Еще глоток - и мы горим (джен)

— Сволочь!..

Бутылка с силой летит в стену и разбивается с оглушительным грохотом. Кайло с нетипичной для себя отстраненностью наблюдает за тем, как бурые капли стремительно скатываются вниз и собираются в небольшую лужицу на полу, а потом медленно переводит взгляд на Хакса — очень пьяного и очень злого.

— Урод!

Генерал приподнимается в кресле, запуская новый снаряд, коим оказывается коммуникатор, и падает обратно, не рассчитав силы броска. Меткость его, впрочем, также оставляет желать лучшего. Рену даже не приходится уклоняться — коммуникатор пролетает мимо него и с треском разлетается на куски, ударившись о белоснежный пластил.

— Мудак!

Хакс шарит рукой по столу в поисках чего-то, что можно было бы еще кинуть в Кайло, но ничего не обнаруживает и, издав какой-то невнятный, но весьма угрожающий звук, пытается подняться на ноги — видимо, для того, чтобы попытаться убить магистра собственными руками. Рен полубрезгливо-полужалостливо глядит на его старания, а после предпринимает еще одну попытку завязать нормальный разговор:

— Генерал, я пришел извиниться.

Тот на миг замирает, но это все, на что у Хакса хватает координации. Уже в следующую секунду его начинает неуклонно вести вбок, и в итоге генерал вновь тяжело плюхается в кресло. Он сжимает ручки так, что жалобно скрипит кожа перчаток, и бросает на Рена взгляд, исполненный лютой, животной ненависти.

— Извиниться? Засунь свои извинения себе знаешь куда?

По телу Кайло проносится волна жаркой злости. Он пытается, Сила ему свидетель, действительно пытается все исправить. Так чего этой принцессе не нравится? Рен делает шаг вперед и едва успевает удержать руку, уже рванувшуюся к мечу.

— А лучше отправляйся прямо в ад и проси прощения у всех тех, кто погиб на Старкиллере.

— Генерал… — слова Хакса, точно удар опытного бойца, ударяют магистра куда-то под дых, и он несколько раз быстро вдыхает и выдыхает воздух носом, наскоро возвращая себе почти утерянный самоконтроль.

Но генерал не желает его слушать. Под его свесившуюся руку попадается пустой стакан, который незамедлительно летит в Рена, и тот чудом успевает отклонить его Силой.

— Генерал? — со злостью переспрашивает Хакс. — Генерал чего? Десяти тысяч трупов? Взорванной планеты? Чего, я тебя спрашиваю, колдун хренов?

Он стонет сквозь стиснутые зубы и низко-низко опускает голову, сцепив пальцы в замок на затылке. А потом бормочет куда-то себе в колени:

— Уйди, Рен. Просто… уйди, я не могу тебя видеть. Гребаная ходячая катастрофа…

Но Кайло, игнорируя его просьбу, делает шаг вперед. Он так долго хотел поговорить с Хаксом — почти целую неделю, с того самого момента, как генерал вытащил его, полуживого, с корчащегося в агонии Старкиллера, — и потому никак не может вот так просто взять и уйти. Он с опаской смотрит на Хакса, но тот не меняет своей позы, и Кайло делает еще один шаг к генералу.

— Генерал… Хакс, пожалуйста.

— Вот уж не думал, что ты знаешь такое слово, — Хакс выпрямляется, но делает это с таким видом, будто ему невыносимо больно двигаться. Усилием воли расцепив руки, он кладет их себе на колени и смотрит Рену в глаза. И последний больше не видит в его взгляде только что горящей там ненависти — лишь смертельную усталость и обреченность утратившего всякую надежду человека.

— Как ты спишь по ночам, Рен? — хрипло интересуется генерал. — Как ты просыпаешься по утрам, зная, что по твоей вине погибло чудовищное количество людей? Как ты можешь смотреть себе в глаза?

Кайло молча сглатывает, но тугой комок в горле не спешит исчезать. Ему хочется ответить, что, по большей части, ему нет до погибших на Старкиллере никакого дела — да, жаль, но все они были солдатами и офицерами, и каждый из них ходил под руку со смертью. Днем раньше, днем позже — в конце концов их бы всех все равно не стало. А вот что Рену невыносимо видеть, так это больные, пьяные не столько от вина, сколько от вины глаза Хакса.

Ему думается, что, приди ему такое в голову месяц назад, и он бы всерьез засомневался в собственном рассудке. Ведь кем ему был тогда генерал? Почти безликим офицером. Соперником, слишком слабым, чтобы тягаться с ним, Реном, на равных, и слишком глупым, чтобы это понять. Блатным командиром, и дня не проведшим на настоящем поле боя, больше озабоченным безупречностью своего внешнего вида, чем правильностью своих поступков.

А кем он был для Кайло теперь? Рен безуспешно задавался себе этим вопросом на протяжении всей недели после гибели Старкиллера, и каждый раз ответ у него получался другой. Верный солдат, рискнувший по приказу командира жизнью и бросившийся на поиски Кайло. Внимательный медбрат, чьи своевременные действия помогли Рену не сдохнуть по дороге к Сноуку. Прекрасный пилот, мастерски миновавший блокпосты сопротивления без единой царапины на корабле. И вот теперь — живой, чувствующий человек, не способный простить себе гибели тех, кто от него зависел, и одержимо топящий свое горе в алкоголе.

Месяц назад Кайло не пошевелил бы для Хакса и пальцем, разве что ему бы приказал Сноук. А теперь он готов был сам сделать что угодно, лишь бы убрать с лица генерала это страшное выражение тоскливой обреченности. Но что для этого нужно было сделать? Какие слова могли бы ему помочь?

Кайло никогда не считал себя косноязычным, но сейчас, как назло, ему в голову не приходит ничего, что бы могло вытащить генерала из той бездны, куда Хакс сам себя загнал. И потому он просто делает еще шаг вперед, оказываясь к Хаксу вплотную. А потом просто опускается перед генералом на колени. И слабо улыбается.

Рен боится, что Хакс снова придет в ярость или уткнется носом в свои колени. Но тот не двигается и лишь смотрит на магистра сверху вниз, и Кайло отстраненно думает, что всего за одну неделю взгляд его инфантильного и выхолощенного соперника, каким Рен всегда считал генерала, обрел ту жизненную мудрость, которой магистр не наблюдал даже у Сноука. Он протягивает руку и накрывает ладонью пальцы Хакса, все так же лежащие у того на колене.

— Простите меня, генерал, — произносит Кайло одними губами и касается лбом тыльной стороны его ладони. — Прости, Хакс.