Платье с красными брызгами пионов по подолу (джен)

Они все кричат. Я затыкаю уши ладонями, закрываю глаза. Слишком громко, слишком. Зачем они кричат?

Не могу сосредоточиться на лестнице. Смотрю вниз, а мои пальцы подрагивают, словно перебирают крышки на бусах, потерянных у Малфоев. Вот синяя с продавленным краем, блестящая, розовая... Расплывчатый мир обретает четкость, и я уже могу рассмотреть потертые ступеньки.

Когда я здесь, мне всегда представляются огромные морские раковины вместо ступенек. Коттедж называется «Ракушка», значит, все здесь должно быть таким. Не только воздух и яркий привкус соли на губах. Мне он нравится — оближешься, а на языке горчит море.

Наши сидят за столом на берегу, чинно пьют чай, их волосы развеваются от ветра. Моя юбка тоже развевается, и когда я сажусь на верхнюю ступеньку, зажимаю ее ногами. Так необычно все выглядят отсюда. Стол стоит на самой кромке прибоя, но никто не обращает на это внимания. Вокруг серые волны с барашками пены, холодная вода, а они сидят прямо в море и смеются, распивая чай с испеченными Флер булочками.

Булочки получились горькими. Флер говорит, что это корица, а она на самом деле горькая. Просто надо сначала зажать нос, а потом лизнуть молотую корицу. Без запаха она очень неприятная. Люди ведь слышат, видят и чувствуют одновременно, поэтому жизнь у них чудесная. Вокруг штормит море, а они прихлебывают горячий настой из скрученных листьев и смеются. Чуть дальше по берегу домовик лежит... у меня палочки нет... Беллатрисса — страшная... а они чай пьют.

Море громко шумит. Кажется, меня зовут, но плохо слышно. Я хлопаю себя по ушам, и звуки выстраиваются стройными рядами. Там — море, здесь — Гермиона приглашает меня за стол. Нет, — машу головой. Поднимаю руки, скрещиваю их, хочу показать, что мне и здесь хорошо. У меня, может, ступеньки на полпути к раковинам, и море у вас штормит слишком, а вы не замечаете...

Я всегда знаю, что для меня самое важное. Что надо сделать в первую очередь, о чем подумать, о чем сказать. Пространство снова плывет, и я трогаю сережки. Они всегда возвращают меня в реальность. Круглые и гладкие, с вытянутыми острыми вершинками. Я часто касаюсь их кончиками пальцев, сжимаю, чтобы уколоться. Так я сразу понимаю, где мои руки. Это счастье — знать, где что есть. Каждое новое открытие такое приятное. Я улыбаюсь и машу им своей рукой. Своей.

Большая волна поднимается над ними, и я вскакиваю, чтобы закричать. Но с высоты моего роста вижу, что стол стоит не в воде, а на пригорке, и даже высокие волны, разбиваясь о берег, не доходят до них. Здесь, в «Ракушке», холодные и горькие капли войны разбрызгиваем только мы сами. Тихий залив, удаленный от морских путей, мы готовим корабль для сложного рейда. Так говорит Билл, только другими словами, неприятными. «Враги», «Захват», «Операция». Мне больше нравится представлять трехмачтовый корабль, где меняют паруса, рисуют новые карты, тренируют команду.

Я встаю, и ветер треплет подол моего платья. Зеленого. С красными брызгами пионов по подолу. Мне необходимы яркие краски, я раскрашиваю ими свою жизнь. Гарри, например, у меня салатовый. Люблю этот цвет, он жизнерадостный. Гермиона — сиреневая; красивая, как руна Йера. Рон — коричневый, потому что рядом с салатовым и сиреневым. А я в платье с красными брызгами пионов по подолу, которое треплет ветер. И я иду в дом, чтобы никто не увидел моего черного белья.