Лили, или Сказка о волке (джен)

Он звал её Лили. Быть может, это имя подходило ей, когда она была ласковым комочком белой шерсти, но она давно уже вымахала в крепкого, сильного зверя и головой легко могла достать до его кожаного ремня. Услышь кто-нибудь, как он кличет её по имени — наверняка посмеялся бы, но подслушивать и смеяться было некому, кроме Ветра да его беззаботной спутницы Вьюги.

Ветер часто забредал сюда, в деревню. Когда-то, рассказывала ещё его матушка, в деревне жило много народу, но давно уже почти все разъехались, кроме пары-тройки пьяниц да этого чудака в бревенчатом домике на отшибе. Чудак валил лес, возил его в посёлок на продажу, а на вырученные деньги кормился сам и кормил Лили.

Лили любила куски сырого, остро пахнущего мяса, любила тёплое молоко в блюдечке у камина, тихий треск поленьев и руку человека, гладящую её мягкую шерсть. Никого другого она не подпустила бы к себе, но она знала его запах — запах мороза и еловой смолы. Она знала тёмные рубцы на его мозолистой ладони, знала яркую, как искрящийся снег, улыбку в серых глазах. И смутно, сквозь дымку памяти, помнилось ей, как он нёс её под плотной курткой — голодного скулящего волчонка с перебитой лапой.

Лапа давно зажила, дымка памяти затянулась. Она добра, если её не бередить — но человек, должно быть, этого не знал: иногда он возвращался в домик с едким, чужим запахом, и его шатало, хотя он не был болен. Он брал в руки кусочек картона, на котором застыли два лица, и подолгу рассматривал его, пока Лили не подходила и не начинала тереться об его ногу. Тогда он опускался на корточки и прижимал её к себе крепко.

Так шли дни. Еды было вдоволь, и тепло не исчезало из-под крыши, сколько Ветер с Вьюгой ни вертелись за дверью. Человек уходил на рассвете и всякий раз вечером возвращался — по росе ли, по грязи, по хрусткому снегу. Но однажды уйти решилась Лили.

Может, смутил её Ветер, нашептав о вольных лесных родичах? Может, ласковая Вьюга напела о бескрайних полях, лежащих за изгородью? Лили вышла во двор, как делала не раз, но несказанная сила манила её к калитке. До самой ночи не отводила она глаз от горизонта — и почуяла: пора.

Жаль ей было оставлять человека совсем одного. И, подойдя к нему в последний раз, она ткнулась носом ему в живот.

«Ты всегда был хорош со мной, — сказала Лили, — но недаром говорят, воля слаще молока. Отпусти меня, и я буду вспоминать тебя добром. Мне не хочется расставаться с тобой, но я истоскуюсь здесь. Так не сердись на меня и помни, что ты дорог мне».

Лили казалось, что он поймёт её — но может ли человек уразуметь речь волка? Он понимал её не больше, чем она сама понимала его, не больше, чем любой из нас, живущих на этой Земле, способен понять другого.

Он погасил лампу и лёг спать, как всегда, безмятежно. Дождавшись, пока от кровати, на которой она столько раз спала у него в ногах, послышится сонное дыхание, Лили подошла к двери, приподнялась на задних лапах, отодвинула засов — и выскочила в метельную морозную ночь. Пара прыжков — она уже у забора. И вот последний прыжок, выше всех. Беги, Лили, беги, смеялся Ветер, и она смеялась вместе с ним. Она была свободна.

Как хорошо бежать, когда ничто тебя не держит, когда не нужно оглядываться назад! Лапы сами несли Лили всё дальше и дальше. Впереди чернела опушка леса, и Лили ещё даже не успела утомиться, когда ей поклонились первые еловые ветви.

Она пробиралась всё дальше, в чащу, и наконец решила отдохнуть. Лёжку она устроила себе на берегу обледенелого ручья. Согреться в снегу было не так-то легко, но Лили знала, что привыкнет.

Куда тяжелее оказалось добывать себе пропитание. Зайцы и косули, как ни странно, были сухими, жилистыми, совсем не такими, как то мясо, что она ела прежде. Хуже того, они были проворнее её, и их совсем не тревожило, что Лили хочет есть, что у неё живот подвело от голода, а лапы совсем ослабели.

Никто не станет умирать ради того, чтобы тебе было чем насытить брюхо — Лили поняла это. Она загоняла зайцев и косуль по следу, она вгрызалась им в холку — не оттого, что ей хотелось убить их, а оттого, что ей хотелось жить.

Ей казалось, что каждый день превратился в бесконечную погоню, что земля и небо пляшут у неё перед глазами. Она не замечала, как становилась сильнее, и не сразу поняла, что сородичи-волки, прежде поглядывавшие на неё с пренебрежением, уже не рискуют поворачиваться к ней спиной.

Даже Бурый Волк, водивший за собой стаю, Бурый Волк, убивавший взрослого оленя с одного удара, косился на неё с любопытством в янтарно-жёлтых глазах. Как-то раз, когда они, плотно наевшись, сидели на снегу и смотрели на тусклые огоньки в небе, Бурый Волк сказал: «Когда придёт весна, мы побежим вместе. Ты будешь жить в моей норе и родишь мне волчат».

«Что такого в весне?» — спросила Лили. И Бурый Волк хотел рассказать ей о тёплом дожде, о зелёной траве, об откормившихся оленях и зайцах, о том огне, что захлёстывает тело и разливается в крови пьяной мукой. Но Бурый Волк не умел рассказывать, а Лили было скучно слушать. Она никогда ещё не ждала весны и не знала любви.

Как-то раз в лес залетела сплетница-Вьюга и шепнула Лили, что человек не поверил своим глазам, проснувшись утром и поняв, что его волчицы нет. Поначалу он испугался, снял со стены ружьё, выскочил во двор, но, когда понял, что она ушла сама, его гневу и досаде не было предела.

«Он целый день носился, носился, — смеялась Вьюга, — пытался тебя искать. Благодари меня, я стёрла твои следы. До него дошло наконец, что ничего не выйдет — и он вернулся в дом, только дверь хлопнула».

Лили грустно покачала головой: «Я думала, он смирится с тем, что я хочу идти своей дорогой». И Вьюга вздохнула: «Не суди его строго, он человек. Человеку трудно отпускать».

Вьюга полетела дальше и уж не возвращалась. Снег из твёрдой, надежной опоры с каждым днём превращался в рыхлую, мягкую россыпь, не выдерживающую веса волков. И в тот день, когда по прогалинам побежали первые ручейки, с опушки пришёл грохот.

Он шагал по лесу, невидимый, и сбивал на снег всякого, на кого падал его взгляд. Прятаться было негде. Бурый Волк вёл свою стаю валежником, оврагами, надеясь уйти подальше, туда, куда грохот не доберётся. Бурый Волк выскочил прямо перед шуршащей, шипящей змеёй, извивающейся на снегу — и замер. Замерли и его сородичи, боясь подойти ближе. А гром всё приближался.

Лили, дрожа всем телом, сделала один шажок вперёд, другой, поползла по снегу на брюхе. Бурый Волк хрипло звал её назад, но Лили потянула носом, обнюхивая шуршащую змею. Она пахла чем-то странным, но очень знакомым. Человек не раз держал её в руках и показывал Лили — только тогда эта штука была короче, шире и называлась «бумага».

Гром надвигался — вот-вот упадёт сверху. Поколебавшись, Лили дёрнулась вперёд. Она не побоялась бросить своего человека, уйти от руки, которая была так ласкова с ней — так неужели побоится шуршащей твари?

Лили перелетела, опустилась в сугроб — и помчалась, надеясь, что хоть кто-то из стаи решится последовать за ней. Она бежала, и бежала, и бежала, пока наконец не свалилась без сил.

…Ещё прежде, чем она успела открыть глаза, ей в нос ударил кислый запах железа. Что-то тугое сдавливало шею, мешало оглянуться.

Лили не попалась на пути невидимому грому, но она оказалась взаперти. Ни влево, ни вправо, ни назад, ни вперёд ей не удавалось сделать больше двух шагов. Даже поднять голову можно было лишь через нестерпимую боль. И небо, такое огромное, такое единое, теперь распадалось перед глазами на крохотные квадратики с чёрными гранями.

Еду перед ней ставили раз в день — в корыте стыла безвкусная похлёбка. Лили не хотела есть и глотала через силу. Она видела, как день за днём слабел её пегий сосед, отказывавшийся даже окунуть в корыто морду. Тяжёлая узловатая палка то и дело опускалась ему на спину, но он лишь тихо вздыхал.

Лили от палки тоже доставалось. Нельзя было даже догадаться, за что тебя ударят. Днём, когда приходили люди, шумели, галдели, когда чёрные линии расчерчивали их довольные лица, палка чаще всего смирно лежала на полу. Но когда голоса смолкали и сквозь щели под крышу вползала темнота, оставалось только жаться к стене и скулить под ударами. Или молчать.

Лили не вела счёт времени, она и не умела. Давно ли ей казалось, что она знает цену свободе и несвободе — но разве мы всю жизнь знаем о себе одно и то же?

Лили ждала. Лили научилась ждать.

И однажды дверцу забыли закрыть. Забыл тот самый, кто любил поднимать с пола узловатую палку и охаживать ею съёжившиеся спины. Лили прыгнула на его собственную спину, и обернуться он уже не сумел.

Потом она вышла наружу. Ветер был сладким, тёплым, и можно было идти вперёд, и снова охотиться, искать своих и находить. Лили знала: память милосердна, ласковая дымка затянет всё, что ты оставляешь позади.

Лес ждал её.

Сколько ещё лежало впереди неоткрытых троп!.. Лили бродила по ним в одиночку и со стаей, встречала друзей и врагов, верных спутников и случайных знакомцев. Дни становились холоднее, после заката лужи стягивала корочка льда, и непривычная тоска ложилась Лили на сердце. Лили отгоняла её горячкой погони, споров за охотничьи места, дележа добычи. Но тоска возвращалась — как тень, которая способна скрыться, но всегда возникает вновь.

Наконец, ранним утром, когда под иссиня-чёрным небом уже едва приметно алела солнечным полоска, Лили неслышными шагами прокралась по опушке и вышла из леса. Она чуяла, где деревня, она нашла бы туда дорогу, даже упади с неба непроглядная метель. Лили была волком, а волк ничего не забывает — даже если кажется ему, что память милосердна.

Она легко перемахивала через сугробы, она бежала всё быстрее и быстрее. И выскочила к деревне.

Покатая крыша бревенчатого домика виднелась из-за деревьев, на неё нанесло снега. Лили знала, что легко перепрыгнет забор, но ей не пришлось этого делать: дверца калитки покачивалась с тихим скрипом, словно хозяин по рассеянности забыл её закрыть.

Двор тонул в сугробах, они почти достали до крыльца. На сердце у Лили заскребло: никогда прежде человек не позволял Ветру и Вьюге хозяйничать у себя на дворе. Он разгребал снег лопатой, он расчищал ступеньки — и в эту пору за стёклами его окон уже горел тёплый золотистый свет.

Окна смотрели на Лили пустыми чёрными глазницами.

Может, человек болен — и некому помочь?

Лили обежала вокруг дома, пытаясь разглядеть хоть крохотную искорку света. Она вставала на задние лапы, тыкаясь носом в стёкла, она пыталась толкать дверь, она звала его. Но никто не отвечал на её голос. Некому было ответить.

Измученная, она присела на снег, тяжело дыша. Её человека не было в этом пустом, остывшем доме. И это значило лишь одно: Лили пойдёт его искать.

Было время, когда она легко уставала от быстрого бега, боялась холода, ей трудно было найти себе пищу. Но теперь её лапы сильны, клыки остры, и она обойдёт всю землю, только бы найти своего человека. Потому что без него вода горька, а мясо кисло. Потому что нет на свете большей радости, чем согреть его, если ему холодно, обрадовать его, если ему грустно — и идти рядом с ним навстречу солнцу и тучам, зною и дождю.

«А если ты никогда не найдёшь его? — спросил Ветер. — Если его давно уже нет на свете?»

«Я буду искать, пока видят мои глаза, пока бьётся моё сердце», — ответила Лили.

«А если он не хочет больше видеть тебя? — спросил Ветер. — Если на его дороге тебе не будет места?»

«Тогда он уйдёт, — ответила Лили. — Но он будет знать, что я люблю его. Пусть он не судит меня строго: я волк, а волку трудно отпускать».

Ветер рассмеялся, его порыв обдал Лили нос и рот. Она вдохнула глубже, принюхиваясь — и задрожала всем телом. Тихо-тихо ступая по снегу, она пошла к дороге.

Рослая, худощавая фигура вышла из-за поворота, когда Лили выбралась из-под еловых ветвей, отряхиваясь от снега. Лили увидела человека. Человек увидел Лили.

На несколько ударов сердца он настороженно застыл: волк? Откуда? Но когда Лили бросилась к нему, он понял. Он присел на колено, протянул руки вперёд. И позволил ей свалить себя в снег.

Руки человека обнимали спину Лили, а она вылизывала ему подбородок, щёки, нос. Они барахтались в сугробе, человек смеялся, Лили радостно повизгивала, слыша этот смех.

Ветер смотрел на них с высоты и не заметил, как Вьюга подкралась, встала у него за спиной.

«Я видела, как живёт человек в городе, — тихо сказала она. — У него большой дом и много друзей. Решился бы он начать всё с начала, если бы Лили не оставила его?»

«Какой смысл рассуждать, что было бы, если бы Ветер подул в другую сторону? — отозвался Ветер. — Теперь они войдут в новый дом вместе».

«А не знаешь ли ты, зачем человек сегодня пришёл сюда?»

«Он говорил, что хочет забрать из старого дома вещи».

Вьюга недоверчиво рассмеялась, роняя снежинки с губ:

«Старые вещи — в новый дом? Неужели он и впрямь мог вернуться за ними?»

Но Ветер с улыбкой покачал головой, глядя на Лили и человека.

«Не всё ли равно, зачем ты возвращаешься, если тебе хочется вернуться?»