Рефлексия (джен)

Была ночь, и в палате реанимационного отделения тишину нарушало только попискивание и шуршание медицинской аппаратуры. Грудь Делвина Меллори равномерно вздымалась и опадала, пожалуй, несколько чаще, чем у здорового человека его лет во время обычного ночного сна. Его лицо походило на лицо спящего еще меньше: оно все время морщилось, кривилось, даже гримасничало — правда, глаза все время оставались закрытыми. Каждый вдох и выдох сопровождались легким похрипыванием, иногда сопровождаемым неприятным булькающим звуком, доносившимся будто бы откуда-то из середины его туловища. Под носом и ртом виднелись засохшие пятнышки крови, такими же пятнышками был усеян верхний край простыни, укрывавшей его худое тело.

Внезапно глаза спящего открылись, он одним быстрым, но очень плавным движением перевел свое туловище в вертикальное положение и закашлялся.

Кашлял он долго и мучительно, заканчивая каждый приступ завывающим резким вдохом. Взгляд его при этом не отрывался от темного угла палаты между столиком для лекарств и дверью.

Наконец ему удалось остановить кашель. К десяткам высохших пятнышек на лице и простыне добавились новые, ярко-алого цвета.

— Мне нельзя смеяться, — сказал вдруг Делвин, будто поясняя происходящее с ним кому-то, притаившемуся в углу. — Легкие разъебаны нахуй. Но ведь это правда очень смешно, — он опять было заперхал, но сдержался, раздраженно глянув на скопление электронных устройств слева от его койки. — Нахуя нужна вся эта интеллектуальная поебень, если она даже не может вовремя захерачить мне микстуру от кашля?

— Это не очень смешно, — сказал голос из тени с австралийским акцентом, почти точно копирующим произношение Делвина.

— Не, приятель, это как раз ни хуя ни смешно. Смешно, что ко мне присылают мокрушника тогда, когда я и сам готов его нанять, чтобы прекратить весь этот ебаный пиздец со мной.

— Меня никто не присылал, — возразил голос из тени. — Я пришел к тебе, как солдат к солдату — хоть ты и практически утратил право называться таковым — чтобы оказать тебе последнюю услугу. Строго с твоего согласия, разумеется.

— Surdatu a surdatu? — издевательским тоном переспросил Меллори. — Вы, калабрийцы, совершенно ебнулись на почве стукачества. Вы правда думаете, что мне больше нечего делать, как задушевно пиздеть о моем преступном прошлом?

— Я никак не связан с Ндрагендтой, — в углу на мгновение что-то шевельнулось — будто высокая человеческая фигура пожала плечами. — Я вообще не местный.

— Откуда же ты, милый? — все также издевательски поинтересовался Делвин. — На Интерпол не очень похоже.

— Большое Магелланово Облако, — спокойно ответил его собеседник.

— И что это за поебень такая? Где-то в Траверсе, что ли?

— Это другая галактика. Спутник вашего Млечного Пути.

— Да ты ебанись. Пролетел охулиард световых лет, чтобы ебнуть меня! Я, блядь, польщен, — Меллори насмешливо раскланялся.

— Зачем убивать человека, который и так через неделю умрет? — холодно спросил голос.

— А какую, блядь, еще услугу ты можешь мне оказать? — с горечью спросил Делвин. — Еще и потребуешь что-то взамен, блядь.

— Мне от тебя нужно твое разрешение использовать твои имя и биографию для прикрытия. В общем, я хотел бы выдавать себя за тебя. Никто ведь не знает, что некий Мел Дивайн, получивший смертельную дозу при взрыве транспорта "Троя", это на самом деле рецидивист Делвин Меллори, пытавшийся похитить часть груза. Здесь о тебе и не помышляют, а на Земле думают, что ты здесь.

— Ты, блядь, больной, если думаешь, что твое вранье меня хоть в чем-то... — Меллори страшно закашлялся, пятнышек на простыне стало еще больше. Из его груди вырвался громкий всхлипывающий звук, лицо посинело, глаза широко открылись, чуть не выкатываясь из орбит.

И вдруг приступ кончился. Щеки Меллори порозовели, выражение лица смягчилось, из яростного сделавшись слегка удивленным. Он несколько раз вдохнул и выдохнул, но вместо булькания и хрипов раздавалось только слабое сипение.

— К сожалению, это не лекарство, а только временное облегчение, — медленно проговорил голос незнакомца. — Мы воздействовали на твои рецепторы и на кору головного мозга, немного снизив возбуждение.

— Вы? — нормальным голосом спросил Меллори, изумленно прислушиваясь к звуку собственной речи, свободной от хрипов и покашливаний. — И сколько же вас тут, блядь?

Но к его обычному напористому, наглому тону примешивалась легкая неуверенность.

— Лишь я и мой компьютер, — ответил голос. — Именно компьютер рассчитал места воздействий и их интенсивность. И нет, я не могу тебя вылечить. Мой корабль располагает нужной аппаратурой, но он очень далеко отсюда и не успевает долететь вовремя.

— Так что ты такого можешь мне предложить, если не можешь вылечить? — саркастически поинтересовался Делвин и немного поменял положение рук — теперь он опирался на постель тыльной стороной ладоней. — Не то, что я собираюсь, блядь, хоть что-то сделать для тебя, но мне даже интересно, что может предложить такой хуевый переговорщик, как ты?

— Я могу обновить в твоей памяти самые яркие воспоминания, — невозмутимо сказал пришелец. — Ты сможешь снова пережить самые важные моменты своей жизни.

— Я смогу снова потерять девственность с Элис Джефферсон? — захохотал Делвин и сразу остановился, прислушиваясь к звукам из своей груди. Не услышав ничего подозрительного, он снова разразился хохотом: — Снова выпиздить ее за порог и увидеть ее перекосившееся обиженное ебальце?

— Мне нет дела до того, что ты увидишь, — равнодушно ответил голос из тени. — Компьютер будет стимулировать наиболее сложно устроенные скопления нервных клеток в областях твоего мозга, ответственных за долговременную память. Ты увидишь и прочувствуешь то, что ты — и только ты — считаешь для себя самым важным в жизни.

— А нельзя прочувствовать групповушку с тремя блондинками? — ехидно спросил Меллори и вытер рот ладонью. На ней влажно блеснули красно-бурые неровные полоски.

— Только если она уже случалась в твоем прошлом. Но я не думаю, что беспорядочные половые связи были для тебя главным в жизни.

— Моралист, бля. Секс да наркотики — вот единственное, что позволяет ненадолго забыть, какое же говно эта жизнь.

— Когда-то для тебя было главным другое. Что-то, из-за чего ты уезжал сначала в Бирму, потом в Калифорнию, потом в Чили...

— Э, блядь! Ну-ка нахуй! Не желаю я вспоминать ту херню! Всю жизнь себе поломал, блядь! Слышь, мудила инопланетный, не лезь, блядь, в мое прошлое!

— Ты согласен подвергнуть свою память стимуляции? — резко спросил пришелец.

— Э... да епта... Да, согласен. Все равно не могу подрочить, может, хоть картинки посмотрю, — криво усмехнулся Делвин.

— Выбери какой-нибудь жест.

— Чего?

— Ты сам запустишь стимуляцию. Нужно какое-то сложное движение или положение рук, по которому, как по сигналу, начнется воздействие на твою память.

— Я думаю, ты уже догадался, какой жест я выберу в твою честь, блядь, — ухмыльнулся тонкими губами Меллори, вытягивая вперед правую руку и сгибая пальцы.

— Оскорбительный жест, изображающий возбужденный половой орган, — спокойным тоном заметил голос из тени. — Можно и так.

— Покажись! — вдруг велел Делвин.

Раздались тихие шаги, и в середину светового пятна, образованного проникавшим через огромное панорамное окно светом городских улиц, вступил человек. Высокий и худой, как сам Меллори, в темной облегающей одежде. Скафандр, сообразил Делвин, только шлема нигде не видно. Вполне человеческое лицо, скуластое и тщательно выбритое, черные волосы очень коротко острижены, как это обычно принято в армии или на флоте. Серо-зеленые глаза, в которых отражаются многочисленные контрольные индикаторы медицинского оборудования, смотрят на полусидящего в постели человека с каким-то непонятным и незнакомым тому выражением.

— Здесь есть подвох? — спросил Меллори и быстро облизнул губы.

— Конечно, как же без него, — чуть наклонил голову человек в черном скафандре. — Не все важные для нас воспоминания приятны. У тебя не очень приятных наберется довольно много.

— Так нахера оно тогда мне нужно?! — взвыл Меллори возмущенным голосом. — Еще раз старого говна похлебать?!

— Покаяние.

— Че, бля?!

— Покаяние. Покаяние перед смертью.

— Исповедь, что ли?! Бля, да тут только свистни — падре всех мастей набежит, блядь, с полроты!

Человек в черном чуть приблизился к постели и уставился на Делвина немигающим взором.

— И много ты расскажешь местному падре о делах последних десяти лет? Что ты вообще ему расскажешь — про Элис Джефферсон и списывание на экзаменах? А если расскажешь чуть больше, через сколько минут здесь будет служба безопасности, а потом и Интерпол?

Делвин молчал.

— Я здесь только потому, что уверен, что тебе это нужно, Делвин Меллори. Я мог бы использовать твои данные для создания своей легенды и не приходя сюда, не рискуя своей свободой и не предлагая тебе вспомнить свою жизнь.

Лицо Делвина перекосилось, он хотел что-то выкрикнуть, но человек поднял руку, останавливая его. Простой, спокойный, исполненный достоинства жест. И Делвин Меллори, который с трудом признавал авторитеты в армии и в преступной организации, а за их пределами не признавал их вообще и мог возразить и нахамить кому угодно, хоть самому дьяволу, вдруг закрыл рот, так и не исторгший вопля возмущения, и снова стал слушать.

— Знаю, ты хотел сказать, что не собираешься мне исповедоваться, и что, я вероятно, полицейский, морочащий тебе голову, чтобы вырвать у тебя признания. Я и не предлагал тебе говорить мне хоть слово. Что ты будешь делать с тем, что ты снова увидишь — решать тебе, я просто дам тебе определенную возможность.

Меллори продолжал молчать, но его лицо выдавало ту бурю чувств и воспоминаний, что бушевала сейчас у него внутри.

— Он может исповедоваться мне, — зазвучал вдруг приятный женский голос.

— Блядь, да я сейчас ебнусь! Кто это еще?! — взорвался Делвин, сильно покачнувшись всем туловищем и снова обретая равновесие.

— Компьютер, — невозмутимо пояснил человек. — Машина. Без пяти минут искусственный разум. Ее зовут Ива.

— Машина-пастор? Я точно сейчас ебнусь окончательно, — беспомощно сказал австралиец.

— Для исповеди нужен свидетель, не обязательно духовное лицо, — снова прозвучал голос женщины. Скорее даже, девушки. Не слишком высокий, грудной, приятного тембра. — Кто может быть беспристрастнее машины? Кто, как не она, вне зависимости от услышанного, сможет не впадать в осуждение?

— Да это все равно, что исповедоваться тостеру или ножке стула! — рявкнул Делвин, впрочем, в его голосе слышалось некоторое колебание.

— У тебя нет времени для чего-то иного, Меллори, — мягко сказал человек. — Просто не повезло. Выйди я на тебя неделей раньше... Но сейчас все вот так.

Кажется, он пожал плечами, но из-за скафандра и плохого освещения движения было почти не разобрать.

— Может, эта железка мне и грехи отпустит? — прошипел Делвин. Его слегка трясло.

— Нет, ни у нее, ни у меня нет таких полномочий, — серьезно ответил человек. — Но после того, как ты закончишь с ней, ты сможешь с чистой совестью пригласить, как ты сам говорил, любого местного падре и получить отпущение грехов.

— Жест... нужен другой жест, — с трудом произнес Меллори.

— Понимаю. Ива, приготовься фиксировать жест.