Студеная сказочка (джен)

Это кто там, на ночь глядя? Заходи-заходи, обогрейся у камелька. Да уж слышу, завывает вьюга. Намедни как засвистали ветры, так и не угомонятся по сию пору. Ты проходи, не бойся. Не съем же я тебя — припасов у меня целая кладовая, да и повкуснее всяких путников тощих. Шучу, конечно, а то ты вон какой колючий весь. Ничего, сейчас отогреешься, дух переведёшь — подобреешь. А я тебе пока чайку заварю. Хороший чаек, на травках лесных, болотных. Сама собирала, а я в мураве получше многих ведаю. Здесь у меня места — чудо какие: через тропку, по какой тебя принесло, болото подснежное начинается. Поверху-то оно льдом покрыто, а я секрет знаю. Ладно уж, так и быть, тебе скажу. Вижу, что тебе всё одно — задаром эти травки не нужны. Не полезешь по топям болотным ты их выискивать. Так вот, где наледь у берега черными трещинами идет, там, значится, пепельная залежь. В таком месте травка славная растёт, самое то на чай. Ну, уж конечно, не на одной траве сухой. Тебе сейчас особого сбора заварю. Положу-ка я тебе цветов морозных, да дымки предрассветной. Две щепотки зыбких надежд, песни девичьей на кончике ножа… Вот тебе и готово.

Кыш! Куда руки тянешь? Дай чайку завариться, завязаться, а уж потом только в рот тащи. Я покамест и на стол соберу. А ты чего так косишься? Боязно тебе, что ли? Ах, так ты на Боброску моего! А что — зверь как зверь, пёсье отродье… Ты его не пужайся, раз тебя сразу не загрыз, так уж не кинется. Лежит себе спокойно, резцы о поленце точит — они у него как раз нынче в рост пошли. Что говоришь?.. С хвостами-то что? Оба крючком, как у всей их пёсьей породы. А! Так ты про то, куда третий делся. Не скумекала я сразу, ты уж прости дуру грешную. А третий хвост ему прошлый год грызень лесной оторвал. Ух, что было! Ежели бы не Боброс, не болтала б я сейчас тут с тобой, с грызнем шутки плохи, да…

Угощайся, пирог с куржевиной-ягодой только сегодня поутру спекла. А пока жуёшь, могу рассказать тебе о чём-нибудь, коли интерес имеется. Я-то? Кличут Линою меня, а болтают всякое. Кто говорит, ведьма я. Снежная. В нашу пору какой ещё ведьме быть, окромя как снежной, нешто солнечной? И волоса у меня цветом, что метель вьюжная. Только раньше кудри у меня были огневые, а вот седина всю рыжину съела. А лицо молодое тут причём? Не знаешь сам, что седина не только со старостью вместе ходит? Иногда со страхом об руку идёт. Говорят… Говорят ещё, будто я Морозу дочь. Слова мне поперёк не скажи, а то батюшка мой до костей самых проймёт. Ещё слыхала, что я сама Зима и есть. Дескать, был у меня любимый-суженый, да обманул — к девке зеленокосой сбежал. Вот и лютую я, на весь род людской озлобилась. И не уймусь, пока новую любовь не повстречаю. Гляжу я на тебя, хлопец ты видный, удалой, будешь мне, пожалуй, женихом. Вот и уйму свои холода…

Охушки! Ты покашляй, покашляй, сердешный, али водички хлебни. Кто ж знал, что ты от такой шутки поперхнуться со страху вздумаешь! Болтовня все это, россказни пустые. Не ведьма я, не морозова дочь и уж не Зимушка точно. Всего-навсего Туманную Границу стерегу. Сижу в своей избушке, горя не знаю, путников туда-сюда пускаю. Про то, что за Граница такая, знать-ведать тебе не след. Не твоя это доля — сразу вижу. Скажи лучше, что за судьба тебя по тропе этой гиблой ко мне привела? Может, совет какой дельный тебе дам. Давай-ка, чаю тебе подолью…

Вот оно что, значит. А что ж тебя одного со всего села отправили, раз решили зиму прекратить? Старец ваш горазд на сказ, конечно: дерево на севере, чёрное, корявое, вышиной до самых туч… Как там, бишь? А, цветики на нём белые, а старый мороз ветер подымает, и те цветики снегом на землю и летят… Так и что выходит, тебе то дерево срубить надобно? Плохо дело твоё, что сказать. Ложись ты лучше на печь, поспи до утра. А пока не уснул, я тебе расскажу всё, как было, как есть, завтра поутру и в обратный путь пустишься. Обожди только, я Тень свою с печи сгоню, а то разомлела она совсем, пригрелась. Кулёма! Кулёмка, поди ко мне! Домовой мой, кто ж? Он тебе мигом на печи постелет. Спать будешь, как у мамки за пазухой. Не видел раньше? Насмешил! Так ты и чаю моего раньше не пивал. Теперь ещё много чего видеть будешь, привыкнешь еще. Ты пока глазами не хлопай, а слушай лучше, про что я тебе сказ поведу. Старец тебе правду сказал, да не всю. Может, и не ведома она ему, мне-то пошто знать…

Только было так. Раньше жили люди в мире, словно в сказке чудесной. Трава-мурава зелёная нежила им босы ноги, солнце доброе грело ласково, а вокруг царила благодать да теплынь. Но от вольготного житья стали люди черстветь, обозляться друг на дружку. Зародилась в них злоба с завистью, а чем дальше, тем страшней разрасталась, да и выросла в ненависть жгучую. И от ненависти той упали с неба на землю огненные семена. Пылающими столбами прорезали они небесную твердь, грянули оземь с грохотом громовым, и в тот же миг выросли до туч деревья — да не одно. Страшные, чёрные, с пламенною листвою, корявыми исполинами громоздились они тут и там по земле. Тень от тех деревьев до того полна была ненависти, что всё под их сенью погибало. Много людей тогда перемёрло. И зверья, и травы — все живое ненависть лютая пожгла, а что не пожгла, то в порожденья свои тёмные обратила. Кронами своими чёрными заслонили деревья солнце ясное, ветвями ветров нагнали. Листья огневые обернулись цветами белыми и осыпались наземь глубокими снегами. Как прежде ненависть огнём жгла, так теперь мороз ледяной сталью сковал. Много дней с той поры минуло…

Не уснул ты там? Так-то оно все так. Да только как ненависть в холод перекинулась, так и пропали те дерева чёрные. Долго теперь ещё зиме нашей длиться. За каждый год злобы людской семь лет ледяной муки положено будет, а ненависть топором так просто не вырубить. Потому воротишься ты на деревню к себе, старцу вашему и всему люду честному передашь мой сказ. А теперича спи, покуда узор морозный на оконце мысли твои молодецкие не заплёл. Да, и не забудь сказать — есть у нашей зимы имя. Злоба человечья у нее в сердцевине, в самом ядре ее, вот и имя ей — Ядерная Зима. Спи уже, да запомни это накрепко!