Безмолвный (джен)

Травм было много, вдобавок обезвоживание, но жизни они не угрожали.

Со всем этим Джон справился бы и в домашних условиях. Он не подумал бы обращаться к врачу, если бы не голос.

Голос пропал, совершенно.

Покрытый ссадинами и кровоподтёками Дин запаниковал,осознав, что не может издать ни звука. Еле слышный сип — всё, на что были способны его связки. Увидев, как побледнел до синевы и без того измученный сын, Джон погнал «импалу» в ближайшую больницу.

Как и оказалось, по большому счёту в этом не было необходимости: врач сказал, что связки всего лишь нуждаются в отдыхе, Дин их просто сорвал.

Услышав это, мальчишка успокоился, даже щёки чуть-чуть порозовели. Он стойко вытерпел обработку ранений и перевязку, только дышал часто и прерывисто. Джон стоял рядом, положив на тонкое плечо тяжёлую уверенную руку.

От госпитализации Винчестеры отказались, но скрыться до приезда полиции не успели. Джону пришлось наскоро придумать историю о том, как неизвестные хулиганы учинили жестокую расправу и закрыли подростка в брошенном доме. Дину в связи с его состоянием даже не надо было напрягаться и врать, он только кивал в нужных местах.

Им удалось избежать пристального внимания, обойтись без шума и фальшивых страховок.

Оставалось два часа езды до нынешнего пристанища, где Сэм сидел взаперти, держал оборону и наверняка сходил с ума от беспокойства.

Джон протянул Дину огромную бутылку с водой и включил магнитолу, чтобы прогнать тишину.

* * *

Судя по всему, его мальчикам для общения слова были совсем не нужны.

Сэм разобрался в жестах брата намного быстрее, чем Джон, он понимал беззвучные ответы Дина и будто читал его эмоции. Он почти сразу привык к молчанию старшего; более того, немота оказалась поводом держаться к Дину ближе обычного. Сэм обнимал его так, словно опять стал малышом, кидавшимся к брату при любой возможности, и тот не возражал, даже не вспоминая о личном пространстве.

Примечательно, что Сэм тоже изменился. Он по-прежнему разговаривал с отцом, и ничуть не меньше, чем раньше. Он и с Дином разговаривал — при почти полном молчании с обеих сторон — жестами и взглядами.

Тишина, поселившаяся в их случайном жилье — номере заштатного мотеля, немного нервировала Джона, тем более, часто он понятия не имел, о чём общаются мальчики.

А ещё воспоминания нахлынули, будь они неладны.

Такое же тягостное безмолвие царило в их доме десять лет назад, после той ночи, — Сэм ещё не умел говорить, а Дин отказывался, находясь в шоке от смерти матери. Это было самое трудное время для Винчестеров, но именно тогда Дин осознал себя старшим братом, и его стремление оберегать Сэмми стало жизненно необходимым, как дыхание. Именно тогда между братьями возникла прочнейшая связь любви и преданности, которая заложила основу их отношений.

Да, его сыновьям не нужны слова. Может быть, не были нужны никогда.

Ситуация слишком ярко напоминала немой период в детстве мальчиков: если Дин мог общаться без слов, то у него не было причин начать разговаривать вообще. Крошечный Сэм не нуждался в беседах, и Дин проводил с ним почти всё время. В конце концов, Джону пришлось настроить себя не предугадывать желания четырёхлетнего ребёнка и «не понимать» его просьб, не выраженных вслух.

Сейчас Джон не волновался: Дин был разумным, мужественным, терпеливым подростком, а немота — обычной травмой. Как всегда, было нужно просто дожидаться выздоровления.

Но проходили дни, а Дин даже не интересовался состоянием своих голосовых связок. Он открывал рот лишь для того, чтобы поесть.

Джон начал беспокоиться. Совсем немного.

* * *

Он не отдавал себе отчёта, куда направляется, до тех пор, пока не оказался в сорока милях от дома Бобби. Конечно, следовало бы предупредить старого друга, но Джон не позвонил. Он просто возник на пороге, дав Сэму возможность проскочить вперёд и обнять «дядюшку».

Давно привыкший к вторжениям Винчестеров Бобби поприветствовал Джона поднятием брови. Вторая бровь взлетела, когда он не услышал от Дина обычного «здрасьте». Сэм поторопился объяснить, что брат потерял голос.

Сингер не стал любопытничать, даже когда они остались вдвоём. Он принёс две бутылки пива, одну протянул Джону и сел рядом.

Охотники устроились на крыльце, наблюдая, как мальчишки играют с молодыми собаками.

Вне всяких сомнений Бобби жаждал знать, что произошло; он был настоящим дядькой, самозабвенно заботившимся о мальчиках и переживавшим за них. Оценив сдержанность друга, Винчестер без понуканий рассказал о случившемся на охоте и после неё.

Когда Джон закончил, они в течение нескольких долгих минут молча смотрели на возню ребят и щенков.

Наконец Бобби спросил:

— Ему сильно досталось?

— Ничего опасного для жизни. — Джон сделал большой глоток из бутылки и откашлялся. — Рубцы от верёвок. Порезы — неглубокие, но такие… умелые, по всему телу. И множество синяков… Его били.

Бобби негромко выматерился. Джон сдержался, но снова поднёс ко рту бутылку и не отрывался, пока не опустошил.

— Эти твари обычно мучают своих жертв перед убийством?

— Вряд ли, — глухо ответил Винчестер. — Монстр лично для меня устроил ловушку, чтобы свести старые счёты, и, пока поджидал, развлекался. Если бы я мог, ещё раз убил его.

Бобби понимающе кивнул.

— Голос ведь должен вернуться, правда?

— Две недели прошло.

— Долго… Может, стоит показать Дина врачу?

— Горло зажило. Он ест что угодно и не вздрагивает, когда глотает.

— Просто не говорит.

— Даже не пытается.

Бобби развернулся к Джону:

— С ним такое уже случалось, верно?

Десять лет назад они не были знакомы, но Сингер наверняка слышал историю Винчестеров от общих приятелей. Джон просто кивнул, не сводя глаз с мальчиков.

— Может быть, Дин захочет стать охотником. Возможно, выберет иной путь. Но сейчас он ещё ребёнок, Джон, не забывай. Он страдал и был смертельно напуган. Ему до сих пор страшно. И он знает, что тебе это известно.

— В страхе нет ничего постыдного, — пряча раздражение, сказал Винчестер. — Опаска — сигнал тревоги, который помогает сохранить жизнь. Те, кто перестают бояться, живут недолго.

— Об этом ты должен говорить не со мной, а с Дином. Кстати, когда в последний раз он видел твой испуг?

— Когда я отвязывал его, окровавленного, от столба… Ему стыдно за свою слабость.

— Не думаю. Дину надо выговориться.

— Но он не хочет, — Джон мягко, но решительно свернул разговор. — И у него есть отличный повод.

* * *

Они провели у Сингера несколько дней, в течение которых Бобби пытался растормошить Дина. Однако в качестве собеседника тот предпочитал брата, который и не собирался донимать его с разговорами вслух. Джон уже начал прикидывать, как перетянуть Сэма на свою сторону. Правда, он не придумал, как доказать Сэмми, что Дин нуждается в этой помощи, больше похожей на давление.

Однажды вечером сыновья опять затеяли возню с собаками. Стоя у крыльца, Джон наблюдал за игрой без особого восторга: Бобби обожал своих псин, но всё-таки это были не болонки, а сторожевые собаки. Со щенками проблем никогда не возникало, а вот взрослые были довольно опасны, и любое неосторожное движение могло их спровоцировать.

Джону не понравилось резкое предупредительное рычание, и он решил вмешаться:

— Сэмми, осторожно!

— Я не испугался! — быстро ответил младший, отпрянув от собаки.

— Чуток страха не повредит, — слова предназначались Сэму, но смотрел отец на старшего.

Дин, стоя позади братишки, обнял его и притянул к себе. Для Джона это бессознательное движение сказало всё — ясное, как белый день, как со-общение всему миру: я был рядом, ему нечего бояться.

Но мальчик по-прежнему не произнёс ни слова.

— Сэм, ты похож на поросёнка. Прими душ и переоденься.

— Ну, папа…

Строгим взглядом Джон остановил возражения и еле заметно качнул головой в сторону Дина.

Сэм был достаточно сообразительным, чтобы понять намёк. Высвободившись из объятий брата, он направился в дом.

Дин погладил пса по голове и намеревался было двинуться следом, но Джон придержал его за руку: «Посиди со мной».

По лицу Дина скользнула тень настороженности, однако мальчик повиновался.

Они поднялись на веранду и устроились в расшатанных креслах. Дин сел на краешке, напряжённо, предчувствуя неприятный разговор. Он даже отвернулся от Джона, рассматривая небо, залитое невероятными красками заката, но Винчестер знал, что сын слушает.

— Дин… — сказал он. И запнулся. Речь была отрепетирована в уме, но сейчас не хотелось вспоминать о заготовленных словах, он собирался говорить от сердца. — Когда отчаянные поиски закончились ничем, когда дошло, что я тебя потерял… Я был в ужасе. — Паренёк искоса взглянул на него, и Джон решился продолжить. — Кому, как не мне, знать, что в мире есть множество тварей и вещей, которых нужно страшиться. Я счастлив, что нашёл тебя живым, и даже не думал осуждать.

Дин опустил голову. Джон дотянулся до него, положив руку на плечо.

— Тебе было очень плохо, больно и страшно. Но ты выдержал. Ты сильный, сынок. И я горжусь тобой.

Дин всё же поднял на него глаза и кивнул. Другой реакции отец не дождался.

Как ни был расстроен Джон, он понял: мальчику нужно время. У Винчестера всегда хватало терпения и выносливости для охоты, но редко — для детей. Необходимо прислушиваться к подрастающим сыновьям, доносить до них свою правоту не криком, а убеждением. Он должен научиться выдержке и внимательности.

Джон ещё раз сжал плечо сына и встал.

И был вознаграждён двумя короткими словами, которые Дин прохрипел еле слышно:

— Спасибо, папа.

_________________________________________________________________