С чистого листа (джен)

Чистый лист бумаги резал глаза. Искушал богатством возможностей.

— Тебе ведь еще ни разу не случалось отправлять человека на смерть?

Император Грегор взглянул на того, кому задал этот вопрос, и картина предстала отнюдь не впечатляющая. Карие с зеленоватым отливом глаза прищурены, губы раздраженно сжаты, брови насуплены, вот и весь грозный вид. И, разумеется, никакого ответа Грегору ждать не стоит. Отражения не разговаривают с оригиналом, за исключением случаев явно выраженной шизофрении, которые, тьфу-тьфу-тьфу, не наш случай. Но что поделать, если беседа с собственным отражением в черной зеркальной поверхности комма — единственная, на которую он готов сейчас решиться?

Леди Корделия сто раз объясняла ему, что разговоры с самим собой — это не признак душевного нездоровья, как считают невежды, а нормальное поведение человека, лицом к лицу представшего со сложной проблемой. Продуктивная вербализация, вот, как это называется у искушенных в психологии бетанцев. Грегор всегда был умненький мальчик и на память не жаловался.

— Не приходилось, само собой. Тебе просто повезло. Не явись Майлз столь своевременно, точно чертик из бутылки, ты бы поставил большую императорскую печать уже под его смертным приговором. Лажать, так по-крупному, казнить, так брата? Но Майлз объявился, все разрулил, показал тебе истинного заговорщика и сдал его с потрохами в руки твоего правосудия…

Грегор вздохнул. С самим собой не поспоришь, тем более, что все истинная правда: да, явился, выявил и сдал.

Граф Фордрозда — воистину образцово-показательный злоумышленник. Грегор поднял руку и начал задумчиво загибать пальцы. Нагло лгал и манипулировал Грегором лично, раз, нарушил свою клятву графа и вассала секундус, два, злобно интриговал против его истинной опоры — Эйрела Форкосигана, три, пытался подстроить смерть обоих грегоровских кузенов и друзей детства, четыре, вступил в сговор с убийцами и расхитителями в рядах Генштаба, пять. Одной руки для перечисления может не хватить. И вдобавок ко всему, как вишенка на торт, деяние предельной глупости — тайно пронес оружие в зал Совета и обнажил его в присутствии императора. Хоть в учебники по политической интриге вставляй его, красавца. Ни единого основания пожалеть этого типа и проявить к нему императорское милосердие, разумеется, у Грегора не было.

Или?..

Нет, не было! Бесспорный случай преступления, идеальное сочетание личной обиды судьи, его же чистой совести и гласа закона. Подарок от Форкосиганов. Практически тренировочный образец для того, кто только учится выражать свою волю и железный характер. Эйрел Форкосиган, вон, смертные приговоры в свое время пачками подписывал, тебе стыдно оказаться слабее, особенно когда ты обещал встретиться с ним с глазу на глаз через… Грегор поднял руку и посмотрел на хроно. Через двадцать минут.

«Вот мы и подошли к тому, что тебя больше всего волнует, паренек?» — произнес голос Корделии Форкосиган у него в голове.

Тоже мне, открытие Южного континента! Эти встречи — точнее, личные аудиенции премьер-министра у императора, но Грегора сейчас воротило от всякого пафоса, — происходили столь же регулярно, как и прежде, и оба их участника старательно делали вид, что все нормально, отчего неловкость повышалась еще на пару градусов. Один даже про себя не пытался просить прощения, другой даже в мыслях не допускал упрека «Ну, и как ты мог?». Все вместе делало ожидание этих необходимых и сугубо деловых встреч таким невыносимым для Грегора, словно речь шла о визитах к врачу, да еще не ко всякому, а тому, который лечит стыдную болезнь.

Так с ума сойти можно, если честно. Каждый свой поступок и намерение прикладывать к мерке «А как это оценит Эйрел Форкосиган?», «Не будет ли он разочарован мною снова?» и даже «Не сочтет ли он мою предсказуемость за бездарность?». Третий вопрос обычно добивал его окончательно, тут никаких разговоров с зеркалом не надо, чтобы упасть в ласковые объятия шизофрении…

С Фордроздой-советником ему было легче. Да, легче. Как в игре на «детском» уровне. С Форкосиганом его было не сравнить, не того масштаба фигура. Он не подавлял Грегора огромностью собственной личности, не представлял собой эталон, не был кем-то настолько важным или значимым, чтобы за его похвалу хотелось отдать все. Был просто мерзавцем среднего калибра.

— А вот так все ему и расскажу! — пообещал самому себе Грегор сердито. — Эйрел должен знать, что он для меня значит. Леди Корделия всегда говорила, мол, откровенность — единственный способ вести себя с близкими людьми. А если он за все настолько на меня обижен, что больше не считает близким, пусть сам скажет. Я пойму.

Он отодвинул от себя чистый лист пластбумаги подальше, прижал папкой сверху, чтобы точно никакого искушения не было. Он поговорит с лордом… теперь уже с графом Эйрелом Форкосиганом, как непривычно это выговаривать. За горячкой последних дней случившаяся полгода назад смерть старого графа Петра словно смазалась. Должная, ожидаемая, почетная смерть в глубокой старости. Майлз говорил, его дед ворчал, что станет первым из Форкосиганов за черт знает сколько поколений, умершим в своей постели. Это даже хорошо, что старик не дожил до недавнего Совета Графов. А то бы его инфаркт тоже лег на и без того больную совесть Грегора.

«И крепость в Форкосиган-Сюрло тоже ты развалил, да?» — подсказал ему молчаливый зеркальный двойник. И от него Грегор позорно сбежал к окну.

Он еще стоял, смотря в никуда сквозь залитое дождем стекло, когда за его спиной негромко, но отчетливо скрипнула дверь. Не требовалось слышать низкий хрипловатый баритон, вежливо окликнувший: «Сир?» — чтобы точно знать, кто это. Несомненно, граф Эйрел явился на аудиенцию минута в минуту. Пунктуальность, которая была с его стороны то ли проявлением уважения, то ли очередным уроком, Грегор сам не знал. До чего же скверно сомневаться во всем, даже в таких мелочах.

— Премьер-министр, — склонил голову он. Не надо ни титулований, ни церемоний. Им сейчас просто надо поговорить.

Форкосиган разложил бумаги, принялся докладывать. Четкими, емкими, рублеными фразами. Грегор ждал, напрягшись и незаметно стиснув пальцы. Вот сейчас, сейчас…

— И министерство юстиции ждет вашего решения о наказании по делу о государственной измене, сир. — Снова это «сир», употребляемое редко, с аптекарской точностью, как отмеряют сильнодействующее лекарство.— Дело Фордрозды и Хессмана.

— Я… помню.

— И что же? — поинтересовался Форкосиган спокойно.

— Я должен это обсудить, прежде чем принять решение. Обсудить с вами.

Его премьер-министр, бывший регент Империи, человек-легенда терпеливо ждал. Если он мысленно и припечатал Грегора ярлыком «малодушный трус», то никак не дал этого понять.

— Начну с главного. Я знаю, что Фордрозда заслуживает традиционной форской казни. Буква закона, его дух и моя личная обида говорят это в один голос. Он пытался лгать и манипулировать мною, он покушался на жизнь моих родных. — Грегор сглотнул и договорил: — Голову снимали и за меньшее.

— Допустим.

— Все сходится слишком гладко, чтобы испытывать сомнения, — Грегор постарался сдержать иронию. Тема была явно неприятной для обоих.

— Проще выносить приговор, когда преступник неоспоримо виновен по морали и по закону, — согласился Форкосиган

— А ты сам подписывал приговоры о казни форов голодной смертью в клетке? — Грегор произнес это тихо. — За все шестнадцать лет регентства, хоть раз. После войны, для пяти графов, поддержавших Фордариана? И не только. Для изменников, предателей родины, дезертиров?! — он вдруг понял, что почти кричит.

— Бывало, — ответил Эйрел коротко. Он никак не прокомментировал переход на «ты». — Несколько раз. Ты сейчас хочешь полного отчета по всем случаям или просто подтверждения, что — да, это было?

— Но если и было, то не в последние лет десять?

— Ты правильно помнишь.

— Значит, это я верну этот обычай в нашу жизнь. От одной этой мысли мне уже не по себе. А когда понимаю, что испытаю от казни Фордрозды удовлетворение и сочту ее справедливой, меня просто тошнит.

— Хм. — Эйрел покачал головой. — Публичная казнь несет много пропагандистских функций, но уж точно не рассчитана на то, чтобы вызвать тошноту у судьи. Но позволь мне заметить… Ты говоришь про Фордрозду, но ни словом не упомянул его сообщника.

— Хессман — не фор, — удивился Грегор. — Его судьбу решит военный трибунал.

— То есть выстрел нейробластера в затылок, которым увенчаются в военной тюрьме похождения адмирала Хессмана, тебя не слишком волнует. Главное — не на твоих глазах?

— Зачем ты так?.. — слабо возмутился Грегор.

— Зачем — что? Рассказываю тебе подробности? Затем, что знать их тебе не слишком приятно, но все же необходимо. Ведь приговор ему тоже будет подписан твоим именем, верховный главнокомандующий.

— Сказать честно? Меня в равной степени не волнует судьба обоих, — огрызнулся Грегор. — Люди, которые пытались предать меня, уничтожить тебя и убить Майлза с Айвеном, заслужили любой законной казни. Не знаю, мог бы я на нее смотреть с бесстрастным лицом, но уж точно никого не пожалел бы.

— Ты и не обязан смотреть; вполне можешь приказать привести приговор в исполнение негласно. Обвиняемый покончил с собою в камере или умер от сердечного приступа, бывает. Это создаст меньше оснований для скандала и будет даже милосердно. Вот как ты можешь поступить с Фордроздой. Ты об этом хотел узнать у меня, прежде чем ставить свою подпись?

Серые холодные глаза смотрели на Грегора, как два ружейных дула…

Нет, не так. Серые глаза человека, который всю жизнь был ему учителем, опорой, приемным отцом, смотрели спокойно и выжидающе. Не обвиняя и не утешая. «Ты — император, — говорили они. — Тебе решать. Я не стану оспаривать этого решения».

Грегор собрался с духом.

— Я вообще-то хотел извиниться, Эйрел, — сказал он тихо. — За собственную дурость. И признаться, насколько я был перепуган тем, что чуть было не натворил. Рассказать, как я потерял решимость. Как теперь одна мысль о клетке для казней, в которую я чуть было не загнал собственного брата, пугает меня до мокрых штанов, если мне будет позволено выразиться так грубо. Если ты знаешь способ разобрать эту проклятую клетку на кусочки и выкинуть на свалку истории, скажи. А то начнем мы с Фордрозды, а рано или поздно в ней окажется кто-то, кого я знаю, кто мне приятель, родич, слуга… И тогда я, как император, должен буду поступить согласно закону. Вот.

Он помолчал и решительно прибавил:

— А Фордрозда пусть хоть в аду горит, мне до него нет дела. Хотя я предпочел бы обойтись без мучительства.

Эйрел Форкосиган встал. «А ведь он ниже меня ростом», — в который раз привычно подивился Грегор. Окажись сейчас на его месте коротышка Майлз, тот бы без стеснения обнял отца, уткнулся лицом в рукав мундира: традиционная и понятная мизансцена. Грегор только застыл от неловкости. Императору не пристало вести себя как ребенку и просить об утешении.

А еще ему не пристало признаваться в трусости или принимать решения из тщательно умалчиваемых страхов. «Я снова разочаровал тебя, Эйрел?»

— Решение о казни, даже справедливой и законной — самая неприятная из обязанностей правителя. Прости, говорю это по собственному поганому опыту, — пояснил Эйрел Форкосиган буднично. — Однако решимости разломать эту клетку даже мне не хватило. Я помогу это сделать тебе, если ты того пожелаешь. Но — потом. Сейчас подпишите, сир, а я обещаю позаботиться о том, чтобы все произошло наименее грязно и постыдно.

Не утешение. Протянутая вовремя твердая рука, обещание равного. И никаких счетов между ними.

— Спасибо, милорд премьер-министр, — сглотнув, выговорил Грегор.