытой бутылкой огневиски.

— Привет, Грейнджер, — прохрипел он, видимо, услышав мои шаги.

— Ты чего устроил, Малфой?

— У меня вечер памяти, — он салютовал мне полупустой бутылкой, зажатой в бинтах, плотно покрывающих его кисти так, что они казались огромными белыми крабовыми клешнями. — Я вот, вышел, чтобы не мешать остальным.

— Зато ты мне мешаешь.

— Прости, Грейнджер. Похоже, я тебе словно кость поперёк горла.

— Не пытайся взывать к моему чувству вины. И что за вечер памяти? Насколько я знаю, в этот раз ты спас всех, кого только можно было.

Малфой хмыкнул.

— Ровно год со смерти моих родителей. Вот и вечер памяти.

Моих демонов слегка обожгло запоздалым раскаянием, но они успешно прикрылись кадром отчаянных и оттого беззвучных рыданий Молли Уизли над телом убитого сына.

— Многим из нас не хватит вечеров в году, чтобы почтить память всех, кого мы потеряли. Из-за таких, как ты.

Малфой спешно закивал и сделал глоток своего пойла.

— Да-да, тысячу раз да, Грейнджер. Я никогда не смою кровь ни со своего имени, ни со своей совести, и мне не нужна ты, чтобы помнить об этом. Просто дай мне здесь посидеть ещё полчаса, хорошо? Я не устрою беспорядок, честное слово.

Я пожала плечами — вдруг поняла, что не смогу отказать ему в этом.

— Насчёт имени ты зря — тебе уже почти всё простили. Спаси ещё пару раз кого-то, и дело в шляпе.

— Ты не простила.

— Об этом не проси.

— Не прошу. Перед тобой мой долг и вовсе неоплатен. Но, знаешь, если вдруг когда-нибудь однажды ты почувствуешь, что простила — не поленись, черкни мне пару строк в письме.

— Зачем это тебе?

— Мне важно. Просто знать, если это случится. Маловероятно, но всё же.

— Постараюсь не забыть. Хотя это странная просьба.

— Может, и странная, — согласился Малфой. — Криви предложил. Сказал, что если заручусь прощением всех остальных, то, может, и сам себя прощу. Не знаю, так ли это, но я ему обещал попробовать.

Этот разговор всё больше выводил меня из равновесия, и даже демоны меня не спасали.

— Не засиживайся. И бутылку за собой убери.

На следующий день нам — помогающим — позволили вернуться к прямым рабочим обязанностям, и я больше не видела Драко Малфоя.

Знала, что он продолжил свои подвиги, и ещё не раз слышала о чудесных спасениях в самом пекле битвы. Удивительно, как ему самому удавалось каждый раз оставаться в живых. А ещё удивительнее то, что мне почему-то стало интересно, выжил он или нет.

Однажды пришла весть о его гибели. Это была ошибка — похоже, за него приняли какого-то другого светловолосого аврора, и все украдкой вздохнули с облегчением. Даже я.

В тот момент я осознала, что больше не могу его ненавидеть так, как прежде. От этого становилось горько на душе, потому что такая перемена ощущалась как предательство своих принципов, предательство памяти всех тех, кто погиб.

Это грызло меня до той поры, пока мне не довелось как-то остаться на ночь в ожидании рейда в компании одного пожилого аврора. Ночь и безделье заставили нас завести довольно откровенную беседу, и я узнала, что тот аврор усыновил мальчика — сына Пожирателей смерти, после того, как сам потерял на войне жену.

— Как вам удалось это сделать? — спросила его я. — Разве вы не видите лицо своей жены каждый раз, когда смотрите на этого мальчика? Я не умею прощать тех, кто сменил стороны, когда уже было поздно.

— Девочка моя, это ещё придёт, — ответил он туманно. — Умение простить — наука посложнее многих. Я вот что скажу: мой дед любил повторять, что похвалы больше заслуживает не тот, кто всё время был в лучах света, а тот, что с глубин тьмы нашёл к свету путь, пускай и самый длинный. Подумай над этим.

И я думала.

* * *

Чай успел совсем остыть, пока я грезила наяву. Один из побочных эффектов одиночества — эти постоянные «провалы» в собственную память. Я уже к ним привыкла.

Солнечные лучи слегка ослепляют, наполняя кухню до краёв сквозь широкое старое окно, и мне вдруг приходит в голову мысль, что сегодня — тот самый день.

Я тяну за ржавые петельки, выдвигая поочерёдно ящики кухонной тумбы, пока не нахожу то, что искала: листы пергамента, несколько лысых перьев и старую, всю в тёмных разводах чернильницу.

Буквы ложатся изящными мягкими изгибами, а я представляю, что будет чувствовать, читая их, адресат.

Закончив, я ещё раз замираю, глядя в пергамент:

«Я тебя простила. ГГ»

А затем бегом, чтобы не передумать, устремляюсь наверх, перепрыгивая через две ступени сразу. На чердаке парочка сов, нахохлившись, ловят утреннее тепло, сидя на подоконнике крохотного окошка. У одной из них недостает лапки. Она перешла этому дому в наследство от прежних хозяев. Я закрепляю свёрток на её оставшейся лапе и, толкая стекло, распахиваю раму. Сова уносится прочь, услышав от меня адрес — по случайности, я знаю точно, где сейчас находится интересующий меня волшебник.

Что ж, дело сделано. Я возвращаюсь на кухню и снова кипячу чайник, вознамерившись в этот раз выпить свой чай горячим.

Не проходит и десяти минут, как раздаётся громкий хлопок за входной дверью. Я слышу скрип петель и щёлканье щеколды, а затем в кухонном проёме появляется Драко Малфой. На его лице, слегка постаревшем, украшенном давнишними шрамами от ожогов, сияет глуповатая улыбка.

— Привет, Грейнджер.

— Привет, Малфой.

— Я тут получил своё последнее прощение, представляешь?

— Не может быть.

— Именно. Не против выпить со мной по этому поводу?

— Разве что чаю, — улыбаюсь я в ответ.

— Звучит заманчиво.

Наблюдая за тем, как он достаёт вторую чашку и пристраивает её рядом с моей, разгоняя солнечные блики, я с удовольствием чувствую, как, наконец, отпускают моё сердце они.

Мои демоны.