Друзья не говорят прощай (джен)

Они молча смотрят друг на друга. Мелкий колючий снег падает, оседает на серых зимних плащах и не тает, застывает на треуголках и на лице. Еще можно разойтись, можно забыть друг другу злые слова, можно сказать: «Прости»... Но Франсуа молчит и не предлагает мир. А Фридрих слишком горд, слишком чувствует свою вину, чтобы предложить такое.

— Начинать? — тихо интересуется секундант.

— Пожалуй, — голос Франсуа чужой, совсем не его, какой-то резкий и колкий.

Шесть шагов. Такую дистанцию выбрал сам Юнгханс. Чтобы уж наверняка. Чтобы не терзать себя мыслью, что друг умирает в муках. Чтобы если самому умирать, то тоже сразу.

— Становитесь, — словно издалека слышны слова.

Расходятся молча, не оборачиваясь и не замедляясь. Каждый шаг болью отзывается в сердце, хочется броситься назад, наплевав на гордость, упасть к ногам Франсуа, прижаться лбом к его руке и зашептать: «Прости ради Бога, прости, Франц!..».

Не простит... Конечно, не простит и правильно сделает. Эта ссора — не самое страшное. В самом страшном Юнгхансу не хватает духу признаться. Никогда, никогда не сможет он рассказать Франсуа самое главное...

Секунданты заряжают пистолеты. В тишине воскресного утра звякают курки. Фридрих поднимает взгляд на Франсуа. Капитан артиллерийской роты бледен, но спокоен. Рука его не дрожит. Только взгляд тяжелый, укоряющий. Это невозможно вынести, лучше смерть, чем этот взгляд!

Фридрих ждет, что Франсуа выстрелит первым. Того же ждет Франсуа. Минутная стрелка словно остановилась, замерзла на своем значении. Злость ушла, отступила безмерная обида, осталась лишь грусть, что теперь не будет прежнего доверия, прежней дружбы. Одним выстрелом все решится.

Плащи сняты, оба остаются в одних лишь рубахах.

— К бою!

Франсуа поднимает пистолет. Черное дуло смотрит прямо в душу, заставляет ее метаться, как сумасшедшую. Но Юнгханс стоит, огромным усилием воли заставляет себя не быть малодушным. Он сам виноват в дуэли, ему и погибать. Рука не слушается, и только сжав зубы, Фридрих заставляет себя поднять пистолет.

— Начинай!

Щелкает курок. Фридрих закрывает глаза и вздрагивает. Франсуа не может промахнуться. Шесть шагов для артиллериста — чепуха. Но выстрела нет. Осечка?.. Осечка! Франсуа опускает с безразличным видом пистолет. Теперь его очередь ждать.

Но Юнгханс не может теперь выстрелить. Выстрелить в безоружного — выше его сил. Он дергает рукой, незаметно сбивая порох с полки и стреляет. Выстрела нет. Осечка.

Молча кивают друг другу и расходятся. Неровен час, их застанут. Тогда можно попасть под трибунал. Только этого не хватало им для полного счастья.

Расходятся, чтобы вечером оказаться случайно в одной конюшне, стиснуть друг друга в объятьях и зашептать те извинения, которые утром выдавить из себя не вышло, чтобы узнать с удивлением, что оба они вытряхнули порох, чтобы торжественно пообещать больше никогда, какой бы ни была ссора, не вызывать друг друга к барьеру.

Ведь друзья не говорят прощай. Друзья говорят до свидания.