Меня звали Эдмонд (гет)

Ночь окутала Фонтенбло черным одеялом. Низкие темные облака бежали по небу и скрывали звезды и луну. Город стоял, призадумавшись, и всюду царила тишина. Редкие отдаленные звуки — лай собак, скрип дверей, цокот копыт запоздалых всадников — слышны были так отчетливо, что казалось, будто они совсем рядом.

Грач сидел у открытого окна и слушал, как засыпало все в округе. Легкий летний ветерок дышал в лицо, перебирал его черные волосы и колыхал занавески. Рядом, около подоконника, стоял мольберт с недорисованным натюрмортом. Вопреки прекрасной погоде на душе было отвратительно, и писать картину дальше не хотелось.

А вообще, он провалил задание, и больше ему не нужно изображать глупого молодого художника. Он даже был бы рад этому, если бы не одно но. Грач никогда не боялся рисковать собой. Риск стал его жизнью, и без него разведчик чувствовал себя выброшенной на берег рыбой. Ему было не страшно постоянно балансировать на самом краю пропасти. Он не страшился жертвовать людьми во благо Родины, и ему не было жаль. Он не жалел никого, кроме Нее.

Луиза... О, эта девушка растопила лед, заковавший его душу. Грач надеялся, что со временем он забудет ее, образ улыбающегося лица выветрится из его цепкой памяти, затеряются и исчезнут в глубине разума веселые глаза цвета весенней листвы, пропадет навсегда в воспоминаниях ее смех, но ничего не забывалось. Она была лучом света, ведущим его сквозь непроглядный мрак его собственной души. Она была весенней капелью, пробуждающей ото сна. Она была лекарством и ядом, излечивая старые раны и нанося новые.

Луиза наносила их не со зла, и Грач это знал. Она любила его и так же, как и он, ничего не могла с этим поделать. Она доверяла ему, и оттого еще горше было понимать, что провалив задание, он подверг опасности и ее. Сколько писем она ему написала!.. В Черном кабинете обязаны ей заинтересоваться!..

«Лучше бы я вас никогда не встречал», — Грач грустно вздохнул, положив руки под голову. Откуда-то с площади простучали каблуки позднего прохожего. Грач по привычке вздрогнул и прислушался. Стук стих вдали, оставив в мыслях странное послевкусие. Почему на секунду подумалось, что это она? Что за глупости, Луиза должна сидеть дома.

«Бедный, бедный мой ангел, — с отчаянием подумал генштабист, встав и отойдя от окна, — как же мне рассказать вам все и предупредить?..». Он раскрыл сам себя, неловко и глупо, будто бы не работал в разведке более десяти лет. Теперь он ждал приказа, но ничего не было. Генштаб молчал, и Грач знал, что это значит. Ставка умывала руки, никто не собирался его спасать.

— Доброй ночи, — послышался знакомый голос за спиной.

Грач развернулся на каблуках и чуть улыбнулся вошедшему.

— Мирабель... Полагаю, меня не должно быть на свете? — голос его не дрогнул, но в груди все неприятно сжалось.

Мирабель был своеобразным вестником смерти в Генштабе. Нося такой нежный женский псевдоним, он был самым страшным призраком, являвшимся агентам ночами.

— Не должно, — кивнул человек, натянуто улыбнувшись в ответ.

В темноте блеснул пистолет и тихо звякнул, когда его положили на стол. Грач коснулся его дула пальцами, провел по резной рукоятке, не глядя, взял его и взвесил на руке. Перед глазами была Луиза, такая близкая, такая родная...

— Одна пуля? — поинтересовался он безразлично.

— Одна, — кивнул ночной гость. — Впрочем, вам хватит.

Луиза, бедная Луиза!.. Как некстати вспомнился ее наивный вопрос: «Как ваше имя?». Он не ответил тогда, назвавшись своим сухим колким псевдонимом Грач...

«И все-таки, как вас зовут?» — спросила она еще через год с милой улыбкой. Он ограничился шуткой, что у него много имен, и он сам уже не может припомнить, которое настоящее.

«Грач, — тихо окликнула она его вчера. — Я больше так не могу... Как вас зовут?..». В ее глазах блестели слезы. Он покачал головой, дунул на свечу и ушел, оставив ее одну... Рука сильнее сжала рукоятку пистолета.

В округе было тихо. Город все теснее окутывала ночная прохлада, и он словно сжимался, чтобы согреться. На фоне черного неба мощно высились сонные громады домов и посеребренные тени деревьев. Вдруг, разрезая ночную тишину, грохнул выстрел. Вспугнутая темнота на секунду отступила, выпустив из-за облаков серебро луны, но тотчас вновь опустилась на город.

По серым крышам скользнула от старой каморки тень, закутанная в черный дорожный плащ. В свете луны, вырвавшейся вновь из плена облаков, его черные как смоль волосы показались седыми. Мужчина задержался ненадолго, с тоской глядя в сторону площади, а затем, ловко перебираясь между каминными трубами, скользя по черепице, поспешил к конюшням. Не было больше молодого художника Бенжамина, рисовавшего натюрморты; не было больше Мирабель, его вечного заказчика с волосами цвета льна; не было больше Грача, одного из лучших агентов Генштаба...

* * *

Луиза стояла посреди комнаты. Белели закинутые простынями зеркала. Словно одетый в попону конь, стоял накрытый скатертью мольберт. На столе было прибрано. К Грачу часто приходили советоваться, и он старался поддерживать порядок. А вчера к нему на консультацию пришла Смерть и оставила после себя раскрытую дверь.

Девушка отошла к столу. Все еще здесь дышало, жило Им. Все так же стояли остро заточенные перья, огарок свечи в подсвечнике чуть наклонился в бок, как прежде лежали аккуратной стопкой книги. Не было только хозяина, сидевшего за столом и напряженно работавшего.

Луиза присела по привычке на самый краешек стула, положила голову на руки и, не выдержав, разрыдалась. Грач никогда не отвечал ей открыто, но она была рада даже тому, что видела его почти каждый день. Он позаботился о ней, уничтожив все ее письма, чтобы не начали расспрашивать и ее. В том, что он их сжег, Луиза не сомневалась. Иначе этим утром она бы не сидела тут, а была бы в «Черном кабинете».

Ее слезы высохли не скоро. За окном уже сгущались сумерки. Тихо тикали в такт сердцу старые часы на комоде. Едва слышно скрипнула немного покосившаяся от времени дверь. Чьи-то ласковые руки легли ей на плечи.

— Вы хотели знать, как меня звали, — знакомый до боли насмешливый голос заставил задохнуться от неожиданности. — Меня звали Эдмонд...