Три недели с Юпитером (джен)

На завтрак раздатчик выдал дынный батончик. Ненавижу дыню, и завтракать поэтому не хотелось, но внутренний голос строго напомнил о необходимости витаминов. Голос по-прежнему был подозрительно похож на мамин; как ни старалась его забыть, я всё ещё его слушалась, особенно когда он был прав. Я жевала батончик, ненавидела и себя, и голос, и эту дурацкую дыню, привкус которой до сих пор ощущался во рту, в горле и был почему-то тревожным.

Чуть не задев коленку, мимо промчался синий эльф, нагруженный опечатанными контейнерами с обработанными образцами. Эльфов на станции было два — красный и синий; красный барахлил, и синему приходилось отдуваться за обоих. Он скрипел натужно и почти печально, и я испытывала к нему самую настоящую, хоть и глупую, жалость.

Зачем я спустилась в кают-компанию, я и сама не знала. Убедиться, что и в самом деле все её покинули, и не вздрагивать потом от случайных звуков?

Кают-компания находилась в нижнем сегменте станции, и от неё отходил стыковочный коридор. Синий эльф подъезжал к открытому круглому люку и запускал туда контейнеры по одному, а невесомость и направленный гравилуч отправляли их в багажный отсек шаттла. Там, насколько я знаю, карго-эльфы аккуратно распределяли груз по весу и закрепляли его. Наблюдать за всем этим было не особенно интересно, но всё равно я сидела в кресле, поджав под себя ноги, и смотрела.

— Грейнджер, тебе точно не надо составить компанию? — подмигнул Малфой и упал в кресло напротив.

— Спасибо, обойдусь, — ответила я вежливо, хоть и хотелось сказать совсем другое, и повернулась к начальнику станции, зависшему перед прозрачной стеной. — Профессор Снейп, вы забыли оставить мне допуск к двигателям и щитам.

— Зачем он вам? — под взглядом Снейпа я чувствовала себя школьницей, не сделавшей уроки. Отвратительное чувство. Ещё и дыня эта...

— Кометы. Блуждающие астероиды. Сбой систем и притяжение Юпитера. Продолжать?

— Все системы работают безупречно, им не требуется корректировка от такой недоучки, как вы, — отмерил Снейп. — А если вдруг потребуется, то часовня находится в секторе А. Вы сможете помолиться.

Он взмахнул полой белоснежного лабораторного халата и пошёл в сторону лифта. Ненавижу! Снейп был законченным шовинистом и мизантропом; мне ещё ни разу не удалось добиться от него справедливой оценки своего труда. Иногда меня просто трясло при мысли, что сотрудничать-то с ним ещё не один год. А иногда отпускало, и тогда я думала о том, что мне дьявольски повезло работать с настолько талантливым учёным. Сейчас был не второй случай.

— Получила, Грейнджер? — бросила Панси Паркинсон и засеменила за шефом, а я даже внимания не обратила. Ладони стали влажными. Ну как я тут — одна! — три недели без возможности управлять станцией?

Может, успею ещё собраться и с лаборантами улететь, — пришла малодушная мысль. До ближайшей цивилизации миллионы километров. Случись что со мной, помощь будет в лучшем случае через неделю. Часовню на станции не зря предусмотрели.

— Сэр, — сказала я в спину профессора. — Подождите, пожалуйста.

Он остановился, вздохнул — я даже отсюда видела, как тяжело двинулись его плечи, — затем резко обернулся ко мне:

— Что-то хотели сказать, мисс Грейнджер?

Каждое слово было пропитано презрением к глупой и трусливой мне.

— Удачного полёта, — сказала я. Задрала нос и ушла к себе. Нет уж, лучше остаться наедине с Юпитером, чем терпеть эту компанию целую неделю до Земли. Да и в конце концов, это же не прихоть, а работа.

Настолько я была на них обижена, что отстыковку пропустила. Не то чтобы я её ждала, и станция, конечно, даже не вздрогнула, но я кинула взгляд в иллюминатор и увидела аппарат — маленькую звёздочку, которая через минуту перестала быть различима в узкой обозримой полосе между чёрным космосом и Юпитером.

Мы находились так близко к гиганту, что казалось, его поверхность выгибается над нами. Занимает всю площадь некогда привычного неба, нависает по краям станции и готовится схлопнуться где-то за спиной. Сперва это вызывало одновременно восторг и ужас, как в детстве, когда смотришь с огромной высоты и понимаешь, что в любой момент можешь туда шагнуть и ощутить полёт, и останавливает лишь то, что будет это твоим последним шагом. Сейчас же осталось лишь чувство одиночества.

Первым моим порывом было лечь спать, чтобы сократить время ожидания. Но на курсах доступно объясняли, что не стоит сбивать земной ритм, это самый лёгкий путь к неврозам. Нужно ложиться спать в одно и то же время, раз в сутки. При этом не имеет значения, в одно и то же время ты встаёшь или нет.

Профессор Снейп заводил невозможно пронзительный будильник, таким из комы поднимать, и профессору — да и будильнику — было всё равно, во сколько мы ложились.

Я настроила фитнес-браслет на полночь, в пику Снейпу, который поднимал нас в шесть утра. Теперь буду спать до восьми, решила я, чувствуя себя просто бунтаркой.

У меня было достаточно дел для этих недель, однако я всё равно опасалась, что останется слишком много пустого времени. Бездействие — страшная штука.

— Ну что, мисс Грейнджер, — произнесла я вслух как могла воодушевлённо, и голос в пустой каюте даже не прозвучал внезапным и неуместным. Наверное, благодаря несмолкаемой работе двигателей. — Время регистрировать данные.

Лаборатория тоже находилась в нижней секции. Собственно вся станция и состояла из двух секций: верхней, жилой, и нижней — лаборатории и кают-компании. Секции соединялись длинным перешейком, и со стороны станция целиком напоминала вытянутую гантелю, вращающуюся вокруг центра масс, который приходится точно на середину перешейка.

Мне нравилась моя часть лаборатории. Далеко не в последнюю очередь потому, что это была первая моя собственная, личная лаборатория, и я могла вести там свои, интересные именно мне, изыскания. И никто не стоял у меня над душой — я была очень, очень далеко от любого контроля.

Разумеется, приходилось проводить и те исследования, на которые, собственно, был выдан грант, что позволил арендовать станцию у корпорации. Самое бредовое, например — расшифровка голоса Юпитера. Riddle Incorporated не так давно лишились своего бессмертного, казалось бы, главы — Тома Риддла. Судя по публикациям, так себе был человек, однако после него осталось великое множество последователей и целая радикальная корпорация Riddle Inc. Как по мне, у их коммерческого директора Беллы Лестрейндж просто помутился рассудок: когда она случайно услышала радиоголос Юпитера, она узнала в нём голос покойного лидера. Странно, конечно. Но кто бы отказался от финансирования, которое покроет исследование юпитерианской атмосферы?

Я отвлеклась от размышлений и щёлкнула тумблером, выпуская три десятка зондов. Они не были рассчитаны на возвращение, их делом было собрать данные и переслать на станцию. Сигналы доходили прекрасно, хотя бы по одному пакету от зонда. А потом аппараты уничтожались чудовищной гравитацией Юпитера, его же радиоактивностью и чудесной, богатейшей в смысле химии атмосферой.

Зонды были спроектированы мной. Ещё шесть лет назад, когда я заканчивала университет. Вообще-то они и были темой моего диплома; кто бы поверил тогда, что эти чисто теоретические построения можно будет применить на практике!

Моей мечтой было добраться до ядра Юпитера, прорваться сквозь металлический водород, его окутывающий, и выяснить точный состав. Однако при нынешнем уровне финансирования космических исследований достижимость этой цели была сомнительна. Куда солиднее спонсировались генетика в целом и евгеника в частности. Особые суммы тратились на поиск бессмертия — для избранных, конечно. К счастью, пересадка мозга — отнюдь не панацея, иначе где-то далеко открывал бы глаза маленький Том Риддл.

От этой мысли передёрнуло. Корпорации владели Землёй. И были они практически всемогущи — на Земле.

* * *

День отсчитывался за днём, и каждый был под завязку полон работой. Я даже удивлялась, насколько мне было комфортно и спокойно. «Одиночество — это одновременно и приключение, и отдых для высокоорганизованного разума», — говорил профессор Дамблдор нам, студентам. Он был абсолютно прав. Я строго следовала своему расписанию и чувствовала себя растворившейся в работе, в данных, в ежедневных зондах. Будто бы я сама парила над Юпитером и могла протянуть руки сквозь атмосферу и коснуться его поверхности.

Вечерами я спускалась в кают-компанию, гасила свет, откидывала кресло и смотрела вверх.

Над этим помещением весь купол был прозрачным. Нижняя секция являлась нижней лишь на схеме, гравитация же была направленной, и можно было откинуться в кресле, погасить свет и смотреть, как медленно бродят ураганы по бесконечной, кажется, поверхности, и понимать, насколько близко ты находишься к планете, едва не ставшей звездой.

Я находилась на стабильной орбите над экватором, станция летела с сумасшедшей скоростью, оставаясь неподвижной для гипотетического наблюдателя с поверхности планеты.

А если совсем сильно запрокинуть голову, в тропиках можно было увидеть верхнюю часть Большого Красного Пятна — гигантского урагана, который вращался против часовой стрелки почти со скоростью магнитного монорельса. Оно и правда гигантское, его размер сопоставим с диаметром Земли. Но отсюда казалось, будто там невидимый зельевар медленно-медленно помешивает в котле своё жуткое красноватое варево.

Всё изменилось на четырнадцатый день.

Я проснулась, спустила ноги на пол, и там оказался только один тапок. Строго говоря, это были не тапки, а прекрасные синие замшевые лабораторные туфли, которые я перед сном сняла и аккуратно — как всегда — поставила перед кроватью. Я сидела и осматривала пол, раз за разом обводила взглядом каюту и почему-то старалась пореже моргать. Заглянула под кровать — пусто. Обошла вдоль стен, внимательно осматривая все десять квадратных метров — тапка не было. А вот дверь была приоткрыта.

Этого не могло быть. В голове мелькнуло что-то насчёт секундного отключения гравитации; я придвинула стул и заглянула на шкаф — стерильная пустота. В голове воцарилось то же, что и на шкафу.

Попытавшись отстраниться от мыслей, я машинально выполняла все привычные действия. «Если не можешь понять что-то, не думай об этом, тогда решение само тебя найдёт», — так всегда говорил улыбчивый профессор Люпин. Я со скепсисом относилась к этому его совету, но сейчас решила испробовать. Выхода-то не было.

Забыть не получалось, и эта загадка затребовала все ресурсы моего ума. Может, я лунатик? Ночью встала и спрятала тапок? Это было самым очевидным решением, если бы я смогла поверить в то, что могу действовать отдельно от своего мозга.

И ещё — мне стало неуютно. Перед сном дважды проверяла, закрыла ли дверь каюты; работая — оглядывалась. Покой был утерян, и я с нетерпением ждала, когда же за мной прилетят.

* * *

Я привычно откинулась в кресле, глядя сквозь купол на вращающийся Юпитер. Было очень здорово, что вестибулярный аппарат мне достался достаточно крепкий, наверное, не каждый организм выдержал бы эту бесконечную карусель. И это не забывая о том, что я вверх ногами относительно своей каюты.

За те несколько недель, что я провела на станции, Юпитер сформировал ещё один небольшой — по своим меркам — вихрь. Он казался лежащим вплотную к Большому Красному и крутился в обратную сторону; выглядели они, как шестерёнки старинных часов. А мне подумалось, что просто история моей жизни. Семья, друзья, коллеги — все крутятся в одну сторону, а я где-то сбоку, и в другую.

И я снова подавила мысль о матери.

Когда корпоративная полиция прислала повестку на допрос насчёт нескольких полётов на Марс, я в тот же день сходила в суд и развелась с родителями. Марс пока никто не запрещал — какая-то видимость демократии осталась; однако именно там, да ещё на нескольких астероидах покрупнее в поясе окопались вольнодумцы, пираты и просто свободные люди, которым было чихать на корпорации и их возможности. Я любила Марс, многие мои друзья были там.

«Вы понимаете, что даже наследовать родителям теперь не сможете?» — спрашивал старичок за стойкой. А я ответила, что хочу, чтобы мы просто стали чужими.

Бедные мои родители, они так и не поймут никогда, зачем я это сделала.

Маленький белый вихрь крутился, станция вращалась, иногда в поле зрения появлялись кольца Юпитера, и это зрелище успокаивало странным образом. Даже убаюкивало. Я так и задремала.

И тут раздался стук в дверь.

Без шуток. На самом деле, в шлюз кто-то стучал. Я подпрыгнула и лязгнула зубами. Было страшно. Стук повторился, три размеренных удара.

— Кто там? — тихо спросила я, вооружаясь декоративной пластиковой вазочкой с мигнувшими голоцветами.

Люк отъехал в сторону, и в кают-компанию шагнул человек. Вазочка полетела в него и вмазалась в живот.

— Совсем одичали? — охнув, выдавил человек.

— Профессор Снейп! — воскликнула я, прижав руки ко рту. — Простите.

— Я тоже не рад вас видеть, — кисло согласился он.

— Но я ждала вас завтра. У вас всё получилось?

Этот вопрос был намного важнее нашей взаимной неприязни.

— Конечно, — ответил он. — Стартуем послезавтра, как раз идеальная позиция, минимальное расстояние до Цереры. Там выгружаем оборудование и гравигенератор, дозаправляемся и сразу на Марс. Снова кратчайшая траектория.

— Это… прекрасно, — я опустилась в кресло. Сердце всё ещё колотилось как сумасшедшее.

— Вы точно решили? — Снейп холодно посмотрел мне в глаза. — Дороги назад не будет. Riddle Inc. запишет вас в мятежники, и вы вряд ли сможете вернуться на Землю.

— Как будто у меня остался выбор, — пожала я плечами.

— Вы можете выйти на Церере, — любезно сказал Снейп и направился к лифту. — Ордену как раз позарез нужен гравикинетик.

— Может, и выйду, — задумчиво ответила я его спине. — Избавлюсь хоть на время от вашего присутствия.

От одиночества не осталось и следа. Так, лёгкое раздражение — как всегда в присутствии дорогого профессора.

Послезавтра угнанный Снейпом шаттл стартует с орбиты Юпитера к Церере, унося с собой ценнейшую и редчайшую аппаратуру. На Церере появится гравиполе, которое позволит повстанцам находиться там годами, и корпорации не смогут их оттуда вышибить. Ведь космические программы у них в основном заморожены.

Я вытянула ноги и расслабилась. Всё получилось, скоро я увижу друзей, Рона, Рон точно на Церере. В голове замелькали идеи размещения генератора, всё же Церера требует особого подхода.

Что-то несильно ударило по ноге. Я резко села. Об кресло бился красный эльф, и в клешне у него болтался мой синий тапочек.

* * *

Мы распрощались на Церере. Ну как распрощались. Синий эльф выгрузил оборудование, профессор Снейп стоял рядом со мной, и мы выглядели как настоящие космонавты в наших скафандрах.

— Если я и смогу вернуться, то через полгода, — сказал он.

— Вы не единственный таксист в этих краях, — весело ответила я. Из шахты поднялись Рон и Дин, и я помахала им рукой так, что меня, кажется, даже ненадолго оторвало от поверхности. Я была практически счастлива.

— Как знаете, — сказал Снейп и вернулся в шаттл, ничего больше не говоря. А я снова посмотрела на яркую эмблему над шлюзом — змея и череп. Личный корабль покойного Риддла, ну надо же.

— Гермиона, ну наконец-то! — прозвучал в динамиках чуть искажённый голос Рона; он даже сумел изобразить подобие объятий. — Как ты там выдержала? Ну ничего, ты больше не одна! Здесь круто!

— С вами круто, — согласилась я. — Хотя знаешь, в одиночестве была своя прелесть.

— Да ну, — не поверил Рон. — Какая?

— Снейпа не было, — призналась я и мы, смеясь, двинулись к шахте.