↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
«Люблю тебя, сердцу ты милъ моему;
Коль самъ не пойдёшь, я насильно возьму».
— «Отецъ мой, отецъ, вотъ меня онъ схватилъ, —
Лѣсной царь, я чувствую, мнѣ повредилъ!».
(А. Фет)
Зима в Сен-Бриё всегда мягкая, но в феврале бывают холодные дни с самыми настоящими метелями. Анри-Гюстав де Флёри запрещает детям и жене Шарлотте выбегать на улицу, стоит только стукнуть морозам. Деятельный Модест страдает, не зная, куда приткнуться и чем заняться, он не может сидеть на месте даже пять минут; Софи-Анна занята вышивкой и не обращает внимания на свою младшую сестру Клодетт, сидящую рядом и дергающую ее за платье; тихий замкнутый Эдмон — или как он любит произносить свое имя на английский манер Эдмонд — сидит с альбомом, и его не слышно и не видно.
Он не любит, когда в доме было шумно. Эдмонду больше нравится тишина. Когда постоянные разговоры надоедают, мальчик берет альбом и садится где-нибудь в углу, чтоб его не видели, а заодно и не трогали. Все домочадцы знают: если он сидит с бумагами и углем, его нельзя отвлекать.
Старая, но еще красивая Жаклин Иветт де Флёри, мать хозяина дома, в такие дни всегда приходит вечером в гостиную с рукоделием и садится у камина в уже приготовленное для нее кресло.
— Расскажите нам что-нибудь! — просит Софи, подбегая к ней. — Скучно!
— Бабушка, душенька, расскажите! — подхватывает Модест, подсаживаясь на диванчик к брату. — Такая метель!
— Ласказите! — произносит с детской серьезностью Клодетт, заглядывая в морщинистое лицо бабушки.
— Ну, садитесь, — улыбается Жаклин, не отрываясь от работы. — Расскажу вам про фею Дау.
Эдмонд ненадолго отрывается от рисования, подсаживается ближе и открывает новый лист. Тот рисунок он испортил, и хочется начать новый. Старый пойдет на растопку камина, мальчик не любит сохранять неудачные работы. Его альбомы всегда полны красивых аккуратных рисунков, а те, что отчего-то не вышли, не видит никто, даже любимая бабушка, которой он доверяет больше, чем самому себе.
— В Финистре, который давным-давно римляне звали Рогом Галлии, правил король по имени Гардлон, — роняя каждое слово с весомостью, начинает Жаклин. Она все всегда делает степенно, величественно и медленно. Медленно просто от старости, степенно по привычке, а величественно получалось само собой. — У него была жена, Мальгвен. Верной женой и прекрасной женщиной была королева севера. На голове королевы сияла золотая диадема; ее белые, как снег, руки скрывало бархатное платье жемчужного цвета, а золотые завитки ее волос ниспадали на воротник насыщенно-голубого цвета, который был все же бледнее и тусклее голубизны ее сияющих глаз. Поговаривали, что она была ведьмой или волшебницей из Ирландии. Гардлон счастливо правил Финистром, а Мальгвен — его сердцем…
Эдмонд прикрывает глаза. Он так и видит Мальгвен: прекрасную королеву в пышном платье с букетиком незабудок в руках. Суровый северный ветер треплет ее волосы, но она лишь смеется, приглаживая непослушные локоны. Рука сама тянется к углю, и он, пряча бумагу от Модеста, — еще чего засмеет и скажет: «Рано, малявка, о девушках думать!», — набрасывает ее силуэт.
— … Но Мальгвен умерла, дав жизнь маленькой дочери короля, родившейся на корабле в море во время их путешествия, — продолжается тихий рассказ бабушки. — Девочку назвали Дау. Глаза у нее были фиолетовые, как грозовое небо, под которым она родилась, волосы белыми-белыми, как морская пена, а характер был, как у бушующего океана…
Видение прекрасной Мальгвен сменяется Дау. Эдмонд видит девочку своего возраста с белоснежными встрепанными кудрями и сверкающими фиолетовыми глазами. Она держит в руках кинжал и смеется над ним, показывая язык, а когда он пытается подойти поближе, девочка бросается прочь, словно лань.
— … Часто рыбаки видели, как от замка к берегу спускается белая фигура, — тихо шуршит игла о канву, Жаклин вышивает розы. — Дау шла купаться. Она плескалась в волнах, сливаясь с ними, а затем выходила и нагая сидела на камнях, словно сирена, позволяла пенистым волнам целовать ее ноги, и пела странную, дикую песню. Горе тому, кто влюблялся в нее, увидев на берегу. Много, много несчастных юношей погубила гордая красавица. Неугодных ей поглощал седой океан, над которым она имела власть…
Образ Дау меняется. Эдмонд видит ее девушкой, почти как Софи, только сестра добрая. Девушка сидит на камнях, расчесывая длинные мокрые волосы, и поет что-то океану, заклиная волны. Этот рисунок он прорабатывает тщательнее, словно завороженный.
—… Однажды красавица влюбилась в своего пажа, — голос бабушки тихий, ласковый, он убаюкивает. — Паж воскликнул: «Как же могу я любить тебя, Дау! Весь город осудит тебя!». «Тогда мы утопим город! — воскликнула безумная от любви девушка. — Мы откроем шлюзы!». Прежде чем паж успел возразить, она распахнула их. Огромная черная волна смыла юношу в океан, а Дау, охваченная ужасом, закричала, протянув руки следом.
Эдмонд вздрагивает. Он видит, как вода утаскивает за собой несчастного пажа и слышит его крик, хоть это всего лишь старая легенда. Маленькое доброе сердце невольно сжимается, он порывисто вдыхает, а чтобы Модест не подумал, что ему жалко юношу, дергает чистый лист и рвет его на кусочки. Пусть брат думает, что это рисунок не удался.
— … Дау бросилась к отцу, но Гардлон не смог помочь ей. Океан смыл город, и тогда Дау от горя бросилась в черные, как смола, воды. Океан успокоился. Он отступил, осчастливленный, забрав с собой свою добычу, он глухо урчал, как большая река, и что-то бормотал, как водопад. Но судьба приготовила Дау страшную участь. Она не погибла и не захлебнулась, а сделалась прекрасной феей. По сей день рыбаки и крестьяне в шторм выходят иногда на берег и всматриваются в волны. Они ищут фею Дау среди подводных камней, среди белых и желтых водорослей. Она иногда выходит на побережье и поет…
Эдмонда клонит в сон. Альбом падает из его рук с глухим стуком, а мальчик и не замечает этого. Модест, вздохнув, подхватывает брата на руки и несет в спальню, зная, что утром Эдмонд обязательно обидится и скажет, что он уже не маленький и нечего его на руках таскать.
* * *
В лесу морозно и холодно, даже щеки щиплет. Говорят, далеко в заснеженной России температура бывает и ниже.
— У нас так холодно потому, что море рядом, влажно, — объясняет Модест.
Эдмонд слушает его вполуха. Он оглаживает своего каурого пони по толстой шее и задумчиво смотрит вдаль. Он любит гулять вместе со старшим братом в лесу, когда рядом с ними никого нет. Модест всегда понимает, когда ему не хочется говорить, и замолкает, в отличие от отца, который обязательно интересуется: «Вы хоть иногда разговариваете, Эдмон?». Он знает, что сын не любит свое имя, но всегда обращается к нему именно французским вариантом.
Лошади шагают, мерно покачивая головами в такт. Копыта гулко ударяют по мерзлой земле, и кажется, что в воздухе стоит хрустальный звон. Эдмонд запрокидывает голову и смотрит в облака. Ему нравится суровая холодная красота природы Бретани. Черные, покрытые мхом камни, серое низкое небо над головой, седые ночные туманы — все это близко его душе.
Из-под копыт пони вылетает птица, лошадка, испуганно всхрапнув, закусывает удила и мчится куда-то вглубь леса, задрав голову. Эдмонд вцепляется в седло и судорожно пытается поймать вырванный из рук повод. Он успевает только услышать испуганный крик Модеста. Лес смыкается за ним, и вековые деревья поглощают все звуки.
Пони несется, поднимая тучи снега за собой. Он блестит алмазной пылью на тусклом солнце. Эдмонд прижимается к конской шее и обхватывает ее руками, пытаясь остановить обезумевшую от страха лошадь. Она всхрапывает, прыгает через поваленное дерево, копыта со странным звоном ударяются об землю, и лошадь заваливается на бок. Под деревом скопился лед, и подковы разъехались на нем. Эдмонд ударяется головой об корни дерева, тело против воли становится ватным. Сквозь гул в ушах он слышит, как пони несется прочь.
Туман рассеивается, и Эдмонд с удивлением видит, что уже темнеет. Он-то думал, прошло несколько секунд. Лес тих и мрачен. Он утопает в снежных заносах. Вокруг видны лишь темные голые стволы деревьев и зеленые лапы елок и сосен. Все остальное укутано белым. Зимний лес никому не позволит нарушать тишину.
Эдмонд встает, мелко трясясь от холода, и пытается найти следы своей лошади. Модест учил его летом, он смутно помнит, как это делается. Отпечатки копыт ведут еще дальше в лес. Мальчик от усталости и холода не додумывается идти в обратном направлении, он плетется, понуро глядя себе под ноги, кутаясь в черный редингот. Он уже потерял следы и идет просто потому, что холодно.
Солнце закатывается за горизонт, когда мальчик вдруг выходит из леса на побережье. Уставший, разбитый, он падает у камней и прислоняется к ним спиной. Во рту сухо-пресухо, и он рассасывает кусочки снега, утоляя жажду. От изнеможения глаза сами закрываются.
— Ворон, ворон кружит в небе,
Ворон, ворон, кликает беду.
Ворон, ворон, кружит в небе,
Тебя уведу!
Эдмонд распахивает глаза. Над ним на камнях сидит девочка. Растрепанные белые волосы свешиваются с ее плеч и почти касаются его лица. Большие фиолетовые глаза смотрят на него безо всяких чувств. За спиной виднеются то ли крылья, то ли облака, то ли ветер развевает серую рубашку.
— Ворон, ворон, тебя люблю,
Ворон, ворон, лети на борозду.
Ворон, ворон, тебя люблю,
Уведу! — повторяет она, как заклинание.
Мальчик боится шевельнуться, глядя ей в глаза, как завороженный. Она смеется, а он не понимает, что смешного.
Девочка спрыгивает с камня и хватает его за ладонь. Рука у нее холодная, мокрая, белая, словно неживая. Эдмонд вздрагивает, оцепенение слетает с него. Он вырывает руку и бросается назад, к спасительному лесу.
— Ворон, ворон, летит следом,
Ворон, ворон, покорись льду!
Ворон, ворон, летит следом,
Все равно уведу! — доносится вслед.
Он бежит, не разбирая дороги, спотыкаясь, падая и раздирая в кровь ладони. С неба сыпется холодный, мелкий и похожий на манку снег. Он колет лицо и шею, но Эдмонд не останавливается. Он несется, как ветер, задыхаясь и хватая ртом ледяной воздух. Мимо мелькают голые деревья и зеленые ели, и ему кажется, что за ним по деревьям бегут духи леса. Вон мелькнуло лицо Лесного короля, бородатое и строгое. А вон его дочери, прелестные нимфы, они смеются и скачут по ветвям белками, глядя на него глазками-пуговками.
Ворон приземляется самым носом, Эдмонд вскрикивает и падает на землю, задыхаясь. Снег забивается в открытый рот. Бежать больше нет сил, перед глазами пляшут огненные круги, все кругом темнеет.
— Ворон, ворон, нагнал тебя!
Ворон, ворон, я не зла!
Ворон, ворон, нагнал тебя!
Все равно увела! — доносится до него.
* * *
В комнате тихо-тихо, слышно лишь как гудит пламя в камине. Приглушенный свет свечи падает на бледное лицо мальчика. Пот блестит на его лбу мелкими каплями. Тонкие губы шепчут что-то неразборчивое.
— Господин доктор, он снова бредит, — тихо шепчет утомленная Шарлотта, не спавшая уже третью ночь и сидевшая в изголовье сына.
— Нервное потрясение, госпожа де Флёри, да холод, — отвечает старик-лекарь, грея тонкие длинные пальцы у камина. — Он болезненный ребенок, тяжело болеть будет.
Модест, бледный, спокойный, стоит рядом и молчит. Ему стыдно, что он не уследил за братом. Отец всыпал ему, но никакие розги не сравнятся с душевными муками. «Из-за меня Эдмонд заболел, — думает он, напряженно вглядываясь в черты мальчика. — Из-за меня…».
Жаклин подходит к кровати и кладет руки на плечи Шарлотте.
— Иди поспи, — произносит она повелительно. — Совсем тростинкой стала.
Шарлотта встает и, поклонившись ей, уходит, поманив за собой старшего сына. Она хотела бы быть рядом с больным, но не перечит матери мужа. Женщина присаживается на ее место и берет руку Эдмонда в свою. Холодные пальцы мальчика тут же вцепляются в ее теплую ладонь, он приоткрывает с трудом глаза.
— Бабушка… — он улыбается, узнав ее. — Бабушка, дайте мне альбом…
— Спи, — она улыбается ему мягкой улыбкой, качая головой.
— Бабушка, голубушка, пожалуйста! — молит он, глядя на нее горящими влажными глазами.
Жаклин вздыхает, встает и приносит ему альбом и грифель. Уголь она не хочет нести на чистую постель.
— Не рисуй долго. Доктор придет, заругается.
Эдмонд не слышит ее. На бумаге перед ним вырисовывается Дау, склонившаяся к нему с камней. Он прорабатывает каждую черточку, каждую ресничку. Лишь когда мальчик заканчивает рисунок и захлопывает альбом, он чувствует облегчение. Песня больше не звучит в его ушах, и он не вспомнит это происшествие через много лет, когда поступит на службу в Генштаб и станет уже не Эдмондом де Флёри, а Грачом. Ему будет некогда, водоворот событий и наполеоновских войн закрутит его. Единственным воспоминанием о красивой и ужасной фее Дау останутся рисунки в забытом, пыльном детском альбоме.
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|