You'll be back (джен)

Ты все же вернулся, мой мальчик. Ты так изменился за эти годы. Вырос, возмужал. Я с трудом узнала тебя — еще бы, через столько лет. Хотя я всегда помнила о тебе и почти каждый день заходила в храм, чтобы помолиться о твоей душе. Но все же я не ждала встретить тебя. Не здесь. Не сейчас. Но все имеет свойство повторяться. И вот круг замкнулся, и мы вновь вернулись к исходной точке.

* * *

Мой мальчик. Я привыкла называть тебя так, хотя ты никогда не был мне сыном — ни родным, ни приемным. Кто я тебе? — двоюродная тетка, дальняя родственница, седьмая вода на киселе, как говорится. Но Бог не дал мне своих детей, и я считала тебя своим сыном. Моим дорогим мальчиком, по капризу судьбы попавшим в чужую семью.

Со стороны порой казалось, что мои мысли недалеки от истины. В вашей семье не было теплых отношений, поддержки и взаимовыручки, того ощущения единства, без которого нет семьи. Лишь холодные отчужденные слова и взгляды, жесткие требования и скрытая враждебность. То, чего я никогда не могла понять, но с чем была вынуждена смириться. Ибо они — твоя семья, те, кто избран Богом, чтобы быть твоими близкими людьми. «Близкими»? Порой мне казалось, им незнакомо это слово и они вовсе не страдают от этого. Как я хотела для тебя иной судьбы, но что могла сделать?..

И ты тоже привык. Не сразу. В детстве тебе все же не хватало заботы и любви, и ты часто прибегал ко мне, особенно после очередной ссоры или наказания (не всегда заслуженного) от «близких людей». Конечно, я тоже не склонна к нежностям и сюсюканию, но для тебя находила нужные слова и жесты. Слово поддержки и одобрения, дружеское похлопывание по плечу… Совсем немногое, но такое важное. То, что ты не находил в своей семье и искал у меня. Твои глаза восторженно загорались, когда ты видел меня, и приходилось проявлять максимум терпения и выдержки, уговаривая тебя вернуться к родным. Ты безошибочно чувствовал их холод, но верил мне. И возвращался. В свой дом. В свою семью. Место, избранное для тебя судьбой, но так и не ставшее для тебя родным.

Но постепенно ты привык. Как больно и стыдно сознавать, что и моя доля вины в этом тоже есть. В том, что ты привык к такому обращению. В том, что ты замкнулся в себе, иногда срывая злость и досаду то на младшем брате, то на подвернувшихся под горячую руку птицах и животных. Я уже не могла убедить тебя. Привычка — страшная сила. И ты не слышал меня.

А потом нам пришлось уехать. В другой город, в другую провинцию. Мне как послушной жене пришлось подчиниться решению мужа, но сердце мое осталось здесь. С тобой, мой мальчик. Я обещала тебе приезжать иногда, а однажды и вернуться совсем, но это тебя не утешило. Похоже, ты меня так и не простил. При наших нечастых дальнейших встречах ты говорил со мной холодно и отчужденно, как и твои мать с отцом. Ты больше не верил мне. Между нами выросла стена, помноженная на расстояние.

* * *

Мы уехали, чтобы не вернуться. Теперь я отчетливо это понимаю. Нечастые визиты в родной городок становились все реже, пока не прекратились совсем. И это уже не огорчало меня. Родители отправили тебя учиться далеко от родного дома, и мы больше не виделись. Впрочем, это было уже не важно для тебя. Я узнавала от них, что ты делаешь большие успехи, а жаждешь еще больших. У тебя впереди блестящая карьера и дальнейший путь к власти и славе. Путь, на котором нет места мне.

Наши пути разошлись. Как больно было это осознать, а еще больнее — убеждаться с каждым приездом. И я больше не возвращалась в родные места. Новости о тебе, привозимые супругом, стали совсем скудными. Многие из них были слухами, в которые мне не хотелось верить. О том, что ты стал на скользкую дорожку, примкнул к преступникам и даже преуспел в недобрых делах. Я всегда знала, что ты способный мальчик и можешь многое, но это уже чересчур. Впрочем, не к этому ли все шло?

Шло время, и вести о тебе — теперь уже из чужой страны за океаном, куда ты переехал на постоянное местожительство, — доходили еще реже. Но все же доходили, ибо и там ты стал заметной фигурой. Более чем. Говорили, что в чужом городе ты добился успеха и основал свою бизнес-империю. И параллельно с ней — преступный синдикат. О том, как велики твои влияние и слава, о том, что ты невероятно популярен, а многие наивные (и не только) девицы мечтают о тебе как о завидном женихе. Но ты не признаешь близости ни с мужчинами, ни с женщинами. О том, что ты холоден и беспощаден во всех своих делах, не гнушаясь подкупа, обмана, шантажа, убийства.

Говорили многое, и от этих слов мне хотелось умереть. Мой мальчик, так мечтавший походить на героев легенд, что я рассказывала, — и докатился до такого. Но трезвый рассудок говорил мне, что, скорее всего, так и было. Ведь ты невероятно самолюбив и упрям. И способен на многое. А главное: научился не отступать ни перед какими препятствиями, будь то собственная совесть или чужая жизнь. И научила этому тебя не я.

* * *

Шли годы. Я давно перестала ждать встречи, да и ты, наверное, не вспоминал обо мне. Наделенный всем, о чем можно только мечтать: богатство, слава, власть, почтение, роскошь и соблазнительные красавицы… На что тебе одинокая стареющая женщина, имени и лица которой даже не вспомнишь. Да и не захочешь вспомнить, потому что я исподволь учила тебя быть другим. И при всем желании забыть это ты не сможешь.

После смерти мужа я вернулась в родной городок и, к величайшему удивлению, не встретила никого из родственников. Впрочем, я не сильно горевала о них: мы были слишком разными. Тихая размеренная жизнь, к которой я уже привыкла, скромный дом и небольшой достаток, который давало мне мое ремесло — чего еще желать?

Но забыть тебя я так и не смогла. И часто ходила в храм, моля Бога хранить тебя. Даже на этом извилистом и временами кровавом пути, даже в чужой стране. Особенно там. Я знала, что удача и благополучие не бывают вечными, и просила судьбу быть к тебе милостивой в час тяжелых испытаний, когда он наконец наступит. Не может не наступить.

* * *

Но я не знала, чем все это закончится, и поэтому даже вздрогнула, с трудом рассмотрев в сгустившихся сумерках рослую темную фигуру на крыльце моего дома. Возле черного хода, которым пользовалась я одна, не приметного для остальных. Услышав шаги, ты поднял голову, и наши взгляды встретились.

Ты вернулся, мой мальчик, но вернулся совсем иным. Ты вырос, возмужал, в тебе появилась особая стать, вызывающая невольное восхищение. Но не только. Чуть ссутуленная спина, запавшие щеки, ранняя седина на висках, потухший взгляд. И одежда, явно с чужого плеча, не вяжущаяся с привычно властными манерами. Ты подавлен и надломлен и, наверняка, неспроста.

Не говоря ни слова, ты вошел за мной в дом, лишь попросил не зажигать огня. Оказывается, ты вынужден скрываться от людей и от закона. Впрочем, ты всегда был непокорным, и меня это не удивило. Ты долго молчал, и я, не смея прервать этого молчания, приготовила тебе еды, той самой, что угощала в детстве. И тогда, впервые с момента встречи, на твоих губах промелькнуло подобие улыбки, а в глазах зажглась живая искорка.

Разговор начался с самых обыденных вещей. Я рассказывала тебе о погоде и городских новостях, говорила словно сама себе, потому что ты только молча кивал. Но в какой-то момент добавил слово-другое, потом снова. Момента, когда ты заговорил о важном для тебя, я не запомнила. Да он и не важен, в общем-то.

* * *

Постепенно ты разговорился, и уже я замолчала. Слова лились потоком, сталкиваясь одно с другим, перекрывая друг друга. Я не перебивала, не задавала вопросов. Я знала, что тебе нужно выговориться и хоть немного облегчить свою душу. Лишь краем сознания я отметила, что не все слухи о тебе были неправдой и твой путь действительно неразделим с признанием и преступлением. Но и это прошло как-то стороной, вскользь. Я поднялась, подошла сзади и сбоку и положила руки тебе на плечи. Ты удивленно поднял глаза, и я кивнула, попросив продолжать. И дальше слушала уже стоя, касаясь тебя и пытаясь передать хоть немного тепла, по которому так истосковалась твоя душа. Потому что твой путь был непростым, и за достигнутое тебе пришлось дорого заплатить. Слишком дорого.

Последние твои слова ужаснули даже меня. Ты же говорил об этом спокойно, как о самой обыденной вещи. Да так оно и было. «Единожды солгав — кто тебе поверит?» Истина, не нуждающаяся в доказательствах. То же касается и проступков. Слухи липнут к испачканной репутации, слепляясь в грязный ком, и уже не разобрать, где ложь, где истина. И ничего не доказать. И в этой паутине запутался ты, мой заблудший мальчик. Крепче, чем сам ожидал.

Твоя жестокая теневая жизнь отняла у тебя самое дорогое, что у тебя было — единственную женщину, которую ты любил. И которая любила тебя, таким, каким ты был. Но в мире бизнеса и криминала простые законы. Или ты, или тебя. Исключений нет. Слабости не прощаются. Ты ошибся один-единственный раз, и это дорого стоило. Вам обоим.

* * *

Горько терять близкого человека — но еще горше, должно быть, оказаться обвиненным в его смерти, не имея возможности что-либо доказать. Я даже не могу представить, что тебе довелось пережить. Опознание, суд, тюремное заключение, допросы и оскорбления… завершившиеся, вполне закономерно, бунтом, убийством и побегом. Зверь вырвался из клетки, чтобы не возвращаться в нее. Даже ценою жизни.

Выговорив последние слова, ты резко сгибаешься, словно силы покинули тебя, и прижимаешь ладонь к губам, как будто сдерживая рыдание или яростный крик. Но глаза твои остаются сухими, лишь блестят лихорадочно. Мои ладони скользят по твоим плечам, гладят волосы. Я молчу. А что тут скажешь?.. Я знаю, ты давно, еще в детстве, разучился плакать. Тогда меня это радовало, ибо твои слезы жгли мне сердце. Но сейчас я бы отдала несколько лет жизни, лишь бы вернуть тебе эту способность и снять хоть часть тяжести с твоей души, пока она не раздавила тебя окончательно.

Но на твой последний вопрос я отвечая твердо, не отводя взгляда. Я не верю, что ты мог это сделать. И не поверю, даже если весь мир будет против тебя, со своими доказательствами.

* * *

Я повторила эти слова, проведя ладонью по твоим волосам и взяв тебя за руку. Ты судорожно вздохнул, до боли сжав ее, потом отпустил и обхватил мои колени, прижимаясь щекой к подолу — совсем как тогда, в детстве. И застыл неподвижно. Я нашла на ощупь твои руки чуть ниже плеч, сжала их, стараясь передать тебе уверенность. И слова нашлись сами собой, словно проснулись на дне души.

Я за тебя, мой мальчик, что бы ни случилось. Я никогда не стану осуждать тебя за то, что ты совершил — и наверняка совершишь еще. Я не буду насмехаться и укорять тебя за слабость. Я приму всю твою боль без остатка и дам надежду, ничего не попросив взамен. Потому что у меня уже есть драгоценная малость: ты со мной. Ты вернулся ко мне. Ты веришь мне. Я нужна тебе. К чему что-то еще?

* * *

Я все-таки уговорила тебя остаться на ночь. Конечно, для тебя она будет беспокойной, да и для меня тоже. Но все равно здесь тебе будет лучше, чем где бы то ни было. Уйдешь ли ты завтра, на рассвете, как собирался, или задержишься еще ненадолго — покажет время. Я не стану ни отталкивать, ни удерживать тебя. Это твоя жизнь, твой путь, и ты должен пройти его до конца. Как настоящий мужчина. Но что бы ни случилось, ты будешь знать, что есть человек, которому ты нужен. И дом, где тебя всегда ждут. Это знание придаст тебе сил и согреет, когда будет необходимо. Это лучшее и единственное, что я могу тебе дать.